Горячая собственность

Глава 20

Индия, Руфь и Анжела засиделись у меня допоздна. Когда они ушли, я подумала, что не усну. В моем мозгу проносились картины ссор и младенцев, и я была уверена, что они не позволят мне уснуть. Но нет. Как только моя голова коснулась подушки, я заснула. На следующее утро я проснулась рано. Дождь наконец перестал. Теперь я решила, что если беременна, то это хорошо. Я справлюсь. Я была взрослой женщиной и занималась сексом по доброй воле. Так что я справлюсь. По крайней мере, так я убеждала себя.

День был пасмурным и душным, и я все еще чувствовала себя усталой, несмотря на сон, но говорила себе, что просто выздоравливаю от желудочного вирусного заболевания. А усталость ничего не значила.

Когда я приехала в офис, Молли активно красила ногти. На этот раз в меню был бирюзово-зеленый цвет.

— Доброе утро, Молли, — поздоровалась я, искренне радуясь возможности разнообразия. По крайней мере, она постоянно присутствовала в моей жизни, а мне нужно было иметь хоть что-то стабильное.

— Твой список на столе, — сказала она, взглянув на меня с полуулыбкой.

— Спасибо. — Я взяла листок и бросила беглый взгляд на печатный текст. Наконец-то это был не один Хонан Террас. В этом могли быть преимущества.

— Эллен.

— Да?

— Тим попросил меня напомнить тебе о сегодняшнем вечере в «Метрополе».

— Я помню. Спасибо.

Молли фыркнула.

— Небось не можешь дождаться.

— Мне все равно.

— Ты решила, что наденешь?

— У меня есть черное платье. Наверное, я надену его.

Молли откинулась на спинку стула и оглядела меня с ног до головы. Я сжалась под одеждой и с вызовом улыбнулась ей.

— М-м-м, — глубокомысленно промычала она, закончив осмотр, — кто из нас набрал вес, Эллен?

О, Боже! подумала я, невольно взглянув на свой живот. Значит, это правда — я беременна. Молли бросила на меня еще один оценивающий взгляд, и я чуть было не спросила ее, кто у меня будет — мальчик или девочка.

— От всей этой еды, перелетов и солнца жидкость задерживается в организме, — ответила я, снова обретя дар речи. — Молли наморщила лоб, словно размышляя над моими словами. — А ты идешь? — спросила я со злорадством.

Молли выпрямилась и закрыла пузырек с лаком. Она покачала головой.

— Нет. Но я знаю, что у тебя не много приятных новостей за последнее время. Так что ты наверняка ждешь не дождешься этого…

— Не дождешься чего? — произнес голос Эндрю позади меня.

Мое сердце остановилось, и тело сотрясла судорога. Я сделала глубокий вдох. Беременна я или нет, доверчива или нет, я ни в коем случае не позволю ему увидеть, как я расстроена после Испании. Я повернулась к нему лицом.

— Эндрю! — радостно воскликнула я, широко улыбаясь. — Как поживаешь?

Но когда я увидела, что он плохо выглядит, моя решимость чуть было не оставила меня. Под глазами у него лежали темные тени, а лицо было изможденным, каким я никогда его не видела. Слишком много бессонных ночей, быстро сказала я себе. Слишком много секса с разными женщинами, а он уже не так молод, как раньше.

— Отлично, — ответил он спокойно. — А ты?

— Лучше некуда.

Он положил свой кейс на пол перед собой и провел рукой по лицу.

— Так чего ты не можешь дождаться?

— Сегодняшней вечеринки. Тим попросил меня пойти. Ты тоже пойдешь?

Эндрю кивнул.

— Везет некоторым, — пробормотала Молли за моей спиной.

— Ты что-то сказала, Молли? — обернулся к ней Эндрю.

— Нет, ничего.

— Ты никогда не догадаешься, — продолжала я с таким наигранным весельем, что могла бы работать массовиком-затейником, — оказывается, Индия тоже идет со своей фирмой, и Руфь тоже. Разве это не совпадение?

На лице Эндрю появилась тень улыбки, когда он сказал:

— Ты прекрасно проведешь время.

