Флоренс потеряла сознание почти сразу, но даже в тяжелом забытьи она не переставала плакать и цепляться за меня, как за единственное спасение. Ее тело била крупная дрожь, лоб покрылся липкой испариной, а кожа пылала жаром.
— Не бросайте меня… только не бросайте… меня, — бормотала она мне в шею снова и снова, отчаянно, тяжело, содрогаясь от боли и лихорадки.
— Куда же я от тебя денусь, — слава Садже, что Флоренс не слышала моих слов. Я очень надеялся, что она их не слышала, потому что, видит богиня, я был не готов держать ответ за все те глупости и нежности, что перли из меня, как из фонтана, который я никак не мог заткнуть. Поискав взглядом канарейку, что кружилась возле дыры в потолке, я подозвал ее ближе. — Выведи нас отсюда.
Птичка чирикнула и опустилась мне под ноги, где уже взволнованно тер лапы енот. Сев ему на голову, канарейка указала крылом на боковой коридор и издала протяжную мелодичную трель. Енот побежал вперед, следуя указаниям, а у меня в мозгу точно выключатель щелкнул, когда я смотрел, как мой зверь послушно исполняет приказы другой души.
Как так получилось? Ведь енот никогда к себе близко никого не подпускал и в целом к двоедушникам относился пренебрежительно. Никогда не заводил дружбу с другим зверьем, вообще общения с чужаками избегал, а тут…
Сколько это длится? Может, енот уже давно проникся к канарейке теплым чувством, а я ничего не замечал? Или не хотел замечать?
Тряхнув головой, я зашагал следом за нашими проводниками. Благо, что в туннелях не было вырвиглазно темно — можно было без проблем ориентироваться в слабом свете местной плесени.
— Магистр… — девочка вздрогнула в моих руках.
— Я здесь.
— Поставьте меня, пожалуйста… Я сейчас…
Она прижала ладонь ко рту и зажмурилась, а я опустил ее на землю, где девчонку скрутил мощный приступ тошноты. Пришлось собрать ее волосы на затылке и поддержать, когда колени Флоренс не смогли больше удерживать ее вес.
— Кажется, я тут умру… — пробормотала она.
— Размечталась, — бросил я резко, а внутри все сжалось от страха, которого я раньше никогда не знал. Хотя, нет. Знал. И чувствовал себя так же, как в тот момент, когда на моих руках умирала Ан’яна.
Я не мог их сравнивать. Давняя, присыпанная пылью любовь к подруге детства, светлая, полная затаенных надежд и горечи от осознания, что выбрали не меня, ничем не походила на болезненное, колючее беспокойство, поселившееся в груди с исчезновением Флоренс. И оно стало только отчетливее теперь, когда Канарейка была под боком.
Вдруг не успеем выбраться? Вдруг яд в ее крови убьет девчонку раньше?
Я совершенно беспомощен, не могу облегчить ее боль!
— Держись за меня крепче, — подхватив Флоренс на руки, я поспешил за енотом и птицей, терпеливо дожидавшимся нас за изгибом коридора.
Минуты тянулись бесконечно долго, а дороге не было конца, и когда я уже отчаялся выбраться из этого безумного хитросплетения узких проходов и туннелей с низкими потолками, как впереди забрезжил тусклый свет.
Прижав палец к наушнику-капельке, я попытался связаться с капитаном:
— Бардо, ты меня слышишь?!
— Как сквозь толщу воды.
— Ты можешь отследить, где мы находимся?
Капитан несколько секунд переговаривался с кораблем, а потом ответил мне:
— «Цикута» вас видит, мы всего в десяти минутах лета.
— Заберите нас отсюда. Флоренс без сознания, пусть Герант подготовит капсулу регенерации. Я не смогу отбиться, если птицы навалятся стаей.
— Уже летим.
Прижимая Канарейку к груди, я шептал слова утешения, которых она уже не слышала:
— Мы скоро будем в безопасности. Ты только потерпи немного, Птица, скоро все закончится, я тебе обещаю.
Выход встретил нас светом и сухим воздухом, туннель выходил на свободное пространство, в сотне ярдов от первого ряда домов. Ветер бросил в лицо колкую пыль и песок, а над головой замелькали знакомые тени.
Выходить на открытое место — самоубийство. Так что я решил вернуться под защиту каменного свода и дождаться Бардо.
Прислонившись спиной к стене, я на секунду прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями, но все они крутились только вокруг спасения Флоренс. Только после того, как я буду уверен, что с Птицей все в порядке и яд уничтожен, я смогу мыслить трезво.
— Магистр…
— Тебе опять плохо? Отпустить?
— Нет, я просто… хотела убедиться, что вы еще здесь.
