Фрау Маман (СИ)

6

День начался в три часа пополудни. Громкая музыка в колонках на крыльце окончательно прогнала сон, и Мира поднялась, потягиваясь руками вверх и удивляясь, как не разлетелся позвоночник.

Яркое солнце одарило теплом, едва она вышла на приступки. В короткой белой футболке и хэбэшных трусах из набора «неделька», какие любила покупать Фрау Маман, говоря, что синтетика— дерьмо, со спутанными волосами и тапками на пять размеров больше нужного, Мирослава озиралась по сторонам в поисках родной души.

В рубашке, явно принадлежащей Ромашке, и коротких шортах, Ира развешивала белье.

— Привет, соня, — улыбнулась подруга. — Щелкни мою любимую песню и иди клубнику собери в палисаднике. На огороде бабка вчера сама корячилась.

— А ты чайник поставь. Тоже мне… жаворонок, — хмыкнула Мира, отмечая на лице Иры еще не сошедший след от подушки.

Любимым треком, конечно, числилась та самая Бритни Спирс, но не вся, а лишь одна песня «Overprotected». Неизменный хит подруги на каждое утро. Много раз подсовывались другие композиции, но бесполезно — выключались моментально.

Рыская кверху задом, в своем почти неглиже, Мирослава собирала плоды, которые через один попадали к ней в рот, и подпевала со всей страстью. Мытьем натуральные продукты не обременялись, так как после неспелых яблок, изгрызенных за много лет, желудок принимал грязь легко. В мыслях ненавистный Горин принудительно заменялся образом Никиты, а пятая точка вырисовывала круги в такт битам.

Неслышно материализовавшаяся за спиной фигура подошла вплотную, и Мирослава четким заученным движением выдала соблазнительный стриптиз: опустив медленно попу до земли, с кошачьей грацией выгнула спину и тут же подняла задницу медленно вверх, потираясь о позади стоящие ноги.

— Ир, как думаешь, Никита целуется хорошо? — хихикнула Мира, почувствовав на бедрах теплые руки подруги и укусив крупную ягоду.

Заподозрила неладное она только после того, как руки сжали ее сильнее, жестче. Руки какие-то не те, что привычны. Тело покрылось мурашками от картин с заезжими маньяками, проникнувшими в чужой дом. Поворачиваться было страшно до чертиков.

— Бес? — раздавшийся в стороне голос Иры отражал клубок из разных эмоций. Мирослава резко разогнулась и отскочила в сторону.

— Кто?! — от увиденного голова Ивановой опасно закружилась, а дыхание потерялось где-то в районе трахеи.

Бодрый, с зачесанными назад волосами, в рваных на коленках светлых джинсах и майке, перед ними стоял Константин Горин.

— Бес? — чувствуя себя Алисой, упавшей в кроличью нору, переспросила Мирослава, переводя взгляд на Иру.

— Знакомься, Славунтич, мой сводный брат Костя, — взяв себя в руки и изобразив на лице насмешку, произнесла подруга. Но через пару секунд повторила имя родственника и уставилась на подругу одурело, с сомнением.

— Что, блядь, за дурной сон?! — выпалила в сердцах Иванова и, стиснув кулаки, бросилась к калитке. — Я буду на сеновале!

— Слава, штаны надень, — ухмыльнулся Горин, скрестив руки на груди.

Слова подействовали, как ушат холодной воды в лицо, вынудив Мирославу застыть, как вкопанную, а потом ринуться в дом, спотыкаясь о порожки, дважды ударившись о косяки и поскользнувшись на линолеуме в прихожей.

Вот уже несколько часов они сидели на сеновале в полном молчании. Как в бреду Мирослава покидала с Ирой дом бабы Лизы, оставляя позади свое спокойствие и сердце. Сквозь призму мутного сознания она слышала, как Бес просил сестру остаться и поговорить, на что та показала ему средний палец, гордо шагая за подругой.

— Славунтич, скажи, что я ошибаюсь, — вдруг простонала Ира, закрывая лицо руками.

— Я бы и рада, но не могу, — пододвинувшись ближе, Мира обняла свою вторую половинку души, целуя в висок.

— Бес и… твой Костя, — все еще старалась осознать Ира. — Охуеть.

