Вот как оно бывает? Только расслабился, поверил, что всё будет хорошо, почувствовал себя счастливым и на тебе. Обязательно случится какая-нибудь пакость и не упустит возможности отравить тебе жизнь.
Беззлобно фыркнув, я принялась собираться дальше, чертыхаясь, прыгая по комнате как бешеный сайгак, и напрочь игнорируя насмешливый взгляд Жмурика. Эта зараза развалилась в полуголом (хотя почему полу-то?) виде на разворошенном диване и испытывал на прочность моё терпение. Потому как глядя на него, вспоминая, что было вчера днём и ночью, я испытывала зверское желание позвонить начальнику и объявить о том, что у меня сегодня сексуальный день…
В смысле, объяснить, где я видела работу в десять утра, в субботу. И не факт, что слова были бы цензурными.
— И что им от меня понадобилось? — недовольно протянула, вытаскивая из шкафа очередную футболку с надписью.
В этот раз она была слегка некультурной. Но зато отражала уровень счастья в моей крови и готовность осчастливить весь этот мир. Даже если он будет против, и особенно если он таки будет сопротивляться. Так что, натянув футболку через голову, я одёрнула подол и оценила яркую надпись на чёрной ткани: «В аду сказали: эту сюда не брать! Задолбала ржать и чертей под*бывать!». Если добавить к этому лисёнка со зловредной мордой, стоящего над кипящим котлом, изображённого на спине, картинка получается специфичная, да.
И настраивает на боевой, саркастичный лад. Как говорится, неси добро в массы так, чтобы никто не остался безнаказанным!
Фыркнув, взъерошила волосы на затылке и зевнула, даже не думая прикрывать рот рукой. За одним оценила россыпь засосов и укусов, оставленную на шее и плечах и прекрасно различимую в вырезе футболки. И постояв так минуты три, всё же взяла толстовку Шута, прочно переселившуюся в мои загребущие руки. Мне-то стыдиться нечего, а вот пожилые евреи могут и не оценить такой открытой демонстрации чужого счастья. Тем более, семейного!
Фыркнув ещё раз, застегнула молнию и обернулась, поинтересовавшись:
— Ну как я выгляжу?
В ответ меня наградили задумчивым взглядом. А потом Жмур всё-таки встал, наглядно демонстрируя, что под пледом на нём ничего и не было вовсе. И подойдя ко мне, обнял, ласково, нежно целуя. Отвлекая от насущных проблем, да так успешно, что когда он отстранился, двигаться вообще расхотелось.
А уж двигаться в сторону морга тем более. Какой морг, если самый важный труп в моей жизни стоит передо мною в чём мать родила и смотрит таким взглядом, что из головы мысли вылетают со скоростью звука, оставляя приятную опустошённость? Не зря ж говорят, что от любви глупеют, ох не зря!
— И как мне теперь уйти? — озадаченно поинтересовалась у довольного собой Жмурика, щёлкнув его по носу и нехотя высвободившись из родных объятий. То только вздохну недовольно, но возражать не стал.
Вместо этого коварный зомби потянулся, демонстрируя себя во всей красе и зевая утопал в ванную. Вызывая у меня очередную крамольную мысль, а не уволиться ли мне к чёрту? Нет, ну в самом-то деле! Тут такие кадры гуляют, а я иду в царство мёртвых очередную партию безвременно почивших осматривать! И где тут справедливость?!
— Да, Харон, дожились… — хмыкнув, я прихватила телефон, выйдя из комнаты в коридор. — А ведь, помнится мне, кто-то зарекался иметь дело с чувствами и не собирался превращаться во влюблённую, вечно счастливую дурочку! Вот уж точно, что от сумы и от тюрьмы не зарекаются, ага!
Подмигнув собственному отражению, я быстро натянула ботинки и пуховик. глянула на свою счастливую физиономию ещё раз и, хмыкнув, громко крикнула:
— Пока, Жмураэлло! Не влезь никуда, пока меня нет!
Ответом мне послужила тишина и шум воды. На пару мгновений мне показалось, что я слышу приглушённые душем голоса, но отмахнувшись от этого, я выскочила в подъезд, громко и радостно хлопнув дверью. В конце концов, не будет же Жмур водить меня за нос насчёт собственного здоровья, правда ведь? И если бы мог говорить по-русски, давно бы мне уже сказал, не так ли?
