Фараон и наложница

Любовь

Радопис отвела взгляд от двери, через которую вышел фараон, и выдохнула: «Он ушел». Но на самом деле он не покинул ее. Если бы фараон действительно ушел, ее бы не одолела эта необъяснимая сонливость, во время которой она витала меж грезами и явью, смутно помня и мечтая, пока в ее воображении стремительно мелькали мысленные образы.

Она имела право на счастье, ибо достигла вершины славы, поднялась на пик величия и наслаждалась чудесами, о которых ни одна женщина на свете даже не мечтала. Фараон собственной священной персоной нанес ей визит, Радопис зачаровала его благоухающим дыханием, и он воскликнул перед ее очами, что пламя терзает его юное сердце. Своей страстью фараон короновал ее королевой на тронах величия и красоты. Да, она имела право на счастье, хотя раньше познала радость, какую приносит слава. Куртизанка чуть наклонила голову, и ее взор упал на сандалию. Сердце Радопис затрепетало, она наклонилась ближе, пока ее губы не коснулись воина, вырезанного на ней.

Она не долго пребывала наедине со своими мечтами, ибо вошла Шейт.

— Моя госпожа, ты хочешь спать здесь? — спросила она. Радопис не ответила и, подняв сандалию, неторопливо встала, медленно направившись в спальню.

Приободренная довольным видом хозяйки, Шейт произнесла печальным голосом:

— Какая жалость, моя госпожа, что этот красивый зал, видевший столько веселья и радости, сегодня впервые останется без гуляк и любовников. Вероятно, он смущен не меньше меня и спрашивает: «Где песни, где танцы, где любовь?» Такова твоя воля, моя госпожа.

Куртизанка не обращала на нее внимание. Не сказав ни слова, она начала спокойно подниматься по лестнице. Шейт думала, что ее слова пробудят любопытство хозяйки, и взволнованно продолжила:

— Как несчастны и расстроены были гости, когда я сообщила им, что ты не придешь. Они переглядывались с горестными и печальными выражениями лиц и стали неохотно расходиться, унося с собой отчаяние.

Радопис не ответила. Она вошла в свою красивую спальню, поспешила к зеркалу и взглянула на свое отражение, довольно и радостно улыбнулась и подумала про себя: «Если то, что случилось сегодня вечером, — чудо, то это отражение тоже чудо». Радопис наполнил экстаз счастья, она повернулась к Шейт и спросила:

— Как ты думаешь, кто был тот человек, который нанес мне визит?

— Кто он такой, моя госпожа? Я сегодня увидела его в первый раз. Это странный молодой человек. Нет сомнения, что он благородного происхождения, красив, представителен и храбр. Он своеволен, как ветер, полон жизни, его ноги твердо ступают по земле, а голос очень властен. Если бы я не боялась, то сказала бы, что он не лишен чуточку…

— Чуточку чего?

— Чуточку безрассудства.

— Думай, что говоришь.

— Моя госпожа, каково бы ни было его богатство, оно, разумеется, не может перевесить состояние твоих любовников, которых ты сегодня прогнала.

— Остерегайся говорить то, о чем тебе, возможно, придется жалеть как раз в тот момент, когда сожаление не принесет тебе пользы.

— Разве он богаче командира Таху и губернатора Ани? — удивленно спросила Шейт.

— Это фараон, глупая девчонка, — гордо ответила Радопис.

Шейт уставилась на Радопис, у рабыни отвисла челюсть, но она не проронила ни слова.

— Он фараон, Шейт, фараон. Сам фараон и никто другой. Никому ни слова об этом, слышишь? А теперь иди и оставь меня. Мне хочется побыть одной.

Радопис закрыла дверь и приблизилась к окну, выходившему на сад. Уже подоспела ночь и опустила свои крылья на мир. В небе мерцали звезды, а на ветвях деревьев загорелись фонари. Наступила чарующая ночь. Радопис вкушала ее красоту и впервые почувствовала, как хорошо в этот час побыть одной. Это гораздо приятнее, чем встречаться со всеми любовниками. В тишине она прислушивалась к своим мыслям и шепоту сердца. Потекли воспоминания, и Радопис мысленно вернулась к давним временам, когда в ее сердце впервые зашевелилось легкомыслие. Это случилось до того, как ее короновали на троне острова Биге царицей мужских сердец, неукротимой властительницей мужской души. В те дни она, красивая девушка из крестьянской семьи, распускалась меж свежей росистой листвой деревни, словно спелая роза. Он был лодочник с сочным голосом и загорелыми ногами. Радопис не помнила, чтобы отдавалась мужчине по велению собственного сердца, если не считать его, и берег реки у острова Биге стал свидетелем зрелища, какое земля здесь не имела счастье видеть никогда прежде. Он пригласил ее на борт своего судна, она согласилась, и волны унесли ее далеко к югу от острова Биге. С того дня и впредь все ее связи с деревней и ее народом оборвались. Однажды лодочник исчез из ее жизни. Радопис не знала, сбился ли тот с пути, сбежал или умер. Она оказалась совсем одна. Но ведь она не была одной, ибо красота осталась при ней и ее не выбросили на улицу. Средних лет мужчина с длинной бородой и добрым сердцем приютил ее. Ей жилось хорошо, и она сильно горевала, когда этот мужчина умер. Но тут настал ее час, она оказалась в поле зрения мужчин. Мужчин влекло к ней, словно мотыльков к огню. Они швыряли свои юные сердца и несметные богатства к ее стройным ногам, они клялись в верности, ввели ее во дворец на острове Биге и сделали повелительницей мужских сердец. И вот чудеса — она стала Радопис. Какие воспоминания!

