Голубой вереск

Глава 10

Миссис Такетт жила далеко от центра города; колеся по улицам, заполненным трамваями, Мойда поймала себя на мысли о том, что ей хотелось бы ехать бесконечно долго.

Она подумала, что никогда раньше не была так счастлива. Она беззаботно смеялась за превосходным ужином, а когда не смеялась, то ощущала приятное волнение от споров с Иэном.

Герцог почти не принимал участия в разговоре; он лишь изредка восклицал в своей неподражаемой манере и настаивал на том, чтобы заказать бутылку шампанского.

— Оно придаст храбрости, — бормотал он, и Мойда знала — он боялся, что их поиски вновь окажутся напрасными.

Возможно, именно шампанское сделало ее такой веселой и невероятно счастливой. И все же она знала, что это было нечто другое, такое, в чем она не осмеливалась признаться даже самой себе.

Мойда отметила про себя, что сидевший рядом с ней Иэн вел машину с поразительной ловкостью, словно это не он до ужина провел несколько утомительных часов за рулем. От его твидового пальто исходил легкий аромат, запах сигарного дыма и некая аура мужественности. Девушка никак не ожидала, что эта аура подействует на нее так сильно. Она всегда была уверена в том, что ни один мужчина, будь он друг или враг, не способен произвести на нее такое впечатление.

Но Иэн Маккрэгган отличался от всех мужчин, которых Мойда когда-либо знала; собственно говоря, раньше ей никогда не доводилось встречать кого-либо хоть немного похожего на него. После смерти отца ей постоянно приходилось принимать участие в разного рода спорах и дискуссиях, и всякий раз, споря со своим оппонентом, Мойда ощущала странное чувство — ее охватывало возбуждение, своего рода эйфория.

Да, подумала Мойда, это верное слово — эйфория.

Именно эйфорию ощущала она во время разговора с Иэном, — или все-таки это было что-то еще? Внезапно ее охватила паника, и она, повернувшись, обратилась к герцогу, который сидел сзади:

— Через несколько минут вы увидите свой голубой вереск.

— Надеюсь, — мрачновато ответил герцог.

— Уверена, он будет там, — сказала Мойда и затем, как будто для того, чтобы убедить саму себя, добавила: — Может быть.

— Вот она, та самая улица, — заметил Иэн, поворачивая налево. — Сейчас будем искать дом номер 292.

Они нашли нужный дом и, торопясь, вышли из машины. Иэн громко и настойчиво постучал в дверь. Открыла миссис Такетт — Мойда моментально узнала ее, несмотря на то что внешность этой женщины с трудом поддавалась описанию.

Невысокая, с невыразительными чертами бледного лица, миссис Такетт являла собой олицетворение безликости. В ней не было ничего запоминающегося или достойного внимания.

— Добрый вечер, миссис Такетт… — Иэн продемонстрировал свою самую очаровательную улыбку и голос, который Мойда про себя окрестила «дипломатическим».

Интересно, подумала она, может ли его шарм, его галантность включаться и выключаться, подобно крану? Внезапно, без всякой на то причины, девушка ощутила неприязнь по отношению к своему спутнику.

Иэн объяснил миссис Такетт суть проблемы в точно такой же тактичной манере, как объяснял до этого миссис Стюарт.

— Пропажа любого другого горшочка с вереском не имела бы никакого значения, — сказал Иэн, — но это особый сорт, который герцог хотел показать на выставке цветов в Инвернессе.

Слушая его, миссис Такетт, казалось, становилась все меньше и незаметнее. Задолго до того, как Иэн закончил свою речь, она начала беспомощно восклицать:

— Простите меня, сэр, простите! Энид не должна была брать его, не должна!

— Вам не следует расстраиваться, миссис Такетт, — сказал Иэн, — и Энид тоже. Если вы отдадите нам вереск, мы подарим вашей дочери что-нибудь взамен — куклу или что-нибудь еще, что ей нужно.

— Ничего ей не нужно! — взволнованно ответила миссис Такетт. — Ей не следовало ничего брать. Как же я могла позволить ей взять тот горшочек…

— Нет, пожалуйста, миссис Такетт, не упрекайте себя, — успокаивал ее Иэн. — Если вереск здесь, нам больше ничего не нужно.

— Но… его здесь нет! — воскликнула миссис Такетт.

Внезапно все разом смолкли.

— Нет? — чуть не плача, спросил герцог.

— Нет? — повторил за ним Иэн. — Вы хотите сказать, что выбросили его?

— Нет, что вы, — ответила миссис Такетт. — Дело вот в чем, сэр. Это было такое красивое растение. Когда мы вернулись домой, она зацвело.

