Голубой вереск

Глава 8

Направляясь в библиотеку и крепко при этом держа Хэмиша за руку, Беатрис думала о том, что сыта по горло заботами Арчи. Тем не менее, поскольку она была женщиной властной и самолюбивой, ей нравилось помогать людям с более слабым характером, тем, кто оказывался не способен постоять за себя. Поэтому Беатрис и уделяла проблемам герцога больше внимания, чем следовало.

Беатрис не терпелось заняться обустройством замка, не терпелось выселить из него Мойду Макдональд с детьми, но вместо этого она оказалась вовлечена в поиски какого-то дурацкого горшочка с голубым вереском.

— С меня хватит! — заявила она себе утром, сидя в неуютной, уродливо обставленной гостиной в Бенюре, слушая, как герцог изводит Дугласа Струтера расспросами о том, что тот делал накануне.

Молодой американец удивился столь раннему визиту. Не успел он доесть завтрак, как к парадной двери неожиданно подъехала машина, в которой сидели Беатрис, герцог и Иэн. Однако мистера Струтера привел в замешательство отнюдь не тот факт, что в столь странный час они нашли его в столовой. Он с радостью объяснил гостям, что с самого раннего утра играл в покер.

Очевидно, при этом он не раз прикладывался к рюмке, о чем свидетельствовали мешки под глазами и хриплый голос. Беатрис, отрицательно относившаяся к алкоголю, обратилась к своему соотечественнику с резкими нотками в голосе. Иэн знал, что с ее стороны это признак явного неодобрения.

Заметив выражение лица герцога, изумленного тем, как одет американец, Иэн еле сдержал улыбку. Струтер знал, что в Шотландии принято носить юбку-килт; на нем была твидовая в крупную клетку. Она тесно облегала его массивные бедра и топорщилась, наподобие балетной пачки, а кроме того, была по меньшей мере на три дюйма длиннее, чем нужно, отчего он выглядел, как будто переоделся женщиной. Вместо пиджака на нем была ветровка, а на ногах — летные ботинки с шерстяной окантовкой.

Светло-голубые глаза герцога, казалось, чуть не вылезли из орбит, когда американец обменялся с гостями рукопожатиями. Арчи поспешно отвел взгляд и разговаривал со Струтером, упорно глядя по сторонам, но только не на хозяина дома.

— Заехал представить вам своего кузена — бригадира Маккрэггана, — сказал он. — Он только что прибыл в Скейг со своей матерью, миссис Маккрэгган.

— Весьма рад с вами познакомиться, — сердечно произнес Дуглас Струтер. — Позавтракаете со мной или уже поздно?

— Спасибо, но уже поздно, — быстро ответил Иэн.

— А как насчет чашечки кофе? — предложил американец, но гости снова отказались.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Иэн прочистил горло. Герцог взглянул на него и понял, что это сигнал к действию.

— Интересно, где вы были вчера… — начал герцог.

— Вчера? — переспросил американец. — Дайте подумать. Я рано позавтракал — помню, как спустился вниз и сам удивился, что еще так рано. Я ел один, так как мои гости завтракали в своих комнатах.

— Да, да, — сказал герцог с легким вызовом в голосе. — Меня больше интересует, что было днем.

— Днем? — медленно переспросил Дуглас Струтер. — Утром мы пошли поохотиться, затем вернулись к ленчу. Собирались вернуться раньше, но опоздали и только к двум часам сели…

— Нет, нет, — перебил герцог. — Послеобеденный чай.

— Нууу… — протянул американец, — ну и вопрос вы мне задали, герцог. Я не пью чай.

— Четыре, пять… шесть часов, — настаивал герцог.

— К чему все это? — спросил американец. — Меня разыскивает полиция, или в чем тут дело?

Беатрис почувствовала, что настала пора вмешаться.

— Герцог интересуется, может быть, вы были где-нибудь в окрестностях замка, — сказала она.

— А в чем дело?

Вопрос был задан прямо в лоб. Возможно, американец и не отличался большой сообразительностью, но к этому времени он понял: что-то замышляется, и уже собрался осудить манеру герцога.

— У нас есть причины полагать, что приблизительно в это время неподалеку находились воры, — объяснил Иэн. — Мы подумали, может, вы кого-нибудь видели.