— Конечно. Я очень волнуюсь. В первый раз я иду куда-нибудь вместе с Тони.

Эндрю не сводил глаз с моего лица, и я наблюдала удивительную перемену. Передо мной стоял чужой, официальный человек. Постепенно его губы растянулись в медленной улыбке.

— Тони Джордан? — Я кивнула. — Ты играешь с огнем. Смотри не обожгись, — сухо сказал Эндрю, поднимая с пола свой кейс. — Молли, зайди, пожалуйста, ко мне, когда сможешь. Мне надо с тобой поговорить.

И он ушел, а я, как всегда, осталась стоять как идиотка.

— Что он имел в виду? — растерянно спросила я, когда Эндрю захлопнул за собой дверь кабинета. Я взглянула на Молли, которая сидела, скрестив ноги и сложив руки на коленях, как в театре. — Что это должно означать?

Молли пожала плечами, немного раскачиваясь из стороны в сторону на своем эргономично спроектированном секретарском стуле. Она расцепила ноги и встала. Подув на накрашенные изумрудные ногти, она взяла блокнот и вышла из-за стола.

— Так что же это значит? — настаивала я, словно это имело отношение к Молли. Она остановилась передо мной и посмотрела мне прямо в глаза.

— Я думаю, — произнесла она с таким видом, словно была царем Соломоном, выносящим приговор, — я думаю, что он имел в виду, что твой дружок — преступник.

— Не правда! — закричала я.

— Не кричи на меня, Эллен. Эндрю, очевидно, считает, что это так. И наверное, беспокоится о тебе.

Я презрительно хмыкнула.

— Вряд ли.

— Я слышала, что у вас был… были очень серьезные отношения.

— Это было давно, и теперь все кончено. Что бы Эндрю Кенни не имел в виду, он беспокоится не о моем благополучии. Скорее ревнует к Тони Джордану.

Молли пожала плечами и поправила грудь, обтянутую лайкрой.

— Мне надо работать, — деловито сказала она. — А тебе?

И она ушла к Эндрю, а я осталась стоять на том же месте. Потом взяла пудовую сумку и пошла к машине. Черт бы побрал, какое утро. А еще только половина десятого!

Я надеялась, что настроение у меня улучшится, и ко мне вернется способность отвечать сарказмом на сарказм. Может быть, так бывает, когда у тебя ребенок? Может быть, ты становишься вся из себя сентиментальная и не можешь быть недоброжелательной и жестокосердной? Насколько я знала, у Молли было трое детей, но это нисколько не смягчало ее ядовитого характера.

Я села в «хонду», завела мотор и включила радио. Но тут вспомнила о том, что оставила свой адресный список на столе у Молли. Проклятие! Я выключила мотор и побежала обратно в офис. Когда я вошла, то увидела, что Молли, увы, уже опять сидела за своей конторкой. Но мне надо было взять этот чертов листок.

Молли сортировала большую пачку почты. Услышав звук открывающейся двери, она подняла на меня глаза. Наклонившись вперед, она взяла с пола большой коричневый конверт.

— Это тебе, — сказала она, потрясая конвертом. И тут неожиданно конверт в руке Молли взорвался. Звук был таким громким, словно разорвалась петарда. Потом мы увидели вспышку света и облако дыма. Молли истерически вскрикнула и бросила горящий конверт в угол комнаты. Я подбежала к ней в тот момент, когда из своего офиса выскочил Эндрю.

— Что… — Он схватился за край ковровой дорожки и набросил ее на языки пламени, поднимающиеся от конверта. — Тебя ранило? — спросил он, подходя ко мне. Я отрицательно покачала головой и кивнула на Молли. Ее лицо было черным от дыма, а брови и челка опалены. Ее большие голубые глаза были полны слез.

— Это было письмо Эллен, — всхлипнула она.

— Нет, не мое, — возразила я.

— Твое, Эллен, я видела. Оно было адресовано тебе.

— О, — выдохнула я.

— Тебе больно, Молли? — спросил Эндрю.

— Не очень.

