И телом, и душой

7 глава

Они встретились в стареньком кафе на окраине города.

Маленькое, уютное и недорогое, таких кафе по городу было немного, все стремились к роскоши и дороговизне, всеми способами желая указать на свое материальное состояние. Своей исключительностью и неповторимостью оно словно выделялось среди других. Здесь можно было заказать чашку чая с лимоном или крепкий черный кофе и, присев за небольшой столик в конце зала, беседовать о своих проблемах, обсуждать последние новости или просто делиться сплетнями, как в гостях у приятелей или друзей. Домашняя обстановка уюта и тепла способствовала тому, чтобы «раскрыть душу». Успокаивала и словно бы благословляла на откровение.

Может быть, поэтому для двух закадычных подруг это и было идеальным местом для частых встреч?

Может быть, поэтому вместо лавочки в парке, где они часто гуляли вместе, иногда молча, просто наслаждаясь свежестью и легкостью воздуха, Лена и выбрала именно это кафе?

Потому что нужно было поговорить. Не пытаться спрятаться от проблем, которых в ее жизни, казалось, все прибавлялось, не молчать, вдыхая ароматы листвы и цветов, хотя молчание иногда спасало от слез, рвущихся из-под опущенных ресниц даже помимо воли, и не стараться бесплотно уверять подругу вновь и вновь в том, что у нее все хорошо. Потому что на самом деле ничего хорошего не было. И хотя Аня ей никогда не верила, притворяться и лгать, Лена не желала.

Нужно было найти место, где не пришлось бы лгать и притворяться. Где можно было бы «излить душу» и во всем признаться. И хотя парк по ряду причин был идеальным для этого местом, подруги встретились в стареньком кафе «Карамель» на окраине города.

Осень уже полностью вступила в свои права порывами ветра, косыми стрелами ледяных струй и слизкой противной слякотью. Дождевые капли настойчиво барабанили в окна, словно рвались в тепло и уют квартир и домов, и стуйками-змейками стекали по стеклу разнообразными узорами. Ветер, сильный и сырой, пробивался, казалось, под кожу, охватывая холодом каждую клеточку тела, вынуждая ее трепетать.

Прощальные дни бабьего лета прошли, уступая место осени, настойчивой хозяйке маскарада, которая правила балом серостью, слякотью и несбывшимися мечтами. Захватывая все в водоворот докучных серых дней, перетекающих из одной недели в другую, осень врывалась в золотистый мир бабьего лета, как на осажденную территорию, стремительно, почти молниеносно, захватывая город в свой туманный плен.

Осень для Лены всегда предвещала падение…

Серый и пасмурный день встретил ее проливным дождем, опрокинувшимся на охваченный сыростью город еще утром и холодными порывами промозглого ветра, от которого не спасало даже теплое пальто.

Выскакивая на улицу, она захватила с собой зонт, большой, белый, с тюльпанами, купленный несколько месяцев назад, но от ливня это ее все равно не спасло. Серая юбка выше колен промокла почти насквозь, как и телесного цвета колготки, сейчас прилипшие к телу и неприятно холодившие кожу, а черные батильоны на невысоком каблучке не спасли ее постоянно мерзнувшие ноги от холода, и Лена, вбегая в небольшое помещение кафе, чувствовала себя крайне раздавленной, поджимала пальцы на ногах и покусывала трясущиеся губы, стараясь не стучать зубами.

Наверное, следовало взять такси…

Лена поморщилась и чертыхнулась про себя.

Когда Макс увидит, что с ней приключилось, он взбесится не на шутку. Возможно, отправит ее к врачу…

Раньше он пенял бы на ее вечно мерзнувшие ноги, на которые тут же напялил бы две пары шерстяных носков, и теплом своего дыхания согревал бы ее холодные ладони, сжимая их в своих руках. И ругал бы ее за неосмотрительность, — ведь теперь она может заболеть!! Повышал бы на нее голос и, возможно, даже кричал, ласково называя лягушкой и сжимая в своих горячих объятьях. Потом приготовил бы чай с лимоном, а перед сном заставил бы ее выпить горячее молоко и напичкал его медом…

Раньше он заботился о ней… А сейчас…

Лена горько сглотнула, мотнула головой, на мгновение прикрывая глаза, словно отгораживаясь от воспоминаний и плохих мыслей, а потом быстрым взглядом окинула зал, разыскивая подругу.

