И снова магия

Глава 16

Впервые проснувшись в объятиях другого мужчины, Ливия обнаружила, что за эту ночь мир совершенно изменился. Разве могла она подумать, что такое может произойти? Нет, для нее близость была возможна только с тем единственным, которого она любила и потеряла, только он мог сотворить это чудо, думала Ливия, прижимаясь к груди Гидеона. Пока Гидеон спал, его лицо потеряло обычное выражение, и сейчас он был похож на умиротворенного строгого ангела. Ливия украдкой рассматривала его красивое лицо, прямой нос, полные, чувственные губы. Любовалась непослушной волной золотистых волос, упавшей на лоб.

– Дух захватывает, до чего ты красив, – вздохнула Ливия, когда он зевнул и потянулся. – Интересно, неужели кто-то может воспринимать тебя серьезно, когда хочется просто сидеть и смотреть на тебя часами?

Он ответил глухим сонным голосом:

– Я вовсе не хочу, чтобы кто-то воспринимал меня. Это опасно.

Улыбнувшись, Ливия убрала волосы с его лба:

– Я должна вернуться в Марсден-Террас прежде, чем проснется миссис Смедли.

– Кто она, эта миссис Смедли? – Ловко перевернувшись, Гидеон подмял Ливию под себя, уткнувшись в нежный изгиб ее шеи.

– Моя компаньонка. Старенькая, плохо слышит и безнадежно близорука.

– Чудесно! – воскликнул Гидеон, не скрывая радости. Все еще лежа на Ливии, он осторожно сполз пониже и начал покрывать поцелуями ее грудь. – Утром у меня намечена встреча, но днем я буду счастлив сопровождать тебя и миссис Смедли в какое-нибудь симпатичное местечко... Могу я угостить вас мороженым?

– Да. А пойдем мы сегодня в панораму. – Ее кожа покраснела от его прикосновений, соски напряглись, когда он дотрагивался до них влажными губами. – Гидеон...

– Хотя что такое панорама, – пробормотал он, – по сравнению с этим видом?

– Уже почти рассвело, – забеспокоилась Ливия, выбираясь из-под него. – Мне пора.

– Лучше помолись, чтобы миссис Смедли встала сегодня попозже, – сказал он, игнорируя ее протесты.

Позже этим же днем Гидеон сделал все, чтобы произвести впечатление на компаньонок, особенно на миссис Смедли, которая в своем коричневом шелковом платье и шляпе с перьями напоминала гусыню. Глядя на Гидеона сквозь стекла очков толщиной в добрый дюйм, она все равно толком не могла разглядеть его, а следовательно, не могла оценить его мужскую привлекательность. То, что он был американцем, говорило вовсе не в его пользу, так как эта дама была настроена очень подозрительно по отношению к иностранцам.

И все же Гидеон победил ее своей настойчивостью. Купив билеты на лучшие места в панораме, представлявшей виды Неаполя и Константинополя, он уселся рядом с миссис Смедли и терпеливо давал объяснения пожилой даме через рожок, вставленный в ее ухо. Во время представления он ходил взад-вперед. После посещения панорамы они поехали в Гайд-парк. Гидеон безропотно слушал лекцию миссис Смедли о вреде табака. Его кроткое замечание, что порой он позволяет себе насладиться сигарой, вызвало у пожилой дамы взрыв негодования, и она продолжила свою лекцию с еще большим энтузиазмом. Какие невыносимые, какие испорченные эти курильщики! Курить – значит демонстрировать свою вульгарность и непристойные манеры. Все это никогда не приходило Гидеону в голову, хотя должно было.

Видя, что миссис Смедли доставляет удовольствие наставлять Гидеона, время от времени Ливия ловила его улыбку. А когда их взгляды встречались, его веселые голубые глаза смотрели так, что сердце замирало в груди.

Наконец лекция о вреде табака закончилась, но последовала следующая, на этот раз посвященная этикету, а потом миссис Смедли затронула более деликатный вопрос, касающийся ухаживания. Ливия вздрогнула, но Гидеона, казалось, развлекали разглагольствования пожилой дамы.

