Фрау Маман (СИ)

1

Раннее утро подкупало обещаниями чего-то нового и волнительного. Тишина в трехкомнатной квартире, расположенной в пятнадцатиэтажке спального района Москвы, стремилась улетучиться, едва проскрипела межкомнатная дверь родительской спальни.

Время просыпаться.

В комнате напротив темная голова сильнее зарылась под легкое одеяло, на подсознательном уровне пытаясь продлить удовольствие.

— Подъем, принцесса! Свинопас заждался, — громким, раскатистым баритоном заявила достаточно крупная дама во всех смыслах. Рост — баскетболисты плачут от зависти, широка в плечах и талии, а ноги — стройные, загляденье. Лицо миловидное, только грубоватое, и химия на коротких волосах сомнительно украшала образ. По фигуре — бочонок на ножках, по физиономии — Фиона после кризиса среднего возраста. Однако перечисленное — лучшее в ней. Основная проблема возникала стоило ей открыть рот: голос — заправского прапорщика, шутки — поручика Ржевского, тон — штандартенфюрера СС. Ох, недаром та самая темная макушка окрестила своего предка Фрау Маман.

— Ма, выходной же… — простонало как можно жалостливее тело в укрытии.

— Кто рано встает, тому член покоя не дает, — безжалостно и звучно заржала Фрау Маман. — Просекла фишку?

— Мам! — взбеленилась дочь закрывая уши руками.

— Я все сказала! — приказным тоном отчеканила мать. — Вытряхивайся из кокона, уродливое нечто, пора марафетиться. Хлеба дома нет.

— У нас точно в роду не было фашистов? — скорее для себя буркнула несчастная.

— Гера! — заорала женщина, привлекая подмогу из другой комнаты. — Где твой солдатский ремень? Хочу этому недоразумению срандель начистить. Не посмотрю на совершеннолетие.

— Бить детей запрещено, — хихикнул «ребенок». — Вообще, Фрау Маман, ты говорила, что, когда мне исполнится восемнадцать, я смогу делать все, что заблагорассудится. Это случилось два года назад, между прочим.

— Замуж выйдешь, тогда хоть в жопу ежиков пихай, так что сейчас… Марш выполнять указание!

Одеяло принудительно оказалось сброшено, открывая взору стройную девушку с взъерошенными, спутанными ото сна длинными каштановыми локонами, в смешной пижаме голубого цвета, усыпанной ромашками.

С вынужденным смирением разбуженное создание поплелось в ванную. «Марафетиться», как приказано.

Быстро орудуя зубной щеткой, девушка смотрела в зеркало и видела милую мордашку с серыми глазами, вздернутым носиком и пухлыми губами. Мирослава Иванова вздохнула, опять всматриваясь в отражение скептически. Волновала мысль: родной она отпрыск, или удочерили? С Маман все понятно, но и папа большой, а иначе как бы приручил своего офицера немецкой армии? Дочь же уродилась совсем другой: маленькая, фигуристая, облик кукольный, нежный. «Хрупкий цветочек», как прозвала ее Галина Ильинична из соседнего подъезда. Но все сомнения стирались всякий раз, когда семейный альбом показывал фотографию бабушки Таи, мамы отца. Вот в кого пошла Мирослава. Один в один.

Семейство Ивановых, по меркам Миры, виделось странным. Фрау Маман нарекла своего мужа — Гера, при том, что его полное имя Евгений Федорович. Сам глава семейства с неослабевающим обожанием кликал суженную — Монмаранси. И логики во всем этом не наблюдалось. Нет. Все же семья была чокнутой.

При всем сплетении несоответствия и абстракционизма, родители у Мирославы отличные. Любят до треска костей несчастной, обнимая каждый день. «Тепло дарят», — поясняет Фрау Маман, приказывая папе Гере срочно присоединиться. Тот не сопротивляется, сжимая своих девчонок со странной, граничащей с абсурдом гордостью.

Сколько Мирослава себя помнила, основными воспитательными доктринами значились: доброта до садизма; хвостом крути, но ноги не раздвигай; ученье свет, а потому научись вырабатывать электричество самостоятельно; путь к сердцу мужика лежит через подзатыльник; жди принца, все остальные кони; и… по мелочи разного.

