Фараон и наложница

В истории Египта произошло немало народных восстаний. К ним приводили такие причины, как тирания, ограбление крестьян, голод и иностранный гнет, но их связывает одно существенное обстоятельство — терпение народа когда-нибудь иссякает. Не только Меренра II, покоривший сердце Радопис, пренебрег этой опасностью на свою погибель, но и современные правители становились свидетелями того, как народный гнев вырывается наружу. К примеру, в этом убедился президент Египта Садат во время хлебных бунтов в 1977 году. Именно регулярное повторение подобных вспышек народного гнева делает это повествование о любви фараона и куртизанки, их насильственной и безвременной смерти столь актуальным сегодня.

Для Махфуза, писавшего в конце 1930-х годов, самым свежим примером стремления народа к справедливости, свободе и избавлению от тирании стала революция 1919 года, произошедшая в начале XX века. Эта революция стала выражением возмущения народа вмешательством Британии в дела Египта и явным сговором монархии с «чужаками», британцами, за счет народа и имела долговременные последствия. Национализм уже витал в воздухе, когда Махфуз сочинял романы о Древнем Египте, а в Европе назревала война и недавно возникшие сверхдержавы уже готовились вести ее по всему земному шару.

Махфуз серьезно занимался египтологией и знал многие стороны жизни и культуры древних египтян. Писатель заметил общие черты между событиями древних времен и мира, в котором он жил. Отношения между правителем и подданными, фараоном и народом, политическая нестабильность и волнения, порожденные слабым и своевольным правлением, были весьма сходны как в древние времена, так и при жизни Махфуза. Так что действующих лиц в его романах о фараонах, политические интриги и романтические эпизоды, типичные для той жизни, вполне можно было встретить в королевских диванах, правительственных министерствах, фешенебельных салонах дореволюционного Египта. Следовательно, именно благодаря познанию Древнего Египта Махфуз сумел завуалировать свои взгляды на современный Египет. Когда мы читаем о падении Меренры, своей одержимостью и гордостью задевшего чувства народа, нам остается лишь гадать, собирался ли Махфуз сказать этим что-то о монархии своего времени.

Роман о Радопис не только свидетельствует о любви Махфуза к политической аллегории, но и демонстрирует готовность писателя предоставить судьбе активную роль в развитии сюжета. Как раз это придает трагическое звучание его историческому роману о любви Радопис. В древних рассказах нередки эпизоды, когда величественные птицы выпускают из когтей предметы, несшие знамения, однако коршун, преднамеренно выронивший драгоценный груз на колени фараона, с самого начала дает знать влюбленным, что на их судьбы влияют не только люди, живущие рядом с ними. В этом романе художники, политики, любовники и циники спорят о природе совпадений, а парки[1] и другие незримые силы, волшебные и божественные, витают почти рядом, пока Радопис и ее юный царственный любовник устремляются к безвременной и трагической гибели, от которой им не дано уйти.

Махфуз жертвует исторической точностью, сводя вместе людей из разных мест и эпох. Радопис, если верить Геродоту, была знаменитой куртизанкой из Фракии, а Махфуз представляет ее женщиной, которая вышла из простого народа сельской местности Египта и отдала предпочтение безнравственной жизни (распространенный мотив в его произведениях). Меренры II не было, подлинный Меренра из шестой династии пережил немало тревог и умер после недолгого правления, однако при своей жизни он никак не мог встретить Радопис. Это Махфуз свел их вместе. Однако подобная пестрая смесь эпизодов истории не противоречит коллективному толкованию народами своего прошлого, и, хотя в романах писателя о фараонах искажены фактические события, нет никакого сомнения в том, что в них отражена пестрая картина превратностей дворцовой жизни в Долине Нила много тысяч лет назад.

Язык, использованный Махфузом в этом романе, кажется холодным и величественным, отдающим странными жреческими заклинаниями и официальными заявлениями фараонов, что соответствует историческому и торжественному характеру событий, ощущению классического и даже архаичного. В то же время диалоги оживлены и напоминают разговорный язык, хотя в них отсутствуют просторечные слова и выражения, так что действующие лица, даже выходцы из народа, выражаются красочно и правдиво. Поэтому перевод также сделан на архаичном английском языке, и, надеюсь, он покажется не только отрешенным от всего земного, но и понятным.

Хотя каноны внутренней арабской смысловой структуры дают Махфузу возможность повторять одни и те же слова много раз, в английском словаре предпочтение отдано их вариациям. Когда Махфуз повторяет на арабском языке одно за другим два, три или даже четыре раза такие слова, как страх, боль, печаль и тревога, создавая драматическую атмосферу и управляя ритмом повествования, переводчик вынужден пользоваться богатым репертуаром синонимов, искать равновесие между их саксонскими и латинскими корнями и часто делать компромиссный выбор. Работая с текстом такого искусного мастера слова, как Махфуз, с досадой приходится осознать ограниченные возможности собственных литературных способностей.

Следует помнить, что, несмотря на различия языков, речь идет об одном и том же. Любовь на время вносит в скучную, утомительную жизнь Радопис радость и светлое ощущение удовлетворения, затем ей приходится испить горькую чашу разочарования, неудачи и утраты. История, рассказанная Махфузом, вечна и известна во всем мире, и я рад, что на мою долю выпала счастливая возможность донести ее до англоязычных читателей. Я хотел бы поблагодарить Американский университет в Каире за то, что мне доверили этот перевод, а также моих друзей Абу Бекра Файзаллаха и Абдаллаха Бушара за ценные советы.

Переводчик с арабского языка на английский

Энтони Кэлдербэнк