Аня сидела за их столиком в конце зала и при виде Лены улыбнулась, призывая ее подойти к ней.

Расплываясь в ответ искренней светящейся улыбкой, Лена двинулась к подруге.

Интересно, куда же делось плохое настроение?…

В груди громко и настойчиво стучит сердце, Лена может даже посчитать его удары, не прикладывая к груди руки, но разве оттого оно так сильно бьется, что его сковали тиски боли и отчаяния?!

Неужели эта миниатюрная брюнетка с пронзительными, все понимающими серыми глазами способна украсть боль из ее души и хотя бы на время помочь ей забыть?!

Забыть о том, как она несчастна в браке с человеком, которого отчаянно любила и когда-то боготворила.

Продвигаясь к подруге, Лена тяжело вздохнула и на мгновение свела брови.

Ане никогда не нравился Максим.

С того самого первого дня, когда они встретились на дне рождения Вани. Он ее волновал, и она не смогла бы этого отрицать. Максим волновал практически всех женщин, с которыми ему так и или иначе приходилось общаться. Возможно, он ей даже нравился, все же он был красивым пленительным мужчиной, способным покорить любую женщину своей жесткой неприступностью и противоречивой горячей холодностью. И от одного лишь проникновенного взгляда синих глаз ее бросало то в жар, то в холод. Но так и должно было быть. Все же это был Максим… Он умел выглядеть притягательным для всех.

Но Ане он никогда не нравился, как человек. И если раньше она могла простить ему если не все, то очень многое, то сейчас она никогда не смогла бы простить ему того, что случилось девять лет назад. И особенно того, во что превратилась Лена после случившегося. В серую, блеклую тень самой себя.

Вечная гонка за оправданиями, которым уже не было ни счета, ни числа. Бесполезная, бесплотная попытка отыскать правых и виноватых, в которой она всегда оказывалась проигравшей…

Почти безумная попытка оправдаться перед самой собой, которую Лена всегда предпринимала. Чтобы сбросить с себя бремя вины, давившее на сердце болью и отчаянием, и начать дышать полной грудью, глотая воздух для того, чтобы жить, а не для того, чтобы подтвердить свое право на существование в мире, в котором ей не будет прощения… Чтобы стереть, выбелить до белоснежной чистоты, вывести из себя это предательское, жесткое, неконтролируемое чувство вины, разъедавшее кислотой ее кровь…

Может, поэтому она и приходила в парк?… Тот самый парк, который должна была ненавидеть?… Или хотя бы не стремиться попасть туда снова и снова, как одержимая, стремящаяся напомнить себе о боли, о которой нельзя забывать?!

Изо дня в день. Каждый день после того, что произошло. Словно в наказание? Опять — самой себе?!

И за это Аня просто ненавидела мужа подруги.

За то, что он сделал виноватой во всем именно ее, Лену.

И за то, что не дал ей ни единого шанса на то, чтобы оправдаться и вымолить прощение. В котором она, по сути, и не нуждалась.

Приблизившись к столику, за которым сидела Аня, Лена остановилась и улыбнулась еще шире.

— Прости, опоздала.

— Ничего, ничего, — отмахнулась подруга, приподнимаясь со стула, чтобы поцеловать Лену в щеку. — На улице льет, как из ведра, — она бросила быстрый взгляд в окно, словно желая подтвердить свои слова фактами. Стекло исполосовали кривые линии дождевых струй, стекающих вниз вьюнками и змейками, словно стремившихся проникнуть в теплое помещение кафе и нарушить его уют своей осенней прохладой.

