Греховный соблазн

Глава 14

Во второй половине дня они уже стояли перед лондонским домом Кристины. Слуги при виде их отворачивались, а голос дворецкого, приветствовавшего их, лишился обычной надменности. Незнакомый с обычаями этого дома, Макс ничего не понял, зато Кристине сразу стало страшно. Но прежде чем она успела расспросить дворецкого, двери библиотеки распахнулись, и на пороге возник Ганс с белым от ярости лицом.

— Где, черт возьми, ты шлялась… а вы, — прогремел он, тыча пальцем в Макса, — проваливайте из моего дома!

Подскочив к Кристине, он грубо дернул ее за руку и толкнул к лестнице.

— Потаскуха! Тобой я займусь позже!

— Отпусти ее! — бросил Макс, шагнув к Кристине. Но та, быстро обернувшись, вытянула руку, чтобы остановить его.

— Пожалуйста, Макс, не надо, — умоляюще прошептала она. — Уходи.

— Вы слышали? — рявкнул князь. — Убирайтесь ко всем чертям!

Макс колебался, не желая оставлять Кристину в беде, боясь, что ее муж в ярости способен на все. Но она одними губами повторила «пожалуйста» и стала подниматься по ступенькам.

— Видите? — торжествующе-злобно ухмыльнулся Ганс. — Послушайтесь ее совета, иначе этой шлюхе худо придется!

Макс растерянно смотрел вслед Кристине. Он никогда еще не чувствовал себя столь беспомощным. Вся его сила и власть ничто, меньше чем ничто в сравнении с ее желаниями. Она просила его уйти. Но как оставить ее одну на муки и терзания?

Он круто развернулся и встал перед князем.

— Посмей только пальцем ее тронуть!

— Она моя жена, Вейл. Надеюсь, ты понимаешь требования закона лучше, чем кто бы то ни было, если учесть твою склонность спать с замужними женщинами.

— Пропади пропадом все требования закона, — пробормотал Макс. — Если обидишь ее, будешь иметь дело со мной.

— Это угроза? — бросил Ганс, презрительно скривив губы.

— Думай как знаешь! Да, угроза, обещание и клятва расправиться с тобой, и, поверь, я ее сдержу.

— К счастью, ты не живешь в Силезии.

— Мир с каждым часом становится все более тесным.

— Какая галантность, Вейл. На человека твоего типа это не похоже.

— Я изменился, — коротко отрезал Макс.

— Уверен, что твое следующее завоевание по достоинству оценит новообретенную галантность, — пренебрежительно хмыкнул Ганс. — Но, как тебе известно, я могу делать со своей женой все, что пожелаю. — Светлые, словно выцветшие, глаза чуть сузились. — А теперь вон из моего дома.

Повернувшись, он последовал за Кристиной. Расстроенный, измученный, обеспокоенный, Макс смотрел вслед князю, пока тот не исчез из виду. Но даже после этого Макс долго спорил сам с собой, порываясь броситься на защиту Кристины. Хотя… имеет ли он право вмешиваться? Ответ, разумеется, был достаточно неприятен, стоило лишь вспомнить о распутной жизни, которую он вел, или о том, что случалось, когда он спал с чужими женами.

Макс оглядел топчущихся в холле слуг. Судя по их растерянному виду, они не знали, куда деваться, тем более что никаких указаний от хозяина не было.

— Вряд ли кто-то из вас согласится уведомить меня, если княгиня окажется в опасности, — деловито объявил он, но, как и ожидалось, ответа не получил. Его так и подмывало разбить что-нибудь или хотя бы свалить одного из лакеев с ног ударом кулака, но, понимая, как мало это поможет Кристине, он молча направился к двери.

Стоя на крыльце, он продолжал мучиться сомнениями. Может, все-таки следовало остаться?