— Воры! — воскликнул американец. — А что они украли?

— Мой… — начал было герцог, но в этот момент одновременно заговорили Беатрис и Иэн:

— Ничего… ничего особенно важного. Мы просто слышали, что они здесь были, и поэтому стараемся собрать всю необходимую информацию.

Осознав, что чуть было не проболтался, герцог внезапно откинулся в кресле; он выглядел виноватым и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Что-то мне это не нравится, — пробурчал американец.

Он поднялся, прошел через комнату и взял пачку «Честерфильда». Его непомерно длинный килт колыхался при каждом его шаге, а из-за тяжелых летных ботинок создавалось впечатление, будто он актер из русского комического театра.

— Давайте во всем разберемся, — сказал он, предлагая гостям сигареты. — Вы сказали, что ничего не пропало?

— Ничего ценного, — твердо произнес Иэн.

— Для меня это очень ценно, — запротестовал герцог.

— Что же это? — поинтересовался американец.

— Это исключительно личное дело, — ответил Иэн. — Мы не можем слишком много об этом распространяться. Просто думали, что вы что-то знаете и можете нам помочь.

— Как же я вам помогу, если вы не говорите мне, в чем дело? — озадаченно спросил американец.

— Где вы были вчера вечером между четырьмя и шестью часами? — грозно осведомился герцог.

— С какой стати, черт возьми, я обязан вам отвечать, — сказал американец, — если вы что-то утаиваете?

Он уставился на герцога, и внезапно в его глазах промелькнуло подозрение.

— Вы, случайно, не намекаете на то, что я вор? — спросил он.

— Нет! Конечно же, нет! — поспешил заверить его Иэн, прежде чем герцог что-либо ответил. — Такое нам и в голову не пришло бы. Нам просто нужна ваша помощь. К величайшему сожалению, мы не можем сказать вам, что именно пропало, но кое-что все же исчезло. Вы не заметили каких-либо подозрительных личностей?

— Мне в Шотландии куча людей кажется подозрительными, — ответил американец, — но это вовсе не значит, что все они воры или у них находится таинственное нечто, украденное у герцога.

— Где вы были между четырьмя и шестью часами? — громогласно повторил герцог.

Американец долго смотрел на него, затем медленно, чеканя каждое слово, ответил:

— Это мое личное дело.

Визитерам не оставалось ничего другого, кроме как уйти. Иэн пытался загладить конфликт, а Беатрис решила пустить в ход все свое очарование и пригласила Струтера на обед; ее приглашение было встречено решительным отказом.

Они покинули Бенюр подобно школьникам, получившим хорошую порку в кабинете директора. Ничего так и не выяснилось. Очевидно, они показались Дугласу Струтеру такими же подозрительными, как и он им.

— Несомненно, он и есть вор, — сказал герцог, когда они садились в машину. — Почему же мы уезжаем?

— Ты ничего не добьешься, если будешь обвинять его в воровстве. Разве что он узнает о пропаже твоего вереска.

— Арчи, ты должен был доверить ведение переговоров мне, — сказала Беатрис. — Ты же знаешь, что американцы любят рассказывать истории не торопясь.

— Да пошел он к черту, не могу же я весь день его выслушивать, — кипятился герцог.

— А разве помогло, что мы его торопили, — возразила Беатрис.

Они ехали по неровной, изрытой колдобинами дороге, которая вела к охотничьему домику, как вдруг герцог крикнул:

— Стойте!

Иэну не пришлось спрашивать, в чем дело. К ним приближался какой-то доисторический автомобиль, за рулем которого сидел человек с угрюмым лицом и в шоферской кепке.

— Сазерленд! — взволнованно воскликнул герцог. — Это водитель Фрезера. Может, он что-нибудь знает.

Иэн остановил машину. Герцог вышел и зашагал по дороге к тому месту, где водитель остановил свою древнюю колымагу, чтобы уступить им дорогу.

— Доброе утро, Сазерленд! — сказал герцог.

— Доброе утро, ваша светлость, — мрачно ответил Сазерленд.

— Хочу кое о чем тебя спросить, — произнес герцог таким тоном, как будто собирался раскрыть государственную тайну.