Отвернувшись от окна, Аня окинула Лену быстрым взглядом, оглядев ее с головы до ног.

— М-да, моя дорогая, да ты рискуешь, — протянула она, откидываясь на спинку стула и оценивающе глядя на то, как Лена, вешает пальто на вешалку, пытаясь прикрыть руками мокрые пятна на юбке и пригладить пятерней влажные волосы. — Если Максим это увидит… — она вскинула вверх темные бровки и поморщилась, скрещивая руки на груди.

Лена покачала головой, горько усмехнувшись. Села на соседний стул, не касаясь спинки.

— Нужно было взять такси, — тихо сказала она, проигнорировав слова подруги. — Просто не думала, что пойдет настоящий ливень…

Аня внимательно посмотрела на Лену, словно намереваясь о чем-то у той спросить, но промолчала.

Лена сжала руки в кулаки и тяжело вздохнула, не решаясь сказать что-либо.

— Закажешь что-нибудь? — спросила Аня.

— Да, — кивнула подруга — Конечно, — позвала официанта. — Кофе.

— Со сливками? — улыбнулась Аня уголками губ, в то время как глаза оставались настороженными.

Лена покачала головой, ощущая, как краска заливает ее щеки.

— Черный.

Аня промолчала, лишь вздернула вверх брови, а потом нахмурилась, поджимая губы.

— Мне, пожалуйста, то же самое, — сухо сказала она официанту, глядя на Лену впритык. — Черный, так черный, — пробормотала она тихо и грустно.

Лена почувствовала, как сжалось сердце в груди, словно напоминая о чем-то. О том, наверное, что ее жизнь стала напоминать черный кофе. Без сахара. Горький. Пресный. Противный кофе с привкусом соли на языке. И не избавиться от этого привкуса желчи, не выдавить изнутри горечь, не извлечь яд, смешавшийся с кровью. С ним остается только жить.

Аня смотрела на Лену долго и пристально, словно вновь изучая знакомые черты, пытаясь найти в них что-то новое. Казалось бы, что может быть нового, — они виделись всего пару дней назад! Но нет… Появилась в карих глазах подруги новая обида, новая боль. И эта складочка в уголках губ. И морщинка около глаз. И по-другому облизнула она губы, опустила взгляд, не выдержав напора. И щеки покраснели…

Аня глубоко вздохнула, словно собираясь с мыслями, а потом, вдруг не выдержав, выпалила:

— Что случилось?! Выкладывай!

Лена мгновенно вскинула на нее испуганные глаза.

Она не хотела лгать. Да и какой это имеет смысл сейчас, когда пронзительные серые глаза пронзают ее насквозь словно рентгеном, и, казалось, и так понимают все, а ее губы дрожат, боясь признаться во всем.

Да и не умела она лгать. Никогда не умела.

— Я бы так не сказала… — пробормотала Лена тихо и отвела взгляд к окну, наблюдая за каплями дождя, стекавшими по стеклу. — Просто…

— Ле-ена-а…

Девушка посмотрела на Аню.

Упертая, упрямая, уверенная и решительная. Она не отступится. Никогда не отступала раньше и сейчас не сдастся тоже. Почти непробиваемая, энергичная и импульсивная, она посмотрит на тебя всего лишь раз умными серыми глазами, словно пронзит душу насквозь, и уже не будет шанса на то, чтобы солгать.

Да и смысла что-либо скрывать у Лены не было никакого. Она сама позвонила подруге и попросила о встрече. Это было нужно, в первую очередь, именно ей.

Тогда и ложь становится бессмысленной.

Лена прикрыла глаза, потом взмахнула ресницами, устремив взгляд на Аню, глубоко вздохнула и…

— Андрей вернулся в город.

Сердце забарабанило как сумасшедшее, а пульс мгновенно подскочил вдвое.