– ...не следует никогда жениться тем, кто похож по темпераменту и внешности, – консультировала миссис Смедли своих молодых спутников. – Брюнет, например, не должен жениться на брюнетке, так же как дородному мужчине не следует вступать в брак с полной девушкой. Для доброго сердцем хорош союз с хладнокровной персоной, для нервного – со спокойной леди, а страстный мужчина должен жениться на аморфной девице.

– Значит, если и он и она натуры страстные, то им не стоит вступать в брак? – Хотя Гидеон не смотрел на Ливию, ему каким-то образом удалось увернуться от ее хлопка по колену.

– Ну да, – последовала выразительная реплика дамы. – Только подумайте, какие характеры могут быть у их детей! Легковозбудимые, неуравновешенные... Да стоит ли перечислять!

– Ужасно, – комментировал Гидеон, украдкой бросая лукавые взгляды на Ливию.

– Но вот в социальном плане равенство очень важно, – продолжала миссис Смедли. – Вступать в брак следует только тем людям, которые принадлежат к одному и тому же классу, а если и случится некоторое различие, статус жениха должен быть выше статуса невесты. Для женщины совершенно недопустимо выйти замуж за человека, чье социальное положение ниже ее собственного.

Ливия напряглась, тогда как Гидеон хранил молчание. Ей не надо было смотреть на него, чтобы понять, что он тоже думает о Маккене и Алине.

– У меня будет возможность повидать Маккену в Лондоне? – тихонько спросила она, пока миссис Смедли продолжала свою речь, не замечая, что ее не слушают.

Гидеон кивнул:

– Завтра вечером, если вы разрешите мне сопровождать вас в театр.

– Я бы очень хотела пойти. – Она сделала паузу, прежде чем тихо спросить: – Маккена говорил вам о моей сестре?

Он колебался, потом с тревогой взглянул на нее.

– Да.

– Он рассказывал вам о своих чувствах к ней?

– Можно сказать, что да, – сухо ответил Гидеон. – Он очень зол и намерен взять реванш. Раны, которые она нанесла ему много лет назад, до сих пор кровоточат.

Ливия почувствовала, как надежда переходит в отчаяние.

– Она не виновата, – шепнула Ливия. – Но никак не хочет рассказать ему, как обстояло дело в действительности и почему она так поступила тогда.

Гидеон с интересом посмотрел на нее:

– Расскажите мне.

– Я не могу, – грустно проговорила Ливия. – Я обещала сестре, что никогда не раскрою ее секрет. Однажды такое обещание дала мне моя подруга, потом не сдержала слово, и это стало причиной большого несчастья и боли. Я никогда не предам Алину. – Не в состоянии понять его реакцию, она нахмурилась. – Я знаю, что вы можете винить меня за это, но...

– Я думаю не об этом.

– А о чем?

– О том, что чем больше я узнаю вас, тем сильнее люблю.

Ливия на секунду потеряла дар речи, стоя в оцепенении.

– Гидеон... – наконец произнесла она.

– Вам не нужно ничего говорить, – остановил он. – Сейчас я просто хочу любить, не требуя ничего взамен.

Существует два рода театралов: одни ходят в театр, чтобы наслаждаться спектаклем, а другие – для того, чтобы лишний раз показаться в свете. Театр – то место, где тебя могут заметить, где можно обменяться сплетнями и даже пофлиртовать. Сидя в ложе рядом с Гидеоном Шоу, Маккеной, миссис Смедли и еще двумя парами, Ливия вскоре отказалась от попыток услышать, что происходит на сцене, потому что публика шепталась весь спектакль. Вместо этого она сидела и наблюдала за людьми, проходящими мимо их ложи. И была поражена тем любопытством, какое вызывали два богатых американских бизнесмена.

Гидеон чувствовал себя как рыба в воде: болтал с посетителями, заходившими в ложу, и выглядел спокойным и улыбчивым. Маккена, напротив, был куда более сдержан и с осторожностью подбирал слова. Одетый как подобает для выхода в свет, причем в его туалете преобладали два цвета – черный и белый, на фоне золотисто-элегантного Гидеона он смотрелся особенно контрастно. И страшно раздражал Ливию, проклинавшую выбор Алины.