— Какого цвета? — перебил ее Иэн, и вновь все замолкли в ожидании ответа миссис Такетт.

— Маленькие голубые цветочки. Мой муж сказал, что это вообще не вереск, а что-то другое.

— Голубые! Голубые! — закричал герцог. — Где вереск? Он мне нужен! Срочно! Что вы с ним сделали?

— Я очень сожалею, сэр, я и вправду очень сожалею, — извинялась миссис Такетт, заламывая руки.

— Где же он? — спросил герцог.

— Погоди, Арчи, — тихо произнес Иэн, заметив, что миссис Такетт не на шутку разволновалась. — Мой кузен очень волнуется, — объяснил он. — Видите ли, он так долго пытался вывести голубой вереск…

— Голубой вереск? — переспросила миссис Такетт. — Никогда не видела ничего подобного.

— Ну как же, видели. Вы единственный человек, кто его видел, — сказал Иэн, — и теперь вы понимаете, почему нам так важно получить его обратно.

— Понимаю, — ответила она глухим голосом; руки ее тряслись. Внезапно Мойда поняла, что следует вмешаться ей.

Женщина испугалась и герцога, и Иэна. Если они хотели получить от нее вразумительный ответ, ее нужно успокоить. Мойда шагнула вперед и дотронулась до руки миссис Такетт.

— Послушайте, миссис Такетт, — сказала она, — так холодно стоять здесь, когда дверь открыта. Может, мы пройдем в вашу гостиную и сядем у камина?

— Конечно, мисс. Мне уже давно следовало пригласить вас пройти. О чем я только думаю? — засуетилась миссис Такетт. — В кухне отличный очаг, и, может, вы хотите чашечку чая?

— Не беспокойтесь о нас, — улыбнулась Мойда, — если сами не собираетесь пить чай.

— Чайник только что закипел.

— В таком случае не откажусь.

Через несколько минут они уселись возле очага в кухне, и к тому времени, как Мойда получила чашку крепкого сладкого чая, миссис Такетт выглядела менее взволнованной, а ее руки перестали трястись.

А вот герцогу было трудно сдерживать свое волнение. Он дергал усы и что-то бормотал себе под нос. Перехватив взгляд Иэна, Мойда поняла, что он одобряет ее действия, и хотя время шло, они должны набраться терпения и позволить миссис Такетт рассказать обо всем в свойственной ей манере.

Наконец, усевшись на краешек стула с чашкой кофе в руке, она начала:

— Дело было так. Когда мы вернулись домой, растение зацвело, это было так красиво. Голубые цветки, как незабудки, сказала я мистеру Такетту. «Отличная идея, — сказал он, — голубые, как незабудки. Ей понравится». — «Кому?» — спросила я. «На этой неделе она выступает в Имп», — ответил он. Это у него такая манера разговаривать. Он считает, что экономит время. «Имп» — это «Империя», где он работает. Мы всегда над этим смеемся, но он любит шутки.

— Продолжайте! Продолжайте! — нетерпеливо пробубнил герцог, но Мойда и Иэн не подали вида.

— «Империя» — это концертный зал, да?

— Верно. Самый большой во всем Глазго. Мистер Такетт — рабочий сцены. Уже больше десяти лет работает там. Любит повторять, что без него там никак не могут, но это еще одна из его шуток.

— Так значит, он отдал вереск кому-то из «Империи»? — спросила Мойда.

— Именно, — с удивлением ответила миссис Такетт, будто поразившись тому, как Мойда могла догадаться. — Видите ли, ему нравятся артисты, которые там часто выступают. Они заводят с ним дружбу. Иногда приглашают его выпить или дают чаевые, если он для них что-нибудь делает. А Дот — она вообще особенная. Он всегда ждет ее выступлений, более того, она всегда дает ему билеты на свои концерты для всех нас.

«Вот, возьми, Фред, — говорит она, — приводи свою хозяйку и дочурку — чем больше, тем лучше». В этом вся Долли. Она всегда говорит, что нас требуется дюжина, чтобы быть для нее такими же полезными, как Фред.

— Значит, дама, получившая вереск, на этой неделе будет выступать в «Империи»? — спросил Иэн таким тоном, будто только что разгадал очень сложное слово в кроссворде.

— Точно, — подтвердила миссис Такетт. — А как она была рада! Фред сказал ей, что вереск приносит удачу, она засмеялась и ответила, что немного удачи никогда не помешает.

— «Империя»! — Уставясь в пол, герцог медленно, но верно пришел к тому же заключению, что и Иэн.

— Мы пойдем туда и все объясним, — сказала Мойда, поднимаясь на ноги. — Я уверена, ваша знакомая согласится, чтобы мы дали ей взамен какой-нибудь другой цветок.

