Гони из сердца месть

Глава шестнадцатая Тени ушедших

Элен наклонилась над деревянным ящиком, из которого выглядывали зеленые тонкие побеги с тремя листиками. Глядя на них, ей всегда хотелось улыбаться. Еще один сорт винограда, и, как уверял ее селекционер, ему не будет равных.

— Что ж, посмотрим, — тихо сказала Элен невидимому собеседнику.

Она потрогала боковой листик, он был твердым, полным жизни.

Как правильно я поступила, похвалила себя Элен. Она заплатила ученому пока только тридцать процентов от обещанного. За каждый листик по десять, смеялась она, предлагая такой вариант оплаты. За каждый следующий она станет доплачивать по десять.

Он согласился. А куда ему деваться? Он знал то, на что и делала ставку Элен Гарнье: она сумеет зарегистрировать этот сорт без помех, чего не удастся сделать ему, поскольку его имя не имеет громкой славы.

Элен прошлась в дальний конец питомника, приоткрыла форточку, впуская легкий ветерок. Она почувствовала горьковатый аромат. Это наверняка хризантемы. Желтые хризантемы. Любимые цветы Поля.

Какая-то горечь появилась и во рту. Да, пожалуй, только от этого человека она не сумела добиться того, чего хотела. Он оказался сильнее, причем своей очевидной слабостью.

Элен вспомнила последний разговор, произошедший незадолго до смерти Поля.

— О чем ты говоришь, моя дорогая и единственная племянница? — насмешливо спросил он. — Ты ведь знаешь, я не тебе оставлю этот виноградник. — Тонкое, гладко выбритое лицо было совершенно спокойно.

— Ты еще можешь передумать, дядя. — Элен интонацией выделила последнее слово. — Ты ведь не собираешься покинуть нас прямо сейчас?

Элен вспомнила странное чувство, возникшее у нее тогда. Может быть, его даже стоит назвать недоумением. Она привыкла получать все, что хотела, добивалась всего, чего хотела, заставляла других расставаться с чем угодно, потому что она так хотела.

Так было всегда. В детстве, когда она росла в семье старшей сестрой, девочкой, которую ожидало сказочное будущее. Какая милая, какая умная, какая сообразительная. Ах-ах, вундеркинд! — умилялись подруги матери, когда Элен читала в три года так, как другие дети в шесть. И она оправдала надежды взрослых. Впрочем, понимала теперь Элен, дети как обезьянки, они всегда знают, чего хотят от них взрослые. И они готовы сделать это в ответ на дары, которыми взрослые готовы их осыпать за то, что они, взрослые, оказались провидцами. Понимала Элен и другое: стать вундеркиндом проще простого. Взрослые давно забыли все, что знали в детстве, поэтому они удивляются каждой новости, которую слышат от растущих детей.

В пятнадцать лет Элен поступила в Сорбонну, а в двадцать пять стала профессором химии и… обнаружила то, что потрясло ее до глубины души. Она стала… такой же, как все. Больше никто не умилялся ее неординарности — какая разница, сколько лет профессору химии? Двадцать пять или тридцать пять? Все, спектакль окончен, вундеркинд, уходи со сцены!

Вот тогда Элен огляделась и ее охватило странное чувство. Чувство протеста. Она снова должна стать непохожей на других. Но как? Что теперь она должна сделать? Что способно выделить ее из толпы, из новой для нее «взрослой» среды?

Деньги, быстро догадалась Элен и со свойственной ей настойчивостью и изобретательностью начала их делать.

Она отняла у отца виноградник, не самый лучший, но вполне способный принести доход. Отец не сопротивлялся, он утомился от дел и хотел отойти от них. Они с матерью теперь много ездили по свету, наверстывая упущенное.

— Я хочу наконец увидеть землю, с которой мне придется скоро уйти, — говорил он веселым голосом. — Проверить, на самом ли деле меня родили в лучшем на свете уголке Земли.

Но просто делать деньги — ординарный вариант, быстро поняла Элен. Она должна соединить деньги с именем, обрести свой, особенный, статус.

Вино от Элен Гарнье! Вино от известного в прошлом вундеркинда, нынешнего профессора химии должно стать предметом вожделения и страстного поклонения.

Вот тогда та малость вина, которую способен давать доставшийся ей виноградник, могла стать раритетом, а цена бутылки взлететь на небывалую высоту.

