Главное чудо света

ГЛАВА ВТОРАЯ

Звук захлопнувшейся дверцы автомобиля вывел его из раздумий. Впрочем, нельзя сказать, что его работа этим утром была очень уж продуктивной. Воспоминания всегда причиняли ему боль, и только работа позволяла не сойти с ума.

В Кумера-Кроссинг его знали как Эвана Томпсона. Холостого. Загадочного. Но Эван Томпсон не настоящее его имя, как и плотницкое занятие не было его настоящей профессией. Он никогда не учился плотницкому ремеслу, но в молодости многое перенял у своего отца-дипломата, который, с удовольствием плотничая, расслаблялся и снимал стресс.

Его отец! Кристиан Келлерман. Убитый террористами на Балканах.

В прошлой жизни его звали Эван Келлерман.

Он был известным журналистом-международником, снискавшим славу бесстрашного и правдивого профессионала. В своих репортажах из зон боевых действий он всегда старался дать честные ответы на самые животрепещущие вопросы. Он освещал войну на Балканах, а после подписания мирного соглашения — процесс демилитаризации. В это время Эван часто навещал отца, работавшего в Вене.

Ему было что рассказать об этой войне. Он делал репортажи о повседневной жизни людей в нечеловеческих условиях насилия и страха, когда жизнь любого человека, и журналиста в том числе, не стоила ни гроша.

От рук террористов погиб его отец. Была убита и очаровательная, но вероломная женщина, любовница Эвана. Моника Рейнер. Она была шпионкой, но предпочитала называть себя патриоткой, хотя на поверку оказалась просто жадной и властолюбивой негодяйкой. Используя свою красоту, она принесла много горя, оставив за собой длинный шлейф смертей. Эван сам сказал ей о том, каким путем поедет его отец в тот роковой день, и с тех пор разрушительное чувство вины не покидало его.

Эван резко поднялся из-за стола, понимая, что работать больше не сможет, и заметался по комнате, как посаженный в клетку зверь. Вдруг в окно спальни он увидел молодую женщину, которая, вероятно, и хлопнула дверцей автомобиля, чем отвлекла его от работы. Похоже, она приехала в соседний коттедж.

Отодвинув занавеску, Эван стал наблюдать за ней. Женщина медленно шла по дорожке, явно наслаждаясь окружающим видом, и его сердце вдруг болезненно сжалось. Он резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы, стараясь справиться с парализующим шоком.

Издалека она была очень похожа на Монику.

Гибкая фигура, грациозная походка.

Женщина была красива, с длинными, струящимися по спине темными волосами. Она была маленькой и очень хрупкой. Захваченный воспоминаниями Эван сжимал и разжимал кулаки, затем заставил себя очнуться. Всего лишь небольшое внешнее сходство, ничего более.

Эван направился в кухню, чтобы сварить крепкий черный кофе. Как только он закончит книгу, а уже написано больше половины, то постарается вернуться к нормальной жизни, насколько это возможно после всего случившегося.

Эван знал, что хоть завтра может возобновить свою профессиональную деятельность. Его и сегодня одолевали звонки из различных агентств новостей, желающих заполучить известного журналиста, но он пока не был готов вернуться под свист пуль. Здесь, на краю Австралийского континента, на Земле Безвременья, у него было все, что нужно, одиночество и возможность залечивать свои раны.

Сжимая в руках кружку с кофе, Эван вышел на заднюю веранду, чтобы еще раз взглянуть на девушку.

Она была в саду. Прикрыв глаза, вдыхала аромат сорванной веточки лаванды. Он понимал, что должен уйти, но будто прирос к полу, не в силах отвести глаз. Среди буйства ярких цветов она выглядела такой юной, такой невинной!

Эван знал, что соседний коттедж сдается в аренду. Его соседи, Лоусоны, решили год-два пожить в Англии, рядом с детьми. Но вряд ли эта девушка собирается жить здесь. Все в ней — блестящие волосы, модная одежда, изящество — говорило о достатке и комфортной жизни. Что она делает здесь, в маленьком коттедже на окраине Кумера-Кроссинг?

Очень странно! Еще более странно, что она получает явное удовольствие, находясь в этом заросшем, одичавшем саду Лоусонов. Эван был смущен собственной реакцией на ее красоту и какую-то обреченность во всем облике. Интересно, что случилось в ее жизни? Она всего-то медленно прогуливалась по дорожке, срывая цветы, но выглядела при этом так картинно-очаровательно, как будто знала, что ее фотографируют для журнала.

Мне этого не нужно, угрюмо подумал Эван.

Мне это совершенно не нужно. Красота — страшный соблазн. Но он продолжал стоять, не двигаясь и даже не чувствуя, как чашка с горячим кофе обжигает ладони.