Лена задержала дыхание, намереваясь услышать бурную эмоциональную реакцию со стороны подруги, а в ответ услышала лишь свинцовое молчание, давившее на нее своей тяжестью. Молчание… Словно Аня и не поняла, о ком речь.

— Андрей? — вопросительно приподняла вверх брови она, затем нахмурилась. — Что еще за Андрей? Не знаю я никакого Андрея! — хмурится еще сильнее, щурит глаза… и тут выражение ее лица меняется, губы складываются в букву «о», глаза широко раскрываются, она накидывается на Лену. — Андрей?! Порошин, что ли?! Андрей Порошин?! Тот, который в тебя влюблен был?!

Смущенно потупив взгляд, Лена лишь кивает в ответ, неспособная сделать что-либо еще.

— Ничего себе! — присвистнув, воскликнула Аня и откинулась на спинку стула. — Никогда бы не подумала, что после стольких лет… Он же уехал куда-то. В Сибирь, что ли?

— В Новосибирск, — подсказала Лена, теребя в руках салфетку.

— Ага, — поддакнула подруга. — Да вообще-то без разницы! — отмахнулась она, мимоходом быстро поблагодарила официанта, принесшего заказ, даже не глядя на него, а потом проговорила задумчиво: — Не думала, что он вернется в город, все-таки столько лет прошло. Десять, да? — она покачала головой, поцокала языком, а потом вдруг осеклась и выпалила: — Подожди, а откуда ты узнала об его приезде?

Подозрительный взгляд в ее сторону, и Лена вновь чувствует, как щеки начинают пылать.

— Я встретила его, — пробормотала она смущенно. — На благотворительном вечере, куда мы с Максимом ходили… Помнишь, я тебе говорила о нем?…

Аня напряглась, привстала на стуле, наклонилась над столом.

— Подожди-ка… — пригвоздила Лену взглядом к стулу. — То есть, ты хочешь сказать, что Максим тоже видел его?

Ладони вспотели, и Лена разжала их, покомкала салфетку дрожащими пальцами, а потом выговорила:

— Видел… Но они так и не познакомились…

— И слава Богу! — воскликнула подруга, вновь откидываясь на спинку стула. — А то сейчас твоему Андрею в самую пору было бы заказывать поминальную службу!

— Аня! Что ты такое говоришь?! — возмутилась Лена и вновь зажала салфетку в руках.

— А что? — удивилась Аня. — Ты будто сама не знаешь, что твоему Максу палец в рот не клади, дай поревновать тебя даже к фонарному столбу! — она скрестила руки на груди и приподняла вверх брови. — А тут, моя дорогая, не фонарный столб. Тут мужик. Реальный такой мужик, маячит на горизонте, светится, здоровается, да еще и друг детства! Кстати, насколько мне память не изменяет, да еще и красивый мужик при том? — вопросительный взгляд на Лену, но та лишь качает головой.

— Это неправда… — бормочет что-то, чтобы защитить Максима, как самка защищает своего детеныша

— Ага, как же! Мне-то со стороны виднее! — настойчиво выговаривает Аня и хмурится все сильнее — Он же контролирует каждый твой шаг, звонит то и дело, проверяет, где ты и с кем, что делаешь… — недовольно поджала губы — Это он только видимость делает, что его ни черта не интересует, а на самом деле…

— Ань, не нужно…

Аня наклоняется над столом, нависает над ним скалой, смотрит Лене в глаза.

— Вот скажи честно, ты ему сообщила, что идешь на встречу со мной?

Прямой вопрос, требующий прямого ответа. Но Лена не может произнести его. Сердце режет ножом.

— Нет?… — догадывается подруга, настойчиво ловя Ленин взгляд. — А почему?! Потому что прекрасно знаешь, как он отреагирует! В лучшем случае, пойдет вместе с тобой, а в худшем, вообще дома запрет! — Аня горько хмыкнула. — А все почему, знаешь?! Потому что считает, что я тебя совращаю и побуждаю к тому, чтобы ты от него ушла!

