Хрупкий лед (СИ)

ГЛАВА 11

Настя долго разговаривала с Валерием Федоровичем. Нет, не призналась до конца во всем, что услышала от тети Наташи. Ну, то есть, о своих мыслях и домыслах, о чувстве вины, возникшей от слов тети Наташи. Что она из-за своего стремления быть счастливой, не терять того восторга, который испытывала находясь рядом с Сашей, того блаженства, что переполняло ее, когда он целовал, обнимал, любил ее — поступает как последняя эгоистка. И лишает любимого возможности реализовать мечту, которой он жил задолго до их первой встречи.

Этого всего она не говорила тренеру. А спрашивала о том, как тренируются хоккеисты. Не в секции, не в кружке — это она знала сама. А по-настоящему, в реальных командах. Интересовалась нагрузками и графиком сборов. Хотя бы приблизительным. Чтобы больше понять.

Валерий Федорович отвечал не очень охотно. Но честно. Даже когда она о его браке спросила. Но при этом постоянно упоминал, что при желании со всем можно справиться, даже при самом загруженном графике. Валерий Федорович, похоже, был настоящим оптимистом. Потому как Настя не видела для себя оптимального выхода.

И потому не отмечала ничего странного в том, что эти оговорки тренера почему-то не проникали в душу. Видно слишком прочно там обосновались слова тети Наташи о том, что Настя будет только мешать Саше на пути к большому хоккею. И если честно, практически все, что она слушала из ответов тренера о ритме жизни игроков — подтверждало такое мнение.

— Вот это да, засиделись мы с тобой, егоза, — прервав ее мысли, вдруг проговорил Валерий Федорович, глянув на свои часы. — Смотри, время к восьми, тебя дома уже заждались, наверное. Давай-ка я тебя проведу домой. Ты поешь, выспишься, а утром поймешь, что со всем не так и сложно справиться.

Подмигнул ей тренер, поднимаясь со скамейки. И протянул руку, чтобы помочь подняться Насте.

Но она не приняла предложенную помощь, только посмотрела на Валерия Федоровича снизу вверх:

— А можно я здесь на ночь останусь, Валерий Федорович? — тихо попросила Настя. — Я не хочу домой. Там Саша меня точно искал. И он сразу придет, как только я появлюсь. А… Мне еще подумать надо, понимаете? Понять, что и как. А если он рядом будет — я не смогу. У меня мысли разбегаются, когда он рядом, — честно призналась она, ощущая какую-то грусть. — Вы не бойтесь, я не намусорю, и не сломаю ничего. В раздевалке посплю…

Валерий Федорович казался ошарашенным такой ее просьбой.

— Настенька, ты что? Егоза, не выдумывай! Тут спать негде. И ты наверняка голодная! Да и бабушка твоя, ведь точно волнуется! Ты подумала об этом?

— Я позвоню ей от вахтера, Валерий Федорович, — Настя обхватила себя руками, испытывая какое-то горькое и безнадежное отчаяние. — А ужин, кровать… — она помолчала. Облизнула губы. — Вы не переживайте, тренер. Мне не привыкать. На самом деле, вы даже не представляете, как здесь хорошо и удобно, — невесело улыбнулась Настя, вспомнив месяцы своего бродяжничества по стране. — Мне нормально будет. Только я не могу сейчас вернуться домой. Никак не могу, правда.

На самом деле, она испытывала такое отчаянное нежелание сейчас возвращаться, что даже если тренер не позволит остаться, знала — не пойдет домой. По улицам будет бродить, может, в каком-то подъезде спрячется, или в парке. Или на чердак в своей школе заберется. Там, на одной из запасных дверей замок давно поломался, и можно было при желании пробраться внутрь тайком от сторожа.