— Да, ваша светлость.

Герцог оглянулся через плечо, словно боялся, что его подслушивают.

— Брал ли мистер Струтер машину вчера между четырьмя и шестью часами пополудни?

Сазерленд почесал подбородок.

— Между четырьмя и шестью? — задумчиво повторил он. — В последнее время у меня очень плохо с памятью, ваша светлость.

Герцог понял, что это была просьба, и, порывшись в нескольких карманах своего твидового пиджака, извлек из нагрудного кармана потрепанную банкноту в десять шиллингов, аккуратно держа ее двумя пальцами. В глазах Сазерленда внезапно появился проблеск ума.

— Нет, ваша светлость. Мистер Струтер никуда не ездил в машине. Они со старым Дональдом стреляли по мишени на холме. Дональд говорит, что никто не стреляет из ружья хуже Струтера.

— Это было точно в шесть часов или позже? — настаивал герцог; в его голосе сквозило отчаяние.

— Да, ваша светлость, около семи часов он возвращался к своему дому, я видел его собственными глазами. Этот его странный килт ни с чем не перепутаешь — на настоящий вообще не похож.

— Спасибо, Сазерленд. Это все, что я хотел узнать, — сказал герцог. На мгновение он задумался, затем убрал десятишиллинговую банкноту в нагрудный карман. — Все, что я хотел узнать, — повторил он и отвернулся, абсолютно не обращая внимания на разочарованное выражение лица Сазерленда.

Когда он вернулся в машину, у Беатрис и Иэна не было необходимости его расспрашивать. Достаточно было посмотреть на печально отвисшие светлые усы герцога. Просто абсурдно жалеть его, подумала Беатрис. И все же ее не оставляла надежда на то, что голубой вереск найдется.

Различные увлечения герцога — а за те годы, что Беатрис знала его, их было много — остальным людям казались чрезвычайно скучными и по тем или иным причинам утомительными. И все же Беатрис знала — это из-за того, что в жизни герцога нет абсолютно никаких привязанностей. Он увлекался самыми необычными вещами, и пока интерес сохранялся, он вкладывал в них всю свою душу.

Когда Беатрис познакомилась с ним, герцог был еще молод, но уже и тогда он казался ей каким-то жалким. Вот почему, хотя в душе она немного и презирала Арчи, инстинктивно испытывала к нему материнские чувства и старалась защищать от последствий его же собственных увлечений.

Отец Арчи был деспотом во времена, когда герцоги обладали властью и авторитетом, отчего на них смотрели одновременно с благоговейным страхом и уважением. Тем не менее он исполнял свои обязанности в столь суровой манере, что даже те, кто получал от него подарки, принимали их с неохотой.

Его жена, мать Арчи, была красавицей и полной дурой. Ей нравилось быть герцогиней, и единственной вещью в жизни, которую она любила, было се красивое личико. Она порхала по жизни как бабочка.

У нее было все, что она хотела, — лесть, поклонение, успех в обществе и внимание молодых людей. Много времени она проводила в Лондоне, в Аркрэ-Хаус, где, стоя на верху длинной мраморной лестницы, встречала и провожала сотни именитых гостей.

Фотографировалась она всегда исключительно в вечернем платье, тиаре и бриллиантовом колье. Саржан написал ее портрет в этих же драгоценностях, а в газетах во время каждого открытия сессии парламента или когда герцогиня посещала королевский двор, появлялось их подробное описание. Дети ее не интересовали, и, произведя на свет наследника, она отказалась снова стать матерью. Иногда она даже забывала о существовании своего единственного сына.

Его портрет тоже писал Саржан, и эта картина висела в галерее рядом с портретами предков. В детстве об Арчи заботились няньки; а когда он учился в Итоне и приезжал домой на каникулы, за ним присматривал домашний учитель.

Он всегда производил впечатление одинокого человека, даже в самой веселой и шумной компании. И, как у многих одиноких людей, у него была дурная привычка появляться в самый неподходящий момент и снова исчезать, прежде чем его присутствие кто-либо обнаружит.

Приезжая в Лондон, герцог заглядывал к Беатрис.