Тряхнула головой, отгоняя неуместные сомнения. В который раз перепрыгивая через две ступеньки, я помахала поднимающемуся домой Славику и показала язык местному комитету государственной безопасности, опять занявшему свой наблюдательный пост во дворе. Бабушки привычно прокляли меня, назвали исчадием Ада и перекрестили. И эта неизменная константа только убедила меня в том, что всё будет хорошо!
Даже если будет плохо, да!
До морга я добралась быстро. Благо в выходной день не наблюдалось страдающих особенным рвением работников, спешивших занять все свободные места в общественном транспорте. Можно было бы и пешком, но без шапки бродить по морозу как-то не хотелось. Так что, скрипя сердцем и отгоняя настырную жабу, так и норовившую меня придушить, я выловила маршрутку и заняла место у окна, поглядывая на окружающий пейзаж и дожидаясь своей остановки.
К моему вящему удивлению, возле морга оказалось не протолкнуться. Водитель, ругаясь сквозь зубы, остановился, не доезжая нескольких метров до нужного места и только руками разводил. Мол, а я-то тут причём? Пришлось, расплатиться и выбираться наружу, гадая, отчего это моё любимое место работы оккупировали машины полиции, скорой, легковушки с прокурорскими номерами и, если глаза меня не подводят, целый автобус ОМОНа. Последний щеголял пустотой, всем своим видом говоря о том, что его пассажиры отправились на задание. А вот на какое и куда…
Надеюсь, не по мою душу пришла такая весёлая, пёстрая и радостная компания? Потому что я, конечно, люблю мужское внимание… Но не настолько же пристальное и специфичное!
Недоумённо пожав плечами, я аккуратно обошла стоявшие машины, поднимаясь по ступенькам на крыльцо морга. И чуть не грохнулась, когда двери резко распахнулись, выпуская немаленькую делегацию наружу. Только что успела в сторону отскочить, прижавшись спиной к перилам и круглыми от удивления глазами глядя, как из здания выходят суровые люди в форме и масках и ведут…
Николая?!
— Давай, шевелись! — гаркнул кто-то из омоновцев, подтолкнув в спину замершего при виде меня коллегу. Блондин бессильно скрипел зубами, даже не пытаясь, впрочем, дёргаться из крепкой хватки полицейских. Только сплюнул зло на землю, шагая вперёд. Следом за ним шли те самые братки, что решили помочь мне с формой носа и тот, кто приставлял пистолет к моему лбу. Их изрядно помятый вид, явно говорил о том, что сдаваться добровольно никто из них не хотел.
Вот только ОМОН это та сила, с которой в любом случае приходится считаться. В противном случае рискуешь не досчитаться некоторых, особо важных органов. Как рассказывал как-то Саныч, у них установка такая, ни с кем не церемониться. А если кто-то оказал сопротивление, пресекать его быстро и по возможности как можно более жёстко.
Николая и его дружков загрузили в автобус и группа ОМОНа уехала вместе с ними в неизвестном мне направлении. А следом за ними из морга вышли представители прокуратуры, полиции, журналисты щёлкавшие камерами и тараторившие свои бесконечные вопросы и начальник судмедэкспертов, тоже щеголявший наручниками.
На меня никто из них не обратил никакого внимания, чем я и воспользовалась, шмыгнув в двери и пытаясь понять, что же тут всё-таки происходит! Ну, или хотя бы найти того, кто мне хоть что-нибудь объяснит! А то фантазия-то дикая, мало ли что мне в голову придёт?
В моём зале творился полный и беспросветный бардак. Инструменты раскиданы по полу, на плитке видны следы крови и кажется я видела чей-то зуб. Столы сбиты и опрокинуты, разбиты несколько банок с интересными экземплярами, хранившимися в формалине, выбито пару стёкол и бумаги усеяли всё свободное пространство как конфити.
Видеть своё рабочее место таким разгромленным было мягко говоря неприятно. Но засунув это ощущение куда подальше, я бросила вещи на стол, стараясь не наступить на стекло и направилась на поиски единственного человека, который мог мне дать хоть какой-то комментарий. И, я искренне надеюсь, цензурный и внятный.