Валерий Федорович выглядел так, будто бы был крайне удивлен решением Насти. И даже начал было что-то говорить. Точно собирался рассказать, что она обязана идти домой. Настя вздохнула и поднялась. Нет, он ей тут не позволит остаться. Да и была она согласна, что бабушке Ане стоит позвонить, предупредить. Возможно, сказать, что она осталась на ночь у какой-то подруги. У бывшей одноклассницы. Пообещать потом все объяснить… Что угодно, лишь бы не возвращаться сегодня домой. Только бы не видеть любимого человека. Потому что тогда (Настя не сомневалась в этом), она не сможет все до конца обдумать. Не сумеет отстраненно посмотреть на ситуацию со стороны, а просто вцепится руками и ногами в Сашу. И ни за что не позволит ему отстраниться. А если это неправильно? Если этим она ему жизнь разрушит?

Нет, Настя должна была все обдумать.

— Спасибо, что поговорили со мной, Валерий Федорович. Что просидели тут столько, — она даже не заметила, что ссутулилась и втянула голову в плечи, вновь ощущая себя позабытой всеми девочкой из интерната. — Я понимаю, что тут нельзя. До свиданья.

Не глядя на тренера и не дожидаясь, пока он начнет опять ее убеждать идти домой, она повернулась и пошла по проходу между скамьями к выходу из зала.

— Настя! Стой! — Валерий Федорович резко окликнул ее, заставив Настю вздрогнуть. А потом, не ожидая, пока она обернется или остановится, а может, понимая, что она не сделает этого, в несколько шагов нагнал ее. — Ты ведь не пойдешь домой, да, егоза?

Он остановился так, что Настя никак не могла проскользнуть мимо. И, видя, что она уставилась себе на ноги, к тому же протянул руку и несильно сжал ее плечо, вынудив посмотреть на него. Тренер не выглядел довольным тем, что угадал ее решение. И он точно не одобрял намерение Насти брести «куда глаза глядят». Об этом явно свидетельствовали нахмуренные брови и неодобрительно сжатые губы Валерия Федоровича.

Она не испугалась. Хоть Насте и стало немного стыдно перед тренером. В конце концов, Валерий Федорович был очень хорошим и всегда старался помочь всем своим воспитанникам, в том числе и самой Насте. Но она все равно не могла прислушаться к его словам.

И он будто бы прочитал это все по лицу Насти. Тяжело вздохнув, Валерий Федорович опустошенно взъерошил ладонью свои волосы. И что-то беззвучно пробормотал сквозь сжатые зубы.

— Пошли, — отпустив ее плечо, он вместо этого крепко ухватил ладонь Насти. И сам пошел к выходу, потянув ее за собой.

Но Настя заупрямилась, стараясь освободиться:

— Нет, Валерий Федорович! Нет, не могу я домой, ну поймите!

— Да понял я, что ты готова скорее ночью по улицу шляться, чем домой пойти! — неожиданно сердито огрызнулся тренер. Замолчал, видя ее отчаяние. И еще раз тяжело вздохнул. — Успокойся, егоза. Не буду я тебя силой тащить домой. Но и бродить никуда не пущу. У меня переночуешь, — уже спокойней объяснил он. — И я сам поговорю с твоей бабушкой по телефону, чтобы она не волновалась.

От этого решения Настя растерялась. И смутилась. Но одновременно с этим испытала некоторое облегчение. Она очень нуждалась в передышке, в какой-то паузе. И в поддержке. Блуждание по ночным улицам тут слабо бы помогло, только добавило бы ей усталости и ощущения одиночества. А Валерий Федорович чуть ли не силой дал ей возможность все это получить.

Наверное, стоило бы отказаться, не отягощать тренера своими проблемами еще больше. Но у Насти не хватило для этого душевных сил. И тихо пробормотав «спасибо» она уже без принуждения пошла за ним.

Валерий Федорович жил в двухкомнатной квартире в старом, еще «сталинской постройки» доме, расположенном в двух остановках от дворца спорта. Обстановка там была куда лучше, чем у бабушки Ани, и Настя решила, что это следствие его недавно оборвавшейся спортивной карьеры.

— Проходи, — тренер подтолкнул ее, видя, что Настя замерла на пороге. — Сейчас посмотрим, что у меня на ужин сообразить есть. А ты пока звони бабушке, — распорядился он.