— Нарочно не придумаешь, — хмыкнула Мирослава, приглаживая растрепанные локоны Иры. — Сама в шоке.

— Славунтич! — неожиданное озарение отразилось в глазах Иры, делая ее лицо безумным. — Не отдавай его Егоровой. Любимочка моя, свяжи, скрути, приворожи, но не отдавай. Это даже хорошо, что Костя — Бес… Блядь, в смысле, не существо бес, а что-то навроде человека, только ебанутого на всю голову.

— Ир, ты че? Он вообще на меня не смотрит в этом плане. Я же говорила тебе, — поморщилась от досады Мирослава и вздохнула.

— Пойдем к бабке Евдокии, я слышала, она привороты делает, — понизив голос и озираясь по сторонам, настаивала та.

— У тебя крыша окончательно съехала.

— Ты же любишь его, Славунтич…

— А он любит свою Егорову, — парировала Мирослава.

— Конечно! Так сильно любит, что лапы на твою жопу наложил сразу, едва калитка прикрылась, — ехидно протестовала Ира.

— Пф-ф, — прыснула со смеху Иванова. — Я думала, что это ты.

— Мать твою через кувшинчик! — голос деда Василия разнесся по сараю. — Всю скирду разшурудили, охальницы! Ступайте в избу, там бабка творожников со сметаной разжарила.

Хихикая, подруги сползали по скирде, поддерживая друг друга.

— Особливо телесами не елозьте! Давеча ж только подсобрал скирду, ан нет, опять за вилы браться. Выпороть вас, как сидоровых коз! — не унимался дед.

— Дедуль, мы сами потом подправим скирду, не ругайся, — Мирослава обняла старика и поцеловала в щеку.

— Ой, лиса! Геть отседова, пока я метелку не взял!

Вечером, сидя на веранде, Ира красила ногти, а Мирослава, подтянув колени к подбородку, смотрела за соседкой, которая гоняла голожопого ребенка, отказывающегося мыться. Выходить «в свет» они не торопились, негласно, по обоюдному согласию.

— Монмарансичка, звезда моя любимая, — крикнул папа Гера, едва вышел из дома. — Неси градусник, наши девочки заболели.

— Чего орешь, Гера? — высунула голову Фрау Маман.

— Девочки хандрят, ягодка моя дикая, — каждое слово Ира хмыкала, а Мира закатывала глаза.

— Из болезней у них только глисты, судя по телосложению, — заржала та, обнимая мужа за талию. — Что за хандра? Марш шлюхаться!

— Теть Рит, ща лак высохнет, и пойдем, — обдувая ярко розовые ногти, согласилась Ира, а Мира тяжело вздохнула.

Спустя час, около десяти вечера, девушки медленно брели по центральной улице деревни. Впереди были слышны громкие разговоры, смех и музыка, но настроения это не улучшало.

— Знаешь, я не позволю ему к тебе подойти, — вдруг выдала Ира. — Прости, что наговорила херни на сеновале. Пусть сам разбирается со своими проблемами.

— Забей. Не ссы, прорвемся! — хмыкнула Иванова и обняла подругу за плечи, а та всем видом показала, что эту сказку слышала, но верила в нее с трудом.

Первое, что привлекло внимание подруг, так это Ромашка, который не стремился броситься сразу им навстречу, как обычно. Он стоял рядом с Гориным, явно довольный и счастливый, смеясь и кивая на каждую мимо проходящую красотку.

В воздухе пахло «жареным», Мирослава перевела взгляд на подругу и поняла, что быть беде. Не дожидаясь начала бури, она рванула ту в первый проулок.

— Спокойно, Ир, — повернув к себе ту за плечи, Мира смотрела ей в глаза. — Он пожалеет. Клянусь. А сейчас я хочу, чтоб ты выдохнула и успокоилась. Хорошо? Мы можем не ходить туда. Пойдем к Федьке, попросим увезти нас в Александровку, там напьемся и поколбасимся, а потом пешком десять километров вдоль лесополосы — романтика, приключения.

— Ладно, — сквозь стиснутые зубы процедила Ира. — Только мы зайдем в этот гребаный клуб, вильнем жопой, покажем средний палец и ломанем к Федьке.