Сердце стучит так громко, что Лене кажется, его стук разрывает виски.

— Ты не делаешь ничего подобного! — воскликнула она.

— Но очень хочу сделать, — призналась подруга, опуская уголки губ. — Потому что вижу, что все девять лет, что вы вместе… — замолкает, не договорив, и это молчание дышит тяжестью недосказанности. Прикусив губу, Аня выговаривает, не глядя на Лену: — Этот брак уничтожает тебя. Максим уничтожает тебя.

И ей хочется возразить. Воспротивиться. Защитить. Но Лена не может этого сделать. Молчит, глядя на Аню затравленным взглядом.

Все внутри нее дрожит хрустальным колокольчиком, сердце бьется в кровь, пронзительно и отчетливо отстукивая каждый удар, как удар в набат. Ладони вспотели, потом задрожали от холода, пронзившего ее ледяной свежестью. А вдоль позвоночника — словно раскаленный провод. В кровь — словно яд медленного действия. В кожу — словно тысячи парализующих иголочек.

И уже не удается унять дрожь в теле, Лена до боли в ладонях, до впившихся в них ногтей, сжимает салфетку, словно та является ее опорой. Не удается унять дрожь в груди, дрожь предательски бьющегося сердца. Не удается схватиться за соломинку, чтобы спастись. Остается только падать в пропасть.

Лена поднимает на Аню полный вопросов взгляд.

— Андрей предложил встретиться, — проговорила она. — Я просто не знаю, что мне делать…

Подруга смотрит на нее, удивленно приоткрыв рот.

— То есть? Как это не знаешь, что тебе делать?

Сглотнув, Лена тихо выговаривает:

— Идти ли на встречу? Не будет ли это… предательством? Изменой?

— Ты что, с ума сошла?! — вскричала Аня, не сдержавшись. — Какое, к черту, предательство?! Какая измена?! Рехнулась, что ли?! — Лена втягивает плечи, а Аня продолжает наседать: — Ты просто сходишь в кафе со старым другом! ВСЕ! — всплеснула руками и покачала головой. — Ничего тут противозаконного нет и быть не может, ясно?! Что ты себе там надумала?! — горько поджимает губы, стискивает зубы и против воли произносит: — Это Максиму можно, значит, гулять направо и налево, а тебе теперь дома под замком сидеть, что ли?!

Сердце сжалось в груди, отдаваясь резкой болью в области горла.

— Прости, — тут же воскликнула Аня, облизывая пересохшие вмиг губы, и, схватив Ленину ладонь, сильно сжала ее в своей руке. — Прости меня! Боже, я не должна была этого говорить! Не должна была…

Лена горько улыбнулась и сжала Анину руку в своей.

Стрела, обильно смазанная ядом, попала точно в цель — в ее наивное глупое сердце.

И опять больно. Как же больно! Просто нестерпимо!

И как противно… Приторный осадок, отдававший гнилью, оседает на языке.

Лена прикрывает глаза, словно стремясь вырваться из окружающего ее мира. Сдерживает слезы.

Уйти, убежать, скрыться! Раствориться в неизвестности, темноте и пустоте. Так проще, так легче…

Как бы хотелось ничего не чувствовать… Не ощущать…

Тогда не было бы больно. Вновь и вновь.

Аня сглотнула, погладила Ленину руку подушечками пальцев и взмолилась:

— Родная, прости. Я не должна была так говорить! Это так больно, я понимаю… Прости!

Лена приподнимает ресницы, поднимает взгляд на Аню.

— Почему же?… Ведь это правда…

— Прости!

Лена молчит. Не знает, что сказать. Потому что сказать нечего?… Кажется, что слов для оправдания уже нет. И слов защиты тоже нет. Нет вообще ничего, что держало бы ее рядом с Максимом…

Только общая трагедия, которую когда-то назвали браком. Только общая боль, разрывающая в клочья все то, что когда-то было для них драгоценным.