Он не мог понять, что в этой девушке так взволновало его. Инстинкт. А своим инстинктам он доверял. Они не раз спасали ему жизнь, хотя и оставляли чувство вины за то, что он остался жив, а другие погибли.

Вокруг лантаны порхали бабочки — восхитительно мирная картина, но Эван внезапно пришел в раздражение. Неужели только потому, что в первый момент она напомнила ему Монику? Но эта девушка совершенно другая, он был уверен, что она в жизни не видела ни одного уродливого проявления зла или насилия.

Незнакомка вернулась к крыльцу и села на каменную ступеньку. Он знал, что напрасно наблюдает за ней, но уйти не мог. И снова она удивила его, подняв лицо и вскинув руки к солнцу, как будто в молитве.

Браво! Может быть, она знает, что за ней наблюдают? Но оттуда, где она сидит, его не видно.

— Да, в этой женщине скрыто много больше, чем кажется с первого взгляда, — пробормотал Эван, поразившись тому, что произнес это вслух. Как и тому, что шпионит за прекрасной незнакомкой. Впрочем, оправданием ему может служить желание защитить свою частную жизнь и одиночество, нарушать которое позволено только одному человеку Харриет Кромптон, бывшей школьной учительнице и признанной городской чудачке.

Эван испытывал к Харриет симпатию. Под ее нажимом он даже согласился играть в городском оркестре, вернее, струнном квартете, на виолончели. Сама Харриет играла на альте. Мать Эвана, концертирующая виолончелистка, с самого детства учила его играть сначала на фортепиано, затем на виолончели.

Но он никогда не хотел, чтобы музыка стала его основной профессией, поэтому остался любителем.

Тем не менее он не мог не согласиться с матерью, когда та говорила, что музыка у него в крови.

Его профессией стала журналистика, и Эван считал себя честным и объективным журналистом.

А что в результате? Смерть отца, которого он боготворил, и глубокое недоверие ко всем красивым женщинам.

Таким, как незнакомка, скрывшаяся внутри дома.

Ее не было уже минут десять. Что она там может делать?

Эван знал, что в доме нет мебели — Лоусоны предпочли сдать свою старинную, очень красивую мебель на хранение. Может быть, незнакомке нужна помощь? Эван решительно направился к двери.

Он не смог бы объяснить своего внезапного порыва, разве что снова сослаться на инстинкт. А тот подсказывал ему, что вместе с этой девушкой в его жизни появились проблемы. Или же он сам в это мгновение создает их, направляясь к соседнему коттеджу. Так ли, иначе ли — какая теперь разница, когда он уже стоит на пороге?

Выкрашенная в ярко-желтый цвет дверь была открыта. На всякий случай Эван все-таки постучался, заметив, что его рука подрагивает. Неужели она действительно окажется похожей на Монику со своей белой прозрачной кожей и струящимися по спине темными волосами? Или ему это только показалось, потому что он слишком много размышлял о Монике и ее предательстве, стоившем жизни его отцу.

Эван понимал, что рано или поздно кто-нибудь поселится в коттедже, но почему-то представлял, что это будет степенная семейная пара. Внезапное появление молодой красивой женщины нарушило с трудом обретенное состояние безмятежности.

Она появилась не в то время и не в том месте. Что это? Случай? Судьба?

Эван услышал ее легкие шаги, а затем и сама она с улыбкой на лице вышла из столовой, как будто на самом деле ждала гостей. Но вдруг ее глаза переливчатого зеленого цвета стали испуганными, даже более того — в них была паника. А Эван хорошо знал, что такое паника.

Что с ней? Почему она выглядит такой потрясенной? Не настолько же он ужасен, чтобы она испугалась одного его вида! Впрочем, ему часто говорили, что он может выглядеть грозным и даже устрашающим.

Он едва не назвал свое настоящее имя, но вовремя спохватился и остался стоять, не шевелясь, давая ей справиться с испугом.

— Эван Томпсон. Живу в соседнем доме. — Он махнул рукой в сторону своего коттеджа.

— Лаура… Грэхем. — Она произнесла это с запинкой, что немедленно навело его на мысль, что это имя столь же ненастоящее, как и Эван Томпсон.

Лаура же мгновенно поняла, что это и есть пресловутый «одиночка», о котором Харриет прожужжала ей все уши.

— Простите, если напугал вас. — Произнося эти формальные слова, он не мог заставить себя прекратить разглядывать ее. На самом деле ничего общего с Моникой.

У Моники были золотистые глаза и немигающий взгляд, как у кошки. Моника никогда не выглядела испуганной — даже когда поняла, что игра окончена, и стояла в окружении людей, которых она предала и которые уже вынесли ей приговор, не подлежащий обжалованию.

Под его испытующим взглядом Лаура робко пошутила:

— Я не ожидала появления мужчины на моем пороге.