Прошел сам в коридор следом за Настей, быстро переобулся и пошел на кухню.

А Настя так и застыла у вешалки, испытывая какую-то тягучую и тяжелую, смущенную неловкость. Ей вдруг стало так стыдно, что она навязалась Валерию Федоровичу: у человека могли быть планы на вечер, или просто желание отдохнуть, расслабиться. А тут она со своими проблемами, нервами, причудами.

— Настя? — Тренер вновь появился в коридоре и внимательно посмотрел на нее, приподняв брови. — Ты звонишь? — он выразительно глянул на телефон, стоящий на полке в коридоре.

— Да, звоню, — опасаясь еще больше навязываться и мешать Валерию Федоровичу, Настя подошла к телефону и набрала домашний номер.

Как ни странно, но бабушка Аня нормально восприняла известие о том, что Настя сегодня не вернется домой. Конечно, было слышно, что она волнуется и переживает о воспитаннице. Но убедившись, что та у Валерия Федоровича, почувствовала себя спокойней за судьбу приемной внучки. Бабушка Аня была лично знакома с тренером, поскольку несколько раз приходила в секцию с Настей. Да и неплохо знала Эдуарда Альфредовича, поддерживая с ним связь и сейчас, пусть больше по телефону, так как обоим было уже тяжеловато ходить по гостям. А тот всегда хорошо отзывался о своем приемнике и считал его хорошим и честным человеком.

К тому же, как поняла Настя из оговорок, бабушка Аня сделала свои выводы о причинах такого поведения внучки. Очень схожие с выводами Валерия Федоровича вначале сегодняшнего вечера. Она решила, что они с Сашей поссорились и теперь Настя пытается подумать. Второй вывод был не так и далек от истины. А о первом Настя уже не могла спорить. Тем более после того, как бабушка рассказала, что Саша уже раз пять приходил, волнуясь и переживая, куда она подевалась? Уже обошел все обычные места, где можно было бы ее обнаружить. А сейчас — сидит на лавочке перед подъездом, чтобы не пропустить возвращения Насти.

— Ты бы хоть позвонила, поговорила и с ним. Чтобы парень не торчал всю ночь на улице. Чтобы там у вас не стряслось, — со вздохом заметила бабушка. — Хочешь, я его позову?

— Не надо! — Охваченная жгучим чувством стыда и боли из-за того, что доставила столько проблем любимому, она все же не ощущала себя в силах разговаривать с ним. — Я позвоню. Поговорю. Только чуть позже. Пожалуйста, — чуть ли не умоляя, прошептала она в трубку.

Бабушка вздохнула:

— Хорошо, Настасья. Ты уже не маленькая, и надеюсь, знаешь, что делаешь, — заметила она.

Настя не была в этом уверена. Но…

— Не говори ему, где я. Пожалуйста. Это… Это важно, — попросила Настя.

Та пообещала.

Попрощавшись с бабушкой, она зашла на кухню и предложила свою помощь Валерию Федоровичу в приготовлении ужина, чтобы хоть как-то компенсировать все причиненные неудобства. Трапеза вышла нехитрой: вареная гречка, которую тренер решил «обогатить» добавкой жареных яиц, да овощами. А Настя, хоть и еще очень стесняясь, вдруг поняла, что очень, очень проголодалась, ведь с самого утра ничего не ела.

Они поужинали в неловкой и тягучей тишине. Настя первая подхватилась мыть посуду, чтобы занять руки и оправдать свое пребывание здесь. Валерий Федорович попытался ее успокоить, кажется, поняв причины, по которым Настя все время дергалась. Но и сам, наверное, чувствуя себя не очень удобно, с очередным вздохом сдался и, сказав, что найдет ей подушку и одеяло, пошел в комнату.

С парой тарелок оказалось не так и сложно справиться. Быстро покончив с этим, Настя села на табурет, поглощенная все теми же непростыми мыслями, которые владели ею весь этот день. Подперла ладонями подбородок, перевела глаза на окно. И тут подскочила, будто ужаленная. Саша же там, на улице, где-то у них под домом, сидит и ждет ее. Нервничает.