Когда Гидеон отлучился, чтобы принести дамам лимонад из буфета, Ливия воспользовалась шансом поговорить с Маккеной наедине. Слава Богу, ее надзирательница заснула на своем посту. Маккена был вежлив и соблюдал дистанцию, казалось, он совсем не хотел кому-то понравиться, и Ливия не могла не пожалеть его. Несмотря на всю его неприступность, взглянув на его смуглое лицо, Ливия заметила признаки усталости и тени под глазами, которые говорили о бессонных ночах. Она знала, как ужасно любить того, с кем не можешь быть рядом, а для Маккены это было особенно тяжело, потому что он не знал истинную причину отказа Алины и своего изгнания из Стоуни-Кросс. Не в состоянии забыть свое участие в этом деле и то, что по ее вине Маккену выгнали из поместья, Ливия почувствовала, что краснеет. К ее ужасу, Маккена заметил этот предательский румянец.

– Миледи, – спросил он, – моя компания неприятна вам?

– О нет, – поспешила заверить она.

Маккена не сводил с нее глаз и мягко продолжил:

– А мне кажется, это именно так. Я найду другое место в зале, если вам так будет удобнее.

Когда Ливия заглянула в его пронзительные бирюзовые глаза, она вспомнила того энергичного мальчика, которым он был когда-то, и подумала: «Не слишком ли поздно извиняться спустя двенадцать лет?» Страшные сомнения охватили ее, когда она вспомнила обещание, данное Алине. Она обещала никогда не говорить никому про шрамы, но не обещала молчать о действиях отца.

– Маккена, – неуверенно начала она, – меня уже много лет мучает одна вещь, а именно тот вред, что я причинила вам.

– Вы говорите о том времени, когда я служил в Стоуни-Кросс-Парке? – спросил он, слегка нахмурившись. – Вы тогда были маленькой девочкой.

Ливия так волновалась, что ее голос неожиданно сел.

– Я боюсь, что порой маленькие девочки способны совершать непростительные поступки. Я не исключение. Это из-за меня вас так внезапно выпроводили в Бристоль.

Маккена смотрел на нее, ничего не понимая, и продолжал хранить молчание, пока она говорила.

– Вы знаете, я всегда ходила по пятам за Алиной, наблюдала за каждым ее шагом, стараясь подражать во всем... Я следила за ней и, конечно, знала о вашем взаимном увлечении. Наверное, я была очень ревнива, хотела заполучить всю любовь и внимание сестры, ведь она была для меня как вторая мать. И когда я увидела вас в тот день в конюшне, когда вы... – Ливия замолчала и еще сильнее покраснела. – Не подумав о том, какие могут быть последствия, я сделала ужасную вещь. Я пошла к отцу и рассказала ему о том, что видела. Вот почему вас уволили и отправили в Бристоль. Позже, когда до меня дошло, что же я натворила, и когда я увидела, как страдает Алина, я испытывала жуткие угрызения совести. Я всегда жалела об этом, и хотя не жду, что вы простите меня, я хочу сказать вам, что мне безумно жаль...

– Страдала? – переспросил Маккена. – Леди Алина отослала меня в Бристоль, потому что не могла простить себе, что снизошла до слуги... Она понимала, что скоро начнет избегать и стыдиться меня.

– Нет! – перебила его Ливия. – Нет! Это все наш отец, вы и представить не можете, до чего он был жесток. Он сказал сестре, что если вы посмеете вернуться назад, он уничтожит вас. Он поклялся, что не успокоится, пока вы не останетесь на улице без средств, не умрете или не закончите свои дни в тюрьме. Алина поняла, что это не пустые слова, и хотя не хотела, чтобы вы уезжали из Стоуни-Кросс-Парка, сделала все, чтобы спасти вас, Маккена. И в том, что отец отправил вас в Бристоль, а не выгнал на улицу без гроша, заслуга Алины. Она потребовала это от него.

Маккена с недоверием посмотрел на нее:

– Но почему она не рассказала мне все это тогда?

– Моя сестра думала, дай она вам хоть какую-то надежду, вы, несмотря на все запреты, рискнете и вернетесь за ней. – Ливия опустила глаза, поправила юбку и продолжила: – Хотите сказать, что она ошибалась?

Молчание тянулось бесконечно.

– Нет, – наконец произнес он.