— Но все равно тебя надо осмотреть, — сказал он, сжимая ее плечо. — Я вызову полицию и «скорую помощь». Они все расследуют. О'кей?

Молли кивнула.

Пока Эндрю звонил по телефону, мы с Молли стояли в полном молчании. Неужели эта было письмо-бомба? Мне? Кто мог послать такое письмо? Я посмотрела на Молли, припоминая все подлости, которые она мне делала, и подумала, что могла бы даже обрадоваться тому, что письмо взорвалось у нее в руках. Особенно потому, что у нее не было особых травм, которые не мог бы ликвидировать любой мало-мальски квалифицированный косметолог. Но я не радовалась. Мне было жаль смотреть на ее обожженное лицо, на котором застыло выражение изумления. Я жалела Молли и пыталась понять, кто мог настолько хотеть причинить мне зло, что послал письмо-бомбу.

Закончив звонить, Эндрю подошел ко мне.

— Ну что, — проговорил он дрожащим от гнева голосом. — Теперь ты счастлива? Теперь ты мне веришь?

— Что?

— Я предупреждал тебя о Тони Джордане. Но ты проигнорировала мое предупреждение, а теперь вот что случилось. Ты дождешься, пока с тобой случится настоящее несчастье. Тебя убьют или что-нибудь в этом роде. Тогда ты мне поверишь?

— Ну, если, как ты говоришь, меня убьют, то мне трудно будет дать тебе знать, верю я тебе или нет.

Эндрю громко вздохнул.

— Ради Бога, Эллен. Это должно было случиться.

— Что, что должно было случиться? То, что у Молли в среду утром в руках взорвалось письмо-бомба?

— Нет, — спокойно пояснил Эндрю, — а то, что ты плохо кончишь, если будешь продолжать шляться с этим Тони Джорданом.

— Значит, ты хочешь убедить меня в том, что Тони Джордан пытается меня убить? Не глупи, Эндрю. Если он меня убьет, то кого он поведет сегодня вечером на прием?

— Я не думаю, что он пытается тебя убить, но убежден, что он — криминальный тип, что бы ты о нем ни говорила. Джером Дэли был связан с ним, и Джером Дэли мертв.

— Но Тони не убивал Джерома. Тот был ему вроде отца. Он его любил, так что ты не прав, Эндрю. Ты умножаешь дважды два в своем снобистском уме и получаешь пять.

— Может быть, он сам и не убивал его, но факт остается фактом: Джером мертв. Ты не хочешь понять, что если будешь продолжать встречаться с Тони Джорданом, то в конце концов убьют и тебя.

— Алло! — раздался голос позади Эндрю.

Мы оба посмотрели в направлении голоса.

— Инспектор Хилари Торнтон. — В дверях стояла почтенная женщина-полицейский, больше похожая на инструктора по вязанию, и приветливо улыбалась нам. — Вызывали?

— Очень хорошо, — удовлетворенно сказал Эндрю, пропуская двух медсестер к Молли. Я увидела, как одна из сестер бросила на него оценивающий взгляд, и чуть было не дала ей подзатыльника.

— Кто-нибудь еще пострадал? — спросила инспектор.

Мы с Эндрю отрицательно покачали головой.

— Ну что ж, у нас здесь есть специалисты по бомбам. Они осмотрят место происшествия на предмет обнаружения других зажигательных средств…

— О боже! — вскрикнула Молли, и мы все как по команде обернулись к ней. — Все пропало! Все! А они были моими собственными — не то, что эта пластмассовая дрянь.

Молли держала перед собой руки. Все ногти на них были сломаны, а по краям висели кусочки изумрудного кератина.

— Эллен! Эллен! Ты только взгляни!

— О Молли, — сочувственно проговорила я, подходя к ней и обнимая ее за плечи, — все будет хорошо. Они отрастут, а до тех пор ты можешь пойти в косметический салон и сделать красивые искусственные ногти.

Молли замотала головой.

— Я не хочу. Не хочу.

Я крепче обняла ее. Она внезапно расплакалась, сотрясаясь от рыданий всем своим маленьким телом. Одна из медсестер — та, что загляделась на Эндрю, — протерла лицо Молли какой-то жидкостью.