Хотя мне и внятный пойдет, лишь бы понять что же случилось за день с лишним, пока мня тут не было!
Ивар Захарович обнаружился на своём законном месте. Заведующий моргом выглядевший изрядно постаревшим и чрезмерно уставшим, сидел за своим столом, вертя в руках бокал с коньяком. Пожилой мужчина сутулился, был хмур и на вежливый стук не обратил ровным счётом никакого внимания. Только головой едва заметно качнул, продолжая бездумно смотреть куда-то в окно.
— Стар я стал для этих дел, стар… — наконец, тихо произнёс Блюменкранц, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Бодрый еврей был непривычно серьёзен и это изрядно нервировало.
На моей памяти Ивар Захарович всегда находил время и место для тонкого юмора, едкого замечания или не к ночи помянутым семейным байкам. Всегда. Но не сейчас. Сейчас шеф смотрел на меня больными глазами, улыбался через силу и глушил коньяк, наплевав на собственное немолодое, больное сердце.
— Ивар Захарович, что случилось-то? — устроившись на стуле для посетителей, я в кои-то веки не требовала, не вымогала, а просто и достаточно терпеливо ждала. Откуда-то прекрасно понимая, что рассказ начальнику легко не дастся. Уж больно говорящее лицо было у Захарыча, когда я озвучила свой вопрос.
— Знаешь, Женечка… Всякое видел в жизни. Как-никак военным хирургом был. Это потом уже поменял специализацию, устав мотаться по горячим точкам и поддавшись уговорам жены, — шеф хмыкнул, вновь наливая себе коньяку. — Сначала простой патологоанатом, потом дополнительное обучение по судебной медицине… В общем, помотало меня изрядно в своё время. И вот решил ближе к пенсии перестать уже метаться, да хвататься за все предложения сразу. Так и выпало мне назначение на заведующего этим моргом. Работа в принципе нормальная, не без веселья, конечно, но зато скучать явно не придётся. Сколько тут всякого бывало… Не перечислить. А если перечислять, боюсь, времени нам точно не хватит…
Тут мужчина замолчал, делая очередной глоток и отставляя бокал в сторону. Потёр виски, а после неожиданно севшим голосом продолжил свой рассказ:
— Вот я и говорю, Женечка, всякое повидал… Не молодой же уже, старик. Опыт плавно переходит в стаж, есть что молодняку передать. Но то, что произошло вчера… И сегодня… Что в морге творится что-то не ладное я давно подметил. Всё-таки не первый год замужем, знаю, на что смотреть и как. Да и буду честным, не раз приходилось заминать дела с недовольными родственниками, да потерянными трупами. Но понять кто и что делает получилось далеко не сразу. Ох не сразу! Я ж этого подлеца по совету коллеги, — последнее слово Ивар Захарович буквально выплюнул, скривившись от отвращения, — из зала напротив взял. Говорит, молодой, перспективный, работает по призванию, а не по принуждению… А у нас сама знаешь, как с кадрами туго. Ну и взял. Он же ниже травы тише воды был. Работал отлично, претензий никаких, на дежурства рвался с энтузиазмом… Ни жены, ни семьи, а у нас больше половины женаты и с детьми, кто откажется поменяться сменами в праздники или дежурство лишнее спихнуть? Эт только года через два… Ты как раз на подработку устроилась… Так вот, в то время и начал подмечать. То лишнее вскрытие записано. То наоборот, нет оного в журнале. То отчёты не сданы, то опять-таки все и даже больше на месте. Там недочёт инструментов, тут перерасход расходных материалов… Я на санитаров грешил поначалу, потом на завхоза, а уж когда ко мне пришли с интересным предложением по протекции этого самого Коленьки, что б его удавили в застенках… Вот тогда и понял, какую чёртову змеюку на груди пригрел, да ещё сам же ей поле для деятельности обеспечил!
