Жажда

Глава 22

Джим осторожно и уверенно водил своим ножом по куску дерева. На газете, разложенной у его ног, росла кучка щепок, и Пес в течение всего процесса сидел рядом, наблюдая за ним большими карими глазами, будто всем своим существом понимал, почему кому-то взбрело в голову что-то подобное делать с палкой.

– Она станет частью моего шахматного набора. – Джим кивнул на коробку из-под обуви, которую заполнял в прошлом месяце. – Думаю, эта будет… Что ж, мне надоело делать пешки. Пусть эта будет королевой.

Материал он взял из дуба, растущего на участке, когда сломанные ветром ветки упали на землю. Джим медленно, но постоянно занимался своим хобби, вырезая время от времени парочку фигур. Инструментом служил охотничий нож, который давным-давно вручил ему командир. К слову о старом-добром. Вещица – шедевр оружия, обманчиво скромная, без каких-либо опознавательных отметин, серийных номеров или инициалов, ничего, намекающего на то, что сделана она одним профессионалом для другого. И Джим знал ее как свои пять пальцев: зловещий инструмент – лезвие из нержавеющей стали, рукоять обтянута кожей, состарившейся от собственного пота Джима.

Подняв нож, Джим отметил, как падал свет от люстры на лезвие. Забавно, подумал он, здесь, в однокомнатной квартирке, когда его использовали для резных работ по дереву, это всего лишь нож. В большинстве же других случаев – смертельное оружие.

Цель определяет все.

Он вернулся к работе. Лезвие издавало мягкий царапающий звук; Джим большим пальцем притягивал к себе нож, рука осторожно направляла каждый толчок, постепенно избавляясь от дерева, чтобы освободить потенциал спрятанной внутри шахматной фигуры.

В течение последних двадцати лет Джим часами мог так сидеть: в одиночестве. Никакого радио и телевидения. Только кусок дерева и нож. Он делал птичек и животных, звезды и ничего не значащие символы. Вырезал лица и места. Деревья и цветы. Его хобби несло множество преимуществ. Дешевое, портативное, и его лезвие всегда с ним, где бы он ни находился.

Пушки приходили и уходили. И другое оружие тоже. Как и командиры.

Но нож всегда оставался с ним.

Боже, в тот день, когда Джиму подарили оружие, поверхность его была зеркально чиста, и первым делом Джи вынес нож из казармы и измазал с двух сторон грязью: притупленные яркость и блеск, как и заточенные края, служили залогом практичности.

Оружие никогда его не подводило. И черт его побери, если он не признается самому себе, но и дерево оно вырезало прекрасно …

Зазвонил мобильник, лежащий где-то на покрывале. Когда Джим пошел глянуть, кто это был, то опустил дубовую ветку, а нож, по привычке, оставил при себе.

Открыв телефон, он увидел засекреченный номер и понял, кто именно звонил. Нажав большим пальцем кнопку вызова, он поднес телефон к уху.

– Да?

Тишина. А затем тот глубокий, циничный голос:

– Над какой фигурой работаешь?

Ублюдок. Ублюдок Матиас всегда знал слишком много.

– Королева.

– От старых привычек тяжело избавиться, не так ли?

Как и от бывших боссов.

– Ты велел мне больше не звонить.

– Не твои же пальцы набрали в этот раз номер.

– Будто ты приложил столько усилий, просто чтобы узнать, чем я занимаюсь.

Пауза.

– Номер автомобиля. Зачем тебе проверять его, и какое тебе дело до владельца машины.

А, так вот в чем причина звонка.

– Тебя не касается.

– Мы не приемлем самоволку. Ни в каком ее проявлении. Выдаешь такое дерьмо, и тебя не просто отстраняют от активных заданий, а увольняют.

Что значит, в будущем ждет сосновый ящик и никаких золотых часов: его начальство не отправляет тебя на покой с Ролексом. Однажды утром ты просто проснешься мертвым.

– Забей, Матиас, я все помню, а если ты звонишь, чтобы просто это проверить, то тратишь…

– Ну, так какой там номер?