Господи, сколько же она проблем и волнений ему причинила сегодня! А сможет ли объяснить, в чем дело?

Настя не знала. У нее не было секретов от Саши, ни раньше, н теперь. До этого момента.

Стоило ли рассказывать любимому о визите его матери? Имела ли она право войти его жизнь со всеми теми последствиями, о которых говорила тетя Наташа?

Терзаемая этими мыслями, но и не в состоянии дальше мучить любимого, она вновь пошла в коридор и робко взялась за телефон.

Пока бабушка Аня звала Сашу, Насте казалось, что она умрет от страха, волнения и сомнений, таких непривычных и несвойственных их отношениям. У нее ослабели ноги и начало подводить живот. И Настя села на пол, не сумев поднять глаза на Валерия Федоровича, который выглянул в коридор, проверяя, все ли у нее в порядке.

— Стася! — Голос Саши, такой родной и любимый, был полон неподдельной тревоги и волнения. А еще усталости. — Стасечка, солнышко мое, ты где? Куда подевалась? Что случилось? Я тебя целый день ищу. Что с тобой?

— Саша… — Настя почувствовала, что вот-вот разрыдается, и ей пришлось замолчать, чтобы совладать с собой.

Она так его любила. И чувствовала себя такой виноватой перед ним. И перед его родителями. Перед всеми людьми, которым она причиняла столько хлопот и которые меняли свои жизни из-за ее поступков.

— У меня все нормально, Саша, — хрипло проговорила Настя. — Я… Я у друга. Не беспокойся. — Отчего-то она не решилась сказать, что сидит у тренера. Побоялась, что Саша решит приехать сюда. — Иди домой. Не сиди на улице…

— У друга? — удивленно переспросил Саша. — У кого? Настя, что случилось? Я не понимаю, почему ты пропала? Я тут с ума схожу, ищу тебя…

И она вдруг четко поняла — тетя Наташа права. Настя будет мешать и отвлекать любимого. Она не даст ему нормально тренироваться, принесет в его жизнь кучу проблем и лишних хлопот. Как сейчас. А Саше о хоккее надо думать. О достижении своей мечты.

Настя так любит его, что даже больно внутри. Но у Саши талант. Он достоин лучшего. А Настя… она должна отойти и не мешать ему.

— Саша, я не могу поехать с тобой, — вдруг выдохнула Настя в трубку, чувствуя, как начинает глотать слезы. И нос заложило. — Я не поеду с тобой в Питер. И не могу принять твое предложение.

С той стороны трубки повисло пораженное молчание. А потом Сашка аж закричал:

— Стася?! Ты что?! Как это — не можешь? Ты о чем?! Что случилось?!

— Ничего, — так же тихо и как-то обреченно спокойно ответила она. — Ничего.

— Ты где?! — вдруг совсем другим тоном, требовательным и настороженным, опять спросил он. — У какого друга?

— Не важно, Саша. Прости меня. Я просто… Просто. Так лучше. Правда.

— Стася! — Голос Саши вдруг дрогнул. — Я люблю тебя.

И она его любила. Безумно. С невероятной силой.

В ее груди сжалось сердце, разрываемое болью. Слезы побежали по щекам. Но Настя не прошептала признания в ответ.

— Прости, — вместо этого прошептала она и положила трубку.

И вот тут из нее просто вырвались придушенные рыдания. Некрасивые. Похожие на вой. Слезы застилали глаза, бежали по щекам, щипая губы. Но ей было так больно, душевно, не физически, что Настя не могла остановиться, не могла утереть их.

— Это было очень глупо. И жестоко. Я не думал, что ты можешь так поступить, Настя.

Валерий Федорович сел перед ней на корточки, но Настя не видела выражения лица тренера. Она ничего не видела за пеленой слез. И сказать, объяснить ему ничего не могла.

— Я сейчас позвоню Саше, поговорю с ним. Расскажу, что с тобой говорила его мать. Объясню. И все вместе решите, — решительно и сурово проговорил тренер.