Войдя в гостиную Кристины, Ганс смерил жену ледяным взглядом. Но Кристина, стоявшая у окна и еще не сбросившая накидку, не обратила на мужа никакого внимания. Ах, если бы он только оставил ее в покое… если бы только у нее был выбор… если бы тысячи бесплодных мечтаний осуществились…

— Он убрался и больше не вернется, — объявил Ганс, прерывая тягостное молчание. — А ты ожидала, что он спасет тебя подобно романтическому рыцарю в сверкающих латах?

— Жизнь с тобой научила меня не ждать ничего хорошего.

Игнорируя ее замечание, он с издевкой бросил:

— Надеюсь, это твой богатый американец купил тебе такой дорогой мех, потому что я за него платить не собираюсь.

Кристина наконец повернулась к мужу. Полы накидки чуть слышно прошуршали по ковру.

— Что тебе нужно, Ганс? Я не в настроении обмениваться с тобой оскорблениями.

— Какой же ты кажешься одинокой и покинутой, прелесть моя!

— Твое общество мне неприятно. Так ли уж необходим этот разговор? — Она гордо вскинула голову, твердо намереваясь устоять перед его издевательским пренебрежением. — Я здесь. Этого, по-моему, вполне достаточно.

— Не воображай, что он влюблен в тебя… Господи милостивый. Так оно и есть! Глупая корова, да он переспал с половиной Англии, и всего за три месяца! Хотя не пойму, что он увидел в такой холодной суке, как ты! Поразительно! Должно быть, все дело в новизне.

До чего же он вульгарен! Но… нельзя не признать, что в его словах есть правда. Макс действительно…

Она сама не поняла, почему так вспылила.

— А Джина? Хочешь сказать, что эта грязная потаскуха тоже имеет для тебя прелесть новизны после всех тех постелей, в которых валялась?

— Не стал же я терпеть ее две чертовых недели! Уже успел съездить домой и вернуться!

— Тебя здесь никто не держит. Можешь ехать в Силезию, и чем скорее, тем лучше.

— Но на этот раз, моя дорогая жена, — с уничтожающим сарказмом объявил он, — ты будешь меня сопровождать. Мы отправляемся в дорогу завтра же. Домой, домой!

«Я дома!» — хотелось крикнуть Кристине, но мальчики были в Силезии.

— А если я не пожелаю ехать по твоему приказу? — сухо осведомилась она.

— В таком случае тебя отправят под стражей, — безапелляционно отрезал он. — Ты моя собственность, купленная и оплаченная… хотя, вероятно, не с американским размахом. — Он грубо ткнул пальцем в ее накидку.

Ответный взгляд Кристины мог бы заморозить даже пламя.

— Ты закончил?

Как величаво она держится: спина прямая, бледное лицо с точеными чертами словно сошло с картин древних мастеров и сияет прелестью… английская роза, которую он выбрал двенадцать лет назад, решив, что она станет достойной матерью его детей. Да, время не коснулось ее. Она не увяла, и пусть совершенно безразлична ему, но он не делит свою жену ни с кем. Тем ненавистнее ее проклятое спокойствие и холодная красота. Ничего, когда они окажутся дома, он покажет, кто тут хозяин. Сломает ее, заставить подчиниться своей воле.

— Поезд отходит в десять, — буркнул он. — У тебя есть время приготовиться.

Едва за ним закрылась дверь, Кристина пошатнулась и упала на стул: ноги ее не держали. Такого ужаса она еще не испытывала. Но ведь раньше она никогда не выходила из роли покорной жены и не исчезала на две недели, чтобы окунуться в воплощение сладостных фантазий. Не понимала, какая пропасть лежит между долгом и экстазом.

Но всякое воспоминание о пережитом блаженстве исчезло при виде стоявшего в холле Ганса. Теперь ее удел — раскаяние, тревога… и жалость к себе. Что несет ей будущее? Цена, которую придется платить за короткие минуты радости, будет непомерно высока. Она может стать узницей Ганса, если тот захочет воспользоваться своими правами. Что ему стоит запереть ее в одном из отдаленных поместий, вдали от цивилизованного мира? Ее непростительное поведение отразится на отношениях с сыновьями. Ганс нередко пользовался детьми как залогом ее послушания и вполне способен обличить ее перед ними.