Подняв на него глаза, Ливия увидела, что Маккена не моргая смотрит куда-то вдаль. Казалось, он пытался вникнуть в то, что она рассказала... она заметила капельки пота, выступившие на его лбу, и побелевшие костяшки пальцев, впившихся в ладонь. Она с тревогой подумала, не рассказала ли слишком много? Но, начав, уже не могла остановиться. Она должна поставить все на свои места, заставить его понять, кто виноват в том, что случилось.

– Когда вы уехали, – продолжала она, – Алина не находила себе места. Она любила вас, Маккена... и предпочла вашу ненависть, нежели гибель.

– Если все было так, как вы говорите, – сказал он резким, полным враждебности тоном, – почему она не рассказала мне об этом сейчас? Ваш отец умер, дьявол забрал его душу, после этого ничто не мешало Алине сказать правду.

– Возможно, она не хочет, чтобы вы чувствовали себя обязанным ей так или иначе, – осторожно проговорила Ливия. – Или, может быть, она боится, что вы узнаете... Если бы вы только...

Маккена жестом попросил ее остановиться. Заметив едва уловимую дрожь его руки, Ливия поняла, что рассказ расстроил его, хотя она думала, что он примет его с благодарностью и признательностью. Прикусив губу, она молча ждала. Маккена опустил руку и вновь уставился куда-то вдаль.

Увидев Гидеона, вошедшего в ложу с лимонадом, Ливия вздохнула с облегчением. Он сразу почувствовал напряжение, повисшее в воздухе, переводя удивленный взгляд с Ливии на Маккену и обратно. Заняв место рядом с Ливией, Гидеон с присущей ему легкостью быстро развеселил ее. Неловкость исчезла, и вскоре она уже улыбалась, как будто ничего не произошло.

Маккена же выглядел так, как если бы заглянул в ад. Пот с него лил потоком, а все морщинки превратились в глубокие складки. Он, казалось, не понимал, что происходит вокруг и где он находится. В конце концов он резко поднялся и, пробормотав что-то себе под нос, быстро покинул ложу.

Гидеон с удивлением взглянул на Ливию:

– Ради всего святого, что произошло между вами, пока я отсутствовал?

Маккена вышел из театра на улицу. Пешеходы прогуливались взад и вперед вдоль «Ковент-Гарден». Пройдя мимо величественного фасада театра, Маккена остановился у самой дальней колоны, где тень скрыла его от людских глаз. Его мысли пребывали в полном хаосе. Слова Ливии эхом звучали в ушах, сокрушая его самообладание. Мысль о том, в какой бред он верил долгие годы, не давала ему покоя. Целых двенадцать лет он жил, принимая за правду то, что на самом деле оказалось ложью во спасение.

Внезапно он вспомнил свои слова, сказанные давным-давно... «Я никогда не оставлю тебя, если ты не прогонишь меня...»

Если бы у него осталась надежда, что Алина любит его, он наверняка вернулся бы к ней, гонимый чувством куда более сильным, чем чувство самосохранения.

Алина знала это.

Маккена вытер лицо рукавом дорогого пальто. А если это правда?.. Если Алина выгнала его, чтобы спасти, защитить от гнева старого графа... значит, она любила его! Возможно, сейчас от этой любви не осталось следа, но когда-то она любила! Он старался не верить в это, и в то же время эмоции переполняли его, ему казалось – еще немного, и он не выдержит... Ему нужно пойти к ней и заставить сказать правду. Но он уже знал ответ, подкрепленный внезапной уверенностью, которая исходила из самого его существа.

Алина любила его... от этого голова кружилась.

Некоторые из прохожих с любопытством оглядывались, заметив странную фигуру мужчины, прислонившегося к колонне, с головой, опущенной вниз, как у поверженного колосса. Но никто не посмел остановиться и спросить, все ли с ним в порядке... Видимо, прохожие находили что-то пугающее в его неподвижности, словно он был сумасшедшим и любое неосторожное действие могло спровоцировать его. Проще и безопаснее уйти прочь и притвориться, что они ничего не заметили.

Гидеон пришел в дом Ливии поздно ночью. Проскользнув в холл, поднялся в ее спальню. Он бережно раздел ее и долго занимался с ней любовью, входя в нее медленно и глубоко, нежно заставляя менять позиции. Его страстные поцелуи заглушали ее стоны, а ее тело с трепетом принимало его.

