Гобелены грез

Глава XI

Естественно, что в следующие два дня, когда Хью сопровождал Тарстена и его кортеж из Дарема в Хексем, жара спала. И оба дня лил дождь, что делало их путешествие невыносимо долгим. У Хью было достаточно времени, и он, заставляя себя не спать, беспокойно размышлял. Он искал ответа на вопрос, правильно ли понял поведение Одрис. И, если он понял его хорошо, то не обманывал ли он самого себя? Но каждый раз, когда вспоминал слова Одрис о кобыле и позже ее замечание о том, что она не может предвидеть своих поступков, то чувствовал ответное волнение в теле и спрашивал себя, как он должен будет поступить, если вдруг ее намерения станут такими же, как у кобылы. Вдали от нее Хью не был так уже уверен в том, что его желания были чистыми.

У Одрис не было таких тревог. Простившись с Хью, она вышла из зала и направилась к себе в башню. Войдя в комнату, она увидела, что нити на ткацком станке были натянуты, как и положено, и начала ткать. Великолепная канва, в которой сочетались голубой и серебряный тона, была закончена к ночи. Когда Хью вернулся к вечеру следующего дня, трава и основания деревьев на лесной опушке, ноги и подол девичьего платья и раздвоенные серебряные копыта единорога были уже сотканы

Услышав голос Хью, отвечающего на приветствие стражи, она не подбежала к окну, что сделала бы два дня назад, а только улыбнулась и продолжала вращать веретено, пока не закончилась нить.

И все же выражение ее лица окончательно подтвердило догадку Фриты, что этот странный рыжеволосый рыцарь стал объектом внимания ее хозяйки. Фрита была немая, но она не была ни глухой, ни глупой и никогда не забывала то, что когда-либо рассказывала ей Одрис. Она хорошо помнила разговор между хозяйкой и ее сводным братом Бруно об Иакове и о том, как тот мучительно долго добивался женщины, которую выбрал. Тогда она поняла, что нужно было ее хозяйке от этого мужчины. Она видела, какой радостью сияло лицо госпожи, когда та прокалывала ткань иглой, сидя у ткацкого станка. Это была радость неизбежная, непреодолимая, полная, которой нельзя было ее лишить. Еще раньше госпожа говорила, что она ни за что не выйдет замуж, пока жив сэр Оливер, и Фрита хотела бы знать, неужели ее хозяйка передумала. Несмотря на все признаки, Фрита не хотела думать, что это так. Во всяком случае она знала, что сэр Оливер не позволит этому рыжеволосому рыцарю стать мужем наследницы Джернейва. Означало ли это, что радость ее хозяйки будет уничтожена?

Сэр Оливер был удивлен неожиданным появлением Одрис. Он видел, как она вышла из своей башни и обычной легкой походкой прошла через зал. И в то же время он знал, что она ткала, и очень беспокоился, что однажды она выйдет из своей комнаты и ее глаза будут полны ужаса, когда она покажет свой новый законченный гобелен, а на нем он увидит землю, опустошенную войной. Но то, что Одрис прекратила ткать, не закончив гобелен, было хорошим признаком — обычно она так поступала, когда картина ничего не значила для нее.

— Дядя! — закричала Одрис, увидев его. Она внезапно остановилась, затем медленно пошла к нему. — Я была у окна и слышала, что приехали люди архиепископа Тарстена.

— Да, — согласился он, удивленно, — но разве это касается тебя?

— Нисколько, — подтвердила она, смеясь. — Только их приезд напомнил мне, что в тот день, когда единорог был здесь, я хотела тебя попросить кое о чем, но у меня не было возможности сделать это.

— Единорог! ? — воскликнул сэр Оливер, — о чем это ты говоришь, Одрис?

— О Хью Лайкорне, дядя. О единороге.

Сэр Оливер рассмеялся.

— Зови его сэр Хью, Одрис, а то я подумал было, что ты или сошла с ума, или на самом деле видела единорога.

Последние слова он произнес еле слышно. Они не предназначались его племяннице. Но сэр Оливер твердо знал, что если бы какая-либо женщина и видела единорога, то это могла бы быть только Одрис.

