И телом, и душой

13 глава

И хотя они не договаривались, он позвонил ей на следующий день.

И хотя она не знала, что он позвонит, чувствовала, что он это сделает.

Наверное, лишь в то самое мгновение, когда услышала в трубке его неуверенный, тихий голос, такой родной и такой свой, она осознала, как был он ей необходим все эти годы пустоты и одиночества.

Андрей.

Единственный человек, наравне разве только с Аней, на которого она могла положиться. Которому могла довериться. Который видел ее насквозь, сейчас — как и раньше.

Он словно чувствовал, знал, что нужен ей. Ощущал ту необходимость общения, которая была ей нужна, как воздух. Словно бы на расстоянии прочувствовал, как ей плохо, и как ей требуется поддержка. Именно его поддержка. Ни Анина, ничья другая, — именно его рука помощи.

Почему, отчего именно он?! Почему не Аня?… Почему именно сейчас? Почему не раньше?! Не пять, не семь, не девять лет назад, — а именно сейчас!? В тот самый роковой момент, когда она, подойдя к черте, готова была сделать последний шаг в бездну и разбиться вдребезги, разлететься на осколки и не воскреснуть вновь после предательства и боли.

Да, именно сейчас, именно он. Тогда, когда был сильнее всего нужен ей.

Андрей. Родное имя, ставшее вмиг спасательным кругом. Друг детства?… Влюбленный в нее друг детства, который и теперь, спустя годы, рассчитывает на нечто большее, чем просто дружба. Он знал, что она не сможет ответить ему взаимность. Не сейчас, возможно, вообще никогда, и все же… Не отвернулся, не отошел, не бросил. Он понимал ее. Понимал, как никто другой! Десять лет прошло, канув в Лету обрывками воспоминаний, а он все помнил, и все понимал.

Как такое возможно?…

Неужели связь между ними настолько крепка, что ниточка, что соединяла их, еще не успела порваться?…

Хватило одного лишь взгляда, одной мимолетной улыбки. Он просто пришел, вновь появился, внезапно возник в ее жизни, и она почувствовала, ощутила каждой клеточкой встрепенувшегося дрожью сердца, что не одна. Что она больше не одна…

Не оттого ли, что он появился из прошлого?… Из того самого прошлого, в котором у нее было все?! Где она была не одна. Где она была счастлива! Где была смеющаяся девочка с большими карими глазами, улыбка которой, казалось, могла озарить весь мир, а не разукрашенная пустышка со стеклянным взглядом. Где была бабушка, и где были друзья, а не одинокое существование в мире богатых и успешных людей, которые никогда не смогут стать ее друзьями. Где был сам Андрей, на которого она могла положиться.

И вот он появился вновь. Одним своим появлением растоптав тот мир, в котором она жила, как в аду, переживая каждый новый день, вынуждая, заставляя себя двигаться вперед, — к чему, к кому, зачем?… Безрассудно и слепо следовать по дороге в никуда. Одной…

Андрей. Ей следовало бы благословить это имя! Он появился вновь, и что-то вдруг изменилось. Былое, прежнее сломалось, разбилось, рассыпалось песочным замком. И не собрать его, как паззл, не построить нового замка. Не сложить вновь кусочки мозаики, которая никогда не была полной. Не вернуться уже в тот мир, который давил на нее своей свинцовой тяжестью. Увидев свет, лучик надежды, возвращаться в темноту и пустоту не хочет сердце. И шаг назад уже не будет сделан.

Лена явственно ощущала, что не вернется назад.

Даже если там, в том нелепом, безрассудном прошлом ее будет ждать Максим.

Андрей… Как вовремя ты появился! Как точно рассчитал тот самый момент, когда был особенно ей нужен. В преддверии больших перемен, в преддверии краха старого, ломки прежних устоев и законов, на черте, по одну сторону которой стояли девять лет пустоты и одиночества вдвоем, а по другую — осознание того, что так больше продолжаться не может и нужно двигаться вперед.

Она бы не справилась без тебя. Не смогла бы выбраться из той крепкой зыбучей топи, в которую сама себя затянула. Она бы не смогла пройти этот путь воскрешения одна.

Но ты вернулся, спустя десять мучительно долгих лет ада на земле ты вернулся к ней. Чтобы помочь ей пройти тот путь, что предназначен ей судьбой? Чтобы помочь ей осознать, чего она действительно достойна? Чтобы показать ему, кого он может потерять? Чтобы напомнить обоим, как они когда-то любили друг друга?! И чтобы самому, излечив две израненные души, освободиться от наваждения и непонятой и преданной давно любви, которая не была ему предназначена?…

Десять лет… Большой срок. Огромный срок! Но воспоминания так свежи в памяти, словно бы все происходило вчера. И в том прошлом, которое Лена помнила, Андрей всегда был с ней. И спустя десять лет что-то все еще держит его на расстоянии вытянутой руки от нее. Словно не отпускает.

Ведь, правда, ты все еще чувствуешь, как ей плохо?! Все еще знаешь ее, понимаешь, как никто другой!? Знаешь не из прочитанной психологической книги, а из слов, которые шепчет тебе сердце, что нужен ей! Потому что, действительно, та тоненькая ниточка, которая связывала тебя и ее когда-то, еще не оборвалась окончательно. А сейчас… Она или станет еще крепче, или же разорвется и разведет вас в разные стороны.

Насмешка судьбы?… Злая ирония?… Жестокость и неоправданность?! Разве можно говорить об этом сейчас, когда два страдающий человека, спустя десять лет встретили друг друга вновь!? Разлученные судьбой на долгие годы, страдающие, одинокие и покинутые, два измученных сердца нашли друг друга сейчас, чтобы, взявшись за руки, осознать весь ужас роковой ошибки. Стать друг для друга спасением. Стать надеждой. Стать тем, кем смогут быть друг для друга. Просто быть рядом, пока будет нужно.

И пока будет эта потребность дружеской близости и единения душ, будет необходимость встречи.

Утром Лена почувствовала себя опустошенной и брошенной. И не потому, что проснулась одна. Максим был с ней. Крепко сжав в объятьях ее маленькое тело, он теплом дыхания ласкал ее волосы и жаром губ исследовал нежность кожи на висках. Она не спала, хотела вид, что еще не проснулась, а он шептал ей какой-то бред на ухо. Она не разбирала слов, но они и не были ей нужны, девушка сдерживала себя лишь того, чтобы не заплакать.

Тепло объятий не грело, а сладость поцелуев не ласкала, вместо нежности даря лишь новую боль.

Максим бы рядом с ней. Но какой одинокой и брошенной она себя ощущала!

Сердце разрывалось от слез, а в груди расползлась давящая боль, сковывая тело терновыми путами. Хотелось плакать. Громко, в голос, навзрыд. Хотелось кричать, ругаться, биться в истерике, — что угодно, только не молчать, только не терпеть, только не прощать. Вновь! Хотелось отодвинуться от мужа и застыть, сжавшись комочком, на другой половине кровати, пытаясь заглушить саднящую боль в груди.

Он вновь пришел от любовницы, от очередной любовницы. И она вновь почти ничего не смогла сделать.

Как много было женщин в их жизни за эти пять лет?! Если бы Лена считала, то сбилась бы со счета, хотя точно могла назвать дату, когда все началось.

Осенью. 15 октября.

«Скоро юбилей…» с горечью подумала девушка и зажмурилась сильнее.

Он не всегда изменял, не постоянно. Но женщин было много, — всегда разных.