Ливия думала о том, что с Эмберли она не испытывала ничего подобного. Сейчас в постели не было никаких иллюзий, ничего, кроме потрясающей, обезоруживающей честности, которая не оставила ни одного темного уголка в ее душе. Она хотела, чтобы Гидеон познал ее такой, какая она есть, со всеми ее недостатками. В нем было нечто такое, возможно, физическая сила, что растопило ее неприступность, в которую она заковала себя, как в доспехи. Она отдавалась ему без колебаний. Все, что он хотел, она делала с бесстыдной отвагой и удовольствием. И улавливала каждое его желание прежде, чем он просил ее.

Они лежали тихо, не размыкая объятий, довольные и пресыщенные. Ливия обхватила ногой его бедро. Она чувствовала, как сильные руки поглаживают ее волосы, спускаются к шее... подтянув повыше ногу, она ощутила его мужское достоинство, все еще твердое после акта любви. Лениво потянулась вниз, чтобы приласкать его.

Улыбаясь, Гидеон схватил ее за руки и заставил лечь на него.

– Ты невозможен, – заметила она со смехом.

– Не больше, чем ты.

Она наклонилась, дотронувшись носом до него.

– Признаюсь, – сказал Шоу, – я совершенно безоружен перед тобой.

– Безоружен? – хмыкнула она. – Ты безумен, когда любишь меня. – Ливия чувствовала, как ее сердце сжалось в груди, но она попыталась сказать как можно непринужденнее: – Иначе с какой стати мне влюбляться в тебя?

– Существует тысяча причин, – отозвался он. – Не только потому, что я удовлетворяю тебя в постели, но и потому, что я один из самых богатых мужчин в мире...

– Меня не интересуют твои деньги, – возразила она.

– Я знаю, черт побери. – Его голос звучал печально. – И это пробуждает во мне желание заполучить тебя раз и навсегда.

– Раз и навсегда?

– Жениться.

Нахмурившись, Ливия постаралась выскользнуть из его объятий, но Гидеон схватил ее за талию, заставив остаться.

– Это стоит обсудить, не правда ли? – спросил он.

– Но, дорогой, мы знаем друг друга всего лишь четыре ночи.

– Тогда скажи мне, как долго я должен ухаживать за тобой? Я готов подождать.

– Ты хотел вернуться в Нью-Йорк.

– Я могу это отложить.

Вздохнув, Ливия прильнула щекой к его груди. Она хотела быть абсолютно честной с ним.

– Ничто не заставит меня выйти за тебя, дорогой.

Он крепче обнял ее. Его пальцы ласкали ее спину.

– Почему?

– Потому что я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы ежедневно наблюдать, как ты убиваешь себя.

Она ощутила, как он напрягся. Снова попытавшись выбраться из его объятий, Ливия надеялась, что на этот раз он позволит ей уйти. Но он обнял ее одной рукой за спину, а другой прижал ее голову к своей груди. Покорность сквозила в его тоне.

– Ты хочешь, чтобы я перестал пить?

– Да, но я не хочу принимать решение за тебя.

– Но ты не станешь и думать о браке со мной, если я буду продолжать пить?

Она долго молчала. Он поднял ее голову и заставил посмотреть в глаза.

– Да, – наконец ответила она. – Если бы ты не пил, я бы подумала над твоим предложением.

Лицо Гидеона дрогнуло, рот скривился, словно он заглянул в себя и ужаснулся тому, что увидел.

– Не знаю, смогу ли я остановиться, – сказал он с удивительной прямотой, хотя слова были не из приятных. – Я даже не знаю, хотел бы я этого. Скорее, я хотел бы продолжать пить, но быть с тобой.

– Этому не бывать, – ровно произнесла она, – даже если ты – Шоу.

Гидеон повернулся на бок, держа ее голову в изгибе своей руки и глядя на нее.

– Я бы дал тебе все, что пожелаешь... Я бы показал тебе весь мир. Делал все, как ты скажешь...

