Журавль в руках (СИ)

Глава 21

Матвей

Плохих парней хоронят тихо. Тем более тех, у которых нет ни семьи, ни приличных друзей. Тех, которых всю жизнь окружали уголовники и бандиты, а главной мечтой было заработать как можно бабок. И на что дядя их тратил?

Ясно на что.

На случайные связи с женщинами. Козино. Дорогой алкоголь. Сигары, которые курил одну за одной. Удивительно, что с таким темпом жизни у него раньше не случился инфаркт. Удивительно!

И очень странно, что его не пристрелили раньше.

Мать часто жаловалась на дядю. Говорила, что это он загнал нашего отца в могилу. Говорила, что это из-за него папа ведет такой образ жизни. Дома редко появляется, иногда месяцами мог пропадать. А теперь я понял, зачем отец это делал. Нас оберегал, боялся в наш дом привести этих бугаев. Весь этот бизнес, который крышевал дядя с самого начала был гнилым болотом, где каждый рано или поздно потонет. Вот и он пошел на дно.

Тело спустили в реку. Мужики сказали, что так точно не найдут.

А кому он сдался? Кто его будет искать?

Пока стояли на берегу, пошел сильный снег. Так мело, что на расстоянии двух метров я видел лишь силуэты страшных лысых и беззубых мужчин.

— Деньги разделим поровну. Там каждому хватит, чтоб из страны слинять. — Прокуренным голосом выговорил тот, что справа.

Я недоуменно перевел на него взгляд.

— Да, надо линять, пока нас свинцом не накормили. Сегодня куплю билет на самолет.

— Бурый, а ты че делать будешь? Ты ж у нас невыездной! — Громко гигикнул лысый и толкнул Бурого в плечо. Тот смухортился и смачно сплюнул в снег.

— В России зароюсь. И буду молиться, чтоб не нашли.

— А ты, Матвей?

Я на секунду закрыл глаза и выдохнул.

Только жизнь пошла в гору! Предложение сделал любимой женщине, планы построил. Решил вырваться, а это дерьмо опять затянуло в свой круговорот. Захлебывайся теперь.

— Я останусь. — Уверенно выдал в ответ, сжимая руки в кулаки.

Увезу Оксану в какой-нибудь другой город. А что нас тут держит? В Сибирь вон поедем! Оксана там училкой устроится, я рабочим пойду, куда возьмут. Без образования тяжело будет. Вытянем. Я просто не могу уехать. Как я оставлю свою черноглазую красотку? Как я скажу ей о том, что между нами все — финиш. Поиграли, и достаточно. Раньше, когда у Ленки отсиживался, таких проблем не было. За угон тачки не убивали. И богатые мажоры за попытки ограбления редко кого стреляли. Не считали нужным руки о нас марать.

Кому дядька мой дорогу перешел? За что его?

— Матвей, ты хоть знаешь, чьи тачки то мы немецкие свистнули? — Бурый покосился в мою сторону, ежась от холода в легкой ветровке.

— Ну и чьи? — криво улыбнулся. Сейчас-то все ответы на вопросы сами ко мне и придут.

— Распутинские!

Я на секунду замер.

— У Андрея Борисовича и раньше с ним контры были, с Распутиным этим. Слышал о нем?

Я нервно сглатываю ком, мешающий дышать. Тело внезапно холодеет, будто тысячи ледяных иголок впились в спину, в затылок, в ноги.

Распутин.

Тот, кто убил моего отца.

Я точно не знаю, но слышал, как дядя года три назад рассказывал кому-то об этом по телефону в пьяном угаре. Пазл сложился как два плюс два. Распутин сейчас криминальный авторитет, говорят даже, что вся Москва под ним ходит. Куда уж нам до его уровня. Эта мразь всех найдет, хоть с собаками, хоть без, про каждого пронюхает. Всех завалит, слушать не станет. По одному, тихо. Как дядю, в его же салоне пристрелили тихо, так и нас уберут. Если бы я раньше знал, что мы за его машинами немецкими охоту ведем, отказался бы.

Конечно, мог бы догадаться.

Автовозы с охраной гонят по ночам, пока никто не видит.

— Матвей, ты че застыл то? — теперь по плечу прилетает не Бурому, а мне.

— Я не могу сейчас уехать. У меня женщина появилась, я ей предложение сделал. Я люблю ее. — Язык срабатывает быстрее, чем мозг.

— Вот если любишь, уезжай. И ей ничего не говори, чтоб не искала и не ждала. Ты сейчас ее можешь в это втянуть. Оно кому надо? Это мы женщин и детей не бьем, а Распутин, мразь редкостная, никого не пожалеет.

Бросить Оксану — равно сдохнуть без нее.

— А если я с ней уеду? В Европу махнем. Тихо, сегодня же улетим! — смотрю на Бурого с надеждой.

— Ты так и не понял, сынок? — Бурый достал сигарету и протянул мне. — Думаешь, у нас не было женщин? Думаешь, не любили никого? А матери? Дети? Думаешь, не было у нас семей?

Я закурил, жадно наполняя легкие дымом. Я никогда не задумывался о том, что у уголовников, по типу дядькиных шестерок, могут быть родственники. Ну, матери, отцы. Но супруги с детьми? В голове не укладывается.

— Гнойный вообще бабу с месячным младенцем оставил, чтоб опасность отвести. Думаешь, легко ему было? А если б малышку задушили на его глазах отморозки сраные, думаешь, легче бы ему было?

Гнойный, татуированный и беззубый, тяжело вздохнул от слов своего друга.

— Уезжай, Матвей. Из этого болота только один выход — в прорубь к Андрею Борисовичу. Только так теперь это закончится. — Бурый затянулся, выпуская в воздух клубы дыма. — Хочешь, полетели со мной. Я в Италию решил махнуть на грузовом самолете, документов то нет.

Сердце словно пронзило копьем. Виски запульсировали болью, и мне пришлось потереть переносицу. Я должен уехать, так будет правильно. Правы они. Шутки с Распутиным плохи. Дядю завалил, а нас так и вообще подавит, как букашек. Но Оксана… моя милая черноглазая демоница. Что она подумает обо мне? С ума сойдет, наверно, от горя и тоски. Я же знаю, что она по мне одержима, как и я по ней.