— Арчи, почему ты не сообщил мне о своем приезде? — спрашивала она, если тот заходил в ее квартиру на Гровнэр-сквер в неподходящее время, когда у нее было собрание комитета или женский ужин.

— Не хочу вам надоедать, — обычно извинялся герцог. — Просто зашел узнать, все ли у вас в порядке.

— Сегодня вечером я приглашена на ужин, — отвечала Беатрис. — Как насчет завтра? Поужинаешь со мной, Арчи? Я пригласила нескольких человек, которые тебе наверняка понравятся.

— Не уверен, — говорил герцог. — Сообщу позже.

Со временем Беатрис поняла, что это его способ отказываться от приглашения, потому что всегда ей приходило послание: «Герцог Аркрэ сожалеет…»

Беатрис не имела представления о том, чем Арчи занимался в Лондоне или кто его друзья. Она знала, что он посещал свой клуб, иногда она встречала людей, которые видели его в самых неожиданных местах, таких как парк Баттерси или Британский музей. В любом случае его действия были такими же загадочными, как и его прибытие, и иногда утром она звонила в Аркрэ-Хаус, и ей сообщали, что герцог отбыл обратно в Шотландию.

— Пора тебе жениться, Арчи, — однажды сказала ему Беатрис.

— Увы, никого нет на примете, — ответил он.

— Это исправимо, — возразила Беатрис.

Все женщины обожают устраивать чужую личную жизнь, и Беатрис не была исключением.

Но герцог лишь отрицательно покачал головой.

— Даже не знаю, о чем говорить с женщинами, — заявил он. — Да и вообще, я слишком занят. Осушаю болота вокруг поместья.

Беатрис с трудом подавила смешок:

— Будет лучше, если за тобой будет присматривать герцогиня. К тому же, Арчи, тебе ведь нужен наследник.

— К чему такая спешка? — выпалил герцог. — Признаюсь, дети меня не особенно-то интересуют.

Когда он приезжал в Лондон, Беатрис старалась представить его некоторым привлекательным девушкам, но Арчи лишь бессмысленно смотрел на них своими голубыми, водянистыми глазами и, к величайшему удивлению Беатрис, бывал к ним чрезвычайно критичен.

— И это, по-твоему, красавица? Интересно, что ты в ней нашла? — отозвался он об одной из девушек. — Слишком длинный нос. Слишком короткие ноги.

— Но, Арчи, она ведь так хороша собой! Из очень хорошей семьи, — настаивала Беатрис.

— Она будет плохо смотреться в тиаре, — ответил герцог.

Беатрис, вспомнив портреты последней герцогини, внезапно осознала, что Арчи сравнивал всех девушек со своей матерью. Это красивое, но глупое лицо стало для него эталоном внешности будущей избранницы.

Беатрис с ужасом поняла, что сейчас мало кто из девушек может тягаться с величественной красотой матери Арчи. В ее времена красивые женщины были высокими пышнотелыми блондинками с тонкой талией и большим бюстом, подобно обнаженным красавицам с картин Рубенса.

Ни одна из девушек не смогла бы носить тиару с величавой грацией Гвендолен, герцогини Аркрэ, ни у кого не было шеи по-лебединому длинной для знаменитого фамильного колье, и уж никто не мог похвастаться пышной грудью, способной поддерживать многочисленные нитки жемчуга.

Беатрис была достаточно умна, чтобы осознать свое поражение; она перестала знакомить герцога с девушками и из чувства жалости выслушивала его бесконечные рассказы об осушении болот вокруг его замка. Арчи всегда напоминал ей спаниеля, которого оставили на холоде, отчего ей всегда хотелось заботиться о нем и опекать больше, чем собственного сына.

Они возвращались из Бенюра в молчании. Хотя герцог и надеялся найти голубой вереск у Дугласа Струтера, Беатрис сразу же решила, что, каким бы заядлым садоводом ни был его отец, вряд ли этот американец пошел бы на кражу драгоценного растения у Аркрэ. Как только она его увидела, то сразу же поняла, что это за тип.

Дуглас Струтер был из той породы американцев, кому во что бы то ни стало хотелось сократить дистанцию в социальном положении между собой и представителями высшего света. Он арендовал охотничьи угодья, потому что считал, что так надо. Интересовался он исключительно собой и стремился показать своим друзьям, что он заядлый охотник. Воровство явно не входило в его намерения.

