Железное сердце

Глава 18

Уснув еще до того, как стемнело, проснулась Люба только к обеду, да и то — как проснулась, дядя разбудил. Последнее время она себе позволяла бездельничать круглосуточно, спать и есть когда угодно, бродить по улицам в пять часов утра и уходить за покупками в полночь, а дядя решительно препятствовал её сумасбродным выходкам и всячески пытался втянуть Любу в круговорот прежней жизни.

И в этот раз попросил дожать печь, потому что все разошлись на обед, а до конца обжига еще почти час.

Конечно, отказать в просьбе, тем самым оставив кого-то из работников голодным (по утверждению дяди), Люба не могла и поэтому быстро оделась и потащилась в мастерскую.

И правда в помещении было совсем пусто, о том, что совсем недавно здесь находились живые люди, свидетельствовали лишь оставленные на стульях вещи и брошенные на середине работы поделки.

На столе Кати рядами стояли деревянные прилавки с арбузами, которые летом хорошо расходились среди туристов. Люба села за ее стол, проводя по бруску изумрудной пластиковой массы пальцем. Вдруг вспомнилось, что она очень давно ничего не лепила. Да и вообще забросила работу, даже на кухню тете не приходила помогать, а та почему-то помощи не просила.

Печь еле слышно гудела. Сейчас там обжигались другие игрушки, глиняные, которые из серой грязи превращались в желтоватые, твердые, и при этом очень хрупкие заготовки, хранившиеся в ящиках в кладовке. На угловом столе Люба видела такие фигурки, уже частично раскрашенные под хохлому. Потом их обожгут еще раз, при более высокой температуре.

Печь усердно работала, переваривая глину в фарфор.

Интересно, там внутри, где самый жар и раскаленные пластины полок, какой выглядит безобидная фигурка в момент, когда ее окружает плотное алое сияние?

Люба откинула целлофановый пакет, прикрывающий массу для лепки, оторвала кусок пластика коричневого цвета и принялась задумчиво катать его между пальцами.

Печь запускают минимум два раза в сутки. В древние времена, когда на Руки еще жили сказки, возле такой трудолюбивой печи наверняка завелся бы домовой.

За несколько минут Люба аккуратно вылепила фигурку существа, похожего на длинноногую собаку, но с человеческим лицом и круглой бородой. Точнее, его звали бы запечник. Или подпечник. Да-аа, а еще у него было бы полно способов развлечься. К примеру, понатыкать мелкими пальцами в арбузные бока, чтобы арбузы казались мятыми и не пользовались спросом у покупателей. Или ослабить болты, чтобы дверца отходила и возле печи стало еще жарче и еще опаснее. И этот домовой ничуть бы не походил на тонкоголосых иноземных пикси, глуповатых и шаловливых, потому что он был бы мудр той особой, тяжеловесной мудростью, которая вместе со знанием приносит тоску, и при желании мог бы шутить очень жестоко.

Люба улыбнулась, приделывая домовому похожие на лопухи уши. Она посадит его на печку в благодарность за тот раз, когда однажды он пытался ей помочь и намекнул на неестественную природу Бостона. Намек яснее ясного, ведь не обжечься, прижавшись к раскаленному железу, могло только нечеловеческое существо. А она не поняла…

Телефон затрезвонил и Люба огорчено вздохнула — она больше не знала заранее, что через секунду прозвучит звонок. Больше не слышала его приближения, зыбкого, как рябь по воде.

— Да.

— Ло, это ты? — сосредоточено кричала в трубку Эсфиль. — Подожди, сейчас выйду на улицу. Все, — одновременно музыка на заднем фоне затихла. — Теперь слышишь? Мы вернулись домой.

— С приездом, — улыбнулась Люба.

— Если ты не забыла, я еще здесь учусь и особого выбора не имею, — буркнула Эсфиль. — У меня тоже есть родители, которые не желают, чтобы я болталась без дела. Хотя сами…

— Э-э… Понятно.