А отвратительный, удушающий аромат цитрусовых его вчерашней любовницы наполнял легкие Лены ядом даже сейчас. В горле встал режущий ком, вызывая кашель.

Она не сдержалась вчера, — не смогла, устала терпеть. Впервые решилась, осмелилась высказать свой протест. Протест, который должна была высказать много лет назад. Тогда, когда все это началось. Даже, наверное, раньше. Тогда, когда девять лет назад Максим после разговора с отцом позвонил ей и попросил о встрече. Ей тогда еще нужно было отказаться, воспротивиться, возмутиться. Нужно было еще тогда бежать, куда глаза глядят. Но она не смогла. Она слишком сильно его любила. Она любила его и сейчас, разве нет?… Отчаянно, безрассудно, безумно любила, несмотря ни на что. Но той вины, что она ощущала все эти годы, что ощущала девять лет назад, уже не было. Была другая вина. ЕГО вина. И ОН должен был молить о покаянии.

А она… Что она еще могла, кроме как воспротивиться хотя бы сейчас?! Тому унижению, на которое он ее обрек?! Той вине, которую повесил на нее, как ярлык?! Той бесцеремонности, с которой он раз от раза уничтожал ее?! Той незаслуженной обиде, что вылил на нее ушатом горячей воды?!

Он вновь унизил ее вчера. Так больно. И так обидно.

Зачем он так поступил? Бесчестно и несправедливо по отношению к ней?! В годовщину смерти ее бабушки! Поехал к очередной любовнице.

Важные переговоры, черт возьми! С КЕМ?!

Хотелось хохотать и плакать одновременно. От этой гнусной лжи. Оттого, что она всегда знала правду.

Лена не выдержала, просто не смогла сдерживать себя. Лопнула струна терпения и немого молчания, пролились через край горечь и обида, таящиеся в глубине ее души много лет, и вызывая поток горячих обвинений и острых угроз.

Вспомнилось все. Годы одиночества и пустоты, раздирающий кошмар, в эпицентре которого она стояла совершенно одна, боль, вина, череда измен и предательств. Не выдержало, сломалось, разбилось… Устала.

Да, она его провоцировала. Нарочно, неосознанно, интуитивно, защищаясь, стараясь уязвить и задеть за живое. Она бы не смогла ему изменить. Это он мог, а она — нет. Слишком чистая и правильная для того, чтобы пятнать себя изменой, она могла лишь бросать на ветер угрозы, которые никогда не привела бы в исполнение. Но все эти пустышки подействовали на него, как красная тряпка на быка.

Она и не предполагала, что он может ТАК разозлиться. Он НИКОГДА раньше не принуждал ее к близости, НИКОГДА не призывал ее ответить на страсть. Но вчера… Словно тигра выпустили из клетки. Он набросился на нее. Он твердил лишь одно: она принадлежит ему, никто и никогда не посмеет ее у него отнять, она — ЕГО. Он просил, нет… он требовал подтверждения ее любви!

Он почти вынудил ее прошептать признание. Не вернув его своего…

Но как странно устроено женское сердце, черт возьми! Ей хватило и того мимолетного порыва, когда он, как сумасшедший твердил, что она принадлежит ему, чтобы растаять и потерять голову. Не поверить, но вновь, хотя бы на мгновение, утешить себя иллюзорной надеждой на то, что он тоже любит ее.

Но почему он так поступил с ней?! Пытался усмирить? Доказать свою правоту, которой она все равно не поверит? Уверить и себя в том, что говорит правду? Принудил ее к близости, заставил ее признаться, что он по-прежнему необходим ей, что она любит его? Зачем нужны эти признания?! Нужны ли они вообще?!

Она засыпала с этими мыслями, с этими мыслями она и проснулась.

А когда решилась-таки открыть глаза, Максим тихо пожелал ей доброго утра и улыбнулся, поцеловав в щеку. Она ответила ему вымученной улыбкой и снова закрыла глаза.

Какой-то странный, необычный блеск в синеве его взгляда. Разочарование?… Боль?… Раскаяние?!

Он коснулся прядей ее волос кончиками пальцев и нежно заправил локоны за ухо. Поцеловал еще раз, короткими поцелуями пробежавшись вдоль виска к губам, и встал с кровати.

Теперь Лена почувствовала себя поломанной и выброшенной. Как игрушка, как кукла…

Они почти не разговаривали утром. Позавтракали, едва ли сказав друг другу десяток слов, скупо простились на пороге, когда он уходил на работу, коротко поцеловались…

И казалось, что то, что надломилось прошлой ночью, уже не станет целым. Что-то сломалось навсегда.

А во второй половине дня раздался телефонный звонок.

Лена встрепенулась, устремив неуверенный взгляд на телефон.

Максим?… Она бы не удивилась, будь это звонок от него.

Но нет, это не он. Она знала, что это не муж. Не он, другой мужчина…

С гулко бьющимся сердцем, девушка подняла телефонную трубку.

— Да?

Почему так дрожит голос?… И вместе с тем, почему уголки губ приподнимаются в улыбке?…

— Лена?

Горячие тиски, сковавшие сердце, разжались, позволяя ей вдохнуть полной грудью.

— Андрей, — выдохнула она с облегчением. Свой, родной человек. — Я… очень рада тебя слышать.

И хотя она не видела, но точно знала, что он улыбается. Казалось, она даже могла представить, как светятся его зеленые глаза. В груди потеплело.

— Как ты?… — проронил Андрей, тяжело выдохнув.

Наверное, он не об этом хотел спросить, и Лена интуитивно знала это.

— Я… хорошо, — проговорила она, опускаясь в кресло. — А как ты?

— Тоже хорошо, отлично, — слишком поспешно выдал мужчина и запнулся. — Мы подписываем контракт…

— Да, я знаю, — коротко ответила девушка, радуясь лишь звуку его голоса и дыханию в трубку телефона.

— Конечно…

Повисло неловкое молчание. Странное и глубокое молчание, которое, тем не менее не давило ни на нее, ни на него. Легко, несмотря на то, что произнесено было лишь несколько слов. Легко и свободно.

Почему именно с ним ей так легко?… Даже молчать с ним — легко?…

— В общем-то… — запинаясь, пробормотал он, наконец, — я звоню, чтобы…

— Да?…

— Я хотел предложить тебе встретиться, — выпалил он, не раздумывая, а потом добавил осторожно: — Ты не против?

Сотни, даже тысячи бабочек вспорхнули в ней и вознеслись вверх, окрыляя ее. Улыбка расцвела на ее губах, глаза засветились искорками радости. Ей не нужно было раздумывать над ответом.

— Да, конечно! Где, когда?!

— Эээ… А где бы ты хотела?

Лена улыбнулась шире. Он не ожидал, что она так быстро согласится?… Боже, какое счастье!

— В небольшом скверике около городского парка, если ты согласен, — проговорила она. — Дождя, вроде бы, нет, и мы могли бы…

— Хорошо, договорились! — стремительно перебил он ее, словно опасаясь, что она может передумать. — Когда?

— Сегодня?… — неуверенно проговорила девушка, удержавшись от того, чтобы скрестить наудачу пальцы. — В три часа, в четыре… Когда тебе удобно?

— В половине четвертого тебя устроит?

— Д-да… да, давай в половине четвертого.

Она почти видела, что он улыбается. Широко, открыто, искренне, отчаянно счастливый. Как и она.

— Тогда… до встречи в сквере?… — спросил он после непродолжительного молчания.