Когда все это вдалбливают в голову с похвальной регулярностью, то шансов ослушаться установок нет.

Так что Мирослава ожидает суженого, который обязательно прискачет на жеребце, с игриво зажатым цветком василька в зубах… коня. Буквально. Учится прилежно, а это третий курс педагогического института. Добрая настолько, что от скармливания вкусняшек друзьям слышит умоляющее: «Пощади… Я же разорвусь!» Заигрывает, гуляет и даже позволяет себе поцелуи со многими, прям с очень многими, по типу: выбираю, и не ебет! А когда кто-то из разомлевших кобелей пытается брать нахрапом или уговорами, то тут уместны подзатыльники.

Начиная с четырнадцатилетия дочери, предки каждые каникулы и праздники увозили Мирославу в деревню к деду и бабушке. Свежий воздух, по их мнению, благотворно сказывался на мозговой деятельности, а также способствовал спокойному отдыху взрослых. Оно и понятно, ведь в деревне все друг друга знали, и волноваться не о чем.

Селение небольшое, две центральных улицы, которыми называют закатанные в асфальт покрытия, три магазинчика с забытой и выцветшей вывеской «Сельпо», один Дом культуры, который по совместительству клуб. Работы в селе навалом: пилорама, ток с огромными навесами и дробилкой, тракторный парк, молокозавод на отшибе, и, конечно, бескрайние поля, засеянные всевозможными злаковыми и бобовыми.

В один из таких отпусков, летом, в самое кайфовое время всех учащихся, когда Мирославе исполнилось пятнадцать, она познакомилась со своей родственной душой — Иркой. Стоит отметить, что начало дружбы выглядело таким же мутным, как все, что Иванову окружало.

День тогда выдался хорошим, не изнуряя жарой, но и не вынуждая кутаться в кофту. Едва стемнело, полупьяный пастух разогнал по дворам коров, наевшихся луговой травы и оравших в ожидании вечерней дойки. Вот тут началась деревенская движуха, как обычно.

С одной стороны, у Мирославы зудело желание побродить по деревне, а с другой — вернуться в город. Друзей в захолустье себе не нажила за прошлые приезды, так… познакомилась да парой фраз перекинулась. Чувство изгоя и чужака напрягало.

— Мирка! — крикнул дед Василий. — А ну, поди сюды! К тябе тута мокрощелка соседская нафуфырчитая приперлася.

В такие моменты Мира понимала, в кого пошла Фрау Маман. Папуля ее вводил в краску даже стариков на пилораме, куда с постоянством сбегал побухать.

— Иду, — отозвалась внучка, молясь, чтоб кто-то ошибся адресом. Глупо, разумеется. На грани фантастики, но мечтать же не вредно.

Дочь соседей через два двора, Марина Кудрявцева, стояла на веранде. Если ее как-то задели слова курившего на скамейке старика, то вида она не подала.

— Привет, Мир! Пойдем сегодня в клуб? — представить себе полноценное увеселительное заведение с амбалами на фейсконтроле и неоновыми огнями на вывеске в этой дыре под названием Елизаветино приезжая гостья не могла.

— Привет. Я не собиралась никуда, — в искренности приглашения Мирослава также сомневалась. Вероятнее всего, родственнички подсуетились, а Маринку заставили пытками и шантажом.

— Не гарцуй как кобылица в стойле, — вставил, кряхтя, дед. Припечатал бычок докуренной папиросы о землю и направился в дом. — Поди мозги проветри. Глазами постреляй… Чаво вы там ищщо делайти на танцульках? Трясогузкой покрути…

— Дед! — больше всего хотелось взвыть от подначек старого человека. Стыд уже не выбирался из своей норы, потому что бесполезно, когда рядом такие языки.

— Ох, мать твою через коромысло, что я опять не так сказал?! — возмутился старик, и махнув рукой на манер отсыла в самые нелицеприятные места, скрылся за дверью.

— Прав деда Вася. Пойдем, — засмеялась Марина. — Познакомлю тебя со всеми. Не сидеть же в четырех стенах три месяца. В этом году все как сдурели. Прикатили с городов. Народа — тьма.

— Ладно. Ты иди. Я позже приду, — без боя сдалась Мирослава. Сидеть взаперти, действительно, отстойно.