— Так вы говорите, что эту женщину зовут Дот? — спросил Иэн.

Миссис Такетт хихикнула:

— Ах, я же не назвала вам ее имя? Только сказала, как ее называет Фред. «Дот» — это одна из его шуток. Конечно, он так называет ее за глаза. А обращается к ней «мисс Дарэм»; в театре все зовут ее Долли.

У Мойды перехватило дыхание. С самого начала ей следовало догадаться, подумала она, что каким-то непостижимым образом, рукой Провидения, она окажется вовлечена в эту историю. Вначале Хэмиш, а теперь ее мать!

Она с трудом осознавала, что происходило потом. На мгновение у нее закружилась голова, и она почти не помнила, как они попрощались. Каким-то образом она оказалась в машине рядом с Иэном, и они быстро поехали по той же дороге в обратную сторону.

— Долли Дарэм! — произнес он. — Кажется, я помню это имя. Кто она такая?

— Какая разница! — воскликнул с заднего сиденья герцог. — Главное — вереск!

— Давайте молиться, что она не отдала его кому-нибудь из друзей, отправляющихся в Восточную Африку, или не накормила им кролика из шляпы иллюзиониста! — пошутил Иэн. — Меня скоро тошнить начнет от одного только упоминания о твоем голубом вереске, Арчи!

— Голубой! Она сказала — голубой! — ответил герцог довольным тоном.

Мойда молчала, и даже когда они свернули на Сочихолл-стрит и перед ними засверкали ослепительно яркие огни «Империи», она не могла избавиться от чувства нереальности происходящего.

Должно быть, это сон, подумала Мойда.

Гибель Дженет и Рори, ужас выселения из их маленького домика в Скейге, чувство отчаяния, заставившее их вселиться в замок, прибытие Иэна, поездка с ним и герцогом — все это казалось кошмарным наваждением. И теперь вовлеченными в него оказались не только они с Хэмишем, но и ее мать.

Она увидела имя «Крошка Долли Дарэм», состоящее из мерцающих огоньков, снова и снова читала его на афишах у входа в театр.

— Дверь на сцену, — сказал Иэн, беря ее под локоть и поторапливая.

Здесь по-прежнему пахло гримом и пылью, были те же самые каменные полы и узкие лестницы, по коридорам гулял сквозняк, вдалеке слышался громкий звук музыки и бурных аплодисментов.

— Мисс Дарэм сейчас выступает, — сказал билетер. — Она ожидает вас, сэр?

— Нет, но дело крайне срочное, — ответил Иэн. — Это герцог Аркрэ, а я — бригадир Маккрэгган.

Билетер пристально осмотрел их и, вероятно, остался доволен.

— Мисс Дарэм освободится через несколько минут, — сообщил он. — Идите к ней в гримерную. Я скажу ей, что вы ее там ждете.

— Благодарю, — ответил Иэн и вложил в ладонь своего собеседника щедрые чаевые.

Они двинулись по коридору в указанном направлении. Они слышали взрывы смеха, затем высокую, чистую и неожиданно красивую ноту. При желании ее мать может хорошо петь, подумала Мойда, и в этот момент она с чувством вины осознала, что стыдится Долли. Стыдится вульгарности и кичливости, которые сделали ее массовым кумиром, но убили в ней настоящую актрису. Она часто думала об этом и раньше, но никогда с такой горечью, и затем, несмотря на гром аплодисментов, Мойда осознала правду — она любит Иэна!

Она с трудом верила своим чувствам, переполнявшим ее грудь. Внезапно, стоя здесь и ощущая, как сердце бешено стучит в ее груди, Мойда подумала: а не убежать ли отсюда? Она не может пойти с ним и созерцать удивленно-презрительное выражение его лица при виде толстухи Долли, презрение в его глазах, когда он услышит ее болтовню на северном диалекте, которым она разговаривала со сцены.

Мойда помнила, что когда-то ее мать была кроткой женщиной, с тихим интеллигентным голосом; мать купала ее, укладывала спать, слушала ее молитвы, а затем тихо шила перед камином, пока отец расхаживал по комнате взад-вперед, рассуждая или яростно споря вслух по какому-нибудь вопросу с невидимым оппонентом, но в действительности желая убедить самого себя.

Такова на самом деле ее мать, ее истинная натура. А вот «Крошка Долли Дарэм» была пародией, гротескной карикатурой на Дороти Макдональд, воспитанной в строгой, пуританской семье и против воли своего отца вышедшей замуж за неугомонного гения по имени Мердо Макдональд.

