Хрупкий лед (СИ)

ГЛАВА 13

— Сашка! Да, ну, не беги же ты, застегнись нормально!

Ее голос снова его встряхнул. Заставил “выплыть” из странной заторможенности, в которой Верещагин провел последний час с небольшим. Только и того, что с пола перебрался на подоконник, когда третий подряд проходящий мимо человек поинтересовался, не плохо ли ему?

Видимо, тренировка закончилась. А он так и не вышел из Дворца Спорта. И не поехал в гостиницу. И, вообще, не сделал ничего из того, что планировал еще с утра. Просто сидел и вспоминал, крутил в голове то одну версию, то другую. Заново оживлял в душе то, что испытал, когда услышал, что Настя ему отказала тогда, давно.

Из-за этого тренера? Да, не может быть! Ей же тогда только шестнадцать исполнилось! Неужели, он ее уже тогда соблазнять начал?

Возмущение и обида плескались в душе с новой силой, почему-то. И такая злость, такая ярость клубилась в груди из-за того, что кто-то у нее был! Жутко даже, в какой-то момент стало, что способен на такие эмоции. Уже и не помнил в себе подобных “страстей”. Не считал себя на такое способным. Разве что, на льду…

Вроде бы, мозгами понимал, что шестнадцать лет прошло. Да и он сам не монахом жил. Даже невеста, вон, есть. И они расстались…

И все равно, даже несмотря на то, что Настя его бросила без всяких объяснений, когда-то, понял — воспринимает ее только своей! И ничьей больше! Прям трясло его, когда вспоминал, как тренер его Настю целовал! И кулаки сами сжимались…

Дикость, какая-то… Что с собой делать? И со встречей этой, которую и встречей-то не назвать? Верещагин сейчас сам себя не мог понять.

А тут детвора повалила в коридор, смеясь, обсуждая тренировку. Снова возня, суматоха. Так знакомо. Так… внутри что-то сжалось от эмоций, которые вдруг накрыли, от своих воспоминаний о таких же моментах, когда с тренировки выбегал. И голос Насти рядом…

— Так, выстроились, парни. Не добавляйте забот Анастасии Ивановне!

Голос этого тренера заставил кулаки сжаться сами собой. Какого черта?!

Саша двинулся вперед, не совсем понимая: зачем и что будет дальше делать? Но стоять на месте — никаких сил не было. Суматоха мальчишек мешала разобрать, о чем говорили Настя с тренером, хотя Верещагин точно слышал, что разговор был. Вот и двигался, стремясь расслышать, что ли?

— Я тебя у приюта жду? — наконец, донесся до него негромкий голос тренера.

— Ой, Валер, я тетради дома оставила перед тем, как парней забирать, чего тебе ездить туда-сюда? Устал же, точно. И не кривись, я знаю, — мягкий голос Насти творил с ним что-то невообразимое.

— Все равно заберу, егоза, не спорь. К дому подъеду, значит, — не согласился мужчина.

— Валер, — Настя рассмеялась.

Этот звук заставил Верещагина забыть кто он, и что прошел за все эти годы. Он даже не осознал, как вышел из-за поворота и остановился посреди всей этой суеты: мальчишек, технички, Насти, тренера. И осознал, только когда суматоха утихла, а кто-то из парней вдруг громко в нежданной тишине прошептал:

— Смотри! Это же… Это…

— Ага! Точно! — поддакнул другой.

Саша осмотрелся, вдруг поняв, что привлек внимание всей ребятни. И в этот момент, привлеченный нестандартным поведением своих подопечных, наверное, к нему повернулась и Настя. И тренер…

— Не может быть… — недоверчиво протянул еще какой-то парень, уставившись на него. — Это…

Но Саша уже смотрел только на Настю. На ее удивленное лицо и приоткрывшиеся, будто бы в полувздохе губы. На то, как она вздрогнула, прижав руки к груди…

Застыл. Не мог дальше двинуться.

— Да, парни, — разом как-то завладев вниманием всех, вдруг выдвинулся вперед тренер. — Это Александр Верещагин. Думаю, вы все его знаете.