Спустя два часа она подходила к клубу. Старое каменное здание с колоннами напоминало библиотеку. При входе около десяти сколотых ступенек, а внутри обшарпанные стены с облупившейся голубой краской, и конечно, вздутый местами пол. Танцуйте, так сказать, с удовольствием.

В общем, настоящий Дом культуры для тружеников села. Ой, выбирать в любом случае не приходилось.

Едва Мирослава переступила порог увеселительного заведения, под заинтересованными взглядами местных и приезжих мачо, как к ней подскочил высокий парень. Внешне около семнадцати лет, хотя, кто там разберет, на молоке они все в плечах трещали. Симпатичный. Белобрысый. Без брекетов и листьев салата между зубов. Но все же не тот типаж, который Мира цепляла для себя.

— Я Роман, — всем своим видом юноша излучал веселье и жизнерадостность, не разделяемые новенькой, потому что напугал. Гад.

— И? — недовольно бросила гостья.

— Познакомимся? Потанцуем? Прогуляемся? — поиграл бровями Роман многообещающе.

— Попрощаемся, — хмыкнула Мира и добавила: — Сразу.

Обойдя преграду, она двинулась к Марине, которая сидела на подоконнике в глубине этого несуразного места.

— Эй, королева, — женский голос с нотками явной издевки вынудил обернуться. — Давай-ка выйдем. Корону твою поправлю.

В проеме входа стояла смазливая девица возраста Миры. Коротко стриженые русые волосы, зеленые глаза, четко очерченные губы, прямой нос. Черные джинсы и футболка в полной мере показывали прекрасную фигуру.

— Ты это… мне? — Иванова удивилась до глубины души. Вот это начало!

— Тебе, звезда моя… Тебе, — улыбка той стала нахальнее. Если гостья сравнила ее с эльфом в первый момент, то теперь передумала. А что? Эльфы не такие кровожадные. Сказки не врут!

— Хм… Пойдем, если настаиваешь, — не планировала Мира оказаться с разбитой мордой, но отступать не в ее характере. Воспитание Фрау Маман, чтоб его.

В молчании две девичьи фигурки спускались с лестницы. Взгляды и шепот окружающих казались осязаемыми, липли к спине, заставляя ёжиться. Мозг же искал полюбовный выход из создавшейся абсурдной ситуации.

Обойдя клуб под всеобщим вниманием, остановились.

— Постой на стреме. Ссать хочу, пиздец как, — прошептала спутница и залезла в кусты, а Мира превратилась от удивления в памятник самой себе. Понять, когда она из жертвы переквалифицировалась в сторожа туалета, не получалось.

— Ира, — выползла новая знакомая из зарослей, отряхивая одежду.

— Мира, — промямлила та и расплылась в глупой лыбе, хотя все располагало к конкретному «поржать».

— Круто ты Ромашку отбрила. Хотела при всех облизать тебя от радости, — призналась Ира.

— Альтернатива вышла не хуже, — усмехнулась Иванова.

— Да уж, выразила доверие в лучшем виде.

— Польщена, — Мира надеялась, что странности закончились.

Они продолжали стоять в темноте за зданием, неловко вздыхая и опуская глаза.

— Хочешь погулять? — слышать подобное от девушек Иванова не привыкла. Как-то все происходило неправильно, но… согласилась.

— С удовольствием.

В первый день знакомства они гуляли до рассвета. Рассказывали друг другу о себе, делились интересными ситуациями из жизни, рассуждали о насущном (как это у малолетних бывает). Душу открывать никто не торопился.

А дальше все развивалось по типу торнадо. Времени, проведенного вместе вечерами, стало катастрофически не хватать. Болтать без умолку, смеяться, просто молчать хотелось постоянно и непременно вдвоем. Конечно, девушки тусовались и в компании других ребят, но не расставались.

Через месяц началась игра «Кто раньше встанет». Встречались на узком мостике, на середине пути, спеша друг к другу навстречу, не сговариваясь. Интуитивно. Шутили, что у дураков мысли сходятся. Много гуляли, сидели в заброшенном саду или на берегу озера. Даже в туалет по одиночке не ходили, а потому кто-то из них всегда стоял по обратную сторону сбитого из досок, на задворках участка, покосившегося строения.