Его боль?… Ее боль. Ее отчаяние. Ее вина.

Его попытки поговорить?… Через девять лет?!

Бесполезные, бессмысленные, наивные попытки, которые ведут в никуда! Слишком мало слов, чтобы выразить то, что происходит между ними. Не хватит еще одной жизни, чтобы исправить ошибки прошлого.

Остается лишь бежать. Скрываться. Прятаться.

Но что-то держит. Что-то связывает тугим узлом. Что-то не дает падать, поднимает с колен раз за разом. Вынуждает бороться. Терпеть. Любить. Быть рядом…

Она не могла вырвать клочки воспоминаний из себя, сжечь и развеять пепел по ветру. Не могла.

Слишком много было воспоминаний. Их не сотрешь и не выбросишь. Они навсегда останутся с ней.

Как сквозь сон Лена слышит голос Ани, но слова не сразу доходят до нее. Смотрит на подругу удивленными расширившимися глазами, приоткрывает рот.

— Что ты решила? — повторяет Аня, глядя на Лену внимательно и прямо.

Лена словно не понимает.

— Решила? О чем ты?…

— Ты будешь встречаться с Андреем? — спрашивает Аня. — Ты этого хочешь?

Лена покрывается мелкой дрожью. А в груди начинает загораться красный огонек опасности.

Бежать. Бежать! Нельзя этого делать! Запрещается!

Что скажет Максим, если узнает?! Что он сделает?… Если узнает… если узнает…

Он не узнает. Ему необязательно об этом знать!

— Он так изменился… — прошептала Лена, словно ни к кому не обращаясь, глядя в пространство. — Стал более спокойным и уверенным в себе, мужественным и еще… рассудительным, — внимательно посмотрела на Аню. — Он меня всегда понимал. Всегда читал по моему лицу… О моем настроении мог догадаться лишь по изгибу бровей, — слабо улыбнулась. — Можешь себе представить?

Аня улыбнулась в ответ.

— Тогда позвони ему, и договоритесь о встрече, — проговорила она.

— Думаешь?

Подруга вздыхает, прикрывает глаза на мгновение, а потом уверенно кивает.

— Тебе необходимо сейчас с кем-то общаться. Максим не может запирать тебя дома, ты не ребенок…

— Я общаюсь с тобой…

Аня усмехнулась, сверкнула глазами.

— Лен, это же не то. Совсем не то! Ты что, не понимаешь? — стиснула ее руку крепче, покачала головой. — Вы с Андреем когда-то дружили, Лен, а это просто так из прошлого не выкинешь. Он был влюблен в тебя и предлагал встречаться, этого тоже не забыть, так?! И не виделись вы десять лет! Неужели ты не хочешь пообщаться с ним, чтобы… хотя бы узнать, как он провел эти годы?!

Лена задумчиво вздохнула и отвела глаза к окну.

Дождь немного стих, но дождевые капли, гонимые ветром, растекались по стеклу, превращаясь в кривые узоры. Красивые… Но холодные.

Лена вздрогнула, передернула плечами.

— Позвони ему, Лен, — услышала девушка голос подруги. — Позвони ему сейчас.

Лена отворачивается от окна, уставившись на подругу.

— Сейчас?!

— Да. Позвони ему. Назначьте день встречи, — приподняла уголки губ в улыбке, но глаза не смеялись. — В этом нет ничего преступного или предательского, Лен. И измены здесь тоже нет. Это просто… встреча.

Лена с сомнением смотрит на нее, поджимает губы, опускает взгляд, косится в сторону.

Что-то настойчиво шепчет изнутри, чтобы она этого не делала, не совершала ошибку.

А в глазах подруги, словно в насмешку, слепая уверенность в том, что стоит позвонить.

— О Боже! — воскликнула Лена, нерешительно потянувшись за телефоном.

Аня одобрительно кивнула, подбадривая.

— Звони. У тебя же есть его номер?