Она сделала ужасную ошибку. Не следовало поддаваться соблазну, соглашаться на прогулку тем утром, отсылать Дитера…

И неожиданно воспоминания о счастье, изведанном в маленькой комнатке в Дигби, наполнили душу. Их сладость изгнала худшие ее страхи, и она еще раз поняла, что в мире существуют доброта и ослепительное наслаждение. Дни, проведенные в Минстер-Хилле, увлекли ее еще дальше по дороге любви, в магический мир нежности, и она снова и снова воскрешала в памяти эти беззаботные минуты, словно переворачивала страницы альбома, где каждая картинка, каждый рисунок воплощали целую жизнь. Другую жизнь. Удовольствие наслаивалось на удовольствие, и теперь, измученная и тоскующая, страшившаяся будущего, она улыбалась, чувствуя, как теплеет на сердце. И что ей будущее? Ведь, кроме ее эгоистических интересов, существует безграничная безусловная любовь к детям. Она уже заранее испытывает восторг при мысли о том, что скоро вновь увидит своих мальчишек! Они приезжают домой на каникулы, а Рождество — лучшее время года, и радость общения с ними станет бальзамом для ее ран. Будущее — в материнской любви, и придется довольствоваться этим. Но все же она раз в жизни побывала в раю, и этот праздник чувств навсегда останется с ней.

Макс, стоя в темном подъезде на другой стороне улицы, следил за домом Кристины. Не в силах покинуть ее, возможно, по причинам, не имевшим ничего общего с гневом ее мужа, он вот уже несколько часов нес безмолвный караул.

Когда она на миг появилась в окне, он заметил место— положение комнаты, гадая, ее ли это спальня или… и это было страшнее всего… что, если она у Ганса?!

Он настолько разволновался, что был вынужден прислониться лбом к холодной стене и далеко не сразу овладел собой. Означает ли это, что он окончательно обезумел? Стоять здесь в темноте в бесплодном ожидании!

Он поднял воротник и тяжело вздохнул. Приходится признать, что он испытывает к этой женщине нечто большее, чем при обычном мимолетном романе. Иного объяснения его идиотской потребности торчать напротив ее дома в безумной надежде увидеть ее снова просто не найти.

Пока он пытался разобраться в причинах своей невыразимой тоски, слуги стали задергивать шторы. С каждым затемненным окном Макс все больше мрачнел. Ощущения были такие, словно он изгнан из ее жизни навсегда. В наступающем мраке он казался себе совершенно беззащитным против одолевшего его водоворота эмоций, грозившего захлестнуть и сбросить в пропасть. Неужели это любовь? Или просто сильное увлечение? А если всего лишь неутоленная похоть? Нет, наверное, какая-то толика любви во всем этом есть, ибо до сегодняшнего дня ему бы в голову не пришло стоять под окном любовницы с видом жалкого, спятившего от любви кретина!

На этой мысленной тираде последняя штора была задвинута, и Макс, сдвинув брови, угрюмо уставился на темный немой фасад.

И что, черт возьми, теперь делать? Торчать здесь всю ночь?

Вышибить дверь и избить Ганса до полусмерти? Ворваться в дом и подобно романтическому разбойнику унести Кристину в ночь?

Последняя возможность казалась наиболее привлекательной, но даже в его одурманенном мозгу — как иначе назвать то, что он вытворял, — мелькнула мысль о том, что дети Кристины могут быть серьезным препятствием его планам.

И когда ситуация, казалось, зашла в тупик, парадная дверь неожиданно отворилась, и появился князь в вечернем костюме. Ступив на крыльцо, он натянул перчатки, завернул за угол и исчез.

Вся нерешительность, всякая неопределенность чувств были сметены могучим порывом, и Макс, выйдя из укрытия, направился к дому. Он постучал и, прежде чем лакей сумел его рассмотреть, уже был в холле. Слуга попытался было протестовать, но Макс отшвырнул его и мигом взлетел по ступенькам на второй этаж, очутившись в длинном коридоре. Здесь он стал мысленно отсчитывать комнаты в надежде, что зрительная память его не подвела.