— Ну, хорошо, сэр Хью, — покорно сказала Одрис. — В тот день, когда он был здесь, ты был очень занят с ним. У меня не было возможности поговорить с тобой. Если король Дэвид согласился встретиться с архиепископом, то эти планы должны были бы осуществиться самое меньшее несколько недель назад. Не следовало ли Дэвиду отозвать тех, кого он направил шпионить за нашими стадами и дозорными? Выслеживать нас сейчас для них не имеет никакого смысла. Даже если бы кто-то и собирался это сделать, конечно, он не стал бы пытаться поймать меня. Это было бы позором для короля Дэвида, если бы все произошло в то время, когда он ведет разговор о перемирии.

Сэр Оливер кивнул.

— Да, я думаю, что опасность временно миновала. — Затем, вспомнив, что последние два дня с беспокойством думал о ее новом гобелене, он строго сказал: — Ты могла бы спросить разрешение и прогуляться на следующий день. Kакогo черта ты начала ткать вместо этого?

Одрис удивительно посмотрела на него:

— Но, дядя, ведь лил дождь. Мне нечего было делать. Я не могла работать в саду — я бы продрогла и промокла. И, кроме того, мне незачем было ехать в горы. Птицы не летали, и я не смогла бы заглянуть в их гнезда.

Сэр Оливер заворчал, как бы признавая, что его вопрос был неразумным. Затем он обдумал сказанное ею и покачал головой:

— Да, но ты не пойдешь смотреть гнезда и завтра, даже если погода изменится. Ты не должна подниматься в горы после такого ливня и особенно, туда, где гнездятся соколы. Скала размыта, и по трещинам стекает вода. Не поднимайся в горы, Одрис! Я запрещаю тебе это делать. Может отскочить небольшой камень… — он замолчал и снова покачал головой.

Одрис нежно коснулась его руки. Она была тронута постоянной заботой о ней.

— Я не настолько глупа, — заверила она сэра Оливера. — Но гнезда есть не только на скалах. Несколько линяющих соколов могли случайно не попасть в наши клетки, и они гнездятся на деревьях.

Дядя тяжело вздохнул.

— Тебе не подобает лазить по деревьям. Кроме того, это невозможно, Одрис. Я…

— Но вспомни, как был доволен король, когда ты подарил ему сокола в прошлом году, — перебила его Одрис, посмеиваясь. — Он был так восхищен подарком, что совсем забыл выполнить свое намерение и выдать меня замуж.

Сэр Оливер недовольно хмыкнул. Не впервые вел он подобную беседу, но, как обычно, Одрис уводила его от предмета разговора, особенно когда это касалось того, как соколы попадают в клетки. Она знала, что подобные разговоры не доставляют удовольствие ее дяде. Но издавна эти многочисленные хорошо обученные обитатели клеток очень высоко ценились. С их помощью можно было укротить жадность нынешнего короля, ублажить воинственных соседей и убедить судей, что аргументы Фермейна были более веские, чем его противника.

Сэр Оливер знал, что частые посещения Одрис гнезд помогают легче приручить птиц, и похоже, что они меньше тоскуют в неволе. Но тем не менее рассудок и чувство приличия боролись в нем. Он знал, что должен запретить ей заниматься этим необычным и опасным для женщины делом.

— Мне доставляет большое удовольствие ловить, а потом тренировать их, — Одрис похлопала дядю по руке и затем убедительно продолжала. — Я возьму кого-нибудь с собой, например, Фриту и сэра Хью. — Внезапно она довольно засмеялась. — Да, я возьму с собой сэра Хью, и смогу взобраться на скалы по канату. А сэр Хью очень сильный, и сможет мне помочь.

— И тем не менее ты можешь разбиться, — неуверено сказал сэр Оливер.

— Самое худшее, что может случиться — это получить царапину, — заверила его Одрис. — Он не позволит мне упасть. И, кроме того, что ты будешь делать с ним целый день, если я не заберу его? Ты сейчас очень занят и у тебя нет времени развлекать гостей.