— Да. Я обязательно приду, — клятвенно пообещала она. — До встречи, Андрей…

— До встречи, Леночка…

Предельно, безгранично счастливая девушка опустила трубку на рычаг.

Разве можно быть настолько счастливой?! От одного лишь звонка?! Не удивительно ли?…

Все сомнения мгновенно отошли на второй план. Что скажет Максим, что он подумает — не важно. Стоит ли ему вообще сообщать об этой встрече? Нужно ли? Да и зачем?! А если утаить ее, то… Неужели ей вновь придется лгать?!

Но его обмануть ей не удалось. По крайней мере, в том, чтобы попытаться что-то скрыть.

Удивительно, но он, как и Андрей, тоже совершенно точно угадывал ее состояние. А если и не угадывал, то всегда набирал ее номер, чтобы узнать, как она и чем занимается. Возможно, это уже вошло в привычку.

Он позвонил ей. Первым. Как всегда.

Она вздрогнула, глядя на горящий дисплей мобильного телефона. И через несколько секунд ответила.

— Да?…

— Лена?… — как-то неуверенно проговорил Максим. Неужели запинается? — Ты… Как ты?

Почему задрожали пальцы, сжимавшие телефон?… И почему ее голос стал непривычно тихим?

— Все хорошо.

— Чем ты занимаешься? Где ты?…

Какой избитый вопрос, Боже! Она всегда отвечала на него глухо и монотонно.

Но не сейчас. Сейчас все изменилось. У нее иные планы, у нее появился секрет.

— Пока ничем, — запнулась она и, сглотнув, добавила: — Пойду в парк, опять.

Он тяжело выдохнул, а потом как-то неестественно, словно через силу, вдохнул.

— В парк… Хорошо, — выговорил он глухо. — Оденься теплее, на улице довольно-таки прохладно.

Лена качнула головой и коротко согласилась с ним.

Что это? Проявление заботы? Чувство вины? Раскаяние, может быть?… За то, что было вчера? Или за то, что продолжалось уже девять лет?!

Но чем бы его слова не являлись, они уже ничего не могли изменить. Только не ее решимость. Только не ее уверенность в том, что впервые за девять лет она наконец отчаялась поступить правильно. Так, как нужно. Как хотела сама. Как ОНА считала правильным, а не так, как было правильно по мнению мужа.

— Хорошо, как скажешь… — пробормотала она.

Но он отчего-то разозлился.

— Черт, как скажешь?! — воскликнул он с досадой в голосе. — Соглашаешься со мной лишь потому, что боишься, если воспротивишься, я накричу на тебя и обижу?! — Неужели это сожаление и раскаяние смешивается с яростью в его голосе?! — Почему ты вставляешь меня монстром, Лена?!

Она зачарованно молчала, слушая не в силах поверить тому, что слышит. А Максим бесился.

— Я не хочу, чтобы ты простудилась, — тише, но с досадой сказал он. — И это не приказ! Это просьба.

— Я понимаю… — пробормотала она приглушенно.

— Не понимаешь! — сердито выдохнул он и выругался в полголоса.

Она действительно не понимала. Его отношения к ней — не понимала.

Ведь он изменился. Как-то быстро, стремительно, мгновенно. Не увидеть перемен было невозможно.

Но ведь и она тоже изменилась! И уже не станет прежней. Не вернется к той Лене Колесниковой, какой была на протяжении долгих лет. Нет возврата и к Лене Титовой, которую она знала когда-то. Была другая Лена, та, которую не знала и она сама.

Максим тяжело засопел в трубку, справляясь с гневом, но молчал, сдерживая себя. И Лена молчала.

И давящее чувство стиснуло грудь, не позволяя дышать.

— Когда ты вернешься домой? — проговорила она в попытке разорвать рваное молчание, повисшее между ними стеной.

— В половине седьмого, — коротко бросил он, а потом добавил, успокоившись: — У меня есть кое-какие дела… Но если ты хочешь, чтобы я освободился пораньше…

— Нет, нет, что ты!

И почему она воспротивилась так рьяно?! Так стремительно?… Может быть, не стоило выражаться так резко? Вдруг Максим что-то заподозрит?…

Лена тут же отругала себя. ЧТО он может заподозрить?! Она не совершает ничего противозаконного!

— Лена, мы так и не поговорили о твоей работе… — неуверенно начал Максим. — Ты, наверное, хотела…

— Не нужно сейчас об этом! — испуганно воскликнула она. — Потом, хорошо? Это нетелефонный разговор…

Стиснув зубы, он молчал.

— Хорошо, как скажешь, — вернул он ей ее же фразу, спустя несколько угнетающих мгновений.

Лена закрыла глаза, ощущая, что давление в груди стало усиливаться. Что-то невысказанное витало в воздухе, и она это чувствовала. Что-то горькое, что-то острое и отравляющее. Нужно что-то сказать. Но слов нет. И у нее их быть не может. Не она оказалась виноватой на этой раз. И извиняться тоже следует не ей.

— Лена… — прошептал Максим надрывающимся голосом. — Лена…

— Д-да?… — сухими губами выдавила она.

Молчание. Пустое, бессмысленное. Трепет. Биение сердца. А в воздухе витает недосказанность. Горько, очень горько… И в висках вновь пульсирует боль, заглушая все звуки. И молчать уже невозможно.

И вдруг… Врывается. Против воли. Отчаянно. С сожалением в голосе.

— Прости меня! Прости! — сошел на шепот. — Простишь?…

Почти не дышит. Боится.

— За что?… — пролепетала она.

Вязкая тишина. Как болото, засасывает в себя.

— За вчерашнее, — выдохнул он вновь шепотом, запинаясь. — Я не хотел, чтобы… так получилось. Не хотел… Ты мне веришь?… Я не хотел, правда…

— Понятно…

Руки дрожат, вспотели. Лена сжимает телефон все сильнее. Глаза закрыла, чтобы спрятаться от боли, которая вонзилась в нее острием кинжала.

Максим тяжело выдохнул.

— Прости…

Желает получить ответ. Но она не может его ему дать.

— Поговорим об этом потом, ты не против?… — голос тоже дрожит.

— Прощаешь?…

— Максим…

— Лена! Прощаешь?… — с нажимом спросил он. — Скажи мне… пожалуйста. Ты меня простишь за то, что сделал вчера?

И стены медленно начинают двигаться. Прямо на нее.

— Прощаю, — сквозь горечь застывших в уголках глаз слез выдохнула она. — До вечера, Максим.

Он хотел сказать что-то другое, совсем иное, а вместо этого растерянно и рассеянно проронил:

— До вечера, — неужели это его голос так неуверенно дрожит?… Опять?! — Целую тебя!

Лена распахнула глаза. Почему он терзает ее? Почему мучает? Она должна быть сильной. Обязана!

— Я тебя тоже, — проговорила она. — До вечера, — и, боясь, что может заплакать, стремительно отключилась.

Руки дрожали. Разве стоило ей ожидать чего-то другого?… Щеки горели, нещадно опаляя кожу огнем, и Лена коснулась их холодными пальцами в попытке справиться с жаром, что раскалял ее изнутри. Дышать было трудно, и она, наклонив голову вниз и закрыв глаза, опустилась в стоящее рядом кресло.

Так много было в его голосе… нежности?! Неужели это была нежность?! И сожаление, и раскаяние, и боль! Она явственно ощущала ее, как на себе. И все же… Отчего она не чувствует своей вины перед мужем? Почему вместо режущего и давящего чувства предательства она ощущает… пустоту? Безразличие? Равнодушие к тому, что скажет и подумает Максим, если узнает об ее встрече с Андреем?!