— Если желаете, я могу уйти.

— Нет, что вы! Простите, если это прозвучало грубо.

— И вы простите, что невольно напугал вас. Неужели я такой страшный?

Лаура рассматривала его, думая о том, как точно описала его Харриет. За тридцать. Очень красив, но мрачной, загадочной красотой. Глубокий звучный голос. Густые темные волосы. Проницательные темные глаза. Очень высокий, широкоплечий и стройный. Лицо словно высеченное резцом скульптора. Красивой формы, чувственный рот.

Лаура ощутила скрытую враждебность. К ней?

Но это не имеет смысла!

— Ни в коем случае! — Лаура старалась подавить волнение, хотя предательский румянец уже залил ее лицо и шею. — Я боялась, что это другой человек.

— Вам нравится дом? — спросил Эван, меняя тему разговора.

— Очень.

— Собираетесь арендовать его?

— Вряд ли я смогу сделать это без вашего одобрения, — пошутила она.

— Меня не волнует, кто поселится в коттедже, лишь бы соблюдалась тишина. Но могу я спросить? Вы собираетесь жить одна?

Лаура смотрела ему в лицо. Да, этот мужчина силен и опасен. Опытен. Суров. Загадочен. Сложен. Никого не впускает в душу. Но он не из тех, кто поднимает руку на женщину.

— А это преступление?

— Только если вы будете на всю громкость включать поп-музыку. — Неожиданно он улыбнулся, как будто солнце выглянуло из-за грозовых туч.

— Честно говоря, я не очень разбираюсь в поп-музыке, — призналась Лаура, очарованная этой улыбкой. — Я профессиональная пианистка, правда, без пианино, так что можете радоваться — тишина вам обеспечена.

— Между прочим, я вырос под звуки музыки.

Моя мать — виолончелистка.

— Может быть, я знаю ее? — с живейшим интересом спросила Лаура.

— Может быть. — Эван отвел глаза.

— Когда-то я надеялась сделать карьеру как пианистка. — Лаура сама удивилась, услышав свои слова.

— И что же помешало?

— Просто не сложилось. — Она решила поменять тему. — Между прочим, я — подруга Сары Демпси.

— Я знаю Сару. Очень красивая женщина и прекрасный доктор. Я познакомился с доктором Демпси на вечеринке по случаю ее обручения, но я неплохо знаком с ее женихом — Кайлом Маккуином.

Они прекрасная пара. А вы с Сарой вместе учились в школе? Впрочем, что я говорю? Вы явно моложе…

— Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает. — Лаура сама удивилась, как нравоучительно прозвучали ее слова, и смутилась.

— Неужели? И на сколько же вы себя ощущаете, мисс Грэхем?

— Это допрос с пристрастием? — Лаура улыбнулась, вглядываясь в темные омуты его глаз. — Уж не из ЦРУ ли вы? — Она шутила лишь отчасти — что-то во внешности Эвана подсказывало ей, что она недалека от истины. Он весь был как сжатая пружина, готовая разжаться при малейшей опасности.

— Откуда такое предположение? — В его голосе была насмешка, хотя ее проницательность удивила его.

— Это означает, что я не ошиблась?

— Сильно ошиблись. Я всего лишь скромный плотник.

— Вы считаете, что слово «скромный» вам подходит? — Господи, что она говорит? Это совсем на нее не похоже.

— Вот вы мне и скажите.

— Мне кажется, что вы — человек, привыкший к сражениям. — Увидев, как потемнело его лицо, Лаура поспешно добавила:

— Извините, кажется, я рассердила вас.

— Отнюдь. Но позвольте и мне поинтересоваться. Что привело вас на этот край света?

— Не волнуйтесь, мистер Томпсон, что бы ни привело меня сюда, я не побеспокою вас и не нарушу вашего уединения.

— Простите. Я не сомневаюсь, что мы станем хорошими соседями. Если вы, конечно, решите поселиться здесь. Будем приветливо кивать друг другу через забор. И тем не менее я уверен, что вы привыкли к совсем другой жизни.

— Так же, как и вы. Кстати, я как раз прикидывала, какая мебель мне потребуется.

— На главной улице есть мебельный магазинчик там и новая, и подержанная мебель, — с удивлением услышал Эван собственные слова. — Кроме того, вам потребуются дрова для камина. Ночи здесь бывают очень холодными. И все же, что привело вас сюда? Разве нет людей, которые будут скучать по вас?

— У каждого из нас своя история. — Лаура понимала, что Эвана не обмануть.

— Боже мой, я веду себя как ваш психотерапевт, да? Или, может быть, нет никакой истории и вы просто избалованная богатая девочка, решившая своим побегом привлечь к себе внимание близких?

Лаура побледнела, но постаралась все обернуть в шутку.

— А если так, то мне нечего рассчитывать на вашу помощь?