— Шок, — сказала она мне, — с ней все будет в порядке. Это просто шок.

Я кивнула. Для меня тоже было шоком наблюдать за Молли в таком состоянии. Это было даже большим шоком, чем взорвавшийся пакет. Но я ничего не сказала. Медсестры и я повели Молли к «скорой помощи». Я посадила ее в машину, прежде чем вернуться в офис. Когда я вошла, Эндрю, прислонившись к стене, разговаривал с Тимом Глэдстоуном. Я не видела, как приехал Тим.

— Ты в порядке, Эллен? — озабоченно спросил шеф.

— В полном.

За исключением того, что, я, возможно, беременна ребенком Эндрю. Это было бы большой проблемой, подумала я. На мгновение мне показалось, что я произнесла эти слова вслух, но поскольку выражение лиц Тима и Эндрю не изменилось, вздохнула с облегчением.

— Я думаю, что нам следует закрыть офис до конца дня. Как ты считаешь, Эндрю? — обратился к нему Тим Глэдстоун.

Эндрю ответил не сразу, глядя на меня. Но когда я встретилась с его взглядом, отвернулся.

— Правильно, Тим. В любом случае Райана и Андреа сейчас нет. Я позвоню им и скажу, чтобы они ехали домой, когда закончат.

— Мне надо идти, — перебила я. — У меня клиент в одиннадцать часов.

— А ты сможешь работать? — с сомнением спросил Эндрю. — Я кивнула. — Просто ты… ты очень бледна.

Я опять кивнула, потому что знала, что это правда — я чувствовала себя бледно.

— Все нормально, — заверила я его. — Я не могу сидеть целый день и размышлять.

— Вот это отношение к работе! — одобрительно воскликнул Тим, похлопывая меня по плечу. — Мертвецы, испанские агенты, старающиеся протащить свой вариант договора, — кстати, ты хорошо разделалась с ними, — даже бомбы, — ничто не может помешать твоей работе, а?

Я улыбнулась. Ничто, за исключением, может быть, беременности, подумала я.

— Я поеду домой, когда закончу.

Эндрю кивнул.

— Не забудь о вечере, — предупредил Тим.

— А я и забыла. Это напомнило мне о том, что надо купить туфли.

Тим рассмеялся, и даже Эндрю улыбнулся. Я помахала им рукой. Я действительно была рада находиться в этот день на работе. Показывать дома и болтать о сырости, об уличном движении, о соседях, закладных и ценах на недвижимость. Все было лучше, чем думать об Эндрю, о Тони Джордане и младенцах. Особенно о младенцах. И дело было не просто в том, что я боялась, что забеременела. Хуже. Какой-то крошечной части меня все больше нравилась эта идея. Ребенок. Мой собственный ребенок. Кто-то, кого я буду любить и кто тоже будет любить меня и не задавать никаких вопросов. Я отбрасывала мысли о ребенке каждый раз, когда они приходили мне на ум, но не могла окончательно от них отвязаться.

Мое маниакальное желание избежать неприятных мыслей имело побочный эффект, который заставил меня между показами обегать все обувные магазины в городе. В конечном итоге я нашла идеальные туфли под черное платье. На высоких каблуках, золотистого цвета — туфельки Золушки, настолько легкие, что казались просто невесомыми. Они стоили целое состояние. Но я проигнорировала предупреждение моей кредитной карточки и все-таки купила их.

Я их заслужила. В конце концов, меня только что взорвали (ну, чуть было не взорвали). И я, возможно, была беременна. Это означало, что в течение какого-то времени я не смогу покупать красивую одежду. Но, даже будучи беременной, я смогу носить мои восхитительные туфли. По всей вероятности, мне некуда будет в них ходить. Но это уже другая проблема. Мой девиз — не больше одной проблемы единовременно. Или, по крайней мере, единовременно игнорировать одну проблему. Это все, что я могла сделать. И это становилось все труднее и труднее, поскольку жизнь все время ставила мне задачи, словно я была шахматной доской. У меня просто слов не хватало, чтобы выразить такую низость.