Лена кивнула. Номер у нее был. Андрей «сбросил» ей его сразу же после расставания в парке. Но лучше бы он этого не делал! Тогда у нее было бы хоть одно оправдание, чтобы не делать этого звонка! Чтобы не мучить сердце, чтобы не вызывать боль в груди и дрожь в крови. Чтобы… не предавать… Максима…

— Лена?…

Она застывает с зажатым в руке телефоном, смотрит на подругу вопросительно.

— Звони, — настойчиво шепчет Аня.

Дрожащими пальцами Лена набирает номер. Туманными глазами смотрит в пространство, прикусывает губу, чтобы не застонать от глупого бессилия, охватившего ее тело.

Звонкие гудки, оседающие в ушах барабанным стуком… Гудки без ответа…

Сердце стучит в ушах, оглушая. Кажется, она вот-вот сойдет с ума от этого стука.

Не отвечает… Не отвечает на звонок…

Лена тяжело выдыхает, прикрывает глаза.

К лучшему. Это все к лучшему. Значит, не стоит. Не следует.

И тут…

— Да?!

Глаза распахнулись и испуганно уставились на Аню, словно в ней пытаясь обрести силу и уверенность.

— Андрей?… — голос звучит глухо и сипло, какой-то чужой голос, не ее.

Почему сердце так тревожно забилось в груди?… Словно птичка, пойманная в сеть?!

А внутри стучит набатом: беги!

— Да. Лена? — с надеждой в голосе. — Это ты?

Хотелось отключиться и отбросить телефон в сторону. Слишком горячим он стал для нее.

— Д-да… — пробормотала она. — Как ты?…

Глубокий вздох, с силой втянул в себя воздух.

— Я… хорошо. Ты как?

Словно онемевший, язык не может произнести ни слова. Солгать не может…

— И я… хорошо.

Вновь тяжелый вздох.

— Дожди только настроения портят.

— Да… — задумчиво проговорила Лена. — Я хотела спросить… — быстрый взгляд на Аню.

— Да? — оживился, словно ждал этих слов от нее. — О чем?

Как же это произнести? Когда дрожат не только губы, но, кажется, и язык сковало нервной дрожью?!

— Насчет встречи… Помнишь, ты говорил, что мы могли бы встретиться…

Бежать, спасаться! Не делать глупостей!

Лена лишь сильнее сжала телефон в руке, удерживая себя от того, чтобы отбросить его в сторону.

Молчание длилось минуту. Тяжелое, удушающее, гнетущее молчание.

А потом вдруг…

— Где? Когда? Я буду там, — резко, уверенно, решительно.

Лена сглотнула и прикрыла глаза. Согласился…

Предательница…

— В кафе в центре города… — не хватает воздуха. — Называется «Чайная роза».

Да как ты можешь?!

Сердце рвется изнутри, надрывается и кричит, словно молит не делать этого. Но…

— Хорошо. Когда? — как сквозь туман доносится до нее голос Андрея.

Бросить телефон. Отключиться. Уйти. Убежать от соблазна!

Но нахлынувшее волной чувство вины быстро растворяется в крови под пристальным взглядом подруги.

— Завтра, — дрожащими губами. — Ты сможешь? В половине второго.

Горло режет и саднит, словно наждаком. Роковые слова срываются с губ почти против ее воли.

— Да, смогу. Я буду там, — слышится в трубке голос Андрея, а Лена сбивается со счета, слушая громкие и отчетливые удары сердца, клокотавшего ей в грудь тяжело и серо. — Завтра. В половине второго, — повторяет, скорее, для нее, чем для себя.

Сквозь боль в горле она шепчет:

— Хорошо…

Предательница! Обманщица!

Виновна… виновна… виновна!

— Я буду тебя ждать, Лена, — мягко проговорил Андрей, и его слова полосонули по ней острием стрелы, смазанной ядом. — Приходи… пожалуйста…

Пожалуйста… Просьба, мольба, почти как молитва!