Струтер разозлился, подумав, что герцог выставляет его дураком. Но когда, успокоившись, он еще раз обдумал ситуацию, то решил забыть свои оскорбленные чувства и подружиться с ними. Ему нравилось рассказывать своим друзьям, впервые приехавшим в Бенюр, о «своем друге, герцоге Аркрэ». Нет ничего страшного в том, что американца временно обидели, решила Беатрис. Но вереск все равно не найден, и теперь надо подумать, где же его искать.

Иэн оставил все мысли об этой пропаже. Он размышлял об утреннем споре с Мойдой и даже пожалел, что не привел несколько весьма убедительных доводов. Забавно, когда Мойда спорила, ее глаза, казалось, становились все больше и больше, а золотые крапинки в них — все заметнее. Иэну понравилось спорить с ней о международном положении, но нельзя было сказать, что он одержал победу.

Мойда оказалась достойным противником. С трудом верилось, что в ее темноволосой головке может скрываться столько знаний. Из своего опыта Иэн знал, что красивые женщины обычно глупы, а умные почти все страхолюдины. Глядя на Мойду, нельзя было не восхищаться ее внешностью, но для того, кто разговаривал с ней, красота девушки отступала на второй план, уступая место уму и проницательности.

Интересно, подумал Иэн, какова она, когда влюблена? Мягкая, нежная и привязчивая? Или, наоборот, властная и взбалмошная? Внезапно ему захотелось увидеть ее глаза, темные и полные страстной истомы, и приоткрытые в ожидании поцелуя губы.

Вздрогнув, он поднялся с места. Они вернулись в Скейг; бог знает, куда могли увести его мысли.

Войдя в холл и снимая с себя меха, Беатрис поначалу не вслушивалась в болтовню Кэти; она собиралась сделать Мойде какое-нибудь язвительное замечание за то, что та позволяла детям бегать по дому, как будто он их собственный.

Беатрис вспомнила, что так и не поговорила со сквоттерами, и проблемы герцога отошли на второй план. Затем, услышав, как Кэти рассказывает о том, что видел Хэмиш, а Мойда пытается уговорить Хэмиша рассказать о том, что тот знает, Беатрис волей-неволей начала принимать участие в происходящем.

Ей всегда требовалось сунуть свой нос в любое дело, каково бы оно ни было. Она играла исключительно главные роли, даже если драма не стоила и выеденного яйца. Жизнь Беатрис рассматривала как спектакль, в котором она монополизировала центральное место, не обращая внимания на остальных. Этому способствовала ее железная воля, властный характер и поразительное жизнелюбие.

В большинстве случаев людям было либо слишком трудно, либо слишком утомительно противостоять Беатрис. Те, кто считали ее невыносимой, просто исчезали из ее жизни и игнорировали ее; она же просто-напросто не задумывалась об их существовании.

Несмотря на ее утонченную, женственную внешность, Беатрис следовало родиться мужчиной. Из нее получился бы проницательный, успешный бизнесмен. Она хотела командовать и держать все под контролем, но, будучи женщиной, старалась наилучшим образом использовать имеющуюся у нее власть.

Ведя Хэмиша за руку в библиотеку, Беатрис была само очарование. Она была в центре внимания. Ей удалось побороть враждебность Хэмиша. Все остальные покорно, как овцы, следовали за ней.

Она села на диван и, пока остальные собирались в комнату, завладела вниманием мальчика.

— Послушай меня, Хэмиш, — начала Беатрис, — чего бы тебе хотелось больше всего на свете?

— Ружье, — быстро ответил Хэмиш.

— Не знаю, смогу ли достать для тебя настоящее, — ответила Беатрис, — но думаю, что найду двуствольное ружье, стреляющее пробками и деревяшками. Оно будет стрелять на большое расстояние и выглядеть точь-в-точь как настоящее. Хочешь такое?

— Зря она старается подкупить его, — сурово сказала Мойда Иэну.

Она произнесла это тихо, но все присутствующие услышали ее слова. Потому что говорила Мойда с чувством, и Иэн, повернувшись к ней с улыбкой, подумал, как она красива, когда глаза ее горят, а на щеках выступил румянец. Беатрис же, казалось, не замечала никого, кроме Хэмиша.