И тут на Александра словно шквал налетел. Он и раньше с детьми общался, и каждый раз это было похоже на “ураган”, посреди которого не так и просто устоять. Дети прыгали, суетились, просили автограф, с восхищением рассказывали о том, как смотрели все его игры…

Хочешь-не хочешь, пришлось отвлечься. Не мог отказать детям. Себя помнил. Не то, чтобы его ответов кто-то ждал. Но автографы Верещагин поставил на всем, что ему подсовывали: от клюшек, до шапок, фломастером, который так же сунул кто-то из ребятни. А Настя так и стояла рядом с тренером, который зорко следил за всем этим и, похоже, лучше всех их контролировал происходящее. В конце концов, именно он и прикрикнул на парней:

— Так, все. Построились снова. Оделись. Анастасия Ивановна ждет вас, и водитель, да и в приюте уже заждались. Наверняка, нервничают, что вас задержало.

На окрик тренера парни отреагировали моментально. Впрочем, он их понимал. Сам так же всегда реагировал на своих тренеров.

— Спасибо! — разрозненным хором проорали парни, заставив Александра улыбнуться.

Действительно быстро выстроились. Настя как-то резко отвернулась, кивнув тренеру, который помог ей накинуть пальто на плечи. И, больше не посмотрев в его сторону даже, быстро увела детей. Он не успел ни сказать ничего, ни остановить ее. Да и не будешь же хватать за руки при детях?

Валерий же стоял и смотрел на него. Тяжело смотрел. Даже, пожалуй, с предупреждением. В воздухе между ними просто так и повисло “не лезь”, не сказанное, но “прозвучавшее” так, что Верещагин услышал. И прав был, возможно.

Только, почему-то, никакие логические доводы для него сейчас не работали. Даже тот, что сама Настя, когда-то, вероятно, выбрала именно этого мужчину. Незнакомое и почти неконтролируемое. То, что заставило Верещагина зло вскинуть голову, дав понять, что он плевать хотел на любые предупреждения. Развернулся и пошел к выходу. За ней.

Но никого на улице не увидел. Только тут вспомнил, что слышал про водителя. Наверное, детей забрали транспортом. И Настю вместе с ними, похоже.

Она очень надеялась, что достаточно держит себя в руках и дети ничего не замечают. Не хотелось их волновать. К тому же, мальчишки и сами были настолько взбудоражены встречей с известным хоккеистом, что на ее мандраж, вроде бы, никто внимания не обращал. А у Насти все внутри дрожало и в голове как-то странно шумело. Хотя, может это и от голода? Она ведь так и не успела пообедать сегодня со своими первоклашками, успокаивала детей, разыгравшихся в столовой. А Валере не призналась, знала, что будет опять беспокоиться чрезмерно и журить ее. Волноваться лишний раз. Зачем?

Вот, возможно в этом причина, а не в неожиданной встрече с Верещагиным? Хотелось в это верить.

Настя не думала, что когда-то снова увидит Сашу. Вообще мысли такой не допускала даже. И не мечтала об этом. Она мечтала о том, чтобы у него все вышло, как можно лучше. Чтобы Сашка достиг всего, чего заслуживал. Следила за его карьерой, да. Игры смотрела. Да и Валера никогда против не был, с ней смотрел, записывал даже, если очень поздно трансляция шла и Настя, измотанная сначала институтом, а потом и работой в школе, засыпала. И за жизнью его следила, но так, как за кумиром, больше, за кем-то знаменитым, а не близким и знакомым ей до малейшей привычки парнем. Да и не был он тем мальчишкой, который “отбил” когда-то Настю у хулиганов. И не тем парнем, ради которого Настя всем готова была пожертвовать. Ее первой и такой умопомрачительной любовью.

Те пару месяцев странно вспоминались Насте. Будто сон какой-то, или сказка. Не реальная, выдуманная ею самой история. И не потому, что Настя не помнила ничего, наоборот, очень хорошо все помнила. Просто чем больше проходило времени, тем вернее ей казалось свое решение. И сами их отношения… Как тот самый сон и сказка. Как самый последний месяц весны — обжигающе сладкий и быстротечный, расцветающий, но завершающий какой-то цикл жизни. Вот и вспоминала о Саше с этой сладостью и своей нежной любовью, стараясь не думать и не вспоминать, как тяжело ей дался этот переход и осознание, в какую депрессию она тогда впала, пугая и огорчая и бабушку Аню, и Валерия Федоровича…