— Никакого мордобоя? Никаких скандалов? — та лишь покачала головой. — Хорошо, идем.

Каждый шаг усиливал мандраж. Мирославе самой хотелось бежать без оглядки, подальше и побыстрее. Вцепившись в Иру, она то и дело спотыкалась о неровный асфальт, словно забыла, как ходить.

Все прошло спокойно. Они вошли в клуб, под взгляды окружающих, поздоровались со всеми, кто этого достоин, проигнорировали тех, кто заслужил. Спустя пятнадцать минут подруги спускались по лестнице, взяв курс к местному байкеру Федьке.

— А вы точно будете там? Может, мы подъедем через пару часов, — крикнула Марина, повиснув на перилах широко крыльца Дома культуры.

— Да, Мариш, — поспешно ответила Ира. — Тут сегодня настоящее шоу уродцев, так что мы двинем к умным и красивым.

— Тебя Ромка сейчас придушит, — мазнув взглядом по стоявшим в отдалении товарищам, Маринка усмехнулась.

— Это пройдённый этап. Теперь я Шелехова хочу. — На все три деревни известен Генка Шелехов, как нарушитель покоя и вечный задира. Мира нервно сглотнула и покосилась на Ромашку, взгляд которого подернула пелена ревности.

— Надо уносить ноги, — шепнула Иванова подруге и быстро потянула за собой, пока обе не сорвались на бег.

У дома Федьки они остановились, уперлись ладонями в колени и стали смеяться, пытаясь отдышаться.

— Полный пипец, я думала, он тебя пришибет прям там, — не успокаивалась Мирослава.

— Заебется пыль глотать, сволочь, — сплюнула себе под ноги Ира.

— Они с Костей давно знают друг друга?

— С детства. Друзья, епть, — презрительно фыркнула подруга и поморщилась. — Федор! Заводи коня, дело есть!

Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. К часу ночи в Александровку стеклись все, от кого бежали, а черная иномарка собрала вокруг себя всех охотниц за мужьями и просто страждущих любви.

Понимая друг друга с одного взгляда, подруги скрылись из зоны видимости, шагая по темной проселочной дороге, вдоль бескрайних полей, в свете полной Луны. Вдвоем хорошо, и боль в душе стихала понемногу. Они вспоминали прошлое и строили планы на будущее, решив, например, поехать вдвоем на море в августе. Когда позади сверкнул свет фар, спустя час, они быстро юркнули на обочину и упали в траву, потому что нарушать идиллию не хотелось, а встречаться с теми, от кого бежали, духа не хватало.

К трем часам ночи, когда огни родной деревни стали видны как на ладони, они вдруг решили искупаться. Любимый водоем слыл лучшим во всей округе, с чистой прозрачной водой, белыми лилиями и желтыми кувшинками, по кругу сокрытый камышом.

Первое, что бросилось в глаза, это сверкающая машина, поодаль от которой, глядя на воду, сидели две мужские фигуры. В немом понимании девушки переглянулись и приняли позу «ползком», приближаясь к зоне слышимости.

— … одно место простора — на тренировках. Знаешь, когда я почувствую себя счастливым, остановлю тачку посреди дороги, врублю трек под настроение, открою двери и буду танцевать на дороге. Как придурок, но реально свободным… — голос Кости звучал мечтательно, с усмешкой.

— Не пробовал поговорить? — друг явно грустил.

— Пробовал. Что я только не пробовал…

— Крепись, Бес. Время есть, может, рассосется, — Роман опустил руку на плечо друга.

— Ты мне скажи, что у тебя с Иришкой? — ухмыльнулся Горин.

— Хотел бы я знать, — покачав головой, он еще больше ссутулился. — С ней как на пороховой бочке. Я четыре года как мудак вокруг нее прыгал…

— Наскоками с чужих кроватей? — поддел, смеясь, Костя.

— Пошел ты, Бес! — выпалил друг, шваркнув друга по спине. — Я кроме нее никого не вижу и не хочу.

— А что за показательное выступление было сегодня?

— Дрессирую. Она ж ревнивая, как сто чертей. Чуть что — сразу в глаз ебошит, — тихо засмеялся Роман.