— Ага, точно забыла! Ну и ладно. Я к чему звоню, у нас вечеринка по поводу возвращения и начала учебного года. Заходи после семи. Только вот сразу тебе говорю, если не хочешь со мной поссориться, даже не вздумай вытворить то же самое, что в прошлый раз! Это последний шанс, другого я тебе не дам. Или я буду считать, что мы с тобой не знакомы. Буду ходить мимо и не здороваться. И без обид! Поняла?

— А что я вытворила в прошлый раз? — Люба быстро перебирала события и вдруг сглотнула, вспомнив самое яркое, незабываемое. — Ночевала… у Бостона?

Она даже насторожилась, с какой стати Эсфиль выражает недовольство тем, что…

— Да нет же! — недовольно ответила та. — Хоть живи в его комнате, мне плевать. Я про Джайзера. Делай что хочешь, но не вздумай еще раз дать ему повод завалиться без приглашения в нашу уютную берлогу. Здесь его никто не рад видеть.

Люба улыбнулась.

— На этот счет не бойся.

— Ну и ладушки. Жду. Мы на улице, так что шпильки отпадают.

Послышались гудки. Надо же… подумала Люба, отложив телефон и задумчиво ковыряя ногтем новорожденного домового, придавая его телу вид покрытости шерстью. Наверное, тяжело знать, что тебя никто не рад видеть. А Джайзер стопроцентно в курсе, какие чувства вызывает у своих собственных сородичей. А еще наверняка манипулятор его уровня легко может изменить общее мнение на счет своей великолепной персоны. Может безраздельно завоевать чужое расположение. Хотя бы отдельной группы… Может разбить их на команды и устроить настоящую войну. Или заставить себя любить. Но не делает этого. Почему?

Хотя сейчас больше волновало другое…

Люба осторожно посадила домового на неиспользованный Катей арбуз, как на пенек. Хозяин печи выглядел довольным.

Она встала из-за стола и замерла.

Конечно, она пойдет на вечеринку. Потому что хочет видеть Эсфиль и Игоря. Хочет узнать о камуфляжниках больше. Хочет беситься, отплясывать на танцполе и пробовать новые коктейли. Купаться после захода солнца и беззлобно подшучивать над неудачными комплиментами кавалеров. Травить с подругами пошлые анекдоты и хохотать над ними. Оглохнуть от музыки, пульсирующей одновременно в ушах и венах.

И еще одно.

Она хочет видеть Бостона.

Только тогда Люба поняла кое-что еще.

Жизнь-то одна! И теперь ее не обязательно жертвовать брату, потому что отныне брат способен позаботится о себе сам.

И сколько можно травить себя за то, что вместо неприязни она почти с самого начала испытывала к Бостону притяжение?

Если на то пошло, Бостон много болтал, но когда дошло до дела, оказался таким же обычным мальчишкой, как все остальные ее знакомые. По сути, вся устроенная ею битва оказалась битвой самой с собой, потому что он давно уже сдался.

Резко вспомнился момент, когда в прошлый раз она поднималась по лестнице, ощущая на шее его дыхание.

Как знать…

Люба улыбнулась и опомнилась, взглянув на печь. Так можно и прозевать время выключения, а за целую партию испорченного товара дядя вряд ли скажет спасибо.

Оставшийся день был потрачен на уборку дома и приготовления к вечеру. Конечно, все висящие в шкафу платья вдруг стали выглядеть недостаточно красивыми, прическа не получалась, макияж пестрел яркими пятнами, ресницы походили на острую щетину, а талия резко расплылась. Совершенно глупое занятие — тратить энное количество времени на подготовку к обычной вечеринке, но Люба только хохотала, слушая очередное убеждение осоловевшей от показа мод тети в том, что выглядит она замечательно (в этом, десятом по счету наряде ничуть не хуже, чем в самом первом) и снова шла переодеваться. Люба сжалилась, только когда самой надоело бегать по лестнице из спальни в кухню, где тетя закрывала консервацию.

Принимая душ, Люба пела. Впервые за несколько последних лет напевала какую-то песенку, подхваченную на радио, беспрестанно орущим в мастерской.

Когда она, наконец, была готова, то даже в зеркало заглянуть не решилась, чтобы случайно не заметить очередной выдуманный недостаток, из-за которого снова все придется переделывать.