И я впервые за все годы работы в морге увидела, как пожилой и степенный Захарыч с размаху швыряет в стену бокал с коньяком. Что бы тут же грузно осесть обратно, сложив руки на столе и сцепив пальцы в замок. На меня шеф старался лишний раз не смотреть, и я терялась в догадках, с чего бы на лице начальника так отчётливо проступает чувство вины.
— Лихие девяностые прошли, а выродки того времени никуда не делись. Так, обросли деньгами, связями и усиленно стараются выглядеть обычными бизнесменами… Но я-то вижу! Да и манерами сии джентльмены не обеспокоились, что уж там… Зашли под вечер, с ноги дверь выставили и с порога заявили. дескать, либо я закрываю глаза и спокойно доживаю свой век, либо… — эффектная пауза сказала о многом.
Например, о том, что в случае отказа Захарычу грозило много чего интересного, но сугубо с летальным исходом. И ладно если для него одного…
Невесело усмехнулась. Мне методы этих товарищей были тоже знакомы. На себе испытала. Только если Захарыча просто на испуг за близких брали, то меня на банальный вопрос, прямо как по Шекспиру «Быть или не быть?». Вот только там Гамлет выбором мучился, а у меня и выбора не было: либо уступаешь, либо красиво, феерично и очень болезненно умираешь. Наверное, именно по этой причине я сейчас на любимого шефа не злилась и не обвиняла не в чём.
В конце концов, за свою семью я готова гордо и молча помереть с музыкой, пусть даже по собственной глупости. Так, за что мне злиться на пожилого человека, который просто спасал свою семью, как умел и как мог?
— Знаю, что дурак, — буркнул шеф, нарушая повисшую тягостную нам обоим тишину. — Надо было сказать, плюнуть на всё и пойти в полицию. Да только я своими глазами видел, как пришедшие «договариваться» со мною люди мирно и вполне по-дружески общались с ментами, заглянувшими к судмедэкспертам. Вот тогда до меня дошло, да… Что вариантов-то у меня не было с самого начала. Что тут не только Коленька, стоявший в дверях и гадко лыбившийся, замешан, но и мой коллега, так сказать. И ещё неизвестно, сколько сотрудников морга. Вот тогда я… Я испугался, Женечка. И предпочёл согласиться на все их условия. Денег мне не платили, но по крайне мере я мог работать и жить относительно спокойно. Ну и пытаться найти выход из всей этой ситуации, да…
Блюменкранц снова замолчал, уставившись в окно. А я сидела ни жива, ни мертва, только сейчас начав в полной мере осознавать насколько же масштабным было это чёрное дело. Я знала про Коленьку, догадывалась, что кто-то ему помогает. Но не могла и предположить, что судмедэксперты тоже оказались вовлечены в торговлю органами. И что они были настолько уверены в своих силах, что не боялись ничего.
Да, у нас, работников морга, труполюбов и труповедов, мораль искривлена, а психика подвержена профессиональной деформации. Но что бы настолько деградировать, это всё-таки надо быть уникальным человеком. Уникальным в откровенно хреновым, как по мне.
— Ивар Захарович, вы…
— Виноват я, — шеф отмахнулся от моей вялой попытки его поддержать и криво усмехнулся. — Очень виноват, Женечка. Перед родными, которым пришлось переживать весь этот ужас. Перед мёртвыми, за то, что не дал спокойно упокоиться… И перед тобой. Я ж все эти годы искал, как можно прекратить эту чёртову вакханалию, Пиров пир! Тыкался в ментуру — глухо, пытался по своим связям что-нибудь выяснить — снова глухо… А потом эти молодые люди, не отягощённые интеллектом, решили на каждого нового сотрудника собирать дополнительную информацию. На всех, Женечка, в том числе и на тебя… — и впервые за вес разговор Блюменкнраны посмотрел прямо на меня. Больным, несчастным взглядом, в котором клубилось чувство глубокой вины. Лицо пожилого мужчины исказила болезненная улыбка, а по щеке скатилась одинокая слезинка.
— И… — с трудом сделав очередной вздох, я прикрыла глаза, пытаясь взять себя в руки. А когда смогла, даже порадовалась как спокойно прозвучал мой голос. — И что же там было? В том досье?