В переносице противно защипало, в уголках глаз застыли слезинки.

— Да… Я приду, — быстро, решительно, сквозь боль. — До встречи, Андрей.

— До встречи, Лена…

Отключается сразу же, не дослушав слов прощания. А чувство вины все режет и режет по ней клинками.

Зажатый до боли в руке телефон выскальзывает из онемевших пальцев, губы подрагивают.

Что же она натворила?!

Поднимает на Аню завороженный взгляд.

— Вот и молодец, — одобрительно проговорила подруга. — Молодец.

Молодец?! Черт возьми, как предательство может быть похвальным?!

Слезы готовы вот-вот рвануться из глаз, а сердце вырваться из груди и упасть к ее ногам.

— Я предала его, да?… Я предательница?… — дрожащими губами прошептала Лена.

Аня закатила глаза, начиная выходить из себя.

— О Боже! Кого ты предала?!

— Максима…

Аня тяжело втянула в себя воздух, стиснув зубы, и сжала руки в кулаки.

— Никого ты не предавала! Это просто встреча, Лен! — воскликнула она с чувством. — Ты же не считаешь себя предательницей, когда приходишь на встречу ко мне?! Нет? — она всплеснула руками — Так тут то же самое! Только в роли друга выступает Андрей. А с ним вы знакомы почти сто лет!

Горячая, вязкая лава наполняет легкие, трудно дышать…

— Андрей… он… — прошептала Лена, пытаясь спрятать глаза, а Аня начинает смягчаться. — Он…

— Что? До сих пор любит тебя? — мягко перебив Лену, произнесла подруга.

Лена подняла на Аню затравленный взгляд. Кивнула, поймав губами слезинку, скользнувшую в уголок рта. Ощутила на языке привкус соли и сглотнула комочек боли, застывший в горле.

— Да… — прошептала она. — Мне так кажется…

— Тебя никто не заставляет любить его в ответ, ведь так? — мягко проговорила Аня, сверкнув глазами, а потом недовольно добавила, поморщившись: — Тем более… ты замужем! Для тебя это в принципе невозможно, — любить кого-то еще, кроме Максима. А эта встреча… — Аня вздохнула. — Это просто встреча, Лен, не более. И после нее никто не будет вынуждать тебя на новую.

Лена отвернулась к окну и застыла, глядя на стекла с непроницаемым выражением на лице.

Дождь уже закончился, оставив после себя мокрый асфальт, многочисленные лужи и яркую свежесть.

Лена сжала руки в кулаки, чтобы сдержать внезапно охватившую ее дрожь.

— Максим не плохой, — проговорила она вдруг, задумчиво сузив глаза. — Он подарил мне кольцо… — взгляд тут же метнулся к пальцу правой руки и остановился на золотом ободочке, подтверждавшем ее замужество.

— О! Кольцо! Тогда, конечно, он герой! — саркастически воскликнула подруга, приподнимая брови вверх, но Лена пожелала не заметить этого горького сарказма.

— Я потеряла его, а он мне новое купил, — проговорила девушка, слабо улыбнувшись уголками губ. — Несколько дней назад. Я проснулась утром, а кольцо уже на пальце. Представляешь?

Внимательный взгляд серых глаз обжег ее кожу. Прямой и проницательный.

Как бы Аня хотела, чтобы этот чертов «жест доброй воли» Максима не имел для Лены такого большего значения! Как бы она хотела, чтобы это чертово кольцо, которое словно оковы повисло на ее пальце, не значило для нее так много! Как бы она хотела, чтобы Лена не любила мужа, как одержимая, как безумная, мирясь с его холодной отчужденностью, безропотно сносив его измены и предательства!

Как бы она хотела, чтобы насмешница-судьба, наконец, образумилась и так же, как свела их когда-то в тот роковой день, так же и разлучила их, заставив идти разными дорогами!! Помогла смириться с потерей, забыть, стереть воспоминания из крