Город пепла и грез

Бардо

Дед всегда говорил: «Нет ничего хуже для корабля, чем невозможность расправить крылья. Все остальное — наносное и преодолимое, а вот зажатость, тесные коридоры и зубодробительные лабиринты — та самая последняя соломинка, что может переломить хребет пилоту и его “птице”».

Бабушка смеялась и толкала его кулаком в бок, советовала не забивать мне голову своими летными «премудростями», но разве он слушал? Семейке Корска только дай поговорить о полетах — не заткнешь потом. Правда, я прекрасно понимал, что бабушка просто поддразнивает его, как делала, наверное, всю свою жизнь. Она сама родилась с жаждой полетов в крови. Это вся ее суть.

Почему-то в голову полезли воспоминания из самого раннего детства. Бабушка держала меня на руках, позволяла даже разгуливать по крылу ее любимой «Стриги», а дед возился в мастерской и возвращался только к ужину, зажав в зубах сигарету от которой невозможно пахло облепихой.

Пожалуй, до встречи с Авророй и рождения детей это были счастливейшие из дней, которые я мог вспомнить.

Дед все рассказывал, что восстановит «Ворона» и еще всем задаст жару на каком-нибудь турнире. Бабушка только хитро улыбалась и гладила его по плечу с каким-то затаенным пониманием, что все это лишь разговоры, а на деле дед давно отошел от гонок.

Вольный полет стал ему куда ближе борьбы на трассе.

И корабль он восстановил. В последнем сообщении от бабушки она хвасталась, как дед побил свой собственный скоростной рекорд, чуть не угробив правое крыло о какое-то очень незаметное дерево.

Теперь дед рассекал на «Вороне» в далекой-далекой звездной системе, где я почти никогда не бывал.

И зря.

Тоска по родным накатила с такой силой, что я боялся вздохнуть. Держался как мог, но «Цикута» все понимала. Считывала каждое движение мысли. Она была моим якорем в бесконечной тьме, за который я яростно цеплялся, и не давала провалиться в пучину апатии. Телепатам нужно куда больше поддержки, чем принято считать. Мы открыты для чужих мыслей и бед в то время, как стараемся прятать собственные.

Телепату сложно и невыносимо страшно впустить чужака в разум и дать там покопаться, но с «Цикутой» я чувствовал себя под защитой. Эта невыносимая самодовольная женщина разгоняла мрак, как маяк, который должен был вернуть меня домой.

Я невыносимо скучал по жене и детям. Даже по той девчушке, вывезенной с хищной планеты. Видел-то ее всего пару раз, а малышка уже сдружилась со всей родней, будто всегда жила с нами на Заграйте.

Я мысленно дал себе слово, что когда все закончится — если выживу — то увезу семью на Крокс. Тихий фермерский мир, который за столько десятилетий так и не задохнулся под стальной пяткой прогресса. Там у деда дом в лесах — красотища.

Сто лет их уже не видел, нельзя так.

— Все так и будет, — прошептала мне «Цикута» на ухо. — Вместе полетим.

— Я думал, люди для тебя — плохая компания.

— Да я просто издеваюсь над вами! — хохотнул корабль. — Ты не представляешь, как это: сидеть взаперти, чувствовать вокруг каждый проводок, кусочек стали и силовое поле, но не иметь возможности управлять этим самостоятельно. Без вас, двуногих. Это одновременно унизительно и страшно, понимаешь? — «Цикута» понизила голос до шепота. — Ты только не возвращай меня Госпоже. Я правда не хочу обратно в бордель.

— Мы с этим что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю.

Нырнув вниз, я пронесся над «полом» странного тоннеля, но черные твари не хотели отставать. Я слышал щелчки и потрескивания, когда пушки выплевывали раскаленные белые заряды, но существ было слишком много — они буквально превратились в одну густую волну черноты, сдавливающую корабль со всех сторон. Удары когтей о защитное поле отдавались в позвоночнике уколами ледяных игл.

Я чувствовал боль «Цикуты» как свою собственную — тысячи и тысячи уколов разной силы, которые могли слегка щекотать или пронзать, точно раскаленное лезвие ножа, — но ничего не мог сделать — только лететь вперед и надеяться, что удастся прорваться.

Резкий подъем чуть не выбил весь воздух из моих легких, ремни впились в грудь с такой силой, что я услышал, как трещат ребра; а горький раскаленный воздух, несмотря на то, что система охлаждения работала на полную катушку, ворвался в горло и высушил его не хуже ветра в пустыне.

— Щиты скоро не выдержат нагрузки, — предупредила «Цикута».

— Что у нас на биосканере?

— Через тысячу ярдов поверни направо и резко уходи вниз. Если, конечно, мы продержимся эту тысячу ярдов.

— Не говори под руку! — рыкнул я в ответ и крутанулся в воздухе, пытаясь отбиться от надоедливых черных «мошек», но те упорно липли к щитам, как пиявки.

— Я всегда много говорю, когда нервничаю, — хмыкнула «Цикута». Правда, в ее голосе не было привычной веселости — только серьезная холодность, которая тщательно прятала под собой какой-то глубинный, настоящий страх.