Да, тогда еще просто наставника и тренера. И сколько же он провозился с ней! Возможно, пожалев тогда Настю, будучи свидетелем зарождения этой истерики и депрессии, а может, баба Аня его тогда попросила занять ее. Именно Валерий таскал ее на тренировки ежедневно, в качестве помощника, и “чтоб дома не сидела”, хоть и на катке от нее толку тогда было мало. И на вступительные экзамены в пединститут с ней Валерий Федорович ходил, когда Настя вяло сообщила на их расспросы с бабой Аней, куда, вообще, хочет поступать. Ведь время уже поджимало. Чуть не опоздала она тогда, в последний день документы принесла. И, хоть Валера никогда и не признавался, возможно и опоздала, только он, как ей казалось, как-то уломал приемную комиссию. Возможно, даже, деньги кому-то из них заплатил. Настя тогда, как сомнамбул ходила, не ориентировалась в реальности, вообще. Как экзамены сдала — и то, толком сейчас бы не рассказала. Полный сумбур в голове.

Но Валерий Федорович и тогда не давал ей спуску, заставлял ходить на каток. И именно благодаря этому, его упорству, его настойчивости, и этому упрямому желанию затянуть Настю на каток, она и пришла в себя как-то.

Словно посветлело в голове, хоть и не падала, вроде, не ударялась. Просто замерла при движении, вздрогнув от резкого свистка Валерия Федоровича, осмотрелась, будто впервые за много месяцев в себя пришла, вдохнула воздух холодный и поняла, где она. И что жизнь вокруг. И она, Настя, часть этой жизни. И чем-то даже занимается. Тогда-то, во время одной из тренировок секции, которой руководил тренер, ей пришло в голову, как здорово бы было, если бы на этот каток могли приходить другие дети, как она. Из приюта. Того самого, в котором Настю воспитывали. Глядишь, кому-то просто веселее стало бы, а кто-то, может, и призвание свое нашел бы…

То ли судьба, то ли горькая ирония, но в этом самом приюте создали группы для старших детей спустя всего год после того, как Настю увезли. Что-то наладилось с финансированием или, наоборот, ухудшилось, и учреждения объединили. Отдали им еще одно здание, ранее принадлежавшее уже не функционирующему садику. Добавили воспитателей, какие-то спонсоры подключились. Нельзя сказать, что жизнь для воспитанников стала сказкой. Нет. Но все же, изменения происходили, и не в худшую сторону.

Вот и показалось Насте, что было бы здорово предложить такую идею заведующей. Та все еще оставалась той же, что саму Настю воспитывала. И про обман бабы Ани знала, но никому не говорила никогда. Зато иногда приходила к ним в гости, радуясь, что воспитаннице повезло найти свой дом. К ней и пошла тогда Настя, первоначально заручившись поддержкой и одобрением Валерия Федоровича, конечно.

Вообще, у них тогда странные отношения были с тренером. Точнее, никаких “таких”.

Насте и в голову ничего подобного не приходило, вот вообще. Да и со стороны Валерия Федоровича не было никаких намеков. Скорее, он относился к ней, как старший брат. Ну, или, как дядя, возможно. Как какой-то родственник. И идею тогда ее поддержал. Даже готов был работать бесплатно с этими детьми, если им дадут добро. А возможно, даже, был просто рад, что Настя чем-то увлеклась и загорелась, вот и “подставил свое плечо”.

Вот и пошли они тогда с этой идеей…

Безусловно, ничего не получилось в мгновение ока, как бы Настя ни хотела. Да и кем она тогда была? Вчерашней школьницей? Будущей студенткой пединститута? Кто бы ей детей доверил? Валерий Федорович и заведующая приюта были более весомыми фигурами и для райотдела, и для вероятных спонсоров. Хотя и Настя старалась, помогала, ходила с ними и сама по инстанциям, оббивала пороги компаний и фирм, которые могли бы стать спонсорами. Как-то в тот момент ничего не стеснялась для достижения своей цели, и просить не брезговала, и умолять.

Потом начались занятия, привыкание к институту, учеба. Честно говоря, направление для себя Настя выбрала наугад, больше для того, чтоб от нее отцепились бабушка и тренер. Да и неудобно было перед Валерием Федоровичем, который так старался, чтобы ее документы приняли, думая, что Настя и правда хочет тут учиться. А потом неожиданно поняла, что не в тягость ей это, и интересно даже. Начала учиться с рвением, да и бабушка радовалась этому. И Валерий Федорович ее поддерживал.

В общем, столько забот и проблем было, столько суматохи, что Настя отвлеклась, отстранилась. Не забыла Сашу, но как-то сумела начать дальше жить. И жить с целью, интересом.