Джим замолчал и подумал, «кажись, долг еще не оплачен». Когда он назвал номер Марии-Терезы и рассказал то немногое, что знал о женщине, то был уверен, что поиски не прекратят, причислив их к неподходящим, даже если те пройдут через правительственные каналы. С одной стороны, с Матиасом можно договориться. С другой, есть только один человек, власти у которого больше, чем у него.

И тот сукин сын сидел в Овальном кабинете.

Да уж, бывают времена, когда не повредит то, что большая шишка обязана тебе своей жизнью.

– Буду на связи, – сказал Матиас.

Когда телефон умолк, Джим взглянул на свой нож. Точно такой же появился у Матиаса и в то же время, что и у Джима, и парень чертовски хорошо с ним обращался… но также он был искусен в «офисной» политике, а Джим со своими антисоциальными наклонностями оставался на поле. Одна дорожка вознесла Матиаса на вершину; другая приземлила Джима… в квартирку над гаражом.

Да еще и с новыми боссами.

Джим покачал головой, сравнивая этих четырех аристократичных педиков с мячами для крокета, волкодавом и замком с Матиасом и его приспешниками. Все очевидно – по крайней мере, с первого взгляда. Однако у Джима сложилось такое впечатление, что эти ребят на другой стороне таят такое дерьмо в задних карманах, что все стандартное и ядерное оружие в распоряжении Матиаса покажется лишь игрушками.

Джим вернулся на прежнее место, усевшись в дешевое кресло рядом с Псом, только на этот раз взял с собой мобильник. Снова начав вырезать, он продумывал новую стратегию.

Предполагая, что Вин последовал совету и порвал с Девиной, и что парень прорвется-таки через щиты Марии-Терезы, Джим задумался, какую же, черт возьми, роль играет во всем этом «перепутье». Да, может, ему и удалось собрать их в одном месте вечером в пятницу, но что он сделал кроме этого?

Либо это простейшая работа на свете, либо он что-то упускает.

Чуть позже Джим взглянул на часы. И через полчаса сделал то же самое. Матиас быстро работал. Всегда. Да и просьба была простой: проверить регистрацию и владельца пятилетней Тойоты Камри и просмотреть криминальное прошлое. Такие вещи занимают два щелчка мышью, шесть ударов по клавиатуре, ну, и примерно наносекунду.

Только если не возникло нечто срочное, связанное с национальной безопасностью. Или же в данных Марии-Терезы что-то нашли.

***

Есть причины, по которым в темных переулках люди чувствуют необходимость обернуться. Веские причины, по которым большинству хочется поторопиться, даже если на улице не холодно. Отменные причины, объясняющие, почему ночью освещенные улицы куда более предпочтительны.

– О… Боже, нет… пожалуйста…

Взмах монтировкой, направленный вниз, оборвал молитвы, резко вырубая мужчину, как будто выключив свет: в одно мгновение он есть, в следующее – ничего, кроме темноты. В одно мгновение слышен чей-то голос, в следующее – лишь тишина. Теперь на их лицах кровь.

Когда он убивал человека, ярость управляла его рукой в большей степени, чем любая сознательная мысль, и гнев давал ему ту силу, предвещавшую, что много времени это не займет. Всего лишь еще один удар, а, может, обойдется и без него, и наступит больше, чем временное затишье.

Переместив свой вес так, чтобы получить наибольшую отдачу от нисходящей траектории, он…

В дальнем конце переулка показались фары автомобиля, две освещенные тропинки уперлись в кирпичное здание слева и залили светом его шероховатую стену.

Нет времени для другого удара. В долю секунды его будет видно так же четко, как если бы он стоял на сцене театра.

Развернувшись, он бросился в противоположную сторону переулка, побежав так быстро, как мог. Когда он завернет за угол, они увидят его куртку и затылок бейсболки, но в Колдвелле сотни черных ветровок из гортекса, а черная шляпа – всего лишь черная шляпа.

Тормоза взвизгнули, а потом кто-то что-то прокричал.