Поль, который с детства танцевал на сцене и познал, что такое настоящий труд — балетному танцору, даже самому изобретательному и одаренному от природы, не уйти от каждодневного труда до седьмого пота, — не любил, когда одни люди морочат голову другим.

— Зачем тебе мой виноградник? — спрашивал он Элен в сотый раз. — Ты умеешь делать деньги из воздуха.

— Но с твоим виноградником я сделаю их несоизмеримо больше.

— Боюсь, тогда не останется даже самого воздуха, — смеялся он. — Нет, дорогая моя Элен. Не жди. Мой виноградник получит Гай. Кстати, зачем ты повторила дизайн его этикетки? На его месте я бы…

— Ты ничего не смог бы сделать на его месте. Я ничего не нарушила. — В глазах Элен светилось удовольствие.

— Но ты поступила… — Поль умолк, пытаясь найти более яркое сравнение. — Ты поступила как ракушка, которая цепляется к кораблю и плывет на его днище в другие моря.

— Прекрасное сравнение, Поль. Но тебе не кажется, что и твой любимый Гай — такая же ракушка? Наши этикетки отличаются буквой, которая стоит перед именем Гарнье… Таким образом, мы делаем друг другу рекламу. Нас на рынке благодаря этому больше, разве не понятно?

— Понятно, особенно если учесть долю Гая на винном рынке. Потом, насколько я тебя знаю, ты никогда ничего не делаешь просто так. Случайность, порыв — не твоя стихия, Элен. Я чувствую потенциальную опасность для Гая…

Элен захлопнула форточку, запах хризантем исчез. Снова пахло только влажной землей и — очень тонко — травой.

Что ж, Поль, как всякий артист, был чутким человеком и, работая с такими же чуткими людьми, как сам, предвидел возможную интригу везде, где только можно ее почувствовать.

Ты прав, дядя, думала Элен, расхаживая по питомнику, в котором взращивала новые сорта виноградной лозы. Ты сам не знал, насколько ты прав.

Кстати, Элен, повторяя этикетку брата, даже сама не предполагала, каким образом ею воспользуется.

Теперь это случилось.

Но, избавившись от горьковатого запаха хризантем, Элен, оказывается, не избавилась от воспоминаний. Слова Поля звучали в ушах. Слова, которые в общем-то не должны были ее трогать. Однако почему-то трогали.

— Твой брат получит виноградник хотя бы потому, что у него есть наследник.

— Ты думаешь, у меня не будет наследника?

— Думаю, не будет. Наследницы — тоже. В нашем роду природа на ком-то отдыхает. Представь мысленно древо нашего рода, и ты ясно увидишь сухие ветки.

— Одну я вижу вполне отчетливо. Она передо мной! — неожиданно для себя вскипела Элен.

— Верно, — спокойно отозвался Поль. — Я вижу и другие — брата моего деда, сестры его матери…

— Нет смысла продолжать этот разговор, — перебила Элен. — Ты понимаешь, что, если твой виноградник попадет мне в руки, он озолотит меня…

— Озолотит тебя? — Поль вскинул брови. — Да ты и так купаешься в золоте. Этот замок, в котором ты поселилась, твой. Ты получила его от отца.

— Но теперь я живу во Франции. Было бы смешно отписывать дом брату. Начнем с того, что содержать дом в таком месте, как Версаль, требует денег. Больших. С годами их понадобится еще больше. Гай просто расстался бы с ним, продал чужим людям, и семейного дома Гарнье больше не было бы.

— Понятно. Стало быть, ты берешь на себя роль единственной хранительницы родового гнезда.

— Если угодно. — Элен поджала губы, ее водянистые чуть навыкате глаза прищурились. — Кто виноват, что брат не захотел жениться на деньгах?

— А ему предлагали?

Элен фыркнула.

— Ему предложишь!

— Вот за это я люблю Гая. Он любит эту женщину уже столько лет… Подобное нечасто встретишь.

— Ну и что дальше? Он женат на курице. Я просто не понимаю — получить замечательное образование и закинуть диплом в посудомоечную машину!

— Но она тоже любит его. А если бы Рамона не держала на себе дом с самого начала, разве Гай смог бы заниматься бизнесом? Особенно с теми крохами, которые достались ему изначально?

— Ох, не смеши меня. Ты эту жалкую торговлю вином называешь бизнесом?