Неужели ей стали не нужны его нежные и теплые слова? Неужели они уже не смогут излечить ее израненную душу? Или она просто устала их ждать?… Они нужны ей так же, как раньше. Просто сейчас она спокойно реагирует на них. Она жила без них девять лет. И вот — ирония судьбы! — в тот самый момент, когда решила, что они ей ни к чему, когда решилась и отважилась на маленькое преступление против совести и чести, она их, наконец, дождалась!

Но ощущала теперь лишь спокойствие.

Ресницы дрогнули, Лена устремила уверенный взгляд на телефон.

Все правильно. Все так, как и должно быть. Она не делает ничего плохого, не делает ничего из того, чего ей можно было бы стыдиться. Раньше были ошибки. Они, словно преследуя ее, шествуя за ней по пятам, не отставали ни на шаг. Все девять лет она совершала одну ошибку за другой. Любила. Страдала. Терпела. Прощала. Молчала. Она не протестовала, не возмущалась, не требовала, не пыталась что-то изменить, слепо повинуясь тому течению, по которому несла ее жизнь.

Теперь она знала, что поступает верно. Любит, — да. Страдает, — да. Но терпеть и молчать больше не намерена. Равно, как и прощать.

Удивительно, как все может перемениться в одно мгновение!

Глубоко вздохнув, Лена встала с кресла и направилась в комнату.

В половине четвертого она должна быть в парке. У нее назначена встреча. Ее будет ждать Андрей.

Дождя не было. Но мрачное пасмурное небо, заволоченное тяжелыми серыми тучами, вот-вот готово было разразиться сильным ливнем. А ветер, сейчас прохладный и легкий, становился резче и жестче.

Лена, приподняв голову и осматриваясь по сторонам, сделала несколько уверенных шагов вперед и остановилась. Взгляд ее пробежал от одной лавочки к другой, пока она, наконец, не обнаружила того, кого искала. Андрей. Сидел на самом краешке лавки, согнувшись и засунув руки в карманы пальто, и смотрел в противоположную сторону, словно выискивая кого-то глазами.

Лена улыбнулась, сердце трепетно забилось в груди, предчувствуя встречу, и девушка двинулась вперед.

Андрей, словно осознав, что кто-то движется именно к нему, повернулся к ней лицом. Глаза вдруг его засветились, на губах заиграла нежная улыбка, он приподнялся с лавочки и двинулся ей навстречу.

Все сомнения вмиг рассеялись из ее воспаленного сознания, как только Лена увидела эту улыбку.

Андрей — друг, добрый, милый, нежный, близкий друг. Он все понимает, он все чувствует. Он знает ее, наверное, лучше, чем она себя знает. И он может помочь. Лена знала, что он может помочь. Он показал ей тот мир, который мог у нее быть, но которого она была лишена. Он — словно маяк, к которому движется идущий ко дну корабль. Тот свет, которого жаждет сердце, уставшее жить во тьме. Он — мгновение прошлой жизни, в которой она была счастлива. Он эпизод ее счастливого прошлого. Он — надежда на лучшее, светлое будущее.

Как странно иногда получается. Ты живешь, из года в год переживая одну и ту же трагедию, изо дня в день стараясь погасить в душе терзания, муки и удушающее чувство вины, годами разъедающее тебя изнутри, — но ничего не можешь сделать. Ты вновь ошибаешься, когда прощаешь, когда терпишь, когда молчишь, когда любишь безответно, трепетно и безумно, почти сходя с ума от этой любви. И ты уже не живешь, а просто существуешь, вновь и вновь заставляя себя идти дальше, стремясь найти что-то хорошее в завтрашнем дне. Может быть, завтра все изменится?… Ты слепо следуешь по дороге жизни, накинув на плечи шаль из обид и болезненных разочарований. Ты хочешь что-то исправить, изменить, измениться сама, чтобы жить, чтобы научиться заново жить. Но не можешь. Что-то не пускает, что-то вынуждает снова и снова ходить, как загнанному зверю, по одной и той же окружности, измеряя заученными шагами замкнутый круг, в который ты была увлечена много лет назад. О прошлом ты уже не вспоминаешь. Все твои мысли, все твои боли, все твои терзания и чувство вины — здесь, в настоящем. У тебя нет времени на то, чтобы вспоминать то хорошее, что у тебя было, просто потому, что в хорошее ты уже не веришь. Не веришь, что оно для тебя возможно. Загнанная лань, погибающая от ран, нанесенных тем, кого ты так любишь. Не оглядываешься по сторонам, не слушаешь доводы рассудка, не поддаешься уговорам подруг, чужое мнение не имеет для тебя никакого значения — оно не уменьшит ту боль, которая разъедает всю тебя, оно не изменит ничего в твоей жизни, в которой, кажется, уже все решено за тебя.

И вдруг… иногда хватает одного мгновения, сотой доли мгновения для осознания того, что правильно, а что неправильно. Это захватывает мозг, это раскрывает глаза, это приоткрывает завесу счастливой и беззаботной жизни, которой ты была лишена, но которой была достойна. Иногда хватает единственного слова, чтобы все понять и осознать. И уже кажется странным, почему раньше, находясь в своем замкнутом, ограниченном пространстве, ты не видела, как опасен, как страшен, как удушающе убийственен тот мир, в котором ты живешь. И ты не понимаешь, как ты могла прожить в нем столько лет, мучительно проживая один год за другим, почему не видела правды раньше, почему позволила загнать себя в панцирь вины и предательства, почему позволила себе жить в разбитой чаше с острыми краями? Сама ли виновата или виновником нужно считать кого-то другого, — это уже не так и важно. Весь этот черный мир расстилается перед тобой, как на ладони. И ты понимаешь, как много было допущено ошибок, они образовали крепкий узел из той боли, в которой ты живешь. Как много было излишних обвинений и угрызений совести, никому не нужных и бесполезных. Как много было неправильно или не вовремя сказанных слов, и как много было нужных и правильных слов, которые так и не были произнесены! Как много было молчания, когда нужно было кричать. Как много было прощения, когда прощать было нельзя. Как много было вины, которую следовало разделить на двоих, и боли, которую нужно было переживать, а не маскировать ее под маской равнодушия и самотерзаний. Как много было ошибок, которые исправить уже нельзя, — поздно.

И как много было моментов, когда нужно было смотреть правде в глаза, а не отворачиваться в сторону в бесплотной, глупой надежде на то, что кто-то, а не ты, изменит все вокруг.

Сейчас, оборачиваясь назад, глядя на то девятилетнее прошлое, не понимаешь лишь одного, — как ты смогла выжить в нем, в этом аду, в этой боли и вине?! Как не сошла с ума, как сохранила в себе то доброе и светлое, что всегда в тебе было, как оно не умерло под остервенелой атакой предательства и обиды?!

Как ты смогла продолжать любить человека, который не ценил твоей любви?! Который требовал любви и, получая ее, не отдавал ничего взамен?! Ты не стала любить его меньше от осознания этой правды, ты просто стала иначе смотреть на свою любовь к нему.

И сейчас, глядя в искрящиеся зеленые глаза человека, который мог бы подарить ей весь мир, если бы она захотела, вся жизнь словно промчалась перед взглядом Лены. Все ошибки, все терзания, чувство вины, боль, разочарование, измены, ложь, непонятая и непринятая любовь. Закольцованный мир непонимания, в котором двое, когда-то так сильно любившие друг друга, молча погибали от собственного молчания.