Почему ее сердце остыло? Неужели его убила печаль? Или тщеславие, а может быть, слава? Она была глуха к словам о любви, ее сердце ничего не чувствовало. Такой человек, как Таху, мог лишь надеяться на то, что она предложит ему свое холодное тело.

Радопис долго предавалась воспоминаниям, будто призвала их для того, чтобы из памяти не выветрились самые чудесные и счастливые дни в ее жизни. Время проходило, она не знала, исчисляется ли оно часами или минутами, пока вдруг не расслышала звуки шагов. От досады она обернулась и увидела, как открылась дверь. Вошла запыхавшаяся Шейт и вымолвила:

— Моя госпожа, он идет за мной по пятам. Вот и он.

Радопис увидела, как уверенно вошел фараон, словно это была его спальня. Она была изумлена и вне себя от радости.

— Мой повелитель, — воскликнула она:.

Шейт вышла и закрыла дверь. Фараон оглядел красивую спальню и рассмеялся.

— Наверное, я должен просить прощения за то, что так врываюсь к тебе?

Она довольно улыбнулась.

— Эта спальня, как и ее хозяйка, принадлежит тебе, мой повелитель, — ответила Радопис. Он взял ее под локоть, подвел к кушетке, усадил и сам присел рядом.

— Я боялся, что ты уснешь до моего прихода, — сказал он.

— Усну? Сон никогда не осмелится прийти в такую ночь. Заметив свет радости, сон подумает, что это день.

Его лицо стало серьезным.

— Тем более что этот свет будет исходить от нас обоих.

Радопис никогда раньше не чувствовала себя настолько счастливой, ее сердце никогда так не трепетало, не испытывало подобной радости, она только сейчас постигла удовольствие, поняв, что значит принадлежать любимому человеку. Он прав. Она пылала, но не промолвила ни слова. Радопис лишь подняла глаза, переполненные радостью и сиявшие от любви, и смотрела на него. Наконец она заговорила:

— Я не ожидала, что ты вернешься этой ночью.

— Я тоже. Совет получился трудным и утомительным, и я устал, пытаясь собраться с мыслями. Мне стало тревожно и неспокойно. Этот человек разложил предо мной много указов, я подписал некоторые из них и рассеянно слушал его до тех пор, пока мог вынести, и велел ему отложить дальнейшую работу на завтра. Я не думал, что вернусь, мне хотелось побыть одному. Но, едва оставшись наедине, я обнаружил, что одиночество мне не по силам. Ночь стала мрачной и невыносимой. Тогда я спросил себя: «С какой стати мне ждать завтра?» Я не привык сопротивляться своим желаниям и не стал мешкать. И вот я вместе с тобой.

Какая счастливая привычка, она принесла Радопис самые изумительные плоды. Рядом с ним она чувствовала огромную радость, ведь он излучал жизненную энергию и страсть.

— Радопис — какое красивое имя. Оно ласкает мой слух, будто музыка, и в моем сердце неотделимо от любви. Эта любовь подобна чуду. Она способна укротить мужчину, который проводит ночи с бесподобными женщинами на любой цвет и вкус. Это действительно замечательно. Интересно, как действует любовь. Кажется, все начинается с тревоги в моем сердце, в глубинах моей души тут же звучит божественное заклинание, и меня одолевает страстное желание. Это ты. Твой поразительный лик во всем олицетворяет свет и душу. Взгляни на мое сильное тело, оно жаждет тебя, как утопающий жаждет вдохнуть глоток воздуха.

Радопис разделяла его чувства и поняла, что он говорит искренне. Фараон хотел раскрыть одно сердце, но раскрыл два. Как и он, Радопис ощущала звучание божественного заклинания и видела его лик в олицетворении света и души, а ее веки налились тяжестью от мечтаний и экстаза. Наконец их ресницы соприкоснулись, и он тихо спросил:

— Радопис, почему ты молчишь?

Она открыла свои красивые глаза и взглянула на него страстно и с нетерпением.

— Мой повелитель, к чему мне слова? Слова так часто слетали с моих уст, однако сердце оставалось мертвым. Однако теперь мое сердце теснят жизненные силы, оно впитывает твои слова, точно земля — солнечное тепло, и через это обретает жизнь.

Фараон радостно улыбнулся ей:

— Эта любовь вырвала меня из мира, где женщинам несть числа.

Радопис улыбнулась ему в ответ:

— Она вырвала меня из мира, где потоку мужчин не видно конца.