Постоянный бубнеж стариков, что две кобылицы не помогают делать работу по дому, откровенно достал. Теперь, как Чип и Дейл, девушки поочередно помогали днем в уборке, прополке, стирке своим престарелым родственникам, а потом все равно убегали подальше ото всех и проводили время вдвоем.

Оставался месяц до возврата Миры в цивилизацию. Позади остались июнь и июль. Время летело так быстро, что хотелось прыгнуть выше головы и поймать его за хвост. Остановить. Замедлить, на крайний случай.

Они лежали на траве у озера и смотрели на небо. Вокруг то и дело трещали кузнечики, жужжали букашки, а ветер нежил растения, побуждая шелестеть от наслаждения.

— Мира, — нарушила молчание подруга, — разве не странно, что мы раньше не встретились?

— Может, встречались. Просто не помним, — усмехнулась та и смахнула наглую травинку, щекотавшую висок.

— Мне представить страшно, что мы могли не узнать друг друга, — призналась Ира, прикрыв глаза.

— Мне тоже, — согласилась Мира и вздохнула.

— Ты же знаешь, что я тебя люблю? — подруга перекатилась на бок и подперла голову рукой.

— И это взаимно, — с улыбкой посмотрела Иванова на подругу, продолжая наслаждаться состоянием покоя и умиротворения.

— Была бы я парнем, я бы тебя сейчас поцеловала. Выглядишь классно, — хохотнула Ира.

— Я бы не сопротивлялась, — Мира вытянула вверх руки, стремясь дотянуться до неба.

— Капец. Почему судьба такая стерва, а? — наигранно сетовала подруга. — У нас же, мать его, гармония и идиллия!

— Чтобы жизнь медом не казалась, — засмеялась Иванова. — Расскажешь мне, за что тебя сюда сослали?

Эта тема, которую Ира не хотела обсуждать, даже если удавалось споить ее бражкой или самогонкой из дедовых запасов. Мира знала лишь то, что подругу отправили не просто на каникулы, а перевели в деревенскую школу.

— Славунтич, может, не надо? — персональной кличкой Ирка окрестила ее на второй день знакомства. Так и прилепилась.

— Надо, Федя. Надо, — спародировала Мира героев известной комедии.

— Мне Ромашка нравится.

— Что?! — Иванова напрочь забыла о своей просьбе. Это первый раз, когда подруга призналась в своих симпатиях к кому-то стороннему. — А… он… что?

— Не знает, естественно, — как само собой разумеющееся ответила Ирка. — Все местные и залетные курицы вешаются на него. Так бы и раскрасила им ебальники! А ты его отшила. Первая и единственная.

— Не в моем вкусе, — хмыкнула Мира. — Мне кажется, он к тебе тоже неровно дышит.

— С чего ты взяла? — оживилась подруга.

— Помнишь, неделю назад мы за кукурузой в поля катались? — та утвердительно кивнула, ловя каждое слово. — Он с тебя глаз не сводил. А когда ты на брюхе между рядов прокатилась, быстрее всех к тебе побежал. Волновался… Спрашивал, все ли в порядке… Если бы ты его нахуй не отправила прилюдно, он бы тебя на руках вынес.

— Не заметила ничего такого, — вздохнула Ира и вновь улеглась на спину, буравя взглядом небосвод. — Его это: «Пупс, ты как?» — взбесило, блядь.

С этого дня Мирослава стала присматриваться к Роме внимательнее. Не хотела отдавать свое сокровище на поругание недостойному человеку. Но все напрасно. Смотреть стоило не за любвеобильным парнем, который каждый вечер кадрил новую красотку, а за Иркой, которая с маниакальной одержимостью посылала его, не стесняясь в выражениях.

Подружки тоже святыми не слыли, надо признать. Меняли мальчиков часто. Гуляли, разделялись на пары для поцелуев, а потом перемывали косточки, делясь мнением: «У Коли язык неприятный», «У Гены губы тонкие», «У Леши слюней, как у собаки Павлова перед кормежкой», «Глеб сосаться не умеет» — и все в этом духе. Так сказать, задом крутили, но ноги не раздвигали. Все по правилам воспитания.