— Что же ты называешь бизнесом?

— Я? Нечто иное. Настоящий бизнес — это когда ты вкладываешь деньги, которые пахнут виноградом, а они возвращаются к тебе уже с другим запахом…

— Но мрамор не пахнет, — насмешливо заметил Поль. — Послушай, ты никогда не задумывалась о том, чтобы заняться похоронным бизнесом?

— Ты хотел меня задеть? — Элен захохотала, ее необъятная грудь, прикрытая на сей раз зеленым шелком, заколыхалась. Элен обожала накидки, ротонды, пончо, ими у нее забита половина гардеробной. Вторая половина — шляпами. — Не удастся. Я собираюсь открыть гранитную мастерскую. У меня есть даже скульптор с именем.

— Правда? — В глазах Поля зажглось любопытство. — Кто же он?

— Роже Гийом.

— Неужели он согласился? — Поль уставился на Элен с искренним изумлением.

— Он еще не знает о своем счастье, — она усмехнулась, — но обязательно согласится. Я предложу ему условия, от которых он не сможет отказаться. — Она ухмыльнулась, ее ярко накрашенные губы надулись. — Я обеспечу ему неделю без сна, и он пойдет на все, что бы я ни предложила.

— Его станут терзать кладбищенские видения?

— Нет, явь.

Элен раздвинула губы в улыбке, и Поль увидел зуб с щербинкой, который она до сих пор почему-то не заменила.

— Кстати, а почему ты не исправишь себе зуб? — спросил он.

— Я храню его как память. — Элен улыбнулась еще шире.

— Память о чем?

— О первой победе. Мой враг, который остался побитым, не просто починил собственный зуб, он заменил его на искусственный. Поэтому, когда я настраиваюсь на победу, я подхожу к зеркалу и сама себе улыбаюсь. Я вижу символ новой победы. Я фетишист, ты ведь знаешь, дядя. Так вот, ты меня отвлек. Роже не будут мерещиться кладбищенские видения. То будут видения совершенно иного рода.

— Какие же?

— Сцены любви! — Элен запрокинула голову и захохотала. — Причем натуральные. Он, знаешь ли, скоро женится на мне.

— О Господи! — охнул Поль. — Ты ему уже предложила?

— Обычно мужчина предлагает женщине руку и сердце, дядюшка… Но не тебе об этом знать.

— Ты хотела меня задеть? — с любопытством поинтересовался Поль.

— Нет, Боже упаси! Уточнить, только и всего.

— Что ж, если он станет ваять надгробия, я готов стать первым клиентом. Он настоящий художник.

— Запишу на очередь. — С совершенно спокойным лицом Элен подошла к столу, открыла тетрадь и записала имя Поля под номером один. — Тебя как изобразить?

— Как подскажут ваши теплые сердца. Только не надо в клоунском наряде, как танцовщика Нижинского на кладбище Монмартра. Думаю, ему это изваяние не нравится.

— Не понравилось бы, — поправила его Элен.

— Я настаиваю на таком варианте: ему не нравится.

— Он тебе… дал знать?

— Да, когда я относил ему цветы два дня назад. Желтые хризантемы.

— Что ж, ты тоже когда-то танцевал на сцене…

— То были лучшие дни моей жизни, — согласился Поль.

Элен оборвала воспоминания и вернулась в дом.

Ее знобило, она накинула на плечи голубой плед, который свисал с ручки кресла. Она понимала, ее озноб не от холода, не от простуды, он совершенно иного свойства. Ей внезапно показалось, что Поль с того света видит ее сейчас, знает, что она затеяла.

Элен подошла к окну, кутаясь в плед, пытаясь отделаться от воспоминаний о том разговоре с Полем. При всей своей легкости и артистизме натуры, Поль был упрям до крайности и неумолим. Он жил так, как хотел. И умер тоже так, как хотел. Как умирают многие служители танца. Не оставив после себя ни жены, ни детей.

Тени скользили по гостиной, принуждаемые закатным солнцем, которое стремительно покидало день, уступая время ночи. Элен казалось, что тени делают балетные па. Охваченная непонятным страхом, она включила свет — комната, залитая огнями хрустальной люстры, мгновенно переменилась, смущающие тени растаяли.