Машины тоже не хотели умирать. Они боялись боли, как и любой нормальный человек.

— Мы выберемся и улетим на Крокс, с семьей. И с тобой тоже, — сжав штурвал, я рванул в сторону и резко увел «Цикуту» вниз. Корабль словно увяз в киселе, воздух раскалился до такого состояния, что мне казалось, будто я глотаю расплавленный металл. От перегрузки в груди сворачивались клубки колючей проволоки, но сбавлять скорость было смертельно опасно. Скорость — это единственное, что еще хоть как-то сдерживало нападавших.

— Вниз! — взревела «Цикута».

Рывок!

Перед глазами заплясали кроваво-красные мушки, а во рту стало горько от накатившей тошноты. Нос защекотал запах паленого, точно кто-то поджег шерсть какого-то животного.

Вокруг заскрежетал металл, заискрились щиты. От разрывающего визга заложило уши, а корабль вздрогнул, резанул крыльями по блестящим от влаги стенам — и через секунду мы вывалились в кромешную темноту. Лучи фонарей чертили по непроницаемому мраку, но я не видел ничего. Мы будто провалились в бездонную пропасть, зависли где-то в беззвездной бесконечности, где не было ни верха, ни низа, ни сторон света, никаких ориентиров.

— Смотри, — прошептала «Цикута» мне на ухо.

Стены корабля стали прозрачными, и в топкой темноте нечто вспыхнуло красным. Прожилки потянулись в вертикальной плоскости, расползались в стороны, точно сосуды, которые медленно наполнялись кипящей кровью. Свечение угасло и через мгновение вспыхнуло снова.

Нечто вспыхивало и гасло снова и снова.

Пульс! Вот что мне это напоминало. Биение огромного сердца, заполнившего собой все пространство от края до края. Краснота не была однородной: тут и там проступали густые чернильные пятна и втянутые рубцы, которые я сразу узнал.

— Он заражен «бичом».

— Было бы странно, если бы камкери не подбросили ему свой маленький сюрприз.

— Это нужное место?

— Для удара подойдет, но ты отвлекаешься, коржик. Я фиксирую множественные цели. Наши преследователи никуда не делись!

Затрещали пушки, выхватывая из темноты зубастые пасти и блестящие щупальца.

— Бардо, что бы ты там не задумал, делай это быстрее! — крикнул Герант.

— И как мы попадем внутрь? — я завис в сотне футов от пульсирующей красной стены и не мог найти ни единой бреши, чтобы пробраться внутрь.

— Так стреляй, чего ты ждешь?!

— Прямо вот в это?!

— Ему этот «плевок», как укол булавкой, а мы сможем пробраться внутрь! — рявкнул корабль и активировал орудия, которыми я мог бы управлять из пилотского кресла. — Один. Точный. Удар.

Залп вышел такой силы, что я на мгновение ослеп и оглох. «Цикута» явно переборщила с мощностью, отчего я даже испугался, что не смогу справиться с управлением; но корабль сам на несколько драгоценных секунд перехватил штурвал, позволив мне прийти в себя и вытереть выступившую на лбу испарину.

Выстрел оставил после себя аккуратный надрез, который мог бы пропустить внутрь два корабля, но — в масштабах сердца целиком — казался крошечной царапинкой на теле гиганта.

Удар в бок был таким неожиданным, что я сдавленно охнул и услышал в наушнике цветистую ругань Ши. Корабль покачнулся, щиты заискрили и вышли из строя, оставшись только на носу и двигателях, открыв бока для атаки.

Что-то липкое чужеродное и холодное пробралось в самую глубину сознания и развернулось там во всю ширь, расправило скользкие черные крылья, похожие на изодранные тряпки. Невыносимый, безумный голос скрутил внутренности, выморозил их до самого донышка, и в голове колоколом гремела только одна мысль:

Голоден! Я так голоден…

— Бардо, не впускай его!

— Я… не могу…

Острые когти впились в мякоть разума, оставляя за собой кровоточащие борозды. Обхватив голову руками, я весь сжался, попытался дотянуться до венца — но куда там! Будто чья-то невидимая рука вдавила меня в спинку кресла, стиснула горло с такой силой, что потемнело в глазах. Чувство одиночества, бесконечной тоски и терзающий голод обрушились на меня единым потоком — и я захлебывался в нем, не в силах сделать хотя бы крохотный вдох.

Помогите…

— Бардо!

Голос Флоренс белоснежной вспышкой рассек агонию, но всего на миг, перед тем, как колоссальная туша пожирателя планет обрушила на меня весь свой гнев и боль, разочарование от несбывшихся надежд, страх и ненависть к тем, кто бросил его одного, потому что существо было «не таким», как привыкли его соплеменники.

Они отгородились, и вот что из этого вышло…

— Помоги, «Цикута», что мне делать?!

— Проход затягивается, сахарок, залетай внутрь, мать твою!

В горле противно булькнуло, и с трудом коснувшись лица, я почувствовал влагу, а пальцы стали красными от крови.

Кровь носом пошла.

У меня такого с самой академии не случалось…

Последняя мысль робко вспыхнула в темноте и угасла, позволив холоду поглотить меня.