К дому Данилецких Любу подвез дядя. Музыка слышалась издалека. Остановивший за углом, дядя окинул внимательным взглядом внушительный забор и возвышающийся над ним особняк.

— Тебя там не обижают?

Люба улыбнулась.

— Ну что ты, ко мне там относятся, как к равной.

— А ты и есть равная! — тут же вспылил он. В голосе звучала ревность и тревога.

Неожиданно Люба протянула руку и погладила его по тыльной стороне ладони.

— Спасибо, что ты так обо мне волнуешься. И вообще за все, что вы с тетей для меня делаете. И делали. Как будто я ваша дочь. Спасибо.

Дядя даже растерялся от такой неожиданной благодарности. Люба опустила глаза, чтобы лишний раз его не смущать и открыла дверцу. Впереди праздник.

Ворота раскрыты. Сегодня народ толпился не в доме, а на участке, занавешенном брезентовыми тентами, края которых были привязаны прямо к веткам деревьев. На траве кособоко стояли столики и вероятно, к утру газон придет в полную негодность.

— Ну и ладно, — решила Люба, ступая с дорожки на траву.

Ее никто не встречал, впрочем, как и остальных гостей. Прямо перед ней на газон сошла пара — молодой человек в белых джинсах и девушка в белом платье. Недолго думая, Люба пошла за ними следом, потому что те двигались так уверенно, будто точно знали, куда направляются. И действительно — обойдя пару столиков, парочка резко свернула в сторону и вышла точно к владельцам дома.

— Люба! — Эсфиль в желтом платье и бесцветных пляжных шлепанцах приветственно кивнула паре и, схватив Любу за край туники, подтащила ближе к себе. — Хорошо, что пришла! Сегодня все съехались! Даже те, кого мы не приглашали… Хм. То есть последствия непредсказуемы. А и ладно! — легкомысленно добавила Эсфиль. — Закажу тебе коктейль дня.

— Какой? — ради приличия поинтересовалась Люба, хотя ей было безразлично, какой, она собиралась попробовать все, что предложат. Особенно, если предложение поступит от Бостона.

Потому что праздник сегодня не из-за встречи с Данилецкими. И начало нового учебного года тоже никакого отношения к её приподнятому настроению не имеет.

Только вчерашняя встреча и разговор на берегу моря…

Сегодня, в мастерской, посматривая на гудящую печь и сжимая в пальцах теплую пластиковую массу, она поняла, что хочет дать ему шанс. Так почему бы этого не сделать?

— Китаянка! — прокричала Эсфиль и ее волосы затрепетали, как от восторга.

— Почему?

— Пьешь — и косее-е-ешь!..

Люба подхватила смех окружающих и с восторгом приняла бокал из руки Эсфили, которая в свою очередь выхватила его у кого-то из рук, в толпе не разглядеть.

Китаянка оказалась красной, густой и приторно сладкой. Люба прогуливалась среди людей, некоторых ребят узнавала, но большинство из них она видела впервые.

Позади раздался перекрывший музыку вопль и на нее бросилось что-то сияющее и пушистое.

— Так и знала, что ты не устоишь! — закричала Лазурь на ухо, повиснув мертвым грузом на шее.

— Перед китаянкой? — улыбнулась Люба.

Они обменялись взглядами, которые могли сказать куда больше, чем любые слова.

— И правильно, — продолжила Лазурь нормальным голосом, разрывая захват так легко, будто каждую секунду держала себя в руках и только что вовсе не визжала как сумасшедшая. — Оно того стоит.

— Откуда тебе знать? — вокруг царил шум, гам и столпотворение, но казалось, они вдруг очутились посреди островка тишины и одиночества, когда четко слышишь каждое произнесенное даже шепотом слово.

— У любого, кто видел его сидящим возле твоей кровати, даже сомнений не возникнет, почему он это делал.

— И почему ты мне ничего не сказала?

— Очнись! Тебе было плевать. Ты не стала бы слушать. Уж я-то прекрасно определяю состояние, когда человека ведет его упрямство и вокруг не остается ничего, способного встать на его пути без риска для жизни. Причем бесполезного риска, потому что все равно ничего не изменишь. Когда он идет напролом, можно только отойти.

— Где ты это видела?