— Нет! — Настя попыталась приглушить рев. — Нет! Вы же сами говорили, что это сложно. И ваша семья — тоже ведь распалась…

— Но по другой причине, Настенька, — словно причислив ее к невменяемым, Валерий Федорович смягчил тон.

— Не важно! Он может стать настоящей звездой. Лучшим игроком! А я буду только мешать! Не звоните, не говорите! Если Саша узнает о разговоре, он не послушает, потащит меня за собой. Не поймет. А потом — ему от этого хуже будет…

— Настенька, вы должны поговорить, — продолжал убеждать ее тренер. — Нормально, без этих глупостей…

— Нет! — почти закричала она и вдруг вскочила на ноги. — Я не могу. И остаться не могу, Валерий Федорович, простите.

Настя бросилась к двери.

— Я не могу его так отягощать, не могу висеть на шее у Саши. И у вас. И домой сейчас вернуться не могу. Он тогда не отпустит. Не уедет…

Она лихорадочно дергала дверь, но из-за рыданий не могла с ней справиться.

У Насти была истерика. Для Валерия это стало очевидно. И она определенно не слышала и не осознавала, как глупо и неразумно поступает. Он не мог до нее достучаться. Она была ослеплена и оглушена непонятным для тренера чувством вины и самоуничижением.

Но больше всего он испугался, что Настя сейчас и правда убежит, и будет бродить по ночным улицам одна в таком состоянии.

Валерий Федорович подскочил к ней и крепко обхватил Настю, прижав к себе так, что она не могла двинуться.

— Стой. Тихо, Настенька, тихо, — осторожно проговорил тренер, стараясь достучаться до сознания девушки. — Тсс. Я не буду. Не буду звонить. Тебе не надо уходить.

Звонить Саше теперь и правда не казалось хорошей идеей. Он опасался, что она действительно убежит. У него волосы становились дыбом при мысли, что с ней может в таком случае произойти.

Настя замерла. Но как ему показалось, больше от бессилия, чем услышав его аргументы.

— Я не могу. Не могу остаться, Валерий Федорович, — замотав головой. — Я вам столько проблем доставляю. Всем… И домой мне нельзя. — Она закусила губу, смотря на него совсем безрассудочно. — Вы не волнуйтесь, я не пропаду. Они скоро уезжать должны. Я пока в школе, на чердаке посижу. Несколько дней. Или в парке погуляю… Вы не бойтесь, Валерий Федорович, — словно успокаивая его, вдруг странно спокойно произнесла Настя. — Я не пропаду. Мне не привыкать…

Не бойтесь…

Да у него в голове зашумело от страха за эту девчонку. Господи! Что же она говорит такое? Что же у нее было в жизни, если она на такое готова? И зачем?

— Настенька, успокойся, — не ослабляя своей хватки, он начал осторожно отступать от двери, увлекая Настю за собой. — Все нормально. Ты мне не мешаешь. Наоборот, так бы я один сидел, никому не нужный. А так, в компании, с тобой, — вымученно усмехнулся он, придумывая не менее бредовые аргументы, чем ее слова. — Не надо тебе никуда уходить. Ни в какую школу. Зачем чердак? У меня вон, диван свободный, и целых две комнаты. Посиди со мной.

Настя молчала. Судорожно дышала и всхлипывала. Но перестала вырываться.

Вот так потихоньку он довел ее до дивана.

— Все нормально, Настя, все хорошо, — просто не зная, что еще сказать, слушая, как она плачет, Валерий сел, и усадил Настю рядом с собой, продолжая держать. — Поживешь у меня несколько дней.

Ему все еще казалось очень глупым то, что Настя натворила. Но опасения за состояние девушки перевешивали в данный момент это беспокойство. В конце концов, Настю он знал давно и хорошо, и ее интересы, ее здоровье было для него приоритетней спокойствия Верещагина. Хоть Валерий и решил, что позвонит ему ночью, когда Настя уснет.