А секцию для сирот им все же разрешили открыть. Правда, только через полтора года. Ну да ничего, главное, ведь, что разрешили. И несколько парней из тех, с кем Валерий Федорович занимался еще тогда, сейчас уже даже играли в командах, участвующих в национальной хоккейной лиге их страны. А один уже и за сборную выступал! И сама Настя, которая продолжала курировать секцию, несмотря на то, что давно работала в школе учителем младших классов, и Валера — очень гордились своими воспитанниками.

И все это время не было между ними ничего, так и общались они с тренером, дружили, помогали, ободряли и поддерживали друг друга. И хоть Настя у него в гостях часто бывала, в чем-то даже переживая, что у такого замечательного человека нет никого. И хотелось ей о нем позаботиться. В ответ на поддержку, дать хоть немного уюта и заботы. Она могла прийти и просто приготовить ему ужин, про учебу свою рассказать. А он ей про тренировки говорил, на которые Настя из-за своей учебы не всегда могла приходить. И хоккей они смотрели. И Сашкины игры тоже. Вместе.

А потом, после третьего курса, умерла баба Аня. Не неожиданно, но хоть без мучений. Давно страдала сердцем. И тут заснула, и просто не проснулась уже. Мир Насти тогда в очередной раз пошатнулся. И снова рядом был Валерий. Помогал, поддерживал, организовывал, снова на каток тянул, не позволяя замыкаться. И в институт по утрам приходил провожать, наверное, чтобы Настя не поддалась опустошению и не опустила руки.

Но однажды, может, через месяц после похорон, он ее поцеловал. Случайно все вышло, вроде бы. Валерий Федорович уже давно мог ее в щеку чмокнуть, или в макушку, ободряя, вроде бы. А тут она как-то неловко повернулась, когда он наклонился. И не щека… Губы встретились. Настя даже испугалась, сначала, что он рассердится. Ничего не думала. И замерла вся. А Валера…

Он не хотел и не планировал так сделать, она его спрашивала потом, просто остановиться уже не смог. И напугать не хотел, хотя сам, к тому времени, уже с полгода как понял, что Настя для него невероятно много значит. Но не навязывался никогда, просто рядом был, поддерживал. А в тот момент — поцелуй у них вышел настоящий.

Настя ни с кем не встречалась за эти три года. Не было у нее парней, хотя нельзя сказать, что не приглашали. Бывало. И со двора звали, и немногочисленные парни в институте оказывали знаки внимания время от времени. Да и на улице пытались с ней знакомство завязать пару раз. Но ей не до того. Не хотелось. И учеба, и секция, и тренер, о котором позаботиться надо, куда еще и парни какие-то? Да и не дрожало сердце ни от кого, даже если пытались знакомиться, не было жара в голове, в животе бабочки не порхали. Не задевал ее никто так, как Саша когда-то.

Но в тот момент — оглушило просто: и жаром, и дрожью, и “бабочками”. “Мурашками” по всему телу. Словно впервые этого человека рядом с собой заметила, всем своим существом прочувствовала. Да так, что она замерла, взбудораженная и потрясенная этими ощущениями, про которые уже и позабыла, как-то.

Валера же тогда неверно ее ступор понял, и отстранился. Извинился даже, серьезно и с грустью в глазах, сказал, что не будет навязываться и Настя не должна считать, что она обязана в чем-то идти ему навстречу, если у самой желания нет. Хотя он очень серьезно к ней относится и бесконечно дорожит Настей, и хотел бы… Но не будет давить или…

Сказал это все, развернулся и пошел в сторону, ее же, вроде как, уже довел до подъезда. Настя тогда еще минуты две стояла, как зачарованная, чувствуя, что щеки горят и сердце в груди колотится. Живой себя почувствовала, так непривычно остро… И смаковала эти ощущения, которые успела позабыть… Или и не испытывала еще?

Такие сильные, такие оглушающие эмоции! Не помнила таких. Взрыв в сердце, в голове, в животе…

Смотрела в напряженную спину удаляющегося Валеры.

А потом, вдруг, как поняла, что он сказал, и что подумал из-за ее ступора…

Впервые в жизни Настя кричала на весь двор. Заорала тогда просто так, что птиц вспугнула своим криком:

— Валера! — и впервые позволила себе назвать его только по имени.