Лазурь подчеркнуто равнодушно повела плечами.

— Так делает Джайзер. Я росла, наблюдая подобное поведение изо дня в день.

Люба непроизвольно наклонилась к ней ближе.

— Где он?

— Далеко. Не волнуйся, он не появится там, где столько собственных сородичей не желают его видеть.

— Сородичей? — Люба нахмурилась.

Лазурь тонко приподняла брови, не отвечая.

В уши хлынула звуковая волна — адская смесь музыки, голосов и смеха. Сжимая бокал, Люба повернулась вокруг оси, рассматривая окружающих.

Ну конечно же!

На губах проступила улыбка и Люба расхохоталась. Среди людей то и дело попадались камуфляжные. Девушка в салатовых шортах, окруженная тремя быкообразными парнями наклонилась, на миг приобретая контур плакучей ивы и тут же вернулась к первоначальному облику. Молодые люди, чьи глаза на секунду меняли цвета и чья кожа покрывалась расплывчатыми темными пятнами, возникали среди обычных ребят и снова растворялись в толпе.

А на импровизированной сцене прыгало целых пять камуфляжников, все члены одной группы, все затянутые в кожу, но не новую, а ветхую, местами протертую до дыр, поверх которой они были обвешаны старыми цепями и пластинами потускневшего от времени металла.

— Это ржавые, — прокомментировала Лазурь. — Вот уж кто отрывается, начисто отключив мозги. Бостон с Данилецкими по сравнению со ржавыми, что академики по сравнению с алкашами из ближайшей подворотни. Щас допьются и начнут чудить…

— Они с вами росли? — не переставала светиться, Люба в упор разглядывала суровых патлатых Ржавых. Чего скрывать, сегодняшнее окружение ей безумно нравилось.

— Да ты что! Небо оберегло, — хмыкнула Лазурь, закатив глаза. — Это же первое поколение. Наши Предки, — с фальшивым уважением добавила она, сделав кислую мину.

И, правда, смешно. Следующих полчала Лазурь болтала об окружающих, бесстыдно выкладывая все известные ей сплетни — кто что умеет, кто с кем спит и кто с кем в родстве. Намекнула, что Эсфиль не столько возвращалась сюда, сколько бежала, потому что хотела оказаться подальше от странного молодого человека, который работал на автомойке возле ее городской квартиры. Необъяснимым образом Эсфиль требовалось мыть машину чуть ли не два раза в день и каждый раз в тайне от брата, потому что привязываться к человеку стыдно. Да и глупо. А еще хуже выставлять свою привязанность на всеобщее обозрение. Потом, словно опомнившись, Лазурь мгновенно переключилась на свои планы, прикидывая, чем лучше заняться — улететь в Лапландию, чтобы отдохнуть от любого шевеления людской массы или наоборот, пойти куда-нибудь поработать. Фирму организовать, к примеру, или хотя бы детскую изобразительную школу. Бесплатную.

— Я люблю детей, — легко призналась Лазурь.

Люба протянула свой бокал, как будто прозвучал тост.

Бостон пока не появлялся. Люба не волновалась, потому что была уверена, что с минуты на минуту он покажется. Наверняка он ждал ее прихода. Наверняка он близко.

Интересно, что он предпримет? Просто поздоровается? Или попытается сначала вызвать ревность, улыбаясь и болтая со всеми окружающими девчонками, особенно с теми, кто смотрит на него с предложением продолжить праздник в другом месте.

Нет, вряд ли. Бостон не станет так глупо тратить время, которого у них не так уж много. Не станет играть.

Сделает ли он вид, что все в порядке? Или что они встречаются?

Периодически Лазурь отвлекалась на общение с подходившими людьми, среди которых попадались и камуфляжники.

Когда очередная Китаянка, на этот раз кислая, закончилась, Лазурь с Любой переместились к краю площадки и попали в закуток, где покрытая асфальтом дорожка вела ко въезду в гаражи. Ну и конечно Люба тотчас же туда развернулась, потому что там стояли байки.

Вторым по счету красовался тот самый, сквозь брызги засохшей грязи блестящий огненной краской, похожий на посаженого в клетку выросшего в дикой среде тигра.