Три… четыре… пять… есть!

Макс ворвался в комнату, наспех оглядел обстановку и, узрев соболью накидку, повернул ключ в замке. Оказавшись в относительной безопасности, он заметил полуоткрытую дверь смежной спальни, уловил знакомый запах ландыша и решительно прошел по полу, покрытому желтым ковром. При виде Кристины, лежавшей на кровати с ладонью под щекой, как у спящего ребенка, сердце его перевернулось от нежности.

Неожиданный грохот нарушил тишину и вырвал Кристину из легкого забытья. В дверь ломились люди. Кристина подскочила, села и испуганно уставилась на Макса.

— Не волнуйся, — улыбнулся он. — Они не смогут войти.

— О Боже, нет, — прохрипела она, сползая с кровати.

— Все хорошо, — утешил он, шагнув к ней. — Дверь заперта.

— Но Ганс!

Она явно паниковала.

— Он ушел, и… — Макс кивнул в сторону непрекращающегося шума, — дверь выдержит.

Прислонившись к изголовью кровати, Кристина видимо расслабилась.

— Ты с ума сошел, — прошептала она. На лице играла тень улыбки.

— Не спорю, — ухмыльнулся он. — Но я истосковался по тебе.

Он остановился в нескольких шагах от кровати. В конце концов он там, куда так стремился.

— Они могут послать кого-нибудь за Гансом.

Макс вопросительно склонил голову:

— Могут?

— Он не пользуется большой любовью.

— В отличие от тебя, надеюсь. Лучше тебе выйти и сказать слугам, что гость скоро уйдет и не подвергнет никого опасности увольнения.

Она долго вопросительно смотрела на него.

— Пусть я спятил, но не настолько. И отнюдь не глуп, поэтому не собираюсь подвергать тебя риску. Скажи, что я ненадолго.

Кристина тихо выдохнула:

— Спасибо.

Макс отступил и, изящно поклонившись, взмахом руки указал ей путь. Но все же не смог устоять, чтобы не схватить ее в объятия… так же как она не смогла не подставить губы для поцелуя.

— Кажется, я влюблен, — прошептал он за миг до того, как их губы слились.

Кристина покачала головой, но его руки запутались в ее волосах, и все протесты остались невысказанными.

— И ты не сможешь остановить меня…

Его поцелуй был нежным и быстрым: дразнящее касание рая, но он тут же отпустил ее и подтолкнул к двери:

— Вели не беспокоить нас минут десять.

Пока она разговаривала со слугами, он держался в глубине комнаты. Но едва Кристина отослала их, он стащил перчатки, и не успела она запереть дверь, как он сбросил пальто и с улыбкой направился к ней.

— Тебе нельзя здесь оставаться.

— Знаю. — Он притянул ее к себе.

— Он в любую минуту может вернуться.

Макс весьма сомневался в этом, учитывая пристрастие Ганса к ночной жизни, но стоит ли мучить Кристину?

— Несколько минут… это все. Мне нужно поговорить с тобой. И попрощаться по-человечески или поздороваться, или бог знает что…

— Попрощаться, — тихо вздохнула Кристина. — Мы уезжаем утром.

— И мальчики тебя ждут.

Кристина кивнула. Говорить она не могла. Душили слезы.

— Позволь мне хотя бы приехать.

— Господи, нет! Если он узнает, что ты в Силезии… — Она прикусила губу и тряхнула головой. — Я не имею права рисковать.

— А если он не узнает?

Макс был готов торговаться с самим дьяволом, лишь бы только увидеть ее снова.

— Должна же у тебя быть какая-то свобода передвижения!

Кристина даже глаза закрыла, так велико было желание согласиться. О, это лучше всякого рая!

Наконец ее мокрые от слез ресницы, медленно поднялись.

— Как бы мне хотелось сказать «да»! Я готова на все, только бы быть рядом с тобой. Только если…

— Только если это не угрожает твоим отношениям с детьми.