Сэр Оливер не отличался особой вежливостью по отношению к гостям, если, конечно, гость не был влиятельным вельможей. В таком случае, он устраивал охоту и, развлекая гостя, но извлекал и выгоду. Присутствие Хью в Джернейве не было подобным исключением. Гости, проезжая мимо, обычно останавливались только на ночь или, самое большое, на две. И сейчас, когда Одрис напомнила ему, что Хью пробудет у них целую неделю, он понял, что скука вскоре заставит молодого человека следовать за ним по пятам, если, конечно, не занять гостя чем-нибудь. В этом не будет ничего страшного, да и сэр Оливер в эту пору занимался в основном сельским хозяйством, а не военными вопросами, и был не очень-то разговорчивым человеком.

— Ты милая девушка, Одрис, — сказал дядя. — Если он согласится поехать с тобой, возьми его.

Сэру Оливеру пришла в голову неплохая мысль. Он надеялся, что Хью не знает о привычке Одрис лазить по деревьям и взбираться на скалы. Напрасно он высказал ей свой страх по поводу этого занятия. Она ведь может его послушаться и не поехать в горы…

В это время Хью вошел в зал. Его открытый добродушный взгляд очень понравился сэру Оливеру, и, тот пошел навстречу гостю, широко улыбаясь и приветствуя.

— Добро пожаловать, — сказал сэр Оливер. — Твои люди разместились внизу?

— Да, спасибо, — ответил Хью. Он был несколько ошеломлен столь теплым приемом хозяина, так как было известно, что сэр Оливер отличался определенной бережливостью. — С вашей стороны было очень любезно приготовить для нас помещение. Погода очень неустойчива, а люди две ночи подряд провели под дождем.

— В Джернейве много места, — сказал сэр Оливер, отклоняя благодарность. — Но я счастлив, что вы довольны, потому что хочу попросить об одном одолжении.

— Если это зависит от меня, то я был бы счастлив оказать вам услугу, — осторожно ответил Хью.

— Это не касается архиепископа и наших дел, — заверил его сэр Оливер. — Просто моя племянница перестала выезжать из замка с тех пор, как до нас дошли слухи, что король Дэвид не собирается придерживаться перемирия. Я был бы благодарен, если бы ты согласился сопровождать ее.

— Сопровождать демуазель Одрис? — голос Хью прервался. Он откашлялся и, придя в себя, продолжал. — Хорошо. Почту за честь.

Услышав этот разговор, Эдит, которая также вышла поприветствовать гостя, нахмурилась. Она задумалась. Ее интересовало, почему гость был так удивлен этим опрометчивым предложением ее мужа. Только ли оно ввергло его в состояние, близкое к удушью? Хотя Одрис не отличается красотой, но у нее есть преимущества перед другими. Эдит вспомнила, как Хью и Одрис сидели у огня, общаясь будто они были давними друзьями. Одрис, должно быть, сразу дала ему возможность почувствовать себя непринужденно. Позже она была к нему так внимательна, угощая его, а сэр Оливер занимал разговорами. Конечно, Одрис поступала так же и по отношению к другим. Она приветливая и добрая девушка. Но если этот молодой рыцарь неправильно понял ее намерения по отношению к нему и вообразил, что представляет какой-то особый интерес для их племянницы, правильно ли втягивать его в ее компанию? Эдит не боялась за Одрис. Хью был беден, и, кроме того, он был некрасив. А у Одрис есть выбор. Многим богатым и благополучным поклонникам она уже отказала. И тем не менее, леди Эдит спрашивала себя, почему Одрис спускалась каждый раз, когда приезжал сэр Хью? Обычно, когда приезжали другие гости, она всегда оставалась в своих покоях.

Пока Одрис, порхая вокруг сэра Оливера, взяла Хью за руку и засмеялась тому прямо в лицо, пока благодарила его за согласие составить ей компанию, Эдит смотрела на молодого рыцаря и увидела, как он опустил глаза и проглотил слюну. Леди стало жаль молодого человека, потому что он явно был не способен отвечать на шалости племянницы. Она была, несомненно, уверена, что это сэр Оливер предложил ему такое занятие, потому что не хотел, чтобы Хью крутился у него под ногами и мешал. Одрис, обычно, сама совершала прогулки в горах, и леди Эдит не подумала протестовать или настаивать, чтобы муж изменил свое решение. Но она хотела предупредить Одрис, не причинять лишних хлопот сэру Хью.

Шагнув вперед, Эдит строго сказала:

— Одрис, прекрати эти глупости. Ты слишком игрива. Разве ты не видишь, что у сэра Хью не было возможности даже разоружиться. Он очень устал и промок в пути. Иди пока к себе, а я помогу гостю расположиться.