— Кто-нибудь будет знать, что оно не настоящее? — спросил Хэмиш.

— Никто, кроме тебя, — заверила его Беатрис.

— Тогда я согласен, — с серьезным видом ответил мальчик и после короткой паузы добавил: — Пожалуйста…

— Сегодня же закажем его по телефону. Послезавтра ты его получишь. Но, если я подарю тебе ружье, ты сделаешь кое-что для меня?

Хэмиш ответил не сразу. Он был достаточно сообразителен, чтобы понять — это сделка.

— Д… Да, — наконец произнес он с явной неохотой.

— Тогда расскажи мне про девочку, которая подходила к прилавку за белым вереском. Расскажи все, что сможешь вспомнить. Давай начнем с самого начала. Это было вчера днем, так ведь?

Хэмиш утвердительно кивнул.

— Кто еще там был?

— Кэти. А тетя Мойда показывала людям замок.

— Людям? Тем, у которых была маленькая девочка с горшочком вереска?

— Да, но она не пошла в замок. Она сказала, что устала, и ее мама разрешила ей поиграть на улице, пока они не вернутся с экскурсии.

— Теперь я вспомнила, — воскликнула Кэти, — потому что она дала мне шесть пенсов за девочку, а потом заставила вернуть обратно, потому что девочка не пошла в замок.

— А что было потом? — спросила Беатрис.

— Девочка стояла на улице, — ответил Хэмиш, — она смотрела на меня и улыбалась. Но я не стал улыбаться в ответ.

— Почему же? — удивилась Беатрис.

— Потому что она девчонка, — объяснил Хэмиш.

— Понятно! — серьезно произнесла Беатрис. — У нее было что-нибудь в руках?

— Нет, — ответил Хэмиш, — но потом она залезла в машину.

— И еще долго не могла открыть дверь, — презрительно сказала Кэти. — Она была больше меня, но у нее долго не получалось. А вот я умею открывать дверь в машине, правда, тетя Мойда?

— Конечно, дорогая, — ответила Мойда.

— Она открыла дверь, — сказала Беатрис. — А что она сделала потом?

— Вернулась к прилавку с горшочком вереска в руках и леденцом на палочке, — сообщил Хэмиш. — Она сосала леденец, чтобы и мне захотелось.

— Ты разговаривал с ней? — спросила Беатрис.

Хэмиш покачал головой.

— Леденец был красный, — вмешалась Кэти, — она отдала бы его тебе, если бы ты с ней заговорил.

Хэмиш ничего не ответил. Он разглядывал оленьи рога над каменной полкой, и Беатрис заметила, что он считает на них отростки. Ага, значит, внимание мальчонки рассеялось, и она поспешила сказать:

— Кроме ружья, я закажу для тебя красных леденцов, но ты еще не закончил свою историю, Хэмиш. Девочка стояла возле твоего прилавка с горшочком вереска и леденцом.

— Да, до тех пор, пока не вышла ее мама, — со скучающим видом произнес Хэмиш. — С ней была еще одна тетя и какой-то дядя. Они купили яблок, а та тетя спросила: «Хочешь купить белого вереска, Берта? Было бы замечательно увезти его домой в…» — Хэмиш замешкался. — Я не помню куда.

— Подумай, — умоляюще сказал герцог.

Пока Беатрис вытягивала из мальчика детали этой истории, он стоял спиной к камину, дергая себя за усы и не сводя глаз с Хэмиша.

— Не помню, — упрямо повторил Хэмиш.

— Зато я помню, — сказала Кэти. — Она сказала «в Глазго».

— Нет, — сердито возразил Хэмиш, недовольный вмешательством сестры.

— А я говорю да, — настаивала Кэти. — Она сказала «Глазго», и когда дядя заплатил за яблоки, он сказал ей: «Пора ехать, до Инвернесса почти сто миль. По дороге ты начнешь жаловаться». Я подумала, что это смешно, потому что она сказала, что едет в Глазго.

— Я не слышал, чтобы она такое говорила, — заупрямился Хэмиш.