– Разумеется, все было бы возможно... – Ливия задумалась. Если бы она была невинна и он был ее первым мужчиной, приняла бы она его предложение? Большинство женщин валялись бы от благодарности у него в ногах. Трепетная улыбка тронула ее губы, когда она взглянула на его лицо. Ей было ясно, что он не тот мужчина, который спокойно примет отказ. – Давай просто наслаждаться сегодняшним днем, пока мы вместе. Дней через пять мне придется вернуться в Стоуни-Кросс-Парк, но пока...

– Через пять дней? Нет, останься подольше и вернешься вместе со мной.

Она покачала головой:

– Нам не стоит путешествовать вместе, люди станут сплетничать...

– Пошли они к черту! – Отчаяние слышалось в его голосе. – Просто прими меня таким, какой я есть, Ливия.

– Я могла бы, – ответила она, закрывая глаза и чувствуя, как он касается губами ее ресниц, щек, кончика носа. – Но я не смогу спокойно наблюдать, как день за днем теряю тебя... пока ты окончательно не убьешь себя или не превратишься в человека, которого я не смогу узнать.

Гидеон оторвался от нее с мрачной улыбкой.

– По крайней мере скажи одну вещь: ты любишь меня?

Ливия хранила молчание, не будучи уверена, следует ли ей признаваться.

– Я должен знать, – настаивал Гидеон, его рот дрогнул в отвращении, когда он услышал мольбу в собственном голосе. – Я готов изменить свою жизнь ради тебя, но я должен видеть цель.

– Я не хочу, чтобы ты менял свою жизнь ради меня. Тебе придется принимать это решение каждый день. Снова и снова. Ты должен сделать это для себя. Иначе ты меня возненавидишь.

Она думала, что он начнет спорить с ней, но вместо этого Гидеон обнял ее.

– Я не хочу потерять тебя, Оливия, – прошептал он.

Проведя пальчиком по его руке, она улыбнулась.

– Я так долго не ощущала вкуса жизни, пожалуй, со смерти Эмберли, и сейчас готова начать жизнь сначала. Ты появился как раз тогда, когда я так нуждалась в тебе, я всегда буду вспоминать тебя с нежностью и благодарностью.

– С нежностью? – повторил он, и его губы дрогнули. – С благодарностью?

– Хорошо, я скажу: я чувствую нечто большее, чем нежность и благодарность, но это насилие с твоей стороны!

Тяжело дыша, Гидеон приподнялся над ней.

– А может быть мне следует подумать над твоим предложением?

– Ради Бога, подумай, —сказала Ливия, стараясь придать тону легкость; но вместо этого голос был грустным, и она так крепко обняла Гидеона руками и ногами, словно хотела защитить от его собственных демонов.

Алина вздохнула, вытащила из ящика письменного стола очередной листок кремовой бумаги, вытерла перо кусочком черного фетра. Добрая дюжина писем лежала перед ней. От друзей и родных, которые, без сомнения, будут недовольны, если она запоздает с ответом. Тем не менее непросто набросать краткий, но содержательный ответ. Составление писем – это настоящее искусство, требующее усидчивости и внимательности. Последние новости должны быть изложены с соблюдением стиля и образности... а если писать особенно не о чем, то следует придумать что-то интересное или хотя бы пофилософствовать.

Нахмурившись, Алина смотрела на три письма, которые были уже написаны и лежали перед ней. Чем подробнее она описывала будничную жизнь, добавляя некоторые новые сплетни и даже жалуясь на погоду, тем более грустные мысли приходили ей в голову. «Как искусно я научилась говорить обо всем, кроме правды», – подумала она с усмешкой. Однако она сомневалась, что реальные новости будут приятны для ушей ее родственников: «Я завела любовника и дважды встречалась с ним: в лесу и в моем будуаре. Моя сестра Ливия пребывает в полном здравии и сейчас находится в Лондоне, где в данный момент, возможно, занимается любовью с вечно пьяным американцем...»

Представив, как такой пассаж будет воспринят ее чопорной кузиной Джорджией или тетушкой Мод, Алина не могла не рассмеяться.

Голос брата прервал ее размышления:

– О мой Бог. Тебе, наверное, совсем нечем заняться, если ты взялась за письма.

Она посмотрела на Марка с лукавой улыбкой:

– И это говорит человек, который ведет гораздо более обширную переписку, чем я!