Сэр Оливер посмотрел на жену. Он был слегка удивлен ее поведением и строгостью по отношению к Одрис. А вскоре выбросил это из головы. Женщины всегда отличались умением влиять «утонченными манерами» друг на друга, а также, если это было возможно, и на мужчин. Это были мелочи, не стоящие его внимания. Он кивнул Хью и сказал:

— Я оставляю тебя на попечение моей жены, — и вышел.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь, тетя? — спросила Одрис. — Кроме того, — добавила она весело, — я думаю, что в долгу у сэра Хью. Он ведь так великодушно согласился опекать меня целую неделю. Многие мужчины…

— Одрис! — прервала ее Эдит. — Не испытывай моего терпения. Сэр Хью провел в пути много дней среди пыли и грязи. Он захочет вымыться. Все готово, и слуги ожидают его. Я просила тебя выйти.

Краска залила щеки Одрис. Она бросила взгляд на Хью, повернулась и выбежала. Эдит пристально посмотрела ей вслед. Она была поражена реакцией Одрис, ее поведение не поддавалось никакой критике. Когда Эдит обернулась и посмотрела на Хью, он уже привел в порядок свои чувства и мог их контролировать. Голова все еще кружилась от просьбы сэра Оливера сопровождать Одрис в ее прогулках. Но он чувствовал, что это продлится недолго, и ее дядя попытается прекратить их. В то же время она сама постоянно наносила ему удары. Во-первых, поддразнивала его, когда он согласился сопровождать ее. Но это было и не удивительно. Одрис точно знала, что сэр Оливер собирается попросить его об этом. Хью тешил себя мыслью, что она как-то вынудила своего дядю сказать это. И еще взгляд, который она ему подарила, когда, краснея, выбегала из зала. Она, как молодая кобыла, которая покусывает и подталкивает жеребца, а затем убегает.

Леди Эдит жестом пригласила следовать за ней, и Хью шел, смутно понимая и едва слыша, как она что-то говорила об игривости и неосторожности Одрис. Он, конечно же, не знал, что, обычно молчаливая леди, сейчас говорила больше и громче.

— Она, как ребенок, — заключила Эдит, наконец, и провела его в комнату, которая была специально приготовлена. — Это потому, что ей не приходилось еще заботиться о муже, детях, вести хозяйство. Я надеюсь, что вы поняли ее правильно. Это было не больше, чем вежливость.

— Миледи, я не заблуждаюсь на счет того, что имела в виду демуазель Одрис, — заверил ее Хью. Его лицо не выражало никаких эмоций. — Бруно очень много рассказывал мне о ней.

— Ах, — воскликнула Эдит. Она почувствовала, что все встало на свои места. — Но, если Одрис узнает, что Бруно — ваш друг, она к вам привяжется и будет обращаться с вами, как со своей собственностью. Она просто боготворит Бруно и превозносит его над всеми окружающими.

Хью не ответил на этот намек. Он никогда не лгал. Должно быть, все сказанное им ввело ее в заблуждение. Но они оба были правы. Между тем согласие с тем, что Эдит ему сказала, уже означало ложь, а ее объяснение странного поведения Одрис убеждало Хью, что опасения по поводу того, что он не понимал Одрис, были не напрасными. Ведь на самом деле ее поступки были противоположны ее словам. Они производили впечатление чего-то необъяснимого, и Хью не был уверен, что она так благосклонно относилась к нему только потому, что он был другом Бруно.

Но сейчас Хью хотел быть подальше от кого бы то ни было, особенно от тех, с кем нужно быть учтивым. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Не хотелось ему и думать, что делать с Одрис. В голове была полная неразбериха, которая могла оказать плохую услугу. А кроме того, в течение последних двух суток он не мог думать почти ни о чем другом, но так и не пришел к какому-либо решению. Поэтому Хью вздохнул с облегчением, когда леди Эдит не вошла за ним в комнату, в которой у небольшого камина стояла лохань с водой, от которой шел пар. У леди Эдит не было необходимости сопровождать его. Он не был ни графом, ни принцем, которым она сама прислуживала в знак своего почтения. А для простого рыцаря то внимание, которое оказали ему слуги, и предложение вымыться были проявлением учтивости.