— Ничего особенного, — тихо откликнулся Ивар Захарович, делая глоток из горлышка початой бутылки. Янтарная жидкость как-то недобро блеснула в свете настольной лампы. — Жила, училась, работала. Всё как у всех и ровным счётом ничего не обычного. Но у меня были знакомства в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. И когда я мельком увидел тебя в компании одного из Араньевых…
— То пришли к выводу, что у меня с ними есть связь, — машинально кивнула, ссутулившись и сжав пальцы в кулаки. Кажется, я начинаю понимать, куда ж клонит моё любимое начальство. И какой именно выход из ситуации оно нашло.
А ведь всё было до смешного, до банального просто.
Я никогда не скрывала своего общения с братьями Эльзой. Иногда пересекались в морге, иногда на улице. Иногда кто-то из них заглядывал просто так, узнать как дела, да и просто проверяя, всё ли у меня в порядке. Это сейчас они расслабились и не пытаются меня опекать так же, как родную сестру, а до этого пришлось пережить немало курьёзных и не очень приятных моментов, связанных как с любопытством Веника, так и с невозмутимым спокойствием Димыча.
Я никогда не скрывала, но и не афишировала нашу дружбу. Как не афишировала после тесное общение с тем же Санычем или Шутом. Работа это работа, личное это личное. И будь я хоть трижды трудоголик, но семья это одно, а коллеги это совсем другое.
Вот только Ивар Захарович подробностей нашего общения не знал и не мог знать. Он вполне справедливо решил, что братьям не составит труда заметить, что со мною что-то не так. А заметив, те тут же начнут копаться в случившемся и обязательно доберутся до правды. Уж чего-чего, а упрямства им определённо не занимать!
Судорожно вздохнула, впиваясь короткими ногтями в нежную кожу ладоней. Да, план был хороший, логичный и вполне мог увенчаться успехом. Если бы не одно «но». Я не виделась с братьями Араньевыми так часто, как надо бы что бы что-то заметить. Я никого не посвящала в свои проблемы…
И это оказалось именно тем камнем преткновения, о который споткнулся и разбился весь блестящий план старого заведующего моргом.
— Не сердись на старика, Женечка… — тихо заметил Блюменкранц, тем не менее, даже не пытаясь ко мне подойти. — Я делал всё так. что бы ты обратила внимания на творившееся в морге безобразие. Ты обращала. но ничего не менялось… А в последнее время господа хорошие стали непрозрачно намекать на то, что Коленьку, козла этого доморощенного, надо бы повысить. Для более эффективного сотрудничества. Я-то человек подневольный, сам не могу ткнуть в нужного человека. Во всяком случае, это сходило с рук несколько раз, хотя ни один из кандидатов на месте не задержался. А в этом году они меня прижали… И сказали либо так, либо будет плохо. Всем, Женечка. И сотрудникам и мне лично. И я… Я просто не мог по-другому…
— Вот уж действительно… — отстранённо заметила, криво улыбнувшись. — Не зря говорили, проклятая должность…
— Девочка моя, я знаю, что я дурак. Старый, больной дурак… — Захарыч сделал ещё один глоток коньяка. — Знаешь, как я обрадовался когда в четверг дознаватель пришёл? И как был счастлив, когда вчера со мной связались из прокуратуры, после чего вызвали на приватный разговор? И объявили о том, что сегодня будет проходить задержание этой группировки? С обыском, со всем, чем можно? Да я чуть не расцеловал всех там присутствующих за такой подарок! Я ждал этого столько лет, что сегодня думал напьюсь… От радости. Только радости нет, никакой. Арестовали, взяли, даже допросить успели, в моём присутствии… Их как прижали, так они соловьём разливаться начали! А я сидел, слушал и чувствовал, как начинаю седеть окончательно и бесповоротно… А когда один из следователей поинтересовался, по какой причине они тебя избили, а после чуть не придушили угрожая пистолетом…
— Простите? — вынырнув из собственных невесёлых мыслей, я нахмурилась, поднявшись и подойдя к столу начальника. — Ивар Захарович, о чём спросили?