Мне нужно уйти, подумала Мойда, уйти прежде чем Долли сойдет со сцены. Я не могу назвать ее матерью, не могу, не могу!

— Вот и гримерная мисс Дарэм, — сказал Иэн. — Наверное, нам лучше подождать в коридоре.

С этими словами он взглянул на герцога, и Мойда поняла, что им не следует рыться в цветах в поисках голубого вереска.

— Она скоро придет, — добавил он и дотронулся до руки Мойды. — Вы устали? — спросил он, и его голос показался ей нежным и заботливым.

Ей захотелось вырваться и убежать прочь из театра. Но она знала, что для этого не было никакого повода, а многолетняя привычка контролировать свои эмоции позволила сохранить самообладание.

Она должна принять неизбежное. Мойда почувствовала, что вся дрожит от прикосновения Иэна; казалось, вместо крови у нее по жилам разлился огонь. Ей захотелось прижаться к нему, и пока она боролась с тысячей странных, загадочных, неведомых доселе эмоций, она услышала в коридоре шаги матери, возвращавшейся со сцены.

Аплодисменты в зале затихли, затем зажглись огни, оповещая о выходе следующего артиста, заиграла музыка, и занавес вновь поднялся. Выступление Долли закончилось, и она в своей неподражаемой манере смеялась и шутила с рабочими сцены и всеми, кто ждал ее за кулисами.

— Это твой вечер, дружище, не сомневайся!

Мойда услышала, как мать обращалась к какому-то актеру, идущему из гримерной на сцену.

— Исключительно благодаря тебе, Долли.

— Что ж, удачи, дорогуша.

— Спасибо.

Она пошла дальше. Ее ярко-оранжевое атласное платье, фасон которого намеренно подчеркивал ее полноту, было расшито блестками, а в ушах, на шее и на запястьях сверкали «бриллианты», которые издали могли вполне сойти за настоящие. Спускаясь к ним, Долли была сродни божеству сцены — вся такая огромная и сияющая. Мойда была готова сгореть от стыда или провалиться на месте.

— Друзья пожаловали в гости, — выкрикнула она, подойдя на достаточное расстояние, чтобы ее услышали. И затем, по привычке расплываясь в улыбке, увидела Мойду. — Ну надо же, Мойда, дорогая! Почему ты не предупредила, что приедешь?

У Мойды не было времени что-либо сказать, взглянуть на Иэна, чтобы увидеть, о чем он думает, или даже догадаться о его удивлении. Мать заключила ее в свои объятия, и Мойда буквально утонула в ее теплой, источающей любовь и ласку груди. А затем на нее лавиной обрушились сердечные поцелуи, запах грима и дорогих духов, шорох атласа и ослепительный блеск драгоценностей.

Затем дверь гримерной оказалась открытой, и все они зашли следом за ней. Повсюду были цветы — в корзинах и вазах, одни дорогие, другие дешевые, а некоторые — всего лишь пучки, сорванные в своих садах ее поклонниками, приехавшими в город специально для того, чтобы воочию посмотреть живую легенду сцены.

— Расскажи, что ты здесь делаешь. Я думала, ты сейчас в Скейге. И совсем не пишешь, вот ведь непослушная девчонка! Но я тебя прощаю; я так рада тебя видеть, что не знаю, с чего начать.

Долли опустилась на стул, который тотчас затрещал под ее весом. Затем, не выпуская руки Мойды, она дружеским жестом протянула другую руку в сторону Иэна и герцога:

— Это твои друзья, дорогая? Замечательно, если можно так выразиться.

— Мама, это бригадир Маккрэгган, а это герцог Аркрэ.

— Рада познакомиться, — ответила Долли. — Присаживайтесь, если найдете куда, и скажите, как вы оказались с моей крошкой Мойдой. Надеюсь, вы присматриваете за ней?

Этот лукавый вопрос был адресован Иэну. Да, несомненно, тон Долли был игривым, и, подумала Мойда, сейчас мать решит, что они интересуются друг другом.

— Мы приехали сюда по очень серьезному делу, — быстро вмешалась Мойда. — У герцога пропал горшочек с вереском, и мы выяснили, что его подарил вам один человек из театрального персонала — рабочий сцены по фамилии Такетт.

— Фред! Вы знаете Фреда? — удивилась Долли. — Фред — мой старый друг. И вообще, «Империя» не была бы «Империей», если бы он не встречал меня здесь, когда я приезжаю.

— Дело не в этом, — продолжала Мойда. — Несколько дней назад, когда они посещали Аркрэ, дочь Фреда взяла из теплицы герцога горшочек с вереском, и с тех пор мы его ищем. Его совершенно необходимо найти, а Фред Такетт подарил его тебе.