Но Хью был удивлен неестественно бурным приемом, оказанным ему сэром Оливером. Выбросив все мысли из головы, он с удовольствием оглядел комнату, в которой будет жить целую неделю. У него никогда прежде не было такой комнаты, если не считать того, что в этой комнате он уже провел ночь в свой последний приезд в Джернейв. Только тогда он был так далек от того, чтобы замечать окружающие его вещи. Конечно, ему были знакомы те небольшие комнаты, которые находились за толстыми стенами башни. Эта почти не отличалась от остальных. Она освещалась только светом, проникающим в открытую дверь в переднюю, где было окно, выходящее во двор замка, а на стенах крепились смоляные факелы.

В комнату была внесена широкая скамья и две бараньи шкуры, которые служили матрасом. Скамья стояла напротив двери. У стены, отделявшей комнату от зала, был расположен сундук, а рядом с ним табурет. В стене, выходящей во двор замка, был встроен камин, над которым была щель для выхода дыма. В камине на плоских каменных плитах ярко горел небольшой огонь. Какая роскошь! Он продвигался дальше, рассматривая комнату. По сравнению с залом, она была теплее, уютнее и светлее. И как бы то ни было, у Хью никогда еще не было собственной лохани. В Хелмсли он мылся в общем строении, предназначенном для этих целей, где он и его друзья окатывали друг друга водой из бадьи. Посмотрев на лохань, Хью на мгновение засомневался, а поместится ли он там. Поднимающийся пар указывал, что вода была теплая. Рядом с лоханью лежала согретая у огня материя для вытирания. И все это убедило Хью, что всю эту роскошь нужно обязательно испытать.

Эдит, почувствовав, что Хью понял ее опасения, пошла искать Одрис. Она увидела племянницу, закрывавшую за собой дверь во двор замка. И первый же слуга, к которому она обратилась с вопросом, с благоговением, предназначенным только Одрис, ответил, что девушка ушла на кухню.

Эдит криво усмехнулась. Хотя она и была хозяйкой Джернейва, ее порой просто не замечали, даже когда она проходила по двору. Но Одрис всегда легко можно было найти. Она нашла племянницу, как и ожидала в сарайчике, предназначенном для сушки и хранения трав, мыла и других необходимых вещей домашнего обихода. Девушка выбирала растения благовоний, что было ее обычным делом, она ухаживала за крепостным садом, и в ее обязанности входило решать, какому растению и где произрастать. Одрис также определяла количество и состояние собранных трав.

Эдит была довольна тем, что застала племянницу одну, и поэтому, как бы извиняясь, сначала заговорила, что не собиралась обидеть или смутить Одрис перед другом Бруно, а потом назидательно отчитала девушку, говоря, что ее поведение по отношению к Хью может быть им расценено совершенно неправильно, а это могло бы причинить молодому человеку боль.

Одрис спокойно ее выслушала и сказала:

— Я обязательно буду осторожнее, тетя. Я обещаю тебе.

Эдит осталась очень этим довольна. Она знала, что Одрис не любила обижать кого бы то ни было, поэтому выбросила все происшедшее из головы и направила свои мысли в сторону кухни. Эдит вспомнила, что надо бы посмотреть достаточно ли готовили там еды, чтобы накормить еще пятьдесят ртов. Она пошла на кухню, а Одрис еще несколько минут продолжала выбирать травы и затем, молча, вышла. Она несла узелок с травами, которые разминала, гнула, ломала руками до тех пор, пока сухие хрупкие стебли и листья не превратились в крупный порошок. Великолепный запах исходил от этого мешочка, не очень красивого, но чистого и душистого.