– Я ненавижу это занятие, но положение обязывает, – возразил Марк. – Одному Богу известно, почему все думают, что мне интересно знать детали чьей-то жизни.

Продолжая улыбаться, Алина положила перо и посмотрела на чернильное пятно на кончике своего пальца.

– Тебе что-нибудь нужно, милый? Умоляю, отвлеки меня от этого нудного занятия.

– Не надо умолять. Спасение – в моей руке... По крайней мере на время это тебя отвлечет. – Он показал ей конверт, который держал в руке, при этом странное выражение возникло на его лице. – Доставили из Лондона, но не только письмо.

– Что же еще? Наверное, устрицы, за которыми мы посылали два дня назад?

– Нет, не устрицы. – Марк прошел к двери и жестом поманил сестру. – Идем, в холле тебя ждет сюрприз.

– Пойдем. – Алина отставила баночку с клеем, которым приклеивала марки, и закрыла коробку с восковой печатью. Затем встала из-за стола и последовала за Марком. И тут же сладкий запах роз ударил в нос, словно весь холл окропили духами.

– О Господи! – воскликнула она, застыв на месте при виде огромных охапок цветов, которые выносили из кареты. Там было море белых роз, одни из которых еще не раскрылись, другие предстали во всей красе. Двое слуг поспешили на помощь кучеру, и втроем они продолжали доставать из кареты букеты, завернутые в белую кружевную бумагу.

– Пятнадцать дюжин, – сказал Марк. – Я сомневаюсь, что в Лондоне осталась хоть одна белая роза.

Алина не могла поверить, что ее сердце может биться так быстро. Осторожно пройдя вперед, она вынула одну розу из букета. Дотронувшись до нежного бутона, она наклонила голову и вдохнула пьянящий аромат. Лепестки хранили прохладу, касаясь ее шелковой кожи.

– Там есть кое-что еще, – заметил Марк.

Последовав за его взглядом, Алина увидела, что дворецкий приказал лакею открыть огромный деревянный ящик, в котором лежали свертки одинакового размера, завернутые в тонкую коричневую бумагу.

– Что это такое, Солтер?

– С вашего разрешения, миледи, я полюбопытствую. – Старый дворецкий с великой осторожностью развернул один из свертков. И там оказался имбирный пряник в форме длинного батончика, его пряный аромат тут же смешался со сладким ароматом роз.

Алина прикрыла ладонью рот, чтобы сдержать смех, от переполнявших эмоций дрожало все тело. Это подношение ужасно взволновало ее, и в то же время она была приятно поражена его экстравагантностью.

– Имбирный пряник? – недоверчиво спросил Марк. – Почему Маккена прислал тебе целый ящик пряников?

– Потому что я люблю их, – чуть задыхаясь от волнения, ответила Алина. – Но как ты узнал, что это Маккена?

Марк выразительно посмотрел на нее, словно это было ясно без слов, и передал ей конверт.

Немного замешкавшись с конвертом, Алина наконец вытащила сложенный лист бумаги. В нем небрежным размашистым почерком, простым и без всяких завитушек, было написано:

Подпись отсутствовала... но нужна ли была подпись? Алина закрыла глаза, в носу защекотало, и крупные слезы покатились по щекам. Она прижала письмо к губам, забыв о присутствии Марка.

– Это стихи, – прошептала она. – Какой ужас... – Это была прелестнейшая вещь, которую она когда-либо читала. Она прижала письмо к щеке, потом вытерла рукавом слезы.

– Дай мне взглянуть.

Алина быстро убрала листок в лиф платья.

– Нет. Это очень личное... – Она проглотила слезы, пытаясь держать себя в руках. – Маккена,– прошептала она, – как ты тронул меня.

Покачав головой, Марк протянул ей носовой платок.

– И что мне теперь делать? – пробормотал он, смущенный видом женских слез.

Единственное, что могла ответить Алина и что ему наверняка не понравилось:

– Ты ничего не можешь сделать с этим.

Она подумала, что он хочет обнять ее, но в это время появился новый гость в сопровождении лакея. Держа руки в карманах, лорд Адам Сандридж с изумлением оглядел парад белых роз.

– Я так понимаю, это для вас, дорогая? – спросил он у Алины, подходя и вынимая руки из карманов.