Со всех ног он мчался только три квартала, а когда его перестали преследовать крики и рев автомобиля, замедлил шаг, а потом нырнул в дверь, над которой не было освещения. Переводя дух, он снял ветровку, сунул в нее монтировку, делая из рукавов узел за узлом, обвязывая улику.

Машина была припаркована неподалеку, поскольку он оставил ее не на парковке «Железной Маски», просто в целях безопасности. Что оказалось верным решением.

Даже восстановив дыхание, он оставался в укрытии. Примерно через пять минут завыли полицейские сирены, и он увидел, как мимо проехали две машины. Спустя полторы минуты пронеслась третья, без опознавательных знаков, с приделанной к приборной панели мигалкой.

Когда другие не показались, он снял бейсболку, скомкал ее и запихнул в карман джинсов. Затем снял пояс, задрал кофту и прижал к груди окровавленную монтировку и ее обертку. Вновь прикрывшись, он тенью выскользнул из дверного проема и направился к своей машине, стоявшей меньше, чем в четверти мили.

Он шел не быстро, и не медленно, оглядываясь глазами, но не вертя головой. Для обыденного наблюдателя он являлся всего лишь простым пешеходом, разгуливающим после полуночи, молодым парнем, собиравшимся встретиться с друзьями или направлявшимся домой к подружке. Когда он столкнулся с парой парней, бездомной женщиной и кучей парочек, то в нем не было ничего необычного, он был абсолютно незаметным.

Машина стояла там, где он ее и оставил, и ему пришлось садиться в нее очень осторожно из-за того, что было спрятано под кофтой. Заведя двигатель, он выехал на Торговую, и, когда мимо проехала скорая, он отъехал в сторону, уступая ей дорогу согласно правилам.

Нет нужды торопиться, мальчики, подумал он. Учитывая, как сильно он ударил того парня, ему уже не помочь.

Свернув к реке, он придерживался общего транспортного потока на тех участках, где тот был, но в столь позднее время на дорогах народу немного. И чем дальше он отдалялся от центра, тем менее людно становилось.

Через добрые пятнадцать миль, он подъехал к краю дороги.

Никаких уличных фонарей. Никаких машин. Всего лишь оТрэзок асфальта с деревьями и кустиками, перетекавший в обочину из гравия.

Выйдя из машины, он закрыл ее и начал пробираться сквозь деревья, направляясь к реке. Оказавшись на берегу Гудзона, он посмотрел на противоположный берег. Там было несколько домов, в которых свет горел лишь у двери, значит, жители спали, хотя все равно не имело значения, спят ли они, лежат в кровати или даже ходят по своим кухням, ища, чем подкрепиться. Его никто не увидит. Река здесь широкая, широкая и глубокая.

Задрав кофту, он вытащил монтировку, и, собравшись с силами, бросил ее в воду вместе с купальным костюмом в виде ветровки. Со звоном и совсем небольшими брызгами, вещица в мгновение ока затонула, и никогда уже не будет найдена. В этой части русло находилось, по крайней мере, в десяти футах вниз по реке, но что еще лучше, он выбрал место, где течение Гудзона менялось – оно не только унесет монтировку прочь из Колдвелла, но и утянет ее на середину, подальше от берега.

Он вернулся к машине, забрался в нее и продолжил свой путь.

Он еще какое-то время ехал, слушая местное радио, умирая от любопытства, что же доложит полиция о случившемся в переулке. Но ничего не было. Хип-хоп, поп-рок на FM и теории заговора да разговоры глав правового крыла на АМ.

Продолжая двигаться, изредка поворачивая направо и налево, он думал о том, как все сегодня обернулось. Он чувствовал, что старые обычаи и привычки берут над ним верх, а это было плохо… но, на каком-то уровне казалось неминуемым.

Сложно изменить свою сущность. Очень сложно.

Убийство тех студентов прошлой ночью немного шокировало, но инцидент с монтировкой казался обычным делом. И толчок к убийству был гораздо незначительнее. В том клубе парень не вел себя агрессивно по отношению к ней. Он поимел ее, и этого оказалось достаточно. Один взгляд на самодовольную улыбку, расплывшуюся на его лице, когда он вышел из уборной, в которой они исчезли, подписал сукину сыну смертный приговор.