Долли откинула голову назад и рассмеялась своим звучным, заразительным смехом, который вызывал смех у ее зрителей по всей стране.

— Представляю, как дочка старины Фреда прихватила его с собой, — хихикала она, — а вы тут сидите с таким серьезным видом.

— Так он здесь? — хрипло спросил герцог.

— Должен быть здесь, — ответила Долли. — Его следовало бы поставить на почетное место, потому что это подарок Фреда, но Флори ставит все бог знает куда. Эй, Флори! — позвала она свою гримершу.

В комнату поспешно вбежала невысокая худая женщина, похожая на миссис Тиггивинкль из книг Беатрис Поттер.

— Здесь я, здесь! Я увидела, что к вам гости пришли, и решила, что пока вам не нужна.

— Куда ты дела горшочек, который подарил мне Фред?

— Я его и в глаза не видела.

— Что?! — Герцог чуть было не подпрыгнул.

— Эх, Флори, ты всегда так говоришь, — упрекнула ее Долли. — Ты же прекрасно помнишь, Фред подарил мне горшочек в тот вечер, когда мы приехали, он еще сказал, что они похожи на незабудки, и он меня не забыл. Мы еще посмеялись над этим. Типичная шутка Фреда.

— О! Теперь помню! — сказала Флори.

— Его не выбросили? — На этот раз в голосе герцога слышалась агония, зато выглядел он так сердито, что Флори в ужасе отпрянула.

— Выбросить Фредов подарок? — удивилась Долли. — Ни черта подобного! — Она снова рассмеялась и взглянула на Мойду. — Не пугайся, дорогуша. Я и забыла, что ты здесь. У меня есть правило — не сквернословить в присутствии собственных детей. А все прочие люди не в счет.

Она вновь разразилась громким смехом, не обращая внимания на Флори, которая, подобно ищущей кость собаке, рылась среди цветов на столе.

К ней присоединился герцог и, глядя ей через плечо, почти в истерике что-то бормотал себе под нос. Казалось, только Иэн слушает Долли и обращает на нее внимание. Мойда впервые за все это время осмелилась взглянуть на него. Иэн улыбался, а глаза его сияли, как будто ему и впрямь было интересно ее слушать.

Внезапно Мойда представила Линетт — хладнокровную и красивую, спокойную и благовоспитанную, и при очередном взрыве смеха матери вдруг ощутила себя несчастной. Затем ее чувства резко изменились, будто она окатила себя холодной водой. Куда только подевались ее неловкость и смущение. Это ее мать, и как бы сильно эта Долли ни отличалась от той матери, которую Мойда знала в детстве, все же она была частью ее плоти и крови, ее родительницей.

И какое ей дело, что думает Иэн? Пусть она любит его, пусть все ее существо стремится к нему, она не будет искать с ним встречи под фальшивыми предлогами. Он должен знать, что она дочь Мердо Макдональда и Долли Дарэм.

Они создали ее, подарили ей жизнь, сделали ее такой, какова она сейчас.

Если он презирал ее — что ж, ей до этого нет никакого дела. Она уже заявила свои права относительно их места в замке, она бросила ему вызов, отказавшись оттуда убраться, настаивая на том, что будет добиваться подтверждения права Хэмиша на титул главы клана и владение поместьем.

И все же сердце подсказывало ей, что как человек она ему нравится и в их дискуссиях и разговорах он забывал о том, что они враги, и помнил лишь о том, что у них сходные интересы.

Но затем Мойда стряхнула с себя и эту свою слабость. Да, она любит Иэна, но она должна быть с ним честна, как с собой. Нечего скрывать, нечего стыдиться того, что Долли — ее мать.

Импульсивно, следуя велению дочернего долга, Мойда наклонилась к матери и поцеловала Долли в щеку — на этот раз это был настоящий приветственный поцелуй, а не легкое прикосновение губ.

— Мама, я так рада тебя видеть!

Ее слова были искренни, она произнесла их как десять лет назад, когда они с Дженет во дворце Холируд ждали, затаив дыхание, пока со станции приедет ее такси.

— А я рада видеть тебя, дорогая!

На мгновение Долли стала серьезной, ее глаза на мясистом лице смотрели на Мойду с таким выражением, какого девушка раньше не видела. Ощущала ли Долли себя одинокой? Скучала ли по детям, которые выросли без нее? Компенсировала ли театральная жизнь отсутствие домашнего очага, разлуку с теми, кто когда-то был частью ее самое?

Вдруг раздался возглас Флори, а следом герцога:

— Вот он!

— Голубой! Голубой!

