Город страсти

ГЛАВА 31

Вскоре Дуэйн обнаружил, что невозможно покинуть Талиа без того, чтобы Дженни Марлоу не настигла его и не потребовала, чтобы он вез ее туда, куда направляется сам. Из города вели четыре дороги, и его попытки ускользнуть незаметно очень походили на игру в крестики-нолики, которую почти всегда выигрывала Дженни. По всей видимости, ей нечего было делать, как только ждать его в засаде.

Если он поедет на север, к «Восходящей звезде», то она, как пить дать, остановит его у салона тетушки Джимми. Если попытаться рвануть на юг, жди встречи у мойки Сонни. Если двинуть на запад, она непременно перехватит его у «Молочной королевы». А если попытаться проскочить в сторону Уичита-Фолс, она вынырнет из боковой улочки, проходящей за продовольственным магазином, и будет сигналить до тех пор, пока он не остановится.

Правда, можно улизнуть по небольшой мощеной дороге, огибавшей кладбище и переходившей через несколько миль в широкое шоссе, но в течение многих лет он настолько привык ездить как ему вздумается, что всегда забывал о Дженни, пока она не подлетала сзади и не принималась отчаянно сигналить.

От этих сигналов Шорти начинал бешено лаять, и только хорошенькая взбучка с помощью перчатки могла заставить его замолчать. Дуэйн был вынужден смириться с неизбежным.

Дженни не искала романтической любви. Романтическая любовь просто не могла прийти ей в голову.

Больше всего ее сейчас беспокоила новая работа на посту директора-распорядителя, отвечающего за проведение юбилейных торжеств, работа, которая досталась ей ввиду отсутствия других претендентов.

Джентльмен из Бруклина, который должен был, по идее, занять этот пост, фактически от него отказался, и вины Дуэйна в этом не было. Этого человека звали Салли Балдуччи. Дуэйну удалось уговорить комитет пригласить его для собеседования, и комитет не без долгих колебаний пошел ему навстречу.

– Никогда не слышала, чтобы мужчину звали Салли, – заметила Дженни. – Надеюсь, что он не «голубой».

– Даже если это так, я буду очень рад, коли он обдурит Дж. Дж., – ответил Дуэйн.

Салли Балдуччи определенно не был «голубым». Это был короткий и полный мужчина с густыми вьющимися волосами, который носил зеленый спортивный пиджак и широкий, белый, небрежно повязанный галстук. Он вышел из самолета, доставившего его из Далласа, тяжело вздыхая и закрыв уши ладонями. Дожидаясь прибытия багажа, Салли Балдуччи, пошатываясь, бродил по тесному залу ожидания и тихо стонал. Говорил он на странном диалекте, пугая пожилых дам, которые летели вместе с ним. Время от времени он громко восклицал и колотил по стенам здания аэропорта ногами.

К огорчению Дуэйна, от перелета Салли стал глухим как пень. Всю дорогу до Талиа он бил ладонью по голове, надеясь таким образом восстановить свой слух. При виде небольших и пыльных зданий, составляющих город, его лицо заметно вытянулось.

Дуэйн отвез его к себе домой и принялся отпаивать водкой с тоником. После третьего бокала Салли вырубился и заснул. Попытки разбудить его ни к чему не привели. Подобно Джуниору Нолану, любившему вздремнуть у бассейна в кресле, он весь вечер проспал на зеленой лужайке и не попал на заседание комитета. Дж. Дж. Роули, воспользовавшись предоставленной возможностью, пятнадцать минут разглагольствовал о ненадежности католиков.

Салли проснулся рано утром и принялся вместе с Минервой смотреть соревнования по сумо. Его глухота не прошла, хотя Минерва, всегда все подвергавшая сомнению, заявила, что слышит он прекрасно.

– Этот человек может услышать, как ползет червяк. Просто он не хотел слышать. Если бы он захотел, то остался бы здесь на все лето, готовя этот дурацкий праздник.

Комитету не понравилось то, что приглашенный не явился на заседание, и все ожесточились против него. В тот же вечер, собравшись в мойке Сонни, члены оргкомитета после двадцати шумных минут обсуждения избрали директором-распорядителем Дженни.

Из сочувствия Дуэйн решил отвезти обливающегося потом и мрачного, как туча, Салли в Даллас, чтобы тому не лететь снова рейсом местной авиакомпании. Дженни, конечно, увязалась за ними. С собой она прихватила рабочую программу различных мероприятий, но Салли был в таком отвратительном настроении, что даже отказался взглянуть на нее. Как только они прибыли в аэропорт, он прямиком направился в бар.

На обратном пути Дженни вынула программу и стала обдумывать, кому какую роль поручить. Юбилей неотвратимо приближался, и пора было начинать репетиции. Мужчины округа, включая Дуэйна, принялись отращивать бороды.

– Пожалуйста, скажи, что ты хочешь играть Адама, – принялась она уговаривать Дуэйна. – Если бы ты только согласился его играть, я бы обрела уверенность. Это один из самых замечательных персонажей.

Дуэйн уже согласился играть Джорджа Вашингтона. Предложение исполнить роль Адама не привлекало его, и он заметил: – Я начал отращивать бороду. По-моему, у Адама ее не было.