Но так больше не могло продолжаться. Ему хватало ума понимать, что если продолжит убивать мужчин в центре города, его шансы быть пойманным будут возрастать с каждым оставленным телом. Так что ему нужно либо остановиться… либо убирать за собой.

Убедившись в отсутствии хвоста, и когда он уже больше не мог бороться с потребностью включить телевизор, он направился домой… ну или туда, что служило домом последние два месяца.

Арендованный дом находился на окраине города, а по соседству жили либо молодые семьи с маленькими детьми, либо пожилые пары без детей. И, учитывая количество тех, кому тяжело приходилось в кризис недвижимости, найти что-то по душе оказалось легко.

Арендная плата – тысяча в месяц. Не проблема.

Свернув на подъездную дорожку, он нажал на кнопку, открывающую дверь гаража, и подождал, пока поднимутся панели. Странно. В соседнем доме был включен свет. В прихожей, в гостиной и наверху. Раньше в нем всегда было темно.

Не его ума дело, а впрочем, у него и своих проблем хватало.

Заехав в гараж, он нажал кнопку на пульте и подождал, пока опустятся панели, чтобы никто не видел, как он выходит из машины. Эту привычку он перенял, наблюдая за своей женщиной. Зайдя в дом, он пошел в ванную в задней его части и включил свет. Посмотрев в зеркало, он понял, что приклеенные над верхней губой усы пришли в негодность. Плохо, но, по крайней мере, никто не смотрел на него с улыбкой, пока он шел к своей машине. Может, они отклеились, когда он был у реки.

Он оторвал полоску пуха, спустил ее в унитаз и подумал о том, чтобы смыть кровь, но предпочел принять душ наверху. Одежда? Кофту спасла куртка, плавающая теперь в Гудзоне, но джинсы были запачканы.

Черт, штаны были проблемой. В гостиной стоял камин, но он никогда раньше им не пользовался: дерева не было, и, кроме того, разведи он в нем огонь, то соседи могли учуять дым и запомнить это.

Лучше выкинуть их в реку после наступления темноты, так же, как он поступил с монтировкой.

Кепка. На нем еще кепка была.

Он вытащил из заднего кармана черную бейсболку. На ней было всего несколько капель, но этого достаточно, чтобы закопать ее в землю. С нынешними криминалистами ничего нельзя полностью вычистить. Огонь или полное исчезновение – единственные возможные варианты.

Поднявшись наверх, он замер на вершине лестницы. Двумя руками сняв парик, он пригладил волосы, чтобы они лежали ровно. Он подумал, что сначала лучше было бы принять душ, но не мог так долго ждать. Кроме того, чтобы добраться до ванной, нужно пройти мимо спальни, так что она в любом случае его увидит.

Он подошел к двери.

– Я дома.

Она смотрела на него из угла, такая красивая, скромная и великолепная, как и всегда, ее глаза были исполнены сострадания и тепла, белоснежная кожа сияла в тусклом свете уличного фонаря.

Он ждал ответа, а затем напомнил себе, что его не будет. Статуя Марии Магдалены, которую он украл на рассвете, оставалась такой же молчаливой, каковой была, когда он увез ее из церкви.

Ему пришлось забрать ее. Теперь, когда он узнал, чем занимается его женщина ради средств к существованию, статуя стала образом его любви, тем, что помогало продержаться до тех пор, пока он наконец-таки не доставит свою женщину туда, где ей и место. А место ее рядом с ним.

Статуя так же напомнила ему, что он не должен убивать свою женщину лишь потому, что она – грязная, паршивая проститутка. Она была… женщиной, сбившейся с пути, заблудшей, сошедшей с верной стези. В этом он повинен и сам. Но он прошел через это и вновь вернулся на путь истинный…

Ну, с незначительными исключениями.

Встав на колени перед статуей, он обхватил ее лицо ладонями. Он любил касаться своей женщины, и то, что она не гладила его в ответ или не преклонялась перед ним, как положено, немного разочаровывало.

Но именно поэтому ему и нужна она настоящая.