Лена улыбнулась Андрею, радуясь тому, что улыбка вышла искренней, а не натянутой на лицо маской, и когда она подошел, тихо проговорила:

— Надеюсь, ты не долго ждешь?

Он покачал головой, не решаясь поцеловать ее в щеку или просто коснуться руки.

— Нет, — смущенно ответил он. — Тебя я готов ждать сколь угодно долго.

Лена опустила взгляд, но промолчала.

— К тому же, — добавил Андрей, — ты пришла вовремя, это я спешил к тебе на встречу. И, кажется, перестарался, — улыбнулся он.

Лена посмотрела на него и застыла. Слишком много надежды в его взгляде. Какой-то слепой надежды на то, что могло бы быть, но чего никогда не будет. Слишком много любви, на которую она никогда не ответит той любовью, которую он от нее ждет и которой он достоин. Слишком много нежности и ласки, от которых она отвыкла, к которым она даже не успела привыкнуть.

Слишком опасно, слишком рискованно. Не стоит ходить по грани, по лезвию бритвы, по краю бездны, в которую они оба могут упасть. Это не может привести ни к чему хорошему.

— Сегодня, — выговорил Андрея, стараясь разрушить стену молчания, — не так холодно.

— Да, — тихо сказала Лена, поднимая глаза вверх, — вот только дождь скоро пойдет.

— Осень.

Лена посмотрела на Андрея грустными глазами.

— Да, осень, — кивнула она. — Не люблю осень.

— Раньше любила, — тихо сказал Андрей, задумчиво наклонив голову и поджав губы.

Лена отвела взгляд в сторону.

— Многое изменилось.

Все, что она любила, все, чем она дорожила, все, ради чего готова была жить, украли у нее осенью.

Андрей промолчал, с болью в глазах глядя на девушку и не зная, что сказать.

Он терялся, он растворялся в ее боли, читавшейся на бледном лице и в карих, потухших глазах. Он не мог понять, до сих пор не мог понять, куда делась та смеющаяся девочка, которую он оставил, уезжая. Куда она исчезла, во что превратилась, кем обернулась? Она ли перед ним сейчас? Девять лет слишком долгий срок, но не для того, чтобы до такой степени изменить человека. Вычернить, украсть улыбку, превратить в бледную тень. Она такая же красивая, она такая же чистая и добрая, какой и была, и все же… уже не та. Другая Лена. Трепетная и нежная, любящая и страдающая, всепрощающая и непорочная. Но какая-то… отравленная, словно бы пропитанная болью.

И он хотел бы ей помочь, спасти ее, но не знал, как. Он и сейчас не знал, что ему сказать. Он просто терялся. Он боялся, что скажет что-то не то, обидит ее и причинит новую боль. Он хотел видеть ее счастливой, а не затравленной, загнанной в клетку. Он хотел помочь ей, но у него опускались руки. Потому что спасать ее нужно было от того, кого она любила. От того, от кого она не хотела быть спасенной.

Холодная капля скользнула по щеке, обжигая кожу. Андрей стремительно поднял голову вверх.

— Дождь, — пробормотал Андрей, укрывая Лену от внезапного порыва ветра и бережно хватая ее за локоть.

— Да, — выдавила из себя девушка и подняла взгляд в серое небо. — Дождь, — грустно улыбнулась. — Даже странно…

— Что именно?

— Ты знаешь, что дождь имеет очищающее воздействие? — проговорила Лена, зачарованно глядя вверх и ловя кожей холодные капли. — Странно, что на меня он этого воздействия так и не оказал.

Андрей грустно улыбнулся и посмотрел на нее с нежностью.

— Пойдем в машину? Посидим там?…

Стремительный взгляд на него, немного испуганный и растерянный. А потом с улыбкой:

— Хорошо, — произнесла она. — Пойдем.

Андрей подхватил ее под руку, и они вместе направились к его машине.

— Я обещал, что найду тебе работу, — сказал Андрей вдруг.

— Да, — Лена взглянула на него. — Если ничего не выйдет, не стоит переживать…

— Нет, нет, выйдет! — заверил ее мужчина. — Я разговаривал со своим другом, Маратом Кавериным, может быть, ты о нем слышала? — Лена кивнула.

— Предприниматель из Москвы?

— Да, но он сейчас не живет в столице, — задумчиво проговорил Андрей. — У него жена пропала несколько месяцев назад, м-да… странное дело, — пробормотал мужчина. — Так вот у него есть кондитерская здесь, в городе. Думаю, ты не будешь против работать на него?

Лена приостановилась.

— Против?! Да я только за! — воскликнула она, сверкнув искорками глаз. — Только, боюсь, как бы он не был разочарован. Ты сказал ему, что у меня совсем нет опыта работы?

— Да, я его предупредил. Он заверил меня в том, что тебе будет оказана всевозможная поддержка со стороны уже работающего там кондитера, — Андрей улыбнулся. — Он пообещал, что лично проследит за этим. А если Марат так сказал, значит, так и будет.

Спеша к машине, Лена вдруг взглянула на Андрея, нахмурив брови.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он и остановился.

— Нет, просто… Ты давно знаешь этого Каверина? — поинтересовалась девушка.

Андрей пожал плечами.

— Да как сказать, довольно-таки давно. Наши родители были близки друзьями, и мы с ним сдружились, — мужчина, увлекая Лену за собой, открыл ей дверцу автомобиля. — Но так как он жил в Москве, мы с ним редко виделись, но все равно поддерживали связь. Даже когда я уехал в Новосибирск, — он посмотрела на Лену с вопросом в глазах. — А что, тебя что-то беспокоит?

— Нет, ничего, — проговорила она неуверенно и смущенно отвела взгляд.

И тут Андрей понял.

— Ты боишься, что эту затею не одобрит твой муж? — нахмурившись, спросил он напрямую.

Лена вздрогнула и, полагая, что Андрей этого не заметил, забралась в салон, стараясь не выдать себя.

Она ничего не ответила, и это молчание было красноречивее любых слов.

Андрей тяжело вздохнул, захлопнул дверцу машины и тоже забрался в салон. Сцепил руками руль, словно собирался тотчас же рвануть с места, и уставился в окно невидящим взглядом.

— Я обещал, что не буду надоедать тебе, но… — проговорил он нервно.

— Да?

Воздух стал рваным и удушливым, оседая в легких дегтем.

Лена заерзала на сиденье, стараясь не смотреть на Андрея.

— Как так получилось, что ты вышла замуж за Максима Колесникова? — напрямую выдохнул Андрей.

Сердце забилось в груди заключенной в силки птичкой, и девушка почувствовала, как кровь прилила к вискам, ударяясь в них болью сердечного биения.

— Как так… получилось?… — грустно улыбнувшись одними губами, пробормотала Лена. — А мне и самой интересно, — как, — не глядя на Андрея, сказала она. — Я помню все, что было. До мельчайших деталей могу произвести секунды, мгновения того дня, когда Максим сделал мне предложение, и все же…

— Что?… — с придыханием спросил Андрей.

— Я люблю его. Я его всегда любила, и тогда, девять лет назад особенно сильно. А он… — она опустила голову вниз, закрыла глаза на мгновение. — Он… Боже, он, наверное, никогда не простит мне того, что я сделала!

Андрей стремительно обернулся к ней.