Все повернулись к ним. Герцог держал свое драгоценное растение в руке. Его было не узнать. Цветки и вправду были голубые! В этом не было никакого сомнения — это был цвет ясного летнего неба, который еще никогда не видели на зеленых веточках шотландского вереска.

— Значит, он был прав, — сказал Иэн Мойде. — Даже сейчас мне с трудом в это верится, а вам?

— Хвала Всевышнему, мы нашли его, — ответила Мойда.

— А также хвала вашей матери. — Иэн улыбнулся Долли, которая, казалось, наконец поняла, что для подобной радости есть причина. Она встала и в изумлении уставилась на растение.

— Я и подумать не могла, что это вереск, — сказала она. — Так утверждал Фред, но я подумала, что он пошутил. Я лишь взглянула на растение и тут же забыла бы о нем, если бы мы с Флори не рассмеялись над его речью о незабудках. Он всегда так любезен со мной.

— А как же иначе? — сказал Иэн.

— Льстец! Смотрите у меня! — Долли улыбнулась Иэну и игриво шлепнула его по руке, а затем повернулась к Мойде. — Дорогая, я рада, что твои друзья нашли то, что искали. Ты тоже довольна?

В ее тоне было нечто такое, что Мойда поняла — мать угадала, какие чувства бурлят сейчас в сердце дочери.

— Да, конечно, — ответила она, будучи не совсем уверенной, правда это или ложь.

— Завтра увидимся?

Мойда покачала головой:

— Дети здесь. Герцог и бригадир Маккрэгган захотят вернуться в Скейг.

— Понимаю, дорогая.

На мгновение ее голос стал мечтательным, словно ей хотелось оставить с собой дочь и внуков. Но у каждой была своя жизнь, и, если уж на то пошло, завтра предстояло много дел.

— Большое спасибо за то, что наши поиски завершились, — сказал Иэн.

— Всегда рада оказать услугу друзьям Мойды, — весело ответила Долли.

— Вы просто не представляете, как ваша дочь нам помогла, — продолжал Иэн. — И если бы не Хэмиш, мы бы никогда не узнали, где нужно искать.

— Поцелуй от меня моего внука, — приказала Долли.

— Не думаю, что он оценит это по достоинству, — с улыбкой произнес Иэн. — Это должна сделать за вас Мойда.

— Она так о нем печется, — сказала Долли. — Просто без ума от этих детишек, но я ей часто говорила, что уже пора завести своих собственных. Но, как большинство девушек, она все еще ждет своего принца.

— Конечно, — согласился Иэн, и Мойда покраснела.

Долли проводила гостей с поцелуями и благословениями, и затем они снова оказались на улице. Герцог вцепился в свой драгоценный горшочек и без конца бубнил себе под нос:

— Голубой! И вправду голубой! Я не ошибся!

— Мы должны это отпраздновать! — воскликнул Иэн.

— Я должна вернуться к детям, — торопливо отметила Мойда. — Мы уже и так отсутствовали дольше, чем я предполагала.

— Я ожидал, что вы именно так и скажете, — произнес Иэн. — Мне следовало пригласить вашу мать поужинать с нами.

— Думаю, сегодняшний вечер у нее уже занят, — сказала Мойда. — Она… она пользуется популярностью.

— И не зря, — заявил Иэн. — Как только я увидел Долли, то вспомнил, что слышал ее во время войны. Она выступала в Северной Африке, когда мы там воевали, а затем когда были в Италии. Неповторимая женщина! Солдаты просто обожали ее. Как она поднимала боевой дух наших войск. Вы должны гордиться вашей матерью, Мойда.

Усомниться в искренности его слов было просто невозможно. На мгновение Мойда почувствовала облегчение. Ей показалось, что силы покинули ее, но все же она чувствовала себя невероятно счастливой.

— Иногда я стыдилась матери и ненавидела себя за это, — произнесла она, мучаясь угрызениями совести и вместе с тем отлично понимая, что, лишь сказав правду, можно расставить все по местам.

От волнения у нее дрожали губы.

— Понимаю, — тихо произнес Иэн. — Такое большое различие между вашим отцом, матерью и вами. Всегда трудно находиться между двух крайностей, когда две силы тянут в разных направлениях. Вам удалось вырасти сильной и разумной и очень, очень здравомыслящей между двумя людьми, каждый из которых был в своем роде немного фанатичен — нет, не в плохом смысле этого слова. Вы же знаете, я безгранично восхищаюсь обоими. Ваш отец был гением, и ваша мать в своем роде не менее замечательная личность, вы же жили как между двух огней. И все же вам удается быть собой. Вы такая здравомыслящая, как я уже сказал, и еще… такая милая.