— О том, по какой причине они тебя избили. И зачем угрожали пистолетом. Женечка, я всем чем хочешь клянусь, я не думал… Я даже не предполагал…
— Ивар Захарович, не надо, — несильно ударив ладонью по столу, я вымученно улыбнулась шефу и покачала головой. — Вы действительно не виноваты ни в чём. Тут просто… Глупое стечение обстоятельств. Глупое и фатальное. Вам бы это… Отдохнуть. С семьёй побыть. А не сидеть и не напиваться тут. Всё же вроде хорошо закончилось, нет?
— Хорошо… — вяло кивнул в ответ Блюменкранц и снова вздохнул с затаённой горечью. — Только всё равно, Женечка. Я виноват. Прости старика, я ж как лучше хотел… А вышло…
— Всё хорошо, что хорошо кончается, — снова криво усмехнувшись, я осторожно спросила. — Можно я сегодня выходной возьму, Ивар Захарович? Сдаётся мне, никто сегодня работать не будет.
— Конечно-конечно, — суетливо кивнул старик, явно так и не поверивший моим словам. Это было видно по заострившимся чертам лица, по потемневшим глазам и судорожным движениям. Ивар Захарович, славившийся своей выдержкой и умением мыслить позитивно в любой ситуации, сейчас был действительно сломлен. И задыхался от душившего его чувства вины.
Как бы не натворил он с собой чего-нибудь…
Вот только, как бы цинично это не прозвучало, меня сейчас куда больше заботили собственные переживания. И воспользовавшись разрешением начальника, я выскочила за дверь, почти бегом направившись обратно в родной зал. Не глядя по сторонам ин е обращая ни на кого внимание. В голове билась эта треклятая мысль, высказанная ещё самим Винни-Пухом в том старом мультике: «Это ж-ж-ж неспроста!», а ноги самостоятельно привели меня на разгромленное рабочее место.
Где я и грохнулась на колени, опёршись ладонями в ледяной пол и пытаясь сложить чёртов пазл, который ну никак не желал сходиться.
О том, что меня избили, знали только двое. На самом деле знали, а не догадывались и могли сказать об этом с твёрдой уверенностью. А о том, что меня душили вообще только один, но тот не мог никому ничего сказать. Не мог же?
Втянув воздух сквозь сжатые зубы, я зажмурилась, треснув со всей силы кулаком по полу. Противно заныли костяшки, оставляя на светлой плитке алый след. А в голове по-прежнему скакали треклятые эвоки из «Звёздных войн», складывая мельчайшие, несвязанные на первый взгляд моменты в единую картину. Картину, от которой к горлу подкатывала тошнота.
Странные реакции, запутанный гугл-переводчик, не пытавшийся ничего сделать со своей проблемой мужчина, заедающий замок, грёбанные креветки, его беспокойство и нежелание вчера меня куда-либо отпускать…
Вася, исчезнувший с горизонта, Рыж, странно отреагировавшая на казалось бы незнакомого парня, замечание Эльзы про ругань матом на корейском, их поспешная прогулка на улице, слишком довольное лицо Солнцевой по возвращению…
Тихо всхлипнула, усевшись на пол и, подтянув колени к груди, обхватила их руками, уткнувшись в них лбом. Я должна была догадаться, разве нет? Я должна была понять, что не может человек так комфортно воспринимать собственное вынужденное молчание и то, что не может ни с кем объясниться! Я должна была заметить, что его не напрягает моё долгое отсутствие и вынужденное заточение в квартире. Я должна была…
Но не заметила. Не обратила внимания и не захотела думать об этом, веря в лучшее.
— Значит, просто похож, да, Рыж? — тихо проговорила, чувствуя, как грудь сдавливает обруч из злости, непонимания и обиды. — Ну и за что ты так со мной, Жмур? Или как там тебя зовут на самом-то деле?!
Было больно. Не от того, что он вмешался, не от того, что врал. Больно было от того, что не доверял. И предпочёл что бы все всё знали, одна я как дура оставалась в неведении. И зачем? Из страха потерять? Из собственной прихоти?
Зачем?
Вопросы оставались без ответов, во всяком случае, оставшиеся в холодильниках мертвецы вряд ли могли бы что-нибудь сказать мне по данному поводу. Поэтому сглотнув горечь, оседавшую на языке, я проигнорировала стойкое желание забиться в угол и порыдать в темноте. Я медленно поднялась на ноги, не обращая внимания на сбитые в кровь костяшки, и вытащила телефон, чудом уцелевший после всех приключений.