— Что ты могла сделать?! — воскликнул он запальчиво. — Ты — ангел, что ты могла сделать ему?!

Лена посмотрела на него и улыбнулась.

— Ангел? — прошептала она одними губами. — Нет, я вовсе не ангел. Я обычный человек, просто женщина, которая любит, терпит, ждет, надеется на что-то. Вот уже девять лет все еще ждет и на что-то надеется, — она задумчиво отвела взгляд в сторону. — Знаешь, я иногда саму себя ненавижу. За эту слепую любовь к нему. Так больно бывает, особенно после того, как он… — она запнулась, грустно хмыкнула. — А я все равно прощаю. Идиотка!

Он понял ее без слов. Всегда понимал. И ее боль чувствовал, и тоже страдал.

— Это… так не может продолжаться, — выдохнул он с отчаянием в голосе. — Как ты… — он вдруг запнулся, а потом, слегка касаясь ее локтя дрожащей рукой, с ужасом воскликнул: — Только не говори, что ты живешь так все эти годы! Умоляю тебя, скажи, что это не так!

Лена даже не взглянула в его сторону, лишь сильнее сжала похолодевшие пальцы.

— В это так трудно поверить? — с ироничной грустной усмешкой спросила она.

— Это невозможно! — заявил Андрей. — Ты не можешь… Черт, как он посмел допустить такое?! Ты — ангел, такая светлая, такая добрая… Как он мог уничтожить ту девочку, которую я оставил здесь десять лет назад?

— Андрей… — пробормотала она. — Не нужно…

— И после этого ты все равно любишь его?! — изумленно вскричал он. — Любишь?!

— Я не могу его не любить, — проговорила Лена. — Это… стало сутью, смыслом моего существования. Как болезнь, как патология. Я не представляю себе жизнь без него. Если мне и стоило уходить, то тогда, девять лет назад. Но я не смогла. Я тогда слабее была… Боже, я и сейчас слаба! Я не могу его оставить и сейчас! И это самое страшное, понимаешь? — она готова была рассмеяться от горечи. — Ты думаешь, я не представляла себе этого, убежать, скрыться, спрятаться? Считаешь, за девять лет ни разу не думала о том, чтобы уйти? Думала. Но не смогла, — обреченно выдавила она из себя. — Боже, я его люблю. За что мне эта любовь?! За что эта одержимость? Иногда я проклинаю себя за нее!

— Лена… — он коснулся кончиками пальцев ее щеки.

— Я не знаю, почему так вышло. Честно, не знаю, — проговорила она в отчаянии. — Я не живу без него. И с ним тоже не живу. Я погибаю в любом случае. Но без него я погибну раньше, чем с ним.

Андрей наклонился к ней, стараясь уберечь ее, желая помочь ей и не зная, как это сделать.

— Ты винишь себя за что-то?… — прошептал он.

Лена опустила голову вниз и поджала губы.

— Это так? — настойчиво спросил Андрей и, не получив ответа, возмущенно воскликнул: — Но что такого ты ему сделала, черт возьми?! За что он так поступает с тобой?! Девять лет он…

— Самое страшное заключается в том, Андрей, — тихо, но уверенно перебила его Лена, — что я понимаю его. Девять лет! За эти годы я смогла узнать его так хорошо, что, кажется, пойму даже по движению бровей, о чем он думает. Я понимаю его. И не понимаю одновременно, — с горечью добавила она.

— Он… обижает тебя? — с яростью в голосе спросил Андрей.

— Нет! НЕТ!!! Он презирает насилие, и… Он никогда не обижал меня, — Лена запнулась. — Но делал мне больно, тем не менее. Опять парадокс. Но ведь причинить боль можно и не физически.

Андрей, чувствуя острую, как лезвие бритвы, необходимость успокоить и утешить ее, наклонился к Лене, прижал ее дрожащее тело к себе и стал укачивать, как ребенка.

А она не противилась, не оттолкнула его, не отодвинулась, она сжалась в комочек и доверчиво опустила голову ему на плечо, словно принимая эту нежность и ласку, эту помощь, которую он ей предложил.

— Как же так получилось, что ты вышла за него замуж? — бормотал Андрей ей в волосы. — Как же так получилось, девочка моя?…

А Лена, уткнувшись в крепкое мужское плечо лицом с повлажневшими щеками, закрыла глаза.

Как же не хотелось думать, как же не хотелось вспоминать. Зачем возвращаться в то прошлое, которое давным-давно нужно было забыть? Забыть для того, чтобы жить настоящим, чтобы двигаться дальше.

Забыть, чтобы, перешагнув через него, научиться жить заново.

И осознать, что одной этого сделать будет все равно невозможно. Потому что обреченных на безумие было двое.

9 лет назад

Она знала, что это ее вина. Она всегда это знала и чувствовала. Тогда, намного острее, чем годы спустя.

Потом, анализируя и прокручивая в памяти моменты прошлой жизни, изменившие все навсегда, у Лены было время на то, чтобы все обдумать, решить, осознать, придумать нужное слово. Она знала теперь, когда нужно говорить, чтобы тебя услышали, когда нужно промолчать, потому что слова все равно упадут в пустоту. Теперь она понимала, что поступала неправильно, все ее отношения с Максимом были какими-то неправильными. И она чувствовала, что что-то сломалось, и не построить этого вновь.

Как же ей было не осознавать этого, когда в ней зрел ребенок, явное доказательство вины, когда с каждым днем она все явственнее ощущала последствия своей роковой ошибки, своего опрометчивого поступка, того последнего шага, который она сделала не навстречу Максиму, а от него. Шаг в бездну. Единственный, его хватило, чтобы раздавить ее.

Максим не обвинял ее, он и словом не обмолвился о том, что случившееся произошло именно из-за нее, из-за ее лжи. Она потом читала это во взглядах, в движениях, в интонациях, в звуке голоса, но никогда не слышала прямого обвинения. На протяжении долгих, мучительных лет, в течение которых они медленно умирали на алтаре всеобщих заблуждений и непонимания, он ни разу не обвинил ее в том, что это именно ее вина.

Он сказал об этом лишь раз. Всего лишь раз, но она запомнила слова того разговора на всю жизнь, как губка, впитывающая влагу, они засели в ее памяти, словно комок невыплаканных слез в горле. Она могла бы и сейчас дословно воспроизвести все, что он тогда говорил. И его слова, эти острые кинжалы, впивались в плоть, пронзая ее насквозь. И в них не было ни слова лжи, все они были истинны, но оттого острее осознание, оттого больнее и унизительнее было слышать их и признавать правоту.

Но она совершила ошибку, роковую, глупую, бездумную, разрушительную по своей силе ошибку.

В тот момент, когда сделала себя жертвой обстоятельств. Жертвой той вины, за которую должны были расплачиваться оба. Максим не ждал от нее этой жертвы, не требовал признания вины, он не просил ничем жертвовать, но она пошла на жертву добровольно. И невольно сделала его жертвой обстоятельств. В тот момент, когда он, как загнанный зверь, метался в клетке, которую называли семьей, не зная, почему все рушится прямо на глазах, куда идти дальше и ждет ли его что-то впереди, разве мог он благодарить ее за эту жертву?! Он мог лишь бессильно смотреть на то, как прежний мир ускользает сквозь пальцы.