Хм… Ну конечно, как же она раньше не догадалась, кому он принадлежит! От него же за версту несло знакомым ароматом, силой, энергией, напряжением и жаждой вольного пространства — всем тем, из чего состоит суть камуфляжников, несло не меньше, чем бензином и горячим металлом.

Впрочем, второй знакомый ей зверь, толстый, черно-синий, так же отдыхал неподалеку. Люба немного прошла вперед и заглянула за него — и правда, Гарик тоже был здесь, сидел на корточках у заднего колеса, ковыряясь пальцем, на который намотана промасленная тряпка, где-то под спицами.

— Привет, — Люба отсалютовала ему пустым бокалом из-под Китаянки.

— О, привет, — Гарик встал, тщательно вытер руки другой тряпкой и спрятал их в боковой ящик. — Я тебя ждал. Пойдем еще по напитку?

— Ну пойдем. Как поживаешь? — поинтересовалась Люба, вспоминая, как мило они провели время на берегу моря и стараясь забыть, как при этом он иногда выглядел — будто что-то старое и темное натянуло на себя яркую молодежную одежду.

— Да так, — он подошел ближе, наклонился и поцеловал Любу в щечку, как давнюю подругу. — Скучно.

— Понимаю, — Люба непроизвольно порадовалась, когда он сразу же отодвинулся. У них не было принято обмениваться при встрече поцелуями даже в семье, а уж так, со случайными знакомыми — и подавно.

— Но зато я тут недалеко нашел такое место в скалах… очень живописные природные рисунки — прожилки извести прямо в граните. Будто кистью по холсту водили. Такого практически не бывает, словно специально кто-то из наших делал. У меня есть фотки, потом покажу, если захочешь.

Повинуясь его руке, которая со спины подталкивала ее, Люба развернулась и пошла к толпе, ближе к людям и музыке.

Через пару метров поравнялась с Лазурью и, взглянув в лицо той, почувствовала, как сердце неожиданно налилось тревожной тяжестью.

Лазурь застывшими глазами смотрела на Гарика.

Люба медленно перевела глаза за ее спину — толпа народу, в основном мужчины, плотной стеной отделяла ее от танцпола и все эти люди были камуфляжниками. Хотя они коротко переговаривались и вообще вели себя, как обычные тусовщики ведут себя на вечеринках, но настороженные позы и быстрые взгляды в их сторону явно показывали, что происходит нечто непонятное. Любе даже подумалось, что она является причиной зарождающегося водоворота. Но нет… Она ничего не сделала. Чего же они ждут?

В зловещей тишине, переполненной только рваными отзвуками музыки, Люба резко развернулась, наконец-то догадавшись проследить за их взглядами.

Возле байков стоял Бостон, сунув пальцы в карманы узких джинсов и вызывающе развернув плечи.

На секунду Люба снова обернулась к камуфляжникам. Точно, они смотрят именно на Бостона… Чего-то ждут?

Скандала!

Люба вернулась к Бостону, спокойно и прямо встречая его взгляд. Глупые, выдумали проблему на пустом месте. Бостон не глуп. Он знает, зачем она пришла.

Захотелось смеяться от осознания того, что оказывается, она знает Бостона куда лучше его собственных друзей и семьи. Конечно, знает. У них общая суть. Еще недавно ее в Любе было так много, что она плескалась и переливалась через край. Притягивалась к нему и стремилась струиться следом за его шагами. Целый год жить одной сутью — это немало…

Она и сейчас его слышала…

— Привет, — на лице Бостона расцвела улыбка и, не обращая ни на кого внимания, он подошел вплотную, полностью игнорируя окружающих, включая Гарика, который стоял слишком близко… Да, слишком близко, решила Люба, отодвигаясь, отчего оказалась к Бостону еще ближе. Тот смотрел сверху, нависая, но не делая попыток прикасаться и только улыбался, скользя взглядом по ее лицу, будто поглаживал его вместо пальцев глазами. — Видела моего Зверя?

Стоило ли говорить, что Люба сразу поняла, о чем речь?

— Видела. Он совсем дикий. И самый красивый.

— Согласен, — Бостон нагнул голову чуть ниже и спросил шепотом. — Покатать?