Набрать нужный номер дело трёх секунд. Дождаться ответа ещё тридцати. Шут видимо уснул не так давно, потому как злым и сонным голосом оповестил где и в каких позах он видел нежданного собеседника.
— Не рычи, это не займёт много времени Лёш, — даже на мой непредвзятый вкус голос звучал жалко. И мгновенно проснувшийся Шут это явно заметил. Вот только вопросов задавать не стал, ожидая продолжения. — Скажи… Ты никому не говорил о том, что меня избили, ведь так?
— Нет, — недовольно откликнулся друг, отчаянно зевая. И тут же насторожился, когда ещё спящий мозг соизволил обработать информацию. — А что? Ещё куда-то влезть успела, трупоманка чёртова?!
Искренняя забота и беспокойство в голосе друга приятно согрели изнутри, ослабив сковавшее тело напряжение. Однако, легче от этого всё равно не стало, так что скривившись, я поспешила успокоить Лёшку:
— Нет, всё в порядке. Теперь всё в порядке, Лёш… Скоро увидимся.
И отключилась до того, как он успел что-то ещё спросить, уставившись невидящим взглядом в одну точку, пытаясь понять, что делать и как быть дальше.
Глупо отрицать, но меня задевало скорее недоверие, чем то, что Жмур влез не в своё дело или остался у меня под надуманным предлогом. А ещё то, что даже вчера, настойчиво убеждая меня не думать о работе и не рваться в морг (будь честна сама с собой, Харон, ты не сильно-то сопротивлялась!) он не догадался просто рассказать мне всю правду. Ну да, не отрицаю, я бы побуянила немного, высказала бы всё, что про него думаю и попыталась бы приложить чем-нибудь тяжёлым! Но уж точно не стала бы выгонять или просить оставить меня в покое…
Наверное.
Тряхнув головой, я натянула пуховик и, прихватив рюкзак, выбежала из здания морга, спеша как можно быстрее попасть домой. И очень надеясь на то, что одна упрямая, но всё-таки любимая вредная личность не станет юлить и честно ответить на прямо поставленные вопросы!
Как я оказалась у родного подъезда — не имею ни малейшего представления. Всю дорогу я думала только том, как будет проходить разговор и чего мне от него ждать. А самое главное, как вести себя дальше? Я не знала, что будет потом, что нас ждёт завтра. Пока я могла с точностью сказать только одно, разбегаться по такому идиотскому поводу мне не хотелось. Да, будет трудно поначалу привыкнуть к мысли, что всё это время Жмур вполне себе мог говорить по-русски, учиться воспринимать его заново и снова находить точки сближения…
Только если уж он столько меня терпел молча, разве это не доказательство того, что умение говорить ничего существенно не изменит в наших отношениях? Разве нет?
Самым трудным оказалось вставить ключи в замок и открыть дверь в квартиру. Я долго уговаривала себя, что всё будет хорошо. Обязательно! Что я не могла ошибиться, что я была ему нужна до этого и то, что он не стал просвещать меня насчёт своей восстановившейся речи, ничего ровным счётом не значит. И только когда проходившая мимо соседка странно на меня посмотрела, я перестала бубнить себе под нос и натянуто улыбнувшись, открыла таки дверь и провалиться в коридор, спешно закрывая её за собой.
Квартира встретила меня непривычной тишиной и пустотой. Никто не вышел навстречу, никто не смотрел что-то на ноутбуке и не возился на кухне. Не пахло свежим кофе и почему-то тут вдруг оказалось иррационально холодно.
— Жмур? — позвала негромко, бросив куртку и рюкзак на пол и ёжась от этой давящей тишины и пустоты.
Ответа я не получила. Как не нашла своего любимого зомби и в ванной, и на кухне, и в комнате. Ничего. Как будто тут никогда никто кроме меня и не жил вовсе.