— Именно, — тихо согласилась она. — Будь я одна, меня ничто бы не удержало. Я пошла бы за тобой на край света… на луну и дальше. Вот видишь, как я хочу тебя. Потеряла всяческую гордость и готова на все.

— В таком случае я сделаю так, что мы будем вместе.

Обычные слова. Обычный тон.

— Нет… нет… — со страхом возразила она. — Даже не думай об этом. Невозможно. Ты знаешь, какие пункты содержатся в брачных контрактах. Каждый параграф, каждое условие, каждый фунт плоти детально описаны и скреплены печатью. Сколько ты знаешь случаев, когда в бракоразводных процессах признавался виновным мужчина?

Макс пожал плечами:

— Время, деньги и поддержка влиятельных людей творят чудеса.

— Макс… пожалуйста… это бесполезно. Ты даже не уверен в том, что любишь меня. Я не знаю, действительно ли то чувство, которое я испытываю…

— Действительно, — уверенно перебил он. — Так оно и есть. Ты не любишь своего мужа, уж это точно.

Кристина вздрогнула:

— Я его презираю.

Он осторожно коснулся ее щеки:

— Если я сделаю так, что ты не потеряешь своих детей…

— Неужели не понимаешь? Тут ты бессилен. Мой старший сын — наследник княжества. Я не могу его увезти.

— Может, ты права, — спокойно согласился он.

— Ты знаешь, что я права, — с тихой яростью провозгласила она.

— Только в отношении детей, — с нарочитой мягкостью, противоречащей ее возбуждению, подтвердил он. — С этим придется что-то делать.

— Ты не слушаешь! — вскричала она. — И ничего с этим не поделаешь. Я не покину своих сыновей, а они не могут оставить свой дом.

— И ты будешь несчастна до конца дней своих.

— Я не единственная, кто несчастлив в браке.

— Но единственная, которую я люблю, — нежно шепнул он.

— Ты не можешь быть уверен. Мы провели вместе всего две недели.

— Итак, ты хочешь, чтобы мы распрощались и никогда больше не видели друг друга?

— А что прикажешь делать?

Руки, сжимавшие ее талию, упали.

— Понимаю.

— Не сердись, Макс… прошу…

— Поздно.

— Скажи хотя бы, что все понимаешь.

— Если скажешь, что уйдешь от него, я сумею сделать так, чтобы дети остались с тобой.

— Согласна.

Он ничего не сможет, это яснее ясного. Пусть хоть миллион лет пройдет, все будет по-прежнему.

Его лицо осветила довольная мальчишеская улыбка.

— Слово чести?

Кристина кивнула.

— Нет, скажи вслух.

Он стоял на перепутье. Еще шаг — и жизнь его необратимо изменится. Поэтому Макс требовал подтверждения.

— Слово чести, — беспечно ответила она, потому что в брачном контракте имелся пункт, предусмотревший опеку отца над детьми в случае расторжения брака. Да и закон будет на его стороне.

Макс снова схватил ее в объятия и осторожно погладил по спине.

— В таком случае могу только сказать «адью».

— Но я не позволю подвергать опасности детей, — остерегла она.

— Понимаю.

Он нуждался только в самом малом поощрении и больше ни о чем не просил.

— Только не приезжай в Силезию.

— Если приеду, никто меня не увидит.

— Не слишком ободряющий ответ.

— Не стану лгать. Не буду клясться, что больше никогда тебя не увижу. Думаю, я все же немного побуду в Англии. Можешь сказать, когда вернешься?

— Понятия не имею.

Она не смела сказать, что, вполне возможно, окажется под домашним арестом. Да и обнадеживать его не было смысла.

— Хоть не полный отказ, и то слава Богу, — ухмыльнулся он. — Я поставлю в церкви свечку за твое благополучное возвращение, — шутливо предложил он.

— Вот уж не знала, что ты посещаешь церковь.

Сама мысль об этом почему-то казалась нелепой.

— Отныне буду.

Кристина тихо рассмеялась.

