Последующее тяжелое молчание давило, как и опущенные ворота гаража, как и стены, смыкающиеся над головой, сливающиеся с невысоким потолком, выхолощено белые сплошные стены без единого окошка.
— Ты выглядишь плохо. Тускло, пусто. Как старый пыльный антиквариат без должного ухода. Так зря разбрасываешь подаренными тебе возможностями. Глупо.
— Что я здесь делаю?!
— Ты слишком юна — не способна понять, какой уникальный шанс тебе выпал. Какой дар ты игнорируешь. Позволяешь затухнуть искре вечности.
— Приглуши свой высокопарный тон! Мне плевать! Что я делаю тут, в этом доме?
Он на мгновение действительно задумался, скосив глаза в сторону.
— Живешь.
От уверенности, пропитавшей его спокойный голос, стало совсем не по себе.
— Гарик, — Люба постаралась унять свое бешено стучавшее сердце, взять себя в руки и не поддаваться панике. Что он несет? — Ты слышишь, что говоришь? Это не мой дом, — разделяя слова, попыталась втолковать она.
— Теперь твой.
Он стоял, высокий и какой-то хрупкий, трепеща и покачиваясь, как от лихорадки и Люба сжала зубы, чтобы они не застучали и не выдали ее страха.
— Гарик, — тихо сказала Люба, пытаясь заглянуть ему в глаза. Он не стал отводить взгляд и Люба с головой окунулась в вязкую смесь жара, холода и какой-то истерической обреченности. Эмоции смешивались в нем, скрежеща и пузырясь неожиданными вспышками, но оставались под толстой коркой внешней невозмутимости.
Упираясь руками в сиденье все еще распространяющего запах пыльной дороги мотоцикла, Люба, наконец, слезла и ступила на твердый бетонный пол. Тут же пожалела об этом, потому что в его глазах вспыхнуло торжество, как будто этим действием она согласилась со всеми его планами. Будто смирилась, что теперь живет здесь. Добровольно сделала первый шаг навстречу.
— Я… не понимаю.
Гарик еще немного помолчал, загадочно улыбаясь.
— Мне нужна вторая половина. Не пустышка на вечер. Настоящая, на вечность. Я долго и много думал и получается, что ты мне подходишь практически по всем параметрам. Теперь осталось дождаться, когда ты меня узнаешь лучше и согласишься остаться рядом по доброй воле. Но ты не способна по-настоящему оценить мое предложение, пока поблизости ошивается этот мальчишка. Он тебя отвлекает. В его присутствии ты теряешься, будто не знаешь, в какую сторону идти. Я покажу, в какую.
Он отвернулся, заканчивая разговор и в гараже остался только звук его удаляющихся шагов.
Рассвет Люба встретила в столовой, смотря поверх лакированной поверхности пустого стола в зарешеченное окно.
Да, не так она планировала провести ночь…
Наверное, стоило отдохнуть, выспаться и только тогда решать, что предпринять дальше, но сил встать со стула не было, как и желания. К чему? Утренняя усталость после бессонной ночи не давала мозгам ворочаться. Гарик похож на робота, который произносит только то, что заложено программой и отказывается идти на любой диалог, если он не касается их предполагаемой совместной жизни, обязательно безоблачно-счастливой.
Он и сейчас болтался где-то за спиной. Упрямый и вызывающе хмурый, как ребенок, уверенный, что он один знает правду об устройстве мира и примитивных порядках общества.
Наверное, стоило подняться наверх и хорошенько отдохнуть. Какой смысл ждать. Чего? Уже утро, слушать Гарик ее не станет, обмануть и отвлечь его тоже не получится. Судя по распорядку, которому по его заявлению отныне подчиняются их дни, все продумано заранее — покупки предполагается заказывать по интернету, следить за чистотой самостоятельно, а мусор так и быть, он берется выносить лично. Длительный сон Гарику не нужен, поэтому оставлять бодрствующую Любу в одиночестве хотя бы на час, который можно потратить на поиски дыры в защите дома, он не собирается.
Итак, она действительно угодила в мышеловку и кусать железные прутья зубами бесполезно. Нужно выжидать.
— Я хочу отдохнуть. Мне нужно спать. Одной, — звонко сказала Люба в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь. Она предпочитала делать вид, что вокруг пусто, так было проще смириться с предательством Гарика, который когда-то в сложное время ее поддержал. Теперь понятно, почему…
— Хорошо.
— Не заходи ко мне в комнату! — повторила она.
— Не буду. Если ты не будешь пытаться открыть окно.