В груди шевельнулся страх, завязываясь в тугой узел с разливающейся по телу болью, пронизывающей меня насквозь. Я медленно прошла по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы сказать, куда делось это несчастье и что же произошло. Но взгляд то и дело натыкался только на отсутствие каких-либо вещей, даже пресловутого тамагочи. Только когда посмотрела на ноутбук, с удивлением увидела на нём маленькую флешку и листок белой бумаги, прижатый букетом из нелепых, простых ромашек.
И ничего больше…
Если Славик и удивился, найдя меня на пороге своей квартиры в полу вменяемом состоянии и с бутылкой вермута в руках, то виду не подал. Только молча кивнул, открывая двери и пропуская меня внутрь, отобрал бутылку, которую я, пока шла с магазина, успела выпить на треть, и усадил на диван, закутав в тёплый флисовый плед.
Он не задал никаких вопросов даже тогда, когда меня скрутило истерикой и ему пришлось держать меня в крепкой хватке, без слов поглаживая по спине и укачивая как маленького ребёнка. И только когда на смену яростным, злым слезам пришло болезненное опустошение, Славик принёс мне крепкий, сладкий чай, усевшись напротив и сжимая в своей большой ладони мои пальцы.
Откуда взялось первое слово? Почему я вообще заговорила? Наверное, всё дело в той особой, располагающей к себе ауре, окутывающей соседа. Он ведь не зря пошёл на психолога. причём именно на детского. И не смотря на всю его бандитскую, зверскую внешность, к Славику тянулись все. Потому что знали, что он выслушает, подскажет, поможет…
И просто даст ощущение того, что ты не один. Иногда просто очень трудно держать всё в себе, переживать всё, стиснув зубы и не подавая виду. Я не думала, что когда-нибудь мне придётся плакать в жилетку этому большому, доброму парню…
Но я так же не думала, что могу влюбиться в ближайшее десятилетие. Так что грош цена моим мыслительным процессам, на самом-то деле.
— Всего два слова, Слав, — наконец, выдохнула, закрыв лицо ладонями и сжавшись в комок. — Два слова. Извини. Андрей. Выходит, именно так его и зовут на самом деле. И дурацкая фотография на чёртовой флешке! Вот и всё… Вот и всё… — истеричным смешок сорвался с губ против воли и я дёрнула плечом, загоняя новый виток истерики как можно дальше и глубже. — Ни любимой работы, ни любимого человека, ни-че-го… Грёбаная сука жизнь!
Славки, хранивший до этого молчание, вздохнул и тихо сказал:
— Я думаю, он вернётся.
— Нет, — губы растянуло жалкое подобие улыбки. — Не вернётся.
— Вернётся, — с нажимом произнёс сосед, погладив меня по дрогнувшим плечам. И продолжил говорить с непонятной для меня уверенностью. — Вот только вопрос в том, простишь ты ему это или нет, Харон. И позволишь ли вернуться…
— Он не вернётся, Слав. Мне так никогда не повезёт, — горько усмехнулась, сползая по дивану вниз и сворачиваясь на продавленном сидении в клубок.
— И всё-таки?
— Не знаю. Сегодня утром я знала, что у меня есть всё, что нужно. Любовь, работа. дом… Семья, — ещё одна горькая улыбка.
— А теперь?
— А теперь у меня нет ничего, Славик. И уже не будет…
Закрыв глаза, я стиснула руки в кулаки, давя рвущиеся наружу слёзы. Алкоголь дал о себе знать, погружая в беспокойный, тяжёлый сон, который тоже не дал мне ничего ровным счётом. Ни покоя, ни уверенности, ни надежд.
Правда, на следующий день, вспоминая наш разговор, я позволила себе робко надеяться, что Славик окажется прав. Всё время вздрагивала от звука шагов в подъезде, чего-то ждала и пыталась представить, как будет выглядеть это возвращение блудного попугая на родину.
Вот только время шло. Шли дни. Затем недели. А Жмур так и не давал ничего о себе знать. Так что в это раз из меня вышел самый лучший предсказатель, ведь я оказалась права. Он так и не вернулся. Жаль, что жизнь не чёртова мелодрама, где обязательно будет счастливый конец.
Действительно жаль. Но видимо для вредных, ядовитых патологоанатомов, склонных к асоциальному поведению, своего «жили долго и счастливо» не предусмотрено природой. Вот и верь после этого сказкам!