– Добрый день, Сандридж, – сказал Марк, они обменялись деловым рукопожатием. – Ваш приход как нельзя кстати, я думаю, леди Алина нуждается в вашей приятной компании.

– Тогда я готов быть и приятным и утешительным, – ответил Адам с вежливой улыбкой. Он склонился к руке Алины.

– Пойдем в сад, – предложила она, протягивая ему руку.

– Чудесная идея. – Адам, вынув розу из букета, обломал ее и, вставив в петлицу, протянул руку Алине. Они прошли к французским окнам, выходившим в сад, расположенный позади дома.

Сад был залит солнцем и благоухал ароматом цветущих незабудок, лимонной мелиссы, желтого лилейника и алых роз, которые окружал темно-красный клематис. Длинные ряды серебристых заячьих ушек, словно иней, покрывали пространство между большими каменными вазами, полными разноцветных восточных маков. Спустившись по широким ступеням, Адам и Алина ступили на усыпанную гравием дорожку, петлявшую между аккуратно подстриженными тисами. Адам был одним из тех редких людей, с которыми было хорошо молчать. Он терпеливо ждал, когда Алина заговорит первая.

Чувствуя благостный покой, внушаемый безмятежностью сада и присутствием Адама, Алина глубоко вздохнула.

– Эти розы прислал Маккена.

– Я понял.

– И там были еще стихи. – Она достала л исток из лифа и передала ему. Единственным человеком на земле, которому она могла показать стихи Маккены, был Адам. Стоя посреди дорожки, Адам развернул листок и пробежал глазами написанное.

Когда он поднял взгляд на Алину, то заметил странную смесь боли и радости в ее глазах.

– Очень трогательно, – искренне произнес он, возвращая стихи. – Что ты теперь думаешь делать с ним?

– Ничего, отошлю назад, как и планировала.

Осторожно подбирая слова, Адам, казалось, предпочел рискнуть, нежели тянуть волынку. Он пожал плечами:

– Что ж, если ты хорошо подумала, то поступай как знаешь.

Никто из окружения Алины не дал бы такой совет. Она взяла его руку и крепко держала ее, пока продолжался их разговор.

– Адам, это то, что я обожаю в тебе, – ты никогда не учишь меня, как поступать.

– Я презираю советы, от них никакого проку.

Они прогуливались вдоль мраморного фонтана, который усыпляюще шумел посреди густых зарослей дельфиниума.

– Я думала, не рассказать ли Маккене все, – сказала Алина. – Но что бы он ни ответил, это только все испортит.

– Почему, милая?

– Когда он увидит мои шрамы, они покажутся ему настолько ужасными, что он не сможет смириться с этим. Или хуже, он пожалеет меня и будет страдать от того, что обязан... и когда-нибудь пожалеет о своем решении и захочет избавиться от меня. Я не смогу жить, глядя каждое утро в его глаза и гадая, когда он оставит меня.

Адам с сочувствием смотрел на нее.

– Я не права?

– Я никогда не рассматривал этот вопрос с такой точки зрения, то есть права ты или не права, – сказал он. – Каждому предстоит сделать свой выбор, учитывая обстоятельства, чтобы потом не кусать локти. Ради самого же себя...

Алина не могла не сравнить его с Марком, который во всем был категоричен – правильно и неправильно, хорошо и плохо, и ее губы изогнулись в горькой улыбке.

– Адам, дорогой. Я обдумала твое предложение...

– Да?

Они снова остановились, глядя в глаза друг другу и не размыкая рук.

– Я не могу принять его, – сказала она. – Это было бы несправедливо по отношению к нам обоим. Я думаю, что фиктивный брак не принесет мне счастья. Но в то же время я с большой радостью буду дружить с тобой и дальше.

Видя глубокую печаль в глазах Алины, Адам обнял ее и прижал к себе.

– Моя дорогая, – пробормотал он, – что бы ты ни говорила, мое предложение остается неизменным. Я же останусь твоим преданным другом до конца дней. И если ты когда-нибудь изменишь свое решение, тебе стоит только щелкнуть пальцем. – Он улыбнулся. – Мне казалось, подобная имитация чертовски занятна, хотя и неосуществима.