— Словно слепой, я вращался в своем мире, а ты была почти рядом. Как жалко. Мне следовало встретить тебя много лет назад.

— Мы оба ждали, когда коршун сведет нас вместе.

Фараон крепче сжал ее руку:

— Да, Радопис, парки ждали, когда на нашем горизонте появится этот коршун, дабы записать на своих скрижалях самую изумительную историю любви. Не сомневаюсь, этот коршун был не в силах дольше откладывать нашу любовь. С этого дня мы не должны больше расставаться. В мире нет ничего прекраснее, чем быть вместе с тобой.

Из глубин ее души вырвался вздох.

— Да, мой повелитель, с этого дня мы больше не должны расставаться. Я отдаю тебе свое сердце и душу, райские кущи, которыми ты можешь усладиться, когда пожелаешь.

Фараон раскрыл ладонь Радопис в своих руках и нежно пожал ее.

— Пойдем ко мне, Радопис. Да закроются двери этого дворца, да забудется его скверное прошлое, ибо я чувствую, что каждый день моей жизни, прошедший напрасно до того, как я встретил тебя, был не чем иным, как коварной попыткой лишить меня счастья.

Слова фараона опьяняли Радопис, но сейчас в ее душе зародились тревожные сомнения. Она спросила:

— Ваше величество желает переселить меня в свой гарем?

Он согласно кивнул:

— Ты займешь в нем самые прекрасные покои.

Радопис опустила глаза, она не ожидала такого и не нашлась, что сказать. Ее молчание застало фараона врасплох, он взял ее за изящный подбородок пальцами правой руки и повернул лицом к себе.

— Что случилось?

Помедлив, Радопис спросила:

— Это приказ, о Богоподобный?

Когда фараон услышал слово «приказ», на его лице мелькнуло горестное выражение. Он ответил:

— Радопис, конечно нет. В любви нет места языку приказов. До сегодняшнего дня я бы ни за что не захотел терять своего положения, стать простым смертным, жить без помощи, добиваться всего без чьей-либо благосклонности. Забудь на мгновение, что я фараон, и скажи, что ты не хочешь провести свою жизнь вместе со мной.

Радопис боялась, как бы он превратно не понял ее озабоченность и колебания, и искренне ответила:

— Мой повелитель, я желаю тебя не меньше самой жизни. Но истина гораздо красивее этого. Истина заключается в том, что я никогда по-настоящему не любила жизнь до того, как полюбила тебя. Вся ценность жизни для меня сейчас заключается в том, что я ощущаю твою любовь, и все мои чувства радуются, когда ты рядом. Разве влюбленным не свойственно подсознательно говорить правду? Повелитель, спроси у сердца Радопис, и в ответ ты услышишь то же самое, что только что произнесли мои уста. Однако я смущена и вынуждена спросить: почему я должна навеки закрыть двери своего дворца? Мой господин, этот дворец все равно что я сама, и ты должен любить его точно так же, как любишь меня. Здесь нет ни единой частички, которой я не коснулась. Во дворце остались мое изображение, имя и моя статуя. Как же мне покинуть дворец, раз сюда нагрянул коршун, улетевший к тебе с вестью о бессмертной любви? Как же мне оставить его, раз здесь в моем сердце впервые пробудилась искра любви? Мой повелитель, как мне покинуть его после того, как ты сам нанес мне здесь визит? Любое обиталище, куда ступила твоя нога, достойно принадлежать тебе одному наравне с моим сердцем, и его двери не должны никогда закрываться.

Фараон слушал ее, его чувства обострились, сердце, охваченное безудержной радостью, пылало. Его душа согласно внимала каждому ее слову. Он погладил черные как смоль волосы Радопис, заключил ее в свои объятия и запечатлел на ее губах поцелуй, несший сладкий нектар.

— Радопис, — сказал фараон, — о любовь, слившаяся с моей душой, двери этого дворца не закроются, его покои не погрузятся во тьму. Он станет, как и мы, колыбелью любви, раем влюбленных, буйно расцветающим садом, где восходят семена воспоминаний. Я сделаю из него памятник любви, покрою его пол и стены чистым золотом.

Лицо Радопис сияло от счастья, когда она доверительно сообщила ему:

— Да сбудется твоя воля, мой повелитель. Клянусь тебе своей любовью, что завтра я отправлюсь в храм Сотис и омою свое тело священным елеем, дабы очистить его от скверны прошлого. Я войду в это святилище с новым чистым сердцем, словно цветок, пробивающийся через оболочку и обращающий лепестки к лучам солнца.

Фараон прижал руку Радопис к своему сердцу и заглянул в ее глаза.

— Радопис, сегодня я счастлив, — сказал он, — я заявляю перед вселенной и богами о своем счастье. Вот какой я желаю видеть свою жизнь. Посмотри на меня. Твои черные глаза для меня прелестнее света всего мира.

В ту ночь остров Биге спал, а любовь впервые обрела приют в его белом дворце и не погасла до тех пор, пока кромешная ночь не отступила перед подернутой дымкой синевой рассвета.