Но у него не вышло. Настя не уснула. Она сидела всю ночь, вроде бы и слушая Валерия, но с таким загнанным выражением в глазах, словно все еще готовилась убежать в любую секунду.

И он не решился нарушить эту хрупкую ситуацию.

Но действительно оставил Настю у себя, позвонив ее бабушке. Правда, зная, что у той пошаливает сердце, просто оговорил, что Настя не готова пока общаться с Сашей. А вот Верещагина ему выловить не удалось, хоть Валерий и старался. Он даже приходил к нему, но парня дома не оказалось, а передать что-то через настороженную Наталью не решился. После того, до чего она довела Настю, Валерий не испытывал к этой женщине ни доверия, ни уважения. Он с удовольствием поговорил бы с Дмитрием. Но и того не удалось застать дома.

А через три дня Валерий узнал, что они были заняты продажей квартиры. И покончив с этим — уехали. Ему позвонила бабушка Насти, поскольку девушка все еще не собиралась возвращаться домой, а он боялся выпускать ее из квартиры. И даже запирал, когда уходил сам, чтобы Настя не убежала.

Валерию было неловко. Он совсем не был уверен, что поступает верно. И очень хотел бы, чтобы с девушкой пообщался кто-то, кто понимал в этом больше его самого. Но пока не придумал, как это организовать.

А теперь, судя по всему, после отъезда Верещагина, необходимость в этом отпала.

ПРОЛОГ 3 — НАСТОЯЩЕЕ

Настоящее

Она все еще не приходила в себя. И хоть врачи, все время что-то измеряя и пялясь в свои дурацкие мониторы, пытались заверить их, что состояние Стаси стабилизируется, и можно уже осторожно надеяться на позитивное развитие ситуации — он не видел этому никакого подтверждения. Она лежала на кровати все так же неподвижно. Не было заметно никакой реакции на звуки или прикосновения. Ничего. Однако Верещагин умел отодвигать страх и неуверенность в тот угол сознания, где эти чувства не мешали сосредотачиваться на главном. Только вот признание матери, которая ушла полчаса назад, не давало ему полностью отрешиться от всего.

С каждой минутой, что он думал над ее словами, с каждой секундой, потраченной на осознание всего, что эта новость в себе несла — Саша все больше ужасался пониманию, насколько его представление обо всем на протяжении этих лет и сознание — было искажено.

Ведь, Господи! Даже тогда, несколько дней назад, когда он опять увидел ее… Елки-палки! Ведь ОН считал себя вправе думать, что может оставить все в прошлом. Не выяснять по своему великодушию. Простить ее…

Александру самому хотелось сейчас пару раз удариться головой об пол или стену. От стыда и чувства вины. От чувства унижения. Он же тогда так обиделся, когда Настя отказалась ехать с ним, отвергла его предложение. По телефону. Не пожелав встретиться. Саше казалось, что он имеет полное право злиться. Только еще и непонимание было. Он никак не мог разобраться, что же случилось с его родной и обожаемой Стасей? Где она? Почему не хочет встретиться? Почему прячется?

А тут еще вся та суматоха с появившимися покупателями и продажей. Документы, БТИ, волокита, нотариус. А матери плохо стало, язвенная болезнь обострилась, не могла она бегать по всем этим учреждениям и инстанциям. Вот и мотался он с Димой.

Мать…

Сейчас Саше подумалось, что может и не было никакого обострения? И она это все специально устроила, чтобы он Настю не искал? И говорила всякое: про их возраст, про порывы и желания. Про влюбчивость девчонок и то, как быстро могут меняться их привязанности. А все эти слова только усиливали его обиду и злость в тот момент. Его разочарование в любимой. Подрывали то доверие, что всегда между ними было. Заставляя его сомневаться в том, что чувствам и словам девушки в принципе можно доверять…

Его охватило чувство брезгливости и отвращения из-за всех этих воспоминаний. Из-за своей доверчивости. Ведь мать была самым родным, самым близким его человеком. Ей он всегда доверял безоговорочно и любил без вопросов и сомнений. А она, выходит, именно этим и воспользовалась?