— Ничего страшного, — сказала Беатрис. — А что там они говорили о вереске?

— Девчонка захныкала: «Мама, хочу вереска. Хочу белого вереска». Мама ей ответила: «Хватит с тебя вереска. У тебя же его целый горшочек. Этого достаточно». А та сказала: «Он не белый. Мне нужен белый вереск, потому что он приносит счастье». Но мама не разрешила ей больше покупать вереск, а вот другая тетя купила, и затем они уехали.

Хэмиш глубоко вздохнул, как будто он очень устал после своего рассказа.

— Вот и все, — сказал он. — Так я получу ружье?

— Непременно, — ответила Беатрис.

— Ты смотрел на тот вереск? — поинтересовался герцог. — Ты его видел? Какого он был цвета?

— Это был просто вереск в горшочке, — решительно ответил Хэмиш.

— Он не был белым, — сказала Кэти, горя желанием помочь.

— Голубой? — осведомился герцог.

Все ждали ответа Хэмиша.

— Может быть, — неуверенно ответил мальчик.

Герцог громко простонал.

— Это следует выяснить, — сказал он. — Инвернесс и Глазго — большие города. Не зная имен, это все равно что искать иголку в стоге сена.

— Я знаю их имена, — тихо сказала Мойда.

Беатрис резко повернулась и впервые посмотрела на нее:

— Так почему же вы молчите?

— У меня еще не было возможности что-либо сказать, — ответила Мойда. В ее словах не было ничего грубого. Она лишь констатировала факт.

— Скажите нам, — начал умолять ее герцог.

— Я хорошо помню этих людей, — сказала Мойда. — Вчера после обеда это была вторая группа. С утра наплыв посетителей был невелик, что удивительно, потому что обычно их бывает гораздо больше. Поэтому я обрадовалась этим людям и была к ним более внимательна, чем обычно. Там была женщина, возрастом около тридцати лет — мать той девочки, и ее сестра, немного постарше. Думаю, машину вел муж сестры. Мне почему-то показалось, что мать с дочерью гостили у этих мужчины и женщины — они были приезжими, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, продолжайте, — сказал Иэн.

— Вы же знаете, как трудно вспомнить все, что было сказано, если не стараешься запоминать, — объяснила Мойда, — но если связать вместе мои воспоминания и то, что рассказал Хэмиш, то, думаю, мать с дочерью живут в Глазго, а ее сестра с мужем — в Инвернессе или где-то в его окрестностях.

— А как их зовут? — осведомилась Беатрис.

— Фамилия второй женщины и ее мужа — Стюарт, — ответила Мойда. — Я это узнала, потому что она сказала мне: «Мы должны снова приехать в какой-нибудь другой день, потому что мистер Стюарт хочет пофотографировать. Сегодня такой солнечный день, а мы, к сожалению, забыли фотоаппарат». Затем мистер Стюарт добавил: «Мы обязательно приедем снова, и я вас сфотографирую, мисс!» Я поблагодарила его, хотя заметила, что эти слова вызвали недовольство у жены, и она поторопила его к выходу. Думаю, из этого можно сделать вывод, что именно они живут в Инвернессе.

— Да, конечно, — согласился Иэн, — они бы не смогли вскоре снова приехать сюда на день, если бы жили в Глазго. Мистер и миссис Стюарт из Инвернесса! Что ж, это уже хоть какая-то зацепка.

— Но их же тысячи! — сказала Беатрис.

— Сотни, — поправил Иэн. — Нам нужна телефонная книга.

— Да, да, точно, — согласилась Беатрис. — Мисс Мюррей и мисс Уотсон смогут позвонить из деревни.

— То есть обзвонить всех и спросить, не они ли те самые мистер и миссис Стюарт, которые посещали замок Скейг?

— Именно. Я прикажу им немедленно приступить к делу. Позвони в колокольчик, Иэн.

— А про мое ружье они спросят? — поинтересовался Хэмиш.

— Обязательно, — заверила его Беатрис. — Я об этом помню. В первую очередь они позвонят по этому вопросу, а уже потом будут выяснять насчет Стюартов. На это уйдет время, ведь им придется отправиться в деревню. В самом деле, Иэн, я бы убила деда Дункана за то, что не поставил здесь телефон.