Легкая улыбка тронула ее губы, когда она поднималась по темной, крутой лестнице главной башни. Ей везло больше, чем она ожидала. Тетя никогда не понимала ее. Она ведь убежала не потому, что ее бранили, а потому, что, когда тетя предложила Хью помыться, то внезапно представилось его нагое тело. Настоятельное желание тела — прилив тепла, тяжесть в паху и необычно приятное пульсирование между ногами — удивило ее и заставило убежать. Так она очутилась в кладовой, не зная, что делать дальше. Острый аромат ее узелка помог ей. Она вспомнила, что Эдит часто просила ее приносить травы, чтобы сдобрить ароматом воду, в которой купались влиятельные гости. Теперь она знала, зачем пришла в кладовую. Входя в зал, Одрис замедлила шаги и подумала, благоразумно ли входить в комнату Хью, и не расскажут ли слуги об этом Эдит? И не покажется ли странным ее поведение? Особенно, после того как тетя ее предупредила, чтобы она не сбивала Хью с толку, проявляя к нему внимание. Здравый смысл подсказывал вернуться в свою башню и находиться там, пока не позовут к столу. Но желание подгоняло ее, а ноги несла вперед. Улыбка, которую погасили сомнения, вновь озарила ее лицо. Одрис надеялась, что слуги ничего не скажут тете. Но даже, если они сделают это, она сможет оправдаться тем, что вошла только на одно мгновение, чтобы отдать травы. И Эдит подумает, что это еще одно проявление ее великодушия.

Хью не ощущал усталости, пока не окунулся в теплую воду. Его одолевали и беспокойство о Тарстене, и желание Одрис. Хью боялся этого желания, но оно наполняло все его тело. Сейчас он просто, закрыв глаза, прислонился к стенкам лохани, успокоенный действиями слуг, и смутно слыша их тихий разговор. Но все было настолько безразлично, что он не прилагал никаких усилий, чтобы понять, о чем они говорили на своем гортанном языке, хотя Хью мог воспринимать английский язык, когда пытался это делать. И тем не менее этот шепот добавлял комфорт, и когда он внезапно прекратился, Хью открыл глаза и вздрогнул. На пороге комнаты стояла Одрис. В руках у нее был пряничный мешочек, который она протягивала, как будто хотела предложить его слугам. Девушка ничего не говорила, но Хью видел, что ее глаза были устремлены на него. Он не заметил, как отпрянули слуги, как будто они были удивлены или напуганы. Они в ожидании смотрели на Одрис, и у него не было времени удивляться их странному поведению. От взгляда Одрис бросало то в жар, то в холод. Хью охватила нервная дрожь. Ее замешательство могло бы показаться вполне естественным, если бы длилось не так долго. Одрис просто опешила при виде его нагого тела.

— Вы что-нибудь желаете, демуазель Одрис? — в отчаянии Хью нарушил тишину. Голос его звучал сильно и резко, но слова… Он вновь вздрогнул, поняв, что он ей что-то сказал.

Сраженная его резким и сердитым голосом, Одрис глубоко вздохнула и, отведя взгляд от тела Хью, посмотрела ему в лицо. Она сразу увидела, что он совсем не был сердит. Выражение его лица было скорее смущенным, и она снова удивилась и подумала, что сделала что-то не совсем

В то же время она поняла смысл сказанных Хью слов.

Злые, неукротимые искорки озарили ее глаза. Она была готова захохотать.

— Только доставить вам удовольствие, — мягко ответила она, сделав вид, что не понимает, что ее ответ мог означать для него, и направилась к нему. Хью втиснулся, насколько мог, в лохань, которая предназначалась для людей меньших габаритов. Он боялся пошевелиться, сел на корточки, но и это с трудом помогало ему. Тогда инстинктивно он выпрыгнул в сторону, подальше от Одрис. Она остановилась. Глаза ее скользили по его широким могучим плечам и груди, мускулистым рукам. Капельки воды на теле ярко блестели, и неровное пламя факелов отражалось и сверкало в них. Последний взгляд скользнул ниже, по напрягшимся мускулам крепких бедер. Она раскрыла рот, и быстрый, будто змеиный, ее язык скользнул по губам.

Странное выражение исчезло с ее лица, и она вновь двинулась вперед. Он начал было уже сомневаться, была ли Одрис в здравом уме, но в этот момент она развернула свой узелок и высыпала размельченные травы в воду. Тепло и влага еще больше усилили запах трав, и комната наполнилась сильным и чистым ароматом. Все, и даже Хью, с облегчением вздохнули.

— Вот так, — сказала Одрис, посмеиваясь. — Разве это вам не нравится? Хорошие травы доставляют удовольствие во время мытья и освежают тело.

— Маленькая чародейка, — выдохнул Хью так тихо, чтобы эти слова не долетели до слуг, и продолжал уже более громким голосом. — Подождем до завтра, демуазель. Я докажу вам, что умею быть благодарным.