Помедлив, но не найдя ответа, Люба поплелась по лестнице на второй этаж. Комнату ей тоже определили, судя по двери нараспашку. Просторная, светлая, обставленная в лучших традициях моды на стильные и роскошные интерьеры, так и кричащие о затраченных на них бешеных деньгах.
Люба закрыла дверь, но не заперла — замка не было. Она, не раздеваясь, забралась на постель, отвернулась к окну и смяв подушку, обняла ее и крепко прижала к груди.
— Найди меня, — прошептала Люба и только тогда позволила себе заплакать. Думалось, она неплохо знала камуфляжников — оторванного Бостона, вызывающего нервную дрожь Донго, безбашенных Данилецких и идеальную Лазурь, но оказалось — она не знала их совсем. Это существо, запершее ее в доме и потеряно бродящее внизу по коридорам и комнатам, теперь совсем не напоминало человека. У него было чистое лицо юноши и застывший взгляд вечности. Ровная нежная кожа и жуткое равнодушие в глубине глаз. Отличная фигура и нечеловечески рваные движения. Пухлые губы и голос, который мог бы издавать каменный истукан.
Он не был человеком.
Лазурь откинулась на спинку сидения и замерла. Телефон в сумке беспрестанно трезвонил последние пять минут, ни на секунду ни замолкая, но говорить сейчас с Бостоном бессмысленно. Выслушивать вопросы без ответа, крик в пустоту и страх без привычных очерченных каким-никаким воспитанием и разумом границ.
Ей нечего ему сообщить.
Чтобы телефон не мешал, она сунула его в бардачок и сжала руки в тонких перчатках на руле. Вот к чему привело ее бездействие. Её попустительство. Вот чего оно сотворило!
Ведь Лазурь знала, что однажды Джайзер возьмется за кого-то, кто ей не безразличен, но предпочитала об этом не думать. И вот он взялся. И время потеряно безвозвратно, потому что за пару дней не нагонишь годы наблюдений, не соберешь крупицы бесценного опыта, которыми она могла бы воспользоваться, если бы вовремя училась противостоять его влиянию.
Лазурь так отчаянно старалась держаться от него подальше…
Как будто бы не понимала, что он не позволит ей такой роскоши.
Пальцы сжались еще крепче, кожа перчаток хрустела и болезненно натянулась на костяшках.
А что толку теперь жалеть? Гарик увез Любу и никто не мог предположить, что именно он задумал. Какая глупость! Весь вечер потратить на попытку понять, зачем Босяку участвовать в планах Джайзера, а главное — как тот его уговорил? Чем подкупил? И так тупо просчитаться!
Краем глаза Лазурь уловила удивленные взгляды идущих по тротуару людей и парочки охранников у входа в ресторан, расположенный неподалеку. Действительно, зачем парковаться и занимать драгоценное место, если уже полчаса сидишь в машине и не выходишь. До высотки головного офиса городских, дома Джайзера, всего квартал, но еще рано.
Интересно, а если к нему прийти и просто попросить — он расскажет, что знает? Поможет Бостону в поисках?
А может он совсем ни при чем? Ведь невозможно все до единого происшествия валить с больной головы на здоровую? Так и умом тронуться недолго. Джайзер, Джайзер, везде Джайзер, будь то случайно забытый дома телефон или случайная встреча на улице. Везде мерещиться, что приложил руку он. Может, потому всю свою сознательную жизнь она и делала вид, что находится за непроницаемой стеной — иначе клиника. Иначе его слишком много.
Лазурь качнула головой. Никто из ее сородичей, ставших свидетелями того, что Гарик увез Любу, не связал пропажу девушки с замыслами Джайзера. И она никому ничего не сказала.
Но в отличие от остальных, она знала…
Чувствовала.
И не могла этого объяснить.
Хорошо бы раствориться и подняться высоко в небо, над домами, проводами и пыльным воздухом. Но нельзя, наверняка появление такой редкой гостьи городские не пропустят. Заметят издалека, как же иначе, станут отслеживать перемещения. Глаз не спустят, пока она не удалится достаточно далеко — несколько километров от его логова. Террию заметят… В отличие от человека, пришедшего пешком к такому же обычному человеку, к примеру, выпить чашечку чаю.
Сегодня у городских выбор власти, практически все умотали за город. Но это не значит, что получилось бы пробраться со стороны окон или крыши, ведь кто-нибудь особо ленивый мог остаться дома.
Лазурь отцепилась от руля и выбралась из машины на улицу. Черт бы побрал ее самобичующее настроение, из-за которого она вырядилась, как героиня фантастического блокбастера, собирающаяся устроить войну. Лакированный кожаный плащ черного цвета до колен был явным перебором, так как сильно привлекал внимание. Да и ярко-красные перчатки не особо помогали маскировке. Впрочем, люди пусть смотрят, они не мешают.