— Ты же прекрасно знаешь, его приводила в ужас одна только мысль обо всех этих современных устройствах.

— Они очень полезны, — заметил герцог, — особенно в подобных ситуациях.

— Которые, слава богу, случаются нечасто, — ответил Иэн.

— Очень на это надеюсь. Вот верну голубой вереск и спрячу его под замок, — пробормотал герцог.

— Тебе следовало сразу так поступить, — строго произнес Иэн, — и не забудь, что если его найдешь, то это будет исключительно благодаря мисс Макдональд и Хэмишу.

— Исключительно Хэмишу, — поправила Мойда. — Я и понятия не имела о том, что в руках у девочки был горшочек с вереском. Боюсь, что я не такая наблюдательная, как мне казалось.

— Таких людей мало, — с улыбкой сказал Иэн.

— Почему никто не отвечает на звонок колокольчика? — спросила Беатрис, поднимаясь на ноги.

— Может, он не работает? — решил Иэн.

— Я сама пойду искать секретарей, — сказала Беатрис. — Уже, наверное, подошло время ленча.

С этими словами она взглянула на Мойду, и та поняла, что в ее присутствии больше не нуждаются.

— Пойдем, Хэмиш! Пойдем, Кэти! — сказала она.

— Не уходите, — внезапно попросил герцог. — Может, еще что-нибудь вспомните.

— Мне нужно покормить детей, — ответила Мойда. — Если мы что-то вспомним, то сразу же вам сообщим.

— Премного благодарен, — сказал герцог.

Они направились к открытой двери, и в этот момент вошла Линетт. Мойда отошла в сторону, чтобы дать ей пройти. Бросившись к Иэну, Линетт чуть было не сбила Мойду с ног.

— Мне никто не сказал, что вы вернулись, — сказала она. — Думаю, это невежливо. Я все утро была здесь одна.

— Мама сказала, что ты еще спала, когда мы уезжали, — ответил Иэн. — Мы постарались вернуться как можно быстрее.

— До свидания, лэрд! — Это Кэти махала ему рукой, стоя возле двери. Иэн помахал ей в ответ:

— До свидания, Кэти!

— Эти сквоттеры заняли целый этаж? — поинтересовалась Линетт; в ее голосе слышалась колкость.

— Мисс Макдональд и дети очень помогли в поисках голубого вереска Арчи, — объяснил Иэн.

— Она умница, — сказал герцог. — Нельзя терять время, надо найти этих людей. Вереск должен сегодня зацвести.

— Вы хотите сказать, что мисс Макдональд знает, кто украл вереск? — поинтересовалась Линетт.

— Это люди, которые, вероятно, путешествовали по здешним местам, — объяснил Иэн. — Они посещали замок Аркрэ, заходили в комнаты, которые открыты для посетителей, затем в сад, и украли вереск из теплицы.

— Нарушение границ частной собственности, — сказал герцог. — Просто возмутительно! Никакого уважения к частной жизни. Чужаки суют нос в каждый угол. Скоро даже ванну нельзя будет принять в тишине и спокойствии.

— Вы знаете, кто это сделал, поэтому можете вернуть вереск обратно и обвинить их в воровстве? — спросила Линетт.

— Вначале их нужно найти, — напомнил Иэн.

— Да, конечно, но вы же знаете их фамилию.

— Стюарт. Они из Инвернесса. Но там наверняка множество Стюартов. Это очень распространенная фамилия.

— Понятно. Так у вас нет точного адреса?

— К сожалению, нет, — ответил Иэн.

Он заметил, что Линетт задавала глупые вопросы. Но она так мило выглядела, синий костюм красиво оттенял ее светлую кожу, и он почувствовал — не важно, что она говорит, ведь ее глаза блестят, а губы так и манят к себе.

— Она просто умница, — повторил герцог.

На мгновение Иэн подумал, что его слова относятся к Линетт, но затем понял — герцог все еще говорит о Мойде. Он снова вспомнил их спор на берегу реки этим утром и улыбнулся своим воспоминаниям.

Да Мойда, несомненно, умна, но вместе с тем так не права во многих вопросах. Иэн надеялся, что сможет убедить ее в правоте своей точки зрения.