Элен отшвырнула плед, он осел на ручку кресла, а потом медленно сполз вниз по шелковой обивке, красной, как кровь, и голубой лужицей растекся по полу. Красная кровь и голубая. Элен усмехнулась. Ей больше нравится голубая. Потом Элен повернулась к двери, в которою тихо постучали. Она знала: там Роже.

— Ну как, ты рада? — спросил он, простирая к ней руки.

Элен прижалась к нему большим телом, сцепив мягкие пальцы у него на шее.

— Все так, как ты хотела? Видела газету?

Она разжала пальцы и провела руками по голове Роже, словно приглаживала волосы. Роже давно брился наголо, она никогда не видела его с шевелюрой.

— Конечно. Да. Пока все хорошо.

Элен кивала как китайский болванчик, а Роже смотрел на нее, с интересом наблюдая за ритмичными движениями головы. Он понимал, сейчас Элен сама не замечает, что делает. Значит, ее мысли заняты чем-то другим.

— О чем ты думала перед моим приходом?

— О… о тебе, — солгала она, не собираясь говорить правду.

— Ну хорошо. Мне остается только радоваться. — Роже огляделся. — А как насчет того, чтобы поесть? Я сегодня очень устал.

— Ох ты, мой молотобоец. — Смеясь, Элен погладила его по щеке. Длинные наманикюренные красные ноги царапнули кожу, на ней вспыхнул красный тонкий след. Она потерла его подушечкой указательного пальца. — Извини.

Роже кивнул бритой головой. Серебряная цепь на шее блеснула в свете люстры.

— А к чему такая иллюминация?

Мне стало страшно, едва не выпалила Элен правду, но вовремя спохватилась.

— Я хотела получше рассмотреть тебя. Я так по тебе соскучилась.

— Ммм… — промычал он, соглашаясь. Даже если это не так, а это наверняка не так, не важно, подумал Роже. — Так я поем сегодня у тебя или мы куда-нибудь съездим?

Элен ухватилась за его предложение, глаза ее снова заблестели.

— Как хорошо ты придумал! Ну конечно, мы поедем. Я хочу съесть бифштекс с кровью.

Роже вздрогнул и отвел глаза от обивки кресла. В свете хрустальной люстры она на самом деле была натурального цвета крови.

— Скоро должен произойти заключительный акт захватывающего спектакля, — говорила Элен, открывая косметичку.

— Он называется «Погребение брата»? — Роже усмехнулся. — Ты уже придумала надгробие?

— Нет, я закажу его, — в тон ему отозвалась она.

— Только за очень большие деньги. Кажется, это уже заказ номер два? Я ничего не перепутал?

— У тебя хорошая память. Но ты ленив, мой мальчик. Ты даже не приступил к исполнению первого заказа.

Роже засмеялся.

— Я не работаю в кредит. Официальный заказ на памятник Полю Гарнье не поступал.

— Потому что он не оставил мне денег на заказ. Он лишь высказал пожелание, чтобы ты изваял ему памятник. Вот я и стараюсь вернуть его деньги, чтобы осуществить его последнее желание.

— А благотворительностью ты, конечно, не занимаешься.

— Я подумаю об этом. Как только закончу нынешнее дело.

— Но тогда ты поставишь памятник Полю на деньги своего брата?

— Ты совершенно не прав. — Элен уже сидела перед зеркалом и водила по полным губам остроконечной помадой. — Я просто все события верну на один виток назад. Виноградник Поля мой брат вынужден будет продать мне, чтобы выкрутиться из истории, в которую попадет с текилой.

— В которую ты его вкрутила, — уточнил Роже. — Ты опасная женщина. — Он пристально оглядел ее с головы до ног. Такое щедрое тело… Обычно оно обещает щедрую, нежную душу.

— Нет, милый. В щедром теле щедрый ум!

— Однако!

— Посуди сам, разве я не умна? Я смогла убедить тебя, известного упрямца… помочь мне сплести интригу! — Она засмеялась. Потом, взглянув на лицо Роже и заметив совсем не то, что собиралась, поспешила добавить: — Прости, я иногда люблю пошутить, но, если серьезно, ты мне здорово помог со своей натурщицей.

Роже молча наблюдал за Элен. Сейчас она надевала свою «сто сорок седьмую накидку» — так он обычно подсмеивался над ее пристрастием к бесформенным нарядам.

— Ты мы едем? — Элен выпрямилась и, гордо вскинув голову, взглянула на Роже.