Бросилась за ним, как сумасшедшая, вдруг поняв, что не хочет его отпускать. Ни за что на свете. Что дорог для нее этот человек. И не потому, что всегда помогал и поддерживал, а потому, что и сама Настя беспокоится и думает о нем, ночами волнуется, просто не отслеживала этих мыслей. И счастлива около него. Да, иначе, чем с Сашкой рядом счастлива была, без того дикого тремора и эйфории… Но и глубже, как ни странно, мощнее, уверенней и в себе, и в этом человеке.

Догнала, потому что Валера все же остановился и повернулся к ней. Навсегда Настя запомнила то выражение в его глазах. Такого взрослого, как ей казалось тогда, такого серьезного и уверенного в себе мужчины. Ни у кого не видела такой надежды во взгляде и опасения, и попытки спрятать это все, чтобы не разочароваться, вдруг, если ложная надежда. Ни у кого из взрослых. Только у детей из того же приюта, наверное. И такую любовь к ней, светящуюся в его глазах при всем этом, что у Насти дыхание перехватило.

Подлетела к нему, и сама неимоверно крепко ухватилась за шею Валеры, заставив тренера пригнуться, подхватить ее. И сама же к его губам прижалась, целуя может и не особо умело, потеряв практику точно, но искренне и со всем тем чувством, которое осознала наконец, к этому невероятному мужчине.

Валера не долго сомневался. Обнял с такой же силой и сам принялся целовать. Да с такой страстью, что Настя и не ощущала еще, зажигая и ее в ответ, заставляя вспыхивать. Тогда Настя впервые поняла, что любовь зрелого и состоявшегося человека очень сильно отличается от юношеской пылкости. Не обдумала, не осмыслила, просто осознала эту мысль. Да и не до размышлений ей в тот момент было.

Тем вечером Валера впервые остался у нее, и никогда после Настя об этом не жалела. Теперь они часто оставались друг у друга. Валера вообще уговаривал ее полностью переехать. Да Настя почти и жила у него, если откровенно, наведываясь домой одни-два раза в неделю. Но все же, почему-то не могла до конца пойти. Не решалась. И не думала, вроде, а все ей казалось, что слишком хорош Валера для нее. Чем больше жила с ним, тем больше влюблялась в этого мужчину: невероятного, доброго, искреннего, внимательного. И тем больше поднимался из каких-то странных глубин ее души страх, который когда-то посеяли там слова тети Наташи… А что, если и Валере она мешает в чем-то? Если он лучше найти мог, встретил бы кого-то, более достойного, чем она, сирота без роду и племени, которая только и приносила ему хлопоты и проблемы?

Боролась Настя с этими страхами, а победить не могла. Казалось ей, что если бы Бог дал им ребенка, наверное, Настя перестала бы бояться. Хотела очень, даже молилась об этом, хоть и не была особо приучена ходить в церковь. Так, в последние годы жизни помогала ходить туда бабушке Ане. Но никак не могла забеременеть.

Вот страхи и не проходили, а закостенели в ее душе. И хоть Настя очень любила Валеру, так и не решилась ни разу принять его предложение или до конца переехать. Глупо, наверное. Да что там, сама иногда понимала всю дурость этого суеверия. Но ведь не могла же забеременеть все эти двенадцать лет, что они были вместе.

А Валере о своих страхах сказала честно. Он сначала смеялся и пытался ее переубедить. После же сказал:

— Я тебя люблю. Мне для этого никаких знамений не нужно. Будет у нас ребенок — я счастлив. Не будет, мне и тебя, солнышка моего светлого, для счастья достаточно. С головой. И не выдумывай, Настя.

И она с ним была счастлива, очень сильно.

А тут, вдруг, такая неожиданная и почти фантастическая встреча с Сашей!

И взгляд Верещагина на нее… Такие странные ощущения и эмоции… Что-то светлое и доброе, как ностальгия о юности. Но и тревожащее, беспокоящее. И какая-то тяжесть в груди, словно вновь только с тетей Наташей разговор окончила… Странная смесь чувств. Она им ни названия, ни осмысления сейчас дать не могла. Да и не надо, наверное. Лучше детей передать воспитателям и вернуться домой, за тетрадями. И к Валере поехать. Он же ждать будет. А ей хотелось его обнять, и плечи размять. Видела во время тренировки, как растирал затылок. Думал, что незаметно, наверное, старался нее скрыть, но Настя приметила…

знала, что устал.

А то, что руки трясутся до сих пор и сердце в груди колотится — это пройдет. Это от неожиданности и усталости просто. От воспоминаний, которые нежданно нахлынули.