Он очень гордился своей бородой, которая была гуще и глаже, чем у большинства мужчин. Жалкие кусочки растительности на лицах Бобби Ли и Эдди Белта делали их похожими на обездоленных беженцев из документальных фильмов.

В общем, вопрос о бороде вызвал в городе нарастающую напряженность. Перед зданием суда была установлена емкость с водой, но пока что в нее никого не окунали. Вероятным кандидатом на эту процедуру был будущий зять Дуэйна Джо Кумс, поскольку тот каждое утро, спотыкаясь, брел в ванную и, еще толком не проснувшись, брился.

– Почему бы тебе не выдвинуть на роль Адама Дики? – предложил Дуэйн. – Он считает себя Адамом.

– Чтобы я заговорила с этим крысенком! – возмутилась Дженни.

Дуэйн вспомнил, что Сюзи Нолан точно так же обозвала Дики. Он и сам последнее время очень редко видел «крысенка». По всей видимости, он и Билли Энн находились на высшей стадии супружеского блаженства. Каждый день не меньше часа Карла разговаривала с Билли Энн по телефону, чтобы удостовериться, что ее мальчик получает должный уход. Когда Дуэйн попытался доказать ей, что она вмешивается не в свое дело, то встречал неподвижный взгляд.

– Это мой ребенок, и я не могу не интересоваться, что происходит с ним, поскольку он женился на девушке, которую мы почти не знаем, – отчитала Карла мужа. – Она вряд ли знает, что такое ботулизм.

– Ботулизм? – переспросил Дуэйн. – После такого количества наркотиков, которые он проглотил, никакой ботулизм ему не страшен.

Дорога до дома показалась Дуэйну бесконечной, и он подумал, что вряд ли найдется в городе человек, которому было бы приятно ехать в одной машине с Дженни.

Он не мог сказать, что не любил ее. Нет, она вызывала его интерес. Он вполне ужился с одной из любовниц своего сына и, возможно, уживется и с другой. Но Дженни, как и Карла, имела порок, заключавшийся в безудержной болтовне, и остановить это половодье слов он был не в силах. В ту секунду, когда она садилась в машину, все дамбы рушились, и потоки, не зная удержу, поглощали вечно сонливого Шорти, который настолько привык к Дженни, что сразу же засыпал, как только та открывала рот.

– Хорошо, что Лестер влюбился, – заметила Дженни. – У меня не хватило бы сил руководить этим праздником, если бы я трижды в день разбивала его сердце.

– Можно считать, что Лестеру тоже повезло, – заметил Дуэйн.

Дженни испуганно взглянула на него, как будто только сейчас осознавая, что Лестеру тоже могло не нравиться, когда три раза на дню ему разбивали сердце.

– Ты думаешь, Джейси согласится принять участие в празднике? – спросила она. – Из нее получилась бы Ева.

Дуэйн ничего не сказал, но Шорти на миг приоткрыл свой красный глаз.

– Может быть, Карла попросит ее, – продолжала она. – Мне на это не хватит духу.

– Почему бы тебе самой не попросить Карлу? – спросил он, совершенно не понимая, какой линии поведения ему придерживаться в ситуации неожиданно возникшей дружбы Карлы и Джейси. Карла не особенно раскрывала детали их отношений. О Джейси она отзывалась весьма коротко и туманно.

– Джейси выходила замуж только за французов, – однажды сообщила она. – Все ее мужья были французами.

Дуэйн предполагал, что она разовьет эту интересную тему, но Карла как в рот воды набрала.

– Ее дети говорят идеально по-английски, – в следующий раз доложила она. – В Европе они изучили кучу разных языков.

Нелли, далекая от идеала, развалясь на диване, следила за телеигрой и одновременно слушала дыхание Джо Кумса в телефонной трубке. Дуэйн попытался припомнить, когда в последний раз слышал, как Нелли произнесла хотя бы одно связное предложение на любом языке, но решил не расстраиваться, сравнивая своих детей с детьми Джейси. Может быть, они вовсе и не были такими блестящими, какими их представляла себе Карла.

Дженни Марлоу перечитывала текст, посвященный Техасвиллю, с графитовым карандашом в руке.

– Я думаю, что у меня скоро разовьется патологическое состояние тревоги, – сказала она. – Вот уж не ожидала, что когда-нибудь буду директором-распорядителем всего праздника. Дуэйн, если я освобожу тебя от роли Джорджа Вашингтона, ты согласишься сыграть одного из Браунов в истории с Техасвиллем?

– Какого? Того, который упился до смерти, или того, кто жил с гремучими змеями?

– Эда Брауна, того, кто жил с гремучками. Существует легенда, что по ночам он расхаживал с ними, положив себе на руки и плечи. Он пел, а змеи гремели и шипели. Поговаривают, что он научил их исполнять какой-то ритмический танец. Что-то вроде ча-ча-ча.

– Не доводилось слышать! – удивился Дуэйн. – Ча-ча-ча?

– Ча-ча-ча, – задумчиво повторила Дженни. – Пожалуй, это надо занести в сценарий. Если использовать неядовитых змей, эффект получится потрясающий.