— А ну-ка давай обойдем озерцо, — прошипела разозленная Ира, утягивая за собой ничего не понимающую подругу. — Я, блядь, покажу ему дрессировку!

А дальше началось то, что не поддавалось никаким объяснениям. Едва подруги подошли к противоположному берегу, началось представление одного актера, а главное, спланированное очень профессионально и за короткий срок.

— Славунтич, я не предполагала, что Шелехов так круто трахается, — пока Мира искала свою челюсть в ногах, Ира сбрасывала с себя одежду и говорила громко, четко, чтоб слышали все. Свет луны, отражаясь от воды, не скрывал всех прелестей тела девушки, и Горин поспешил отвернуться, а Ромашка напрягся не по-детски. — И член у него огромный, как бейсбольная бита. Кайф! Ты, Славунтич, не парься, у Беса в штанах вообще гороховый стручок. Я тебе нормального мужика найду.

— Ты что несешь? — тихо спросила Мира, пытаясь вразумить ненормальную.

— Не дрейфь, Бес сюда не сунется, потому что я голая, а с Ромашкой я справлюсь, — прошептала подруга и забежала в воду, но от берега не отошла.

— Убью сучку!

Как и ожидалось, Ромка скинул обувь и прыгнул в воду не раздеваясь.

— Рома! — крикнул Горин, едва услышал металлические нотки в голосе друга.

— Ира! — пискнула Мирослава, увидев, как рассекается вода под быстрыми взмахами рук пловца.

Быстро, как юркий зверек, Ира выскочила из воды, схватила вещи и рванула Иванову за руку.

— А вот теперь бежим! — они неслись, как ветер, не разбирая дороги, через поля, слыша только, как кровь и адреналин стучат в висках.

Петляя между домами и путая следы, подруги выбежали к заброшенному саду и юркнули в знакомую стихию. Спустя пять минут, удостоверившись, что погони за ними нет, они отпустили напряжение, хохоча, как ненормальные, лежа на траве под старыми яблонями.

— Все, конечно, супер, Ир… Но как мы теперь на улицу выйдем? — все еще давилась от смеха Иванова, понимая, что сериал только начинается.

К обеду они проснулись на сеновале, сдернув с себя жаркое одеяло, но не спеша покидать ночлежку. Вспоминая приключения прошедшей ночи, решили на время не показываться в общественных местах деревни, а при сигнале «SOS», завидев одного из нежелательных субъектов, прятаться, даже если придется залезть в чужой сортир.

Сказать, что Мирослава не хотела увидеть Горина — соврать. Хотела. Очень. Только смысла в этом теперь совсем не находила, учитывая, что он занят во всех смыслах. Глупое сердце глухо отбивалось на каждую мысль о нем, а в груди неприятно тянуло.

Три дня они пропадали на задворках деревни, а ночами шушукались в сарае, придумывая смешные глупости и хихикая над тупыми шутками.

На четвертый день дед заставил их поливать огород, прицепив поливочный шланг к колонке и навалившись на рычаг подачи воды с папиросой в зубах. В одинаковых халатах, которые привезла им Фрау Маман, объяснив это своей особой любовью к ежикам на принте, они выполняли указание старшего. Ира поливала, а Мирослава дергала травку, которую именовали сорняком.

— Ирка, а ну окати непутевую водицей. Ее солнцем припекло, видать, — дед Василий поправил кепку на ушах. — А ты прекращай топтать помидоры, тудыть твою мать!

Ледяная вода обрушилась на Миру тысячами иголочек, моментально ставя колом все: от макушки до пяток, в том числе волосы на теле. Мечась по сторонам, вереща, как полоумная, она пыталась скрыться, но Ира проворная, а бойкие комментарии деда только подзадоривали.

— Так ее, Ирка! Поливай шибче шельму! Ритка, иди послухай, у твоего отродья голос прорезался.

— Я… вас не прощу! — пища, закрывалась от воды Мира. — Ира, я тебя ночью с сеновала скину… гадина!

Рванув к калитке, потому что сил уже не осталось, она попала в горячие руки Горина, который прижал ее к себе и заслонил от лейки, принимая на себя потоки холода. И она застыла, не сводя глаз с его лица.

— Костик! — встрепенулся дед и отошел от колонки, перекрыв воду. — Чаво так долго шел? Заплутал что ль?