Девчонка прижалась ко мне изо всех сил и уткнулась носом в основание шеи.
— Я никуда бы не делся.
Канарейка глубоко вдохнула, тонкие пальцы прошлись по воротнику куртки, и от каждого такого прикосновения, наверняка неосознанного, меня прошибало током.
— Простите, я…
— Не говори ничего. Ты только зря тратишь силы.
— Вы потом можете снова ввести эти свои правила и запреты, — пробормотала Флоренс, — я обещаю слушаться. Обещаю не подходить к вам ближе, чем на два шага, честное слово, а сейчас просто обнимите меня, пожалуйста.
В горле встал противный, кислый комок.
Она будто проговаривала последнее желание перед смертью и слушать ее тихий голос было…
Невыносимо.
— Пожалуйста…
Почему-то я не мог отказать. Прижал плотнее к груди, погладил спутанные волосы, уткнулся носом в макушку. Вся эта ситуация выглядела настолько безвыходной, что я даже потерял дар речи — не мог выдавить из себя ни слова. Я тонул в черном море и никак не мог подняться к поверхности, чтобы глотнуть воздуха. И во всем этом хаосе и мраке только Флоренс оставалась крохотным огоньком надежды — но и он медленно гас, и моих рук было недостаточно, чтобы удержать этот свет.
— Лучше бы ты меня застрелила, — вдруг сказал я. — Ты могла бы стать свободной. Могла бы жить так, как того заслуживаешь.
Флоренс запрокинула голову, поймала мой взгляд; по ее лицу катились крупные слезы, а подбородок мелко подрагивал.
— Может и так, — пролепетала она, а наши губы оказались слишком близко друг к другу. Так близко, что ее жар обволакивал меня. Тонкие пальчики коснулись моей щеки, прошлись по переносице, запоминая каждый изгиб. — Но ни свобода, ни эта жизнь мне не нужны… не нужны без вас, магистр…
Пискнул наушник, заставив меня поморщиться.
— Давай, Фэд, а то местные птички как-то очень уж подозрительно на нас косятся!
Поднимая тучу пыли, «Цикута» опустилась недалеко от пещеры, открыла люк и всем своим видом звала меня к себе.
Когда я посмотрел на Флоренс, она уже отключилась и безвольно обмякла на моих руках.
***
— Ну и какого хрена у вас тут произошло, пока меня не было?
Скрестив руки на груди, я смотрел на Геранта. Он сидел мрачный, как грозовая туча, и вопрос проигнорировал.
— Обычное семейное насилие, — хохотнула «Цикута». — Один самец посчитал, что может ударить себя пяткой в грудь и все решать за женщину. Вот и получил.
— Избавь меня от подробностей, — я раздраженно отмахнулся. Уж в чем-чем, а в личной жизни вольного мне копаться совершенно не хотелось. Они с Ши сами разберутся, а у меня своих проблем хватало. — Нам пора валить отсюда.
— Ключ забирать нельзя, — вдруг сказал Герант. — Он «поел». Камкери с легкостью услышат его «пение», они его найдут.
Я удивленно вскинул брови.
— И кого же он сожрал?
— Бурю.
Присвистнув, я посмотрел на капитана, а тот кивнул, подтвердив слова вольного. Дурные новости. Бурю мне было не особо жалко, но вот что теперь делать с артефактом?
— Может, оставим Ключ здесь? — вдруг выдал Герант.
— Сбрендил, что ли?
— Нет-нет, — Бардо крутанулся в кресле и повернулся к нам лицом. — В этом есть смысл.
— А ваш самец прав! — подключилась «Цикута». — Это же тайник. Здесь «пение» Ключа никто не услышит, а вам, смертный, нужно зализать раны и придумать план. Выносить отсюда то, что так хотят получить ваши враги, — плохая идея. Оставьте Ключ, а сами вернетесь позже, когда все обдумаете и точно будете знать, что со всем этим делать.
— Рванем к Госпоже Лир, — сказал вольный. — Она спрячет нас, позволит восстановить силы.
— Вы что, собираетесь лететь в этот бордель?! — взвизгнула «Цикута».
— Ничего, крошка, мы тебя в обиду не дадим, — хохотнул Бардо. — Ты нам еще пригодишься.
— Будьте вы прокляты, бесполезные биологические отбросы…
Герант не смог сдержать усмешку.
— «Цикута», мы тебя там не оставим, если ты будешь вести себя хорошо.
— Я — величайшее творение древности! Да я…
Корабль хоть и ворчал, но позволил Бардо подняться в воздух и указал несколько мест, где можно было безопасно спрятать Ключ. Я мог только надеяться, что он там и останется до нашего возвращения.