Мойда сидела очень тихо; затем, чтобы успокоить кипевшие в душе чувства, инстинктивно прижала руки к груди. Он сказал ей эти слова, слова, которые она не ожидала услышать даже в самых невероятных фантазиях. «Такая милая». Кажется, воздух дрожал из этих слов, но прежде чем она ответила, прежде чем она придумала, что сказать, они уже прибыли в центральный отель.

— Спрячешь вереск в гостиничном сейфе, Арчи? — шутя поинтересовался Иэн, когда герцог вышел из машины.

— Буду спать рядом, — ответил герцог. — Убью любого, кто попытается его взять.

Мойда и Иэн засмеялись, но они оба знали, что Арчи говорит чистую правду. Он вернул свою пропажу и не позволит, чтобы драгоценный горшочек исчез снова. Иэн повел машину в гараж, а Мойда с герцогом поднялись в гостиную.

— Спокойной ночи. Я так рада, что вы нашли его, — сказала она. — Он просто прекрасен. Никогда не думала, что вереск может быть таким красивым.

Услышав похвалу, герцог просиял.

— Они проиграли, — сказал он. — Когда они его увидят, им будет над чем задуматься.

В этот момент в гостиной раздался телефонный звонок. Мойда сняла трубку. Звонил репортер из «Глазго Клэрион». Уже потом Мойда узнала, как быстро обо всем узнаёт пресса. Ну а в этот момент она была в растерянности и лишь попросила репортера не вешать трубку.

Оказалось, что репортер, болтавший с билетером в театре, узнал, что в тот вечер герцог Аркрэ нанес визит Долли Дарэм. Чувствуя, что это отличный сюжет для статьи, журналист заглянул в гримерную Долли сразу же после того, как Мойда с Иэном и герцогом ушли.

Болтливая Долли всегда была готова побеседовать с газетчиками. Она рассказала им о том, как драгоценный горшочек с голубым вереском оказался у нее в гримерной. Не веря своим ушам — разве вереск может быть голубым? — корреспондент позвонил в газету, а редактор ему ответил, что до него уже давно доходили слухи о том, что герцог и несколько других людей пытались вывести такой сорт.

С тех пор все газеты на севере и юге страны начали соревноваться за эксклюзивный материал. «Глазго Клэрион» поместила кричащие заголовки уже в своем первом выпуске; и с шести часов следующего утра телефон просто надрывался от звонков, а дюжины репортеров и фотографов ждали в коридорах гостиницы.

К счастью, в тот вечер ни герцог, ни Мойда не могли заглянуть в будущее и узнать, что принесет им завтрашний день. Герцог просто подтвердил, что нашел горшочек с вереском, который искал несколько дней и который был без спросу взят из теплицы его замка. Да, это голубой вереск, и это все, что он может сказать.

Он положил трубку, пожелал Мойде спокойной ночи и отправился в свою комнату. Мойда взяла вечернюю газету и заглянула в комнату, где спали дети. Она не включала свет, потому что слышала их ровное дыхание и знала, что все в порядке. Мойда собралась было раздеваться, как вдруг послышался стук в дверь. Она открыла и увидела Иэна.

— Я боялся, что вы уже легли спать, — сказал он. — Я хотел пожелать вам спокойной ночи.

— Думаю, мы все сегодня устали, — ответила Мойда. — Сегодня был длинный день.

— Пойдемте, выпьем со мной, — предложил Иэн. — Я хочу вам кое-что сказать.

На мгновение Мойда заколебалась. Нет, так нельзя, подумала она; это только усилит ее страдания. Остаться наедине с Иэном, разговаривать с ним — безумие, но безумие сладкое, которого ей не доводилось ощущать ранее, и это было слишком большим искушением, чтобы ему противостоять.

— Я могу посидеть с вами лишь несколько минут, — пробормотала она. — А герцог уже отправился спать.

— Арчи нужно как следует выспаться, — ответил Иэн. — Не думаю, что нам нужно волноваться за наш сон, правда?

Он подошел к столику, и Мойда заметила, что, уходя, они оставили открытую бутылку шампанского. Иэн наполнил два бокала, один протянул Мойде, затем поднял свой.

— За героиню самого успешного приключения! — произнес он.

Мойда рассмеялась и покачала головой.

— Нам следует выпить за героя, — возразила она. — За герцога!

— Наоборот, это звание заслуживает Хэмиш, — сказал Иэн. — И как раз-таки о Хэмише я и хочу поговорить. Присядьте.

Мойда послушалась, внезапно она стала сама серьезность. Если это и была уловка, с помощью которой Иэн хотел лишить Хэмиша его законных прав, она, несмотря на все свои чувства к нему, должна быть проницательной, чтобы распознать его истинные намерения.