Не сразу Костя отпустил свою добычу, свалившуюся в руки, смотрел и смотрел, будто боялся потерять из вида, а потом произнес тихое «черт!» и разжал руки.

— Дела были, Василий Тимофеевич, но я не с пустыми руками, — гость протянул руку, вручая довольному старику бутылку «беленькой».

— Уважил, стерьвец. Ну, пойдем, посидим, погуторим. Токма, тебе надо обтереться, а то на гуся похож, — на радость застывшим от неожиданности девушкам дед Василий увел Горина в дом.

Когда и как уходил Бес, девушки не знали, потому что убежали к чертовой матери подальше. В знак солидарности Ира отдала свой сухой халат подруге, а сама надела мокрый, предварительно отжав. Бродили они долго. Одежда успела высохнуть, а едва вернулись, загнала их Фрау Маман в истопленную баньку, да так отходила дубовым веничком, что выползали они со слабым верещанием: «Помогите, кто-нибудь».

Распаренные и уставшие, они лежали на сене, в куче одеял, покрытых сатиновой белой простыню, и пялились в дощатую крышу, сквозь прорехи которой подмигивали звезды. Легкие белые ночные рубашки и распущенные волосы, разметавшиеся по подушкам, набитым лебяжьим пухом, делали их похожими на нимф.

— Так бы и лежала тут с тобой вечно, — тихо сказала Ира.

— И я тебя люблю, — улыбаясь, отозвалась Мирослава.

— А я люблю сильнее, — сбоку показалась голова Ромашки, и от неожиданности подруги закричали так, что половина деревни перематерилась, укладываясь на другой бок в кроватях.

— Ебанулся?! — набросилась Ира на несчастного Ромео. — Да у меня чуть инфаркт не случился!

— Пупс, ты такая лапочка, когда злишься, — с настойчивостью танка Рома залез на сеновал и улегся рядом со своим орущим чудом, обнимая, целуя. — Соскучился по тебе, пиздец как… Мира, иди погуляй, а…

— Не вздумай уходить, — прошипела Ира, шлепая по рукам Ромашку. — А ты, боров, вали отсюда!

— Не зли меня, Пупс, — рыкнул Ромео. — Из-за тебя мы с Бесом чуть не отмудохали Шелехова, а потом три дня пытались выяснить, где вы прячетесь. Я на взводе.

— Дебил, — тихо хихикнула Ира, позволяя обнять себя крепче.

— Пойду-ка я папу Геру повеселю новым анекдотом, — прокашлялась Мира, сползая со стога сена.

— Славунтич! А ну вернись, — крикнула подруга. — Ромашка, вот вечно ты невовремя.

Чуть не порвав лицо от улыбки, Иванова тихо прикрыла дверь сарая и собралась в дом, прикидывая, как сегодня окрестит ее дедушка Вася за шатания среди ночи.

— Прокатимся? — в спортивках, футболке и с взъерошенными волосами Костя выглядел дерзким, домашним и чертовски привлекательным.

— Нет. Меня мама ждет, извини, — пытаясь успокоить перешедшее в бешеный ритм сердце, Мирослава отступила на шаг назад. Напугал он ее сильно, останется заикой или нет, теперь только время покажет.

— Не позорь семью, пиздаболка! — из темноты рявкнул бодрый голос Фрау Маман. — Ивановы не ломаются!

— Мам! — задыхалась от возмущения и смущения Мира.

— Костенька, к утру верни, а то папа Гера режим «цербера в поиске» включит, — глухо хлопнула калитка за удаляющимися шаркающими шагами.

Сделав шаг к Мирославе, Костя почти касался ее груди, отчего та вновь отступила и уперлась спиной в деревянный сарай. Он подошел и оперся ладонями о стену по обе стороны от ее головы, нависая, даря легкое тепло своей близостью.

— Хочу поцеловать тебя, Слава… Позволь мне, — выдохнул ей на ухо и словно дикий зверь стал вдыхать ее запах, ласкаясь носом о шею, волосы, щеки. Ноги Миры становились ватными, тяжелыми, каждое касание отдавалось разрядом тока во всем теле. Она млела, пьянела, улетала.