Что ж, теперь от этого не осталось ни следа. Он был опустошен этим разочарованием. Таким же сильным, как когда-то оказалось разочарование в Насте. Только вот то, как выяснилось, было ошибочным.

— Твоя мать приходила, врач сказал?

Саша поднял голову, глядя на человека, чей сдержанный и тихий голос отвлек его от непростых и каких-то, словно, грязных мыслей. Посмотрел несколько мгновений. Кивнул.

— Я не хочу ее видеть. Она здесь, рядом с Настей, находиться никакого права не имеет. Сломала ее, все самоуважение растоптала. Чтоб больше и ноги ее в палате не было, — отрезал мужчина. Подошел и с намеком глянул на Александра.

Сашка не спорил. Только задумался о том, сколько этот человек знал о прошлом? Казалось, поболее, чем сам Сашка недавно. Но не уточнял. И молча встал, освобождая место у изголовья кровати Насти. Мужчина, так же без слов, занял стул.

Они оба никуда не уходил из больницы, постоянно находился рядом. Но этот человек ни разу не попытался перед врачами открыто оспорить возможность присутствия Верещагина здесь. Хотя, Бог свидетель, имел куда больше прав говорить от имени Насти, сейчас Саша не мог не признать этого хотя бы про себя. И выставить его вон этот человек мог спокойно.

Еще два дня назад он ненавидел его. Ну, может и не так. Но в душе Саши при его виде всегда плескалось дикое раздражение и злоба. И такая ревность, что во рту появлялся привкус горечи.

В этот же момент, наблюдая, как мужчина накрывает хрупкие пальцы Стаси своей огромной ладонью, как гладит ее волосы — он испытывал опустошение. Нет, ревность была тут же. Но появилось разрушающее душу сомнение, что этот мужчина заслуживает ее куда больше, чем он сам.

Гость на него внимания не обращал и, похоже, не интересовался сомнениями, поглотившими Верещагина с головой. Он осторожно и очень бережно сжал ладонь Насти, поглаживая кожу. И смотрел только на ее лицо.

— Эй, егоза, — тихо позвал он, обращаясь к Насте. — Ты что это придумала, а? Хватит притворяться.

Сашка слышал, что мужчина старается сохранить бодрый тон. Но его голос все равно дрогнул. Саша понял этого человека. Действительно понял, вдруг осознав, что перед ним не только соперник. А тот, кто так же сильно, как и он сам, дорожит Настей. Или даже больше, возможно… И так же боится за нее.

— Нашла время разлеживаться. У нас игра на носу, а ты отпуск себе устроила. О ребятах подумала? — словно бы надеясь достучаться до сознания Насти всеми этими словами, продолжал говорить гость.

В какой-то момент Верещагин хотел его остановить. Не помешать, просто дать понять, что это может оказаться бессмысленно. Что им остается только ждать и верить в ее силу. Ему захотелось поддержать этого мужчину. Черти как, может просто хлопнуть по плечу. Ведь и этому человеку, как и самому Саше теперь, больше не от кого было ждать поддержки.

До чего странная штука жизнь. Дико просто. Непонятная, непредсказуемая, сталкивающая в общей беде тех, кто только позавчера волком смотрел друг на друга. Своенравная личность, решающая все за людей, посмеиваясь над их мечтами, стремлениями и желаниями.

Саша даже уже сделал шаг вперед. Но так и застыл, занеся ногу. Потому что ему показалось, что в ответ на все эти смешные упреки мужчины, веки Насти дрогнули. И он начал напряженно всматриваться в любимое лицо. Так же, как и тот, другой.

— Стася?

— Егоза?

Кажется, они оба выдохнули это в один голос, отчаянно желая и безумно страшась верить своим глазам.

Но Настя им не ответила. Она молчала. И все же, все ее тело словно бы вздрогнуло, перестав походить на тряпичную куклу. Настя глубоко вздохнула и чуть повернула лицо в их сторону, продолжая спать.

И теперь Саше действительно верилось, что она спит.