Одрис засмеялась, уловив в его словах игривый вызов, затем еще раз бросила взгляд на его тело и увидела наконечник его копья, взметнувшегося между бедер, повернулась и выбежала. На этот раз она скрылась под крышей своей башни. В своей комнате она стояла и, пристально глядя на ткацкий станок, видела свой законченный гобелен. И что же там вырисовывалось? Итак, Хью только дразнил ее. Впрочем, так же, как и она его, или это вздымающееся копье действительно раскрывало правду, скрытую под игровыми словами? И потом в ее картине не было никакого пророчества, и… Ну и что? Отчетливый образ Хью все время стоял у нее перед глазами. Тело было чистое там, где солнце и ветер не задубили его кожу, и почти не покрыто волосами. Только небольшой перевернутый треугольник вьющихся волос, таких же рыжих, как и на голове, располагался на груди у гортани и опускался почти до пупка. То, что было ниже, она из-за воды едва видела, но казалось, что скудная растительность, начиная от пупка, переходила в густую копну волос, из которой вздымалось готовое к бою копье.

Одрис медленно отошла от ткацкого станка и села на стул. Если бы ее картина могла предсказывать, то Одрис узнала бы, что завтра она уже не будет девственницей. Желание, возникшее у нее в паху, настойчиво возрастало. Она устроилась на стуле и вздохнула. Она теперь знала, что хотела Хью, так же как кобыла желала жеребца или олениха — оленя. Яркие сексуальные картины проносились в ее голове. Она трепетала от желания, сжимая руками тело, съеживаясь, чтобы защитить свои чувствительные соски от возбуждающего прикосновения сорочки. Но она не была ни кобылой, ни самкой оленя.

Даже тогда, когда она мысленно сравнивала Хью и его разбуженную мужественность с самцом, и кусала губы, страстно его желая, она сознавала, что должно быть еще что-то большее, чем спаривание и расставание. Разве ее единорог был не более чем белым быком? Разве она хотела белого быка, который переходил от одной коровы к другой, бездумно и без сожаления? И все же, если ее единорог чист, должно ли ее желание оставаться неисполненным?

Мысли кружили у нее в голове, пока не были остановлены осторожным мягким прикосновением. Одрис вздрогнула. В комнате горели свечи. Фрита жестами показывала, что пора есть, и как бы спрашивала, принести ей еду сюда или она сама спустится вниз. Несколько мгновений Одрис колебалась, затем поднялась и поправила платье. Она не боялась, она не привыкла быть нерешительной или сомневаться в чем-то — ей нужен был ответ на вопрос! А она его так и не получила. Хотя Хью был с ней официально вежлив, выбирая ей лучшие блюда, разрезая и разрывая птицу на мелкие кусочки, которые он считал подходящими для юной леди, его разговор в основном был обращен только к сэру Оливеру. Он поведал несколько новостей, о которых узнал от Тарстена и хозяев того места, где они ночевали прошлой ночью. Кроме того, Хью вел общий разговор, который касался мужчин. Одрис сидела рядом с ним, напряженная, как тетива лука, но вскоре чуть не рассмеялась над собой. Единорог он или бык — какая разница? Она твердо знала, что этот человек умен, и какими бы ни были намерения Хью на следующий день, он не выдаст себя ее дяде и тете. Одрис видела, что те были очень довольны, и не могла не улыбнуться, когда тетя одобрительно кивнула ей, а улыбка означала, что она приняла одобрения Эдит. Одрис поняла, что Хью не только сам был примером пристойности, но без слов или взгляда заставлял и ее быть именно такой, какой она должна была быть в глазах дяди и тети.

Только после того как трапеза была закончена, руки вымыты и вытерты, Хью удостоил ее вниманием и заговорил о предложенной на завтра прогулке. Он встал, поклонился сэру Оливеру и Эдит:

— Прошу прощения, но мне бы хотелось добраться до постели — я очень устал.

И когда те оба выразили ему свое вежливое участие и одобрение, он повернулся к Одрис так, что ее дядя и тетя не видели его лица и тихо сказал:

— Я зайду к вам после службы, демуазель, если позволит погода. — И подмигнул ей.