— Вот так-то лучше. Ненавижу грустные прощания. Или прощания вообще.

— Макс!

— Знаю-знаю! Брачные контракты, связанные по рукам и ногам жены, наследники трона. Все это звучит чертовой волшебной сказкой.

— Хотелось бы попасть в сказку, — вздохнула она. — Тогда стоит только закрыть глаза, и все исчезнет.

— Не бойся. Я, как истинный рыцарь, помогу даме в беде, — заверил он.

Послышался осторожный стук в дверь, сопровождаемый шепотом:

— Десять минут прошли, миледи.

— И если я немедленно не уйду, моя карета превратится в тыкву, — усмехнулся Макс, но, тут же став серьезным, умоляюще шепнул: — Но прежде мне нужен поцелуй… чтобы продержаться…

«Или последний поцелуй», — печально подумала Кристина.

Она боролась со слезами, готовыми хлынуть из глаз, и, наконец сосредоточившись на сыновьях, талисмане от тоски и отчаяния, подняла голову:

— Ты позволил мне краешком глаза заглянуть в рай… и за это я всегда буду благодарна…

— Не плачь, дорогая, мы еще увидимся.

Он снял губами слезинку, скользнувшую по ее щеке, и поцеловал ее, бережно, нежно… прижал к груди и утешил в скорби.

В дверь снова постучали, на этот раз требовательно. Они еще раз обнялись, и Макс отступил.

— Не забывай меня, — прошептал он.

— Ни за что, — поклялась она, растягивая губы в вымученной улыбке и понимая, что, возможно, она больше его не увидит. Его, красивого, как грех, темного, как Люцифер, высокого, сильного, способного на утонченную нежность… и он принадлежал ей несколько ослепительных дней.

На полпути к двери он обернулся и, взяв ее за руку, потащил за собой в гостиную.

— Еще несколько секунд, — пробормотал он, стиснув ее пальцы.

Она так мечтала, чтобы время остановилось! Макс поднял пальто, перчатки, поцеловал ее веки, идеально вылепленную переносицу, щеки и дрожащие губы.

— Я вернусь, — пообещал он.

Звук его слов порхнул на ее губы, в сердце просиял крохотный лучик надежды, и она попыталась ответить что-то вежливое, хотя отчаялась встретиться с ним еще раз. Но горло сжалось, из глаз хлынули соленые потоки, и она громко разрыдалась.

— Эй, эй! — уговаривал он, вытирая ей лицо манжетой сорочки. — Ты еще не знаешь, на что я способен! Да я горы могу свернуть! Мы прогрызли четыре тысячи футов кварцита, чтобы докопаться до золота в горах Монтаны, так что стоит спасти одну попавшую в беду девицу?

— Мои проблемы… слишком уж большая гора, — всхлипнула она.

— Только не для меня.

Вытащив платок, он промокнул ее щеки и одарил ее ободряющей улыбкой.

— Дай мне пару недель во всем разобраться.

Его уверенность в себе подогрела ее угасающий дух, и Кристина, глубоко вздохнув, постаралась сдержать слезы.

— Я… всё хорошо… я уже успокоилась, — пролепетала она, жалобно икнув.

— Надменно поджатые по-английски губы?

Кристина кивнула.

— Прекрасно. — Теперь он был воплощением самой чувственности. — Я очень опытен, сама знаешь.

— Знаю, — невольно улыбнулась она.

— Кроме того, я намерен свернуть горы, так что не волнуйся.

Кристина кое-как взяла себя в руки и даже пошутила:

— В таком случае буду ждать твоего прибытия на белом коне.

— Хорошо, — просто ответил он и, еще раз поцеловав ее, исчез.

Она долго стояла у окна, глядя ему вслед и чувствуя, как отчаяние вновь охватывает ее. Несмотря на браваду Макса, она знала, какие препятствия придется ему преодолеть, знала лучше, чем он, неуязвимость главных пунктов ее брачного контракта. Понимала полнейшую беспринципность и жестокость мужа. Она одна, совсем одна в этом несправедливом мире!