— Я думал о Хэмише, — начал Иэн, — и понял, что, поскольку вы намерены бороться за его право на титул главы клана и владение Скейгом, нам следует что-то решить насчет детей. Пройдут годы, прежде чем это право подтвердится, и на это уйдет очень много денег. Не хочу, чтобы вы сочли, что я каким-либо образом вмешиваюсь в ваши дела, но Хэмиш должен получить достойное образование. Ему сейчас лет восемь?

— Восемь с половиной, — ответила Мойда.

— Значит, я почти угадал, — кивнул Иэн. — И в этом возрасте, конечно же, ему пора посещать начальную школу. Вы об этом задумывались?

— Нет, — сказала Мойда. — С тех пор как погиб его отец, я обучала мальчика сама.

— Не сомневаюсь, что у вас это отлично получается, но это совсем не одно и то же, что обучаться по специальной программе, а это пригодится ему в дальнейшем в средней школе.

— Ну а если Хэмиш не сможет… — начала было Мойда.

— Я хочу, чтобы вы это поняли, — перебил ее Иэн, — если вы выиграете свое дело, само собой разумеется, что Хэмиш сможет пойти в любую школу, которую вы выберете, и у него будут деньги заплатить, но даже в случае неудачи я все равно хотел бы взять на себя ответственность за его образование. Все эти годы моя семья чувствовала обязательства в отношении семьи Хольмов, выплачивая им по тысяче в год. Это будет продолжаться; и поскольку, как мне кажется, у меня побольше опыта и влияния в области школ, чем у вас, я сочту за честь, если вы позволите мне выбрать для Хэмиша школу и заплатить за его обучение.

Мойда сцепила пальцы. Она отчаянно пыталась мыслить ясно, определить, касалось ли это и ее, задумалась над тем, приняла бы она подобное предложение двадцать четыре часа назад. Биение сердца и пульсация крови, казалось, затуманивали ей разум.

Иэн был рядом с ней, он смотрел на нее, говорил с ней, думал о ней и Хэмише, был таким деликатным, таким добрым, таким заботливым, что она без всякой на то причины — и это было даже смешно — старалась его не слушать.

— Я помню, что сказал прошлым утром — «Бойтесь данайцев, дары приносящих», — сказал Иэн, — но я не хотел бы, чтобы вы считали меня врагом. Что бы ни случилось, какое решение ни будет принято, дети не должны страдать. Они не сделали ничего дурного. Ваши племянники пережили удар судьбы, но они слишком малы. Как несправедливо, что на их долю выпали горе и несчастья, которые приносит нам жизнь.

Мойда резко посмотрела на Иэна.

— Что вы знаете о горе и несчастьях? — спросила она.

— Это очень личный вопрос, — ответил тот. — Я же хочу, чтобы здесь не было ничего личного.

— Почему?

— Потому что я не хочу, чтобы вы подумали, что я желаю помочь детям исключительно ради вас. Я хочу, чтобы вы поверили — это также и ради них.

— Правда?

— Это еще один вопрос, который лучше оставить без ответа. Если бы я лишь понаслышке знал об их беде — претендентах на Скейг, которых вышвырнули из дому без гроша в кармане, — возможно, я не был бы обеспокоен этим так, как сейчас, когда я знаю их и вас. Вы очень храбрая женщина, Мойда. Вы просто незабываемая женщина!

Он говорил тихо, и вдруг Мойда поняла, что больше не выдержит.

— Мне пора ложиться спать, — сказала она. — Я очень устала. Сейчас я не могу ничего решить.

— Конечно, — согласился Иэн. — Мне не следовало беспокоить вас после такого дня, как сегодня.

С этими словами он протянул руки, и почти бессознательно Мойда подала ему свои ладони. Она ощутила силу его пальцев, почувствовала внезапную дрожь, охватившую ее от прикосновений Иэна. Затем ее глаза встретились с его глазами, и они, казалось, были околдованы тем, что увидели во взглядах друг друга.

— Мойда!

Он произнес ее имя шепотом, но Мойда отчаянно, с невыразимым ужасом высвободила руки и, пробежав через всю комнату, открыла дверь своей спальни, закрыв ее, она прислонилась к ней спиной. Грудь ее высоко вздымалась от частого дыхания. Мойда понимала, что происходит сейчас в гостиной. Она знала, что Иэн долгое время сидел не шевелясь, затем услышала его шаги. Дверь хлопнулась, и Мойда поняла, что он ушел. Все так же стоя, прислонившись к двери, Мойда продолжала дрожать. Затем медленно сползла на пол. По щекам ее струились слезы, все ее тело сотрясалось от рыданий. Она чувствовала себя как всеми брошенный, бездомный ребенок.