Ей не следовало прятаться за маской вины и опускать глаза, опасаясь увидеть гневный взгляд. Ей нужно было воспротивиться, заговорить, не предавать себя анафеме и бороться за счастье. Но она не смогла. Тогда — не смогла. И спустя годы, она тоже не смогла. Она отступала, отступала, отступала… До тех пор, пока не поняла, что больше отступать некуда. И до того момента, пока не осознала, что не была виноватой настолько, чтобы платить за ошибку всю жизнь.

Как много лет потребовалось на то, чтобы расставить по полочкам прописные истины!?

Девять лет не прошли бесследно, они оставили на ней незаживающее клеймо. Но стоило ли ей винить Максима в том, что он таил в душе обиду? Смела ли она обвинять его в том, что он такой, какой есть, и она приняла его именно таким?! Имела ли она право требовать прощения!? Могла ли надеяться на то, что это прощение когда-нибудь получит?!

Боже, она так хотела, чтобы он понял, чтобы он простил, она надеялась на это… Надеяться было нельзя. Слепая вера и глупая, безрассудная надежда только отравляют. И с каждым днем становится все тяжелее, все больнее. Все отчетливее день ото дня осознание того, как все неправильно. И больнее оттого, что сделать с этим ничего нельзя.

Тогда, девять лет назад она была глупее, она была слабее. Боже, она и сейчас была слабой, слабой в своей любви, но тогда она могла многое принять за чистую монету. Она верила тем истинам, которые он говорил, а не тем, что открыла сама. И в этом тоже была ее ошибка. Она слепо верила тому, что он говорил, поэтому вынудить ее признать, как истину, что виноватой является она, ему не составило труда. Хотя у него никогда такого намерения и не было. Единственный раз, единственный разговор, в котором они упомянули об этом, один лишь раз поговорили о том, что ломало, что убивало изо дня в день. А потом… не решились, не отчаялись, испугались, отступили, не забыли — помнили, но молчали. Два безумца!

Он больше не обвинял, но она винила себя. Он старался не причинять боль, но причинял ее, с каждым новым днем все больше разрушая то, что когда-то называли идеальным. Он не понимал, куда идет, а она не понимала, зачем следует за ним, если знает, что эта дорога ведет в никуда. Два глупца!

Бессмысленно и слепо шли навстречу смерти, так и не спросив друг друга, а следует ли туда идти!?

Единственный разговор девять лет назад изменил многое для ее израненной и впечатлительной натуры.

Она боялась его прихода тогда. Александр Игоревич сказал, что поговорит с Максимом, и с того самого момента она боялась встречаться с ним лицом к лицу. Что он подумает? Что скажет? Боже, страшно даже подумать! Он будет винить ее, и будет прав. Самое страшное и заключалось в том, что у него было это право на обиду, на вину. Она сама вручила ему это право.

Вот была ее еще одна роковая ошибка! Она позволила винить в случившемся лишь себя, снимая всякую ответственность за произошедшее с мужчины, которого отчаянно любила, которого боготворила.

Ошиблась. Снова ошиблась! Совершила самоубийство в тот самый миг, когда возложила на свои хрупкие плечи весь груз вины и боли. И несла этот груз долгие девять лет.

Она не видела его несколько дней. И в эти дни безумные мысли воспаляли ее сознание мучительными фантазиями. Она не могла спать, у нее была бессонница. Она почти не ела, в рот не лез ни кусочек. Она много плакала, оплакивая, наверное, свою дальнейшую жизнь, и все время думала о нем.

Максим знал правду. Он знал правду уже несколько дней. Но не позвонил ей, не пришел, не сообщил о том, что решил делать дальше… Он словно бы растворился, исчез, замкнулся в себе.

А ей было больно, одиноко и страшно.

Несколько раз Лена набирала его номер, желая просто услышать родной голос, но в последний момент всегда не выдерживала и бросала трубку на рычаг. Было больно, было тяжело, и в груди так горько, так холодно, так пусто. Словно жизнь украли, словно сердце вырвали, словно резали, сжимали, давили. Снова и снова. А перед глазами — только его лицо, в ушах только его голос, а тело дрожит от его прикосновений.

И когда она уже потеряла надежду на то, что когда-нибудь еще его увидит, Максим все же пришел.

Осень была теплой, бабье лето, вступив в свои права, уже несколько дней подряд вознаграждало город ласковым и непривычным теплом.

Лена, сжавшись, сидела на качелях, раскачиваясь из сторон в сторону, когда чья-то тень нависла над ней, сжимая плотным кольцом все ее существо в свои цепкие объятья. Сердце задрожало, пульс участился.

Она знала, кто стоит перед нет, хотя он не произнес ни слова. Стоило ли сомневаться?…

Она чувствовала, что это он. Как и всегда при его появлении, трепетно, сумасшедше дрожащее эхо скользнуло по коже, обдавая каждую клеточку горячей смесью и проникая внутрь ее существа.

Лена медленно подняла голову вверх и застыла. В глазах мелькнул огонек, и тут же погас, наткнувшись на равнодушный острый взгляд синих глаз. Грозный, опасный, невозмутимо спокойный на вид.

Она хотела произнести «привет», но с языка не сорвалось ни звука, в горле встал тугой горячий комок.

Они молчали несколько долгих минут, глядя друг на друга в упор и не отводя взгляда.

— Лена, — произнес, наконец, Максим, поджав губы.

— Максим, — проговорила девушка сорвавшимся голосом. — Ты пришел…?

Губы его сжались в плотную линию, брови сошлись на переносице.

— Ты ожидала чего-то другого? — ядовито спросил он. — После того, что сделала.

Ей следовало бы спросить, что именно она сделала, что такого ужасного она сделала, кроме того, что любила, отчаянно любила этого мужчину всем сердцем!? Ей нужно было сказать, что она не виновата, или что виновата не одна она, — это было бы правильным, это было бы разумным, но она промолчала тогда, и вновь допустила ошибку. Какую по счету?!

Неужели вся ее жизнь была вот таким переплетением ошибок?!

— Отец рассказал мне обо всем, — сказал Максим, глядя поверх ее головы.

— Рассказал?… Это хорошо, — не нашлась, что еще сказать, Лена.

Максим саркастически хмыкнул, бросил на нее короткий, холодный взгляд.

— Да уж, действительно, лучше не бывает.

Лена поджала губы и опустила глаза, стараясь сдержать рвущиеся изнутри слезы.

За что он с ней так? За что?! Почему так жесток и несправедлив? Именно — несправедлив!? Да, она обманула, но на этом ее вина и закончилась. А он обвиняет, а она… терпит обвинения. Почему так? Ведь она может, она должна сказать что-нибудь в свою защиту, оправдаться! Так почему же молчит?! Почему, срывая голос, не защищает свою честь, свою правду?! Почему не отстаивает свое право на истину, такой, какой видит ее она?! Она опять слепо идет за ним, принимая то, что он ей дает. Слепо, бездумно… Зачем?!

— Ты ходила в больницу? — спросил Максим, продолжая смотреть словно сквозь нее.

— Да, — Лена задыхалась от обиды и невыплаканных слез.

— Когда?

— На прошлой неделе.

— Сдала все анализы? На учет встала? — продолжал допрос Колесников.

Лена покачала головой, не решаясь поднять на него глаза.

— Нужно сделать это немедленно! — заявил он, сведя брови.

Лена кивнула, не поднимая глаз, а Максим раздраженно воскликнул:

— Ты можешь, наконец, посмотреть на меня, не со статуей же я разговариваю!?

И девушка стремительно вскинула на него глаза, подбородок ее затрясся от невыплаканных слез.

Максим поморщился.