— Решим, когда придет время, — ответил Эван после паузы. — Но в любом случае, мисс Грэхем, меня вам бояться не стоит. Я не знаю, кто вы и что с вами случилось, но чувствую вашу настороженность, даже страх.

— Господи, о чем мы говорим? Вы не знаете меня, я — вас… Похоже, вы все-таки психотерапевт.

Или известный писатель? Журналист?

— Итак, мы снова вернулись к началу. — Эван был в замешательстве. — Откуда такая проницательность у столь молодой женщины? Сколько вам лет? Двадцать один? Два? — Его взгляд скользнул по ее хрупкой фигуре.

— А как насчет двадцати трех?

— Малышка, — проворчал он. С высоты его лет и жизненного опыта именно такой она ему и казалась.

— Ошибаетесь. — Она сжала руки так, что побелели хрупкие косточки. И Эван понял, что, как бы молода она ни была, перенести ей пришлось немало.

— Вам пришлось пережить трагедию?

— Трагедии случаются в жизни многих людей. В вашей жизни ведь тоже была трагедия? — спросила она после паузы.

— Мисс Грэхем! — с насмешливым предостережением остановил он ее. — Как вы не хотите рассказать мне свою историю, так и я сохраню в тайне свою.

— Вы репортер, да? Мне кажется, я знаю вас. Лаура все никак не могла успокоиться — слишком необычным, слишком значительным был этот мужчина — Вы ошибаетесь, — быстро ответил он. — Но в любом случае мы с вами не противники, а добрые соседи, так?

— Хочу надеяться, мистер Томпсон. Мне почему-то кажется, что для собственной безопасности мне лучше быть на вашей стороне.

— Вы поражаете меня, — шутливо простонал Эван.

— А вы меня, — парировала Лаура. — Поначалу вы показались мне враждебным…

— Так и быть, признаю. В первый момент вы мне кое-кого напомнили.

— Какого-то человека из вашего прошлого? Улыбка Лауры померкла.

— Именно. — Взгляд его темных глаз будто затуманился. — Но это было лишь первое и ложное впечатление.

— И слава богу! В первый момент я испугалась, но потом вы улыбнулись, и все прошло.

— Улыбнулся?

— Да, — просто ответила она.

Эван смотрел на нее и думал о том, что такие женщины всегда заставляют мужчину чувствовать себя защитником, а Лаура размышляла о том, что Колину при всем его высокомерии и самоуверенности никогда не выглядеть так уверенно и властно, как выглядит Эван Томпсон.

— Знаете, мне нужно передохнуть и как-нибудь убить пару часов. Не хотите съездить посмотреть мебель?

— То есть вы приняли окончательное решение и даете добро на мое водворение в коттедж? — с улыбкой спросила она. Глаза ее сияли.

— Более того, я беру вас под свое крыло. Почему-то вы кажетесь мне очень уязвимой. — Увидев, что Лаура собирается возразить, он поднял руку. Я не доктор, не психотерапевт, но я видел людей в горе.

— Тогда вы видели очень много, — тихо заметила Лаура.

— А как насчет ленча? — Эй, Эван Томпсон, ты ли это? — Сначала мы поедим, а потом посмотрим мебель, идет?

— Вы очень добры. — Лаура не лукавила — она действительно видела доброту под суровой и сдержанной внешностью.

— Дело не в доброте, — хрипло возразил он, — а в том, что я голоден.

— Даже если так, я принимаю ваше предложение. И почему бы вам не звать меня Лаура? — Она улыбнулась ему и тут же подумала, что бы с ней было, стань Колин свидетелем этой сцены. А ведь это была просто улыбка, не кокетливая, не призывная. Обычная.

Но Эван так не думал. Улыбка Лауры показалась ему пленительной.

— Тогда ты должна звать меня Эван. — Он протянул руку, и после секундного замешательства Лаура протянула свою. Ее маленькая ладошка мгновенно утонула в его большой теплой ладони. — Не боишься, что я сломаю твои пальчики? — Он поднес ее руку к лицу. — Рука у тебя маленькая, но сильная.

Ты хорошая пианистка?

Прикосновение его руки имело эффект прикосновения к оголенному электрическому проводу. Никогда раньше она не чувствовала ничего подобного.

— Говорят.

— Закончила консерваторию?

— Что? — Она потеряла нить разговора, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Эван выпустил ее руку.

— Я спросил, училась ли ты в консерватории?

— Да, я закончила консерваторию и поступила в докторантуру, чтобы получить степень доктора музыки.

— И что случилось?

— Случилась жизнь.

— Несчастливая любовь?

— Исключительно несчастливая. Но это все, что тебе сегодня удалось выудить из меня, понял?

Эван не поддержал шутку и ответил очень серьезно:

— В жизни случаются вещи много хуже.