Лазурь одним пальцем поправила на носу черные очки и не обращая внимания на косые взгляды, направилась в сторону высотки городских.
Сегодня все на своей дурацкой ежегодной игре, когда городские выбирают себе лидеров на ближайший год. Террии, естественно, им не подчинялись и плевать хотели на все договоры и правила, если те задевали их свободу или право выбора, но номинально голосование все-таки посещали. По крайней мере, первое поколение террий. Из своих ровесников Лазурь не знала никого, кто стал бы тратить время на выборы номинального лидера, который, по сути, никому не нужен и ничего по делу не решает.
А тот, кто решает, шифруется, прикидываясь белоснежной овечкой.
Не сбавляя шага, Лазурь вошла в подъезд и направилась в комнату консьержки, за которой находился пункт охраны. Городские очень беспечны и уж точно никогда не станут заботиться заметать за собой следы. Даже самые умные из них.
Потому что они не боятся наказаний.
А Лазури-то много и не нужно. Просто посмотреть записи камер наблюдения и узнать, кто и когда в последние несколько дней посещал штаб городских. И если уж совсем повезет, суметь сообразить, зачем.
Очередной ужин в очередной раз походил на фарс. Люба делала вид, что начинает привыкать к его обществу, а Гарик делал вид, что они просто ужинают, как обычная пара, которая вместе проводит отпуск, вот сегодня, к примеру, долго прогуливались в незнакомом городе, рассматривая окрестности, а теперь пожелали перекусить местными блюдами в ресторанчике у реки.
Это длилось почти неделю.
И каждый раз после ужина, когда Люба уходила спать, ей становилось все страшнее.
Что, если никто не сможет ее найти? Да и как? Да и будут ли? Нет, Бостон, конечно, станет ее искать, Лазурь тоже, скорее всего не бросит, ну что они смогут вдвоем против Гарика, настолько хорошо продумавшего похищение? Скорее всего, у него куда больше опыта, а соответственно и шансов остаться в тени, чем у более юных камуфляжников.
— Мы мало времени проводим вместе, — прервал ее размышления Гарик. Люба подняла глаза. На самом деле чаще всего она испытывала к нему не неприязнь, а жалость. Она действительно узнала его лучше за последнюю неделю. Никакой особой симпатии это узнавание, понятное дело, не вызвало, но вот жалость вызвало без сомнений.
Никогда прежде она не видела существа, которому настолько хотелось найти свою духовную половину. Люба знала, что женщин среди камуфляжников в несколько раз меньше мужчин и эти пропорции почему-то сохранялась в следующем поколении, но не знала, почему Гарик говорит о полном одиночестве. Неужели среди них не нашлось ни одной, которая смогла бы оценить его готовность быть для своей избранницы всем на свете?
На эту тему он разговаривать не желал. А советовать ему переключиться на человеческих женщин не желала Люба, потому что и врагу бы не подсунула мужчину с таким характером, как у Гарика. И со всем его пренебрежением к быстроживущим.
Он и к Любе так относился, хотя и пытался это скрыть. Но разве такое скроешь? Иногда его перекашивало при виде Любиных неуклюжих движений или когда он смотрел, как на ее лицо падают лучи солнца — почему-то Гарик утверждал, что в этот момент они откровенно высвечивают всю ее истинную человеческую суть.
— Разве не только Бостон может поддерживать во мне нужный уровень близкой мне энергию? — спрашивала Люба, пытаясь уговорить Гарика найти себе другой объект воздыхания, но он отвечал:
— Потом нам все помогут. Донго подрастет, Джайзер убедится, что мы на самом деле подходим друг другу и хотим быть вместе и что-нибудь придумает, тем более моя суть не так уж отлична от сути Бостона.
И еще он предлагал прямо сейчас попробовать передать ей немного силы. Люба неловко отговаривалась, не желая, чтобы Гарик к ней прикасался. Он и сам, похоже, не особо горел желанием прикасаться к человеку. И в этом заключалась очередная странность. Люба не понимала — он не желал к ней прикасаться, но при этом желал оставаться рядом целую вечность? Что может быть глупее?
И все же каждую ночь, возвращаясь в свою комнату — единственное место, куда Гарик совался редко, Люба думала о Бостоне. Где он? Как долго он будет её искать?
Он ведь говорил, что любит. Но что, если его любовь не настолько сильна, чтобы уделять ей слишком много своего свободного времени? Что если он будет искать ее только в промежутках между остальными, гораздо более важными делами, в качестве так сказать, хобби?
Сколько времени она еще будет ждать? Как быстро разочаруется? Отчается?
Как быстро… начнет поддаваться Гарику?