— Только я тебя умоляю, пожалуйста, без истерик! И не нужно слез, это совершенно излишне.

— Прости, — пробормотала девушка, смахивая слезинки с ресниц, — просто я…

— Раньше нужно было думать, чтобы сейчас не реветь! — жестко, сквозь зубы выдавил Максим.

Да, он прав. Нужно было думать. Ей нужно было знать, что он так просто не простит ей лжи. Наивная, она надеялась, что сможет изменить его мир! Какая глупая, наивная идиотка! Он ведь предупреждал ее, он словно бы подготавливал ее, а она… она решила, что знает его лучше, чем он сама знает себя!? Он бы принял все изменения потом, через некоторое время. Ему просто нужно привыкнуть, смириться с тем, что у него появилась она. Ему нужно было самому осознать, что она послана ему небесами, чтобы излечить, чтобы помочь, чтобы вернуть к жизни. А теперь… Его вынуждают, его заставляют, ему указывают. И он бесится, он бунтует, он противится, как может. И срывается. На ней.

— Ты вообще собиралась мне сообщить эту… новость? — как-то грубо, раздраженно спросил мужчина.

— Собиралась… — опустив глаза, пробормотала она.

— Когда? — настойчиво осведомился он, сделав шаг к ней. — Завтра? Послезавтра? Через неделю? Когда?!

Требовательно приподнял ее подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза.

— Не знаю, — пробормотала она. — Когда узнала бы все наверняка, наверное.

Максим раздраженно поджал губы.

— Наверное, — повторил он себе под нос и стремительно отступил он Лены на пару шагов, тяжело вздохнул, подбоченившись. — Нам, конечно же, нужно пожениться. Чем скорее, тем лучше.

Лена уставилась на него, словно не понимая.

— Ты должна понимать, что этот ребенок… — он смотрел на нее с укором, и она чувствовала его кожей. — Я не хотел его, ты знаешь, и не можешь требовать от меня невозможного. Я не стану лгать и говорить, что безумно рад этому. Нет, не рад! — он втянул в себя воздух. — Можешь считать меня извергом, монстром, кем угодно, но я лишь говорю тебе правду. Я не желал этого ребенка и не желаю!

Лена, тяжело и часто задышав, смотрела на него, широко раскрыв глаза. Слова болью впивались в тело.

Я не желал этого ребенка и не желаю… Не желаю… Не желаю…

— И не смотри на меня так! — воскликнул Максим и грубо чертыхнулся себе под нос. — Дьявол, я никогда не скрывал этого от тебя! Я всегда был с тобой предельно честен и откровенен, разве нет? — он смерил ее острым, как бритва, взглядом. — В отличие от тебя, я никогда не лгал.

Слова защиты замерли на губах, Лена сглотнула и в бессилии отвернулась.

— Молчишь? — сказал Макс, разозлившись. — Отчего же? Нечего сказать? Может быть, очередную ложь?

— Максим, пожалуйста…

— Что, — пожалуйста!? — взбесился он вдруг и подскочил к ней, нависнув над девушкой каменным изваянием. — Что, Лена?! Я тебе верил, я полагал, что могу рассчитывать на тебя, я доверился тебе, понимаешь? Я чуть ли не душу перед тобой вывернул! Я думал, что могу… что ты не обманешь мои ожидания! — он заглянул ей в лицо, словно стараясь достучаться до ее сознания, и она с ужасом увидела в синих глазах боль и обиду. — Ведь ты все прекрасно понимала, все знала обо мне, о том, какой я. Я никогда этого не скрывал. Ты знала, на что идешь, ведь так? — она зачарованно кивнула. — Ты согласилась на мои условия, но решила сыграть по своим правилам!? Это честно? — он взглянул на ее заплаканное лицо. — Это подло. Это — предательство! — его лицо исказила гримаса отчаяния. — Ты знаешь, какого это, — ошибиться в человеке? Знаешь? — спросил он у нее с болью в голосе. — А я знаю! — выплюнул он и стремительно отошел от нее. — Словно воздух из легких вырывают. Словно на части рвут, снова и снова. Словно почва из-под ног, вмиг… раз, и нету. Словно бы весь мир рушится, а ты стоишь и не знаешь, куда бежать, к кому, зачем… Ведь тебя предали, и ты все равно остался один, — он стиснул зубы. — Но я никогда не ожидал, что предать меня сможешь ты. Ты знала, что я могу тебе дать, а чего не смогу дать никогда. Ты знала об этом, я не делал из этого тайны, черт возьми?! Так почему же ты так поступила? Почему со спины, как преступница…? Нож в спину, — почему?!

Она хотела уберечь его от зла, от боли, от предательства. Она хотела бы ему помочь, спасти его, но он не дал ей шанса.

— Максим…

— Я не прощу, — резко перебил он ее. — Не прощу предательства.

Лена затравленно смотрела на него полными боли и отчаянья глазами.

— Максим, пожалуйста…

— Нет!

Слишком гордый, слишком упрямый, слишком сильный для того, чтобы простить чужую слабость, даже слабость женщины, которую любил. Особенно ее слабость…

— И что теперь?… — прошептала Лена.

— Теперь? — Максим пожал плечами. — А что теперь? Мы поженимся, как я и обещал.

— Из-за ребенка? — проговорила девушка едва слышно. — Только из-за него?

— А ты рассчитывала на что-то еще? — жестко выдавил он. — На заверения в любви, может быть?! После того, что сделала, ты верила, что все будет, как прежде?! — он горько рассмеялся ледяным смехом. А потом резко замер и сказал: — Любящие люди не предают, Лена. Они просто любят, не требуя ничего взамен.

Парадокс, но она и любила. Просто безнадежно сильно, до безумия любила его, отдавая ему всю свою любовь. Как жаль, что он этого так и не понял тогда…

— А ты потребовала от меня слишком многого, прекрасно зная о том, что я не смогу тебе этого дать, — продолжал он гневно, уничижительно. — И ты решила взять это сама!?

Ей нужно было возразить. Нужно было оправдаться. Кричать. Возмущаться. Но не молчать же?! Не сносить вину одной?! Но она не смогла. Слабая, какая же она слабая!

— Мы поженимся, как можно быстрее, — сказал Максим почти равнодушно. — Завтра подадим заявление в ЗАГС, если повезет, распишемся через несколько дней.

— Так скоро? — ошеломленно проговорила девушка.

— А стоит оттягивать неизбежное? Ничего уже не изменить, — он бросил быстрый взгляд на ее пока еще плоский живот, а потом отвернулся, поджав губы: — Все уже решено. За меня.

Лена сглотнула.

— Я заеду за тобой завтра в десять. Будь готова, — и повернулся к ней спиной.

— Хорошо, — кивнула она, поднимая на него полный горечи взгляд.

— Отлично, — бросил он. — Тогда… до завтра.

— Максим?… — вырвалось из груди против ее воли.

Он остановился, но даже не обернулся, чтобы взглянуть на нее, и она не решилась сказать то, что хотела.

— Нет, ничего, — выдавила она из себя сквозь слезы. — До завтра. Я буду тебя ждать.

Он стоял лишь мгновение, а потом резко дернулся с места, поведя плечами, и зашагал вперед, оставляя позади ее оправдания, сожаления, откровения и признания.

— Я люблю тебя, — прошептала она, глотая соленые слезы своего горя. — Прости меня!

Но он не простил. Он всегда помнил.

Восемнадцатого сентября, в день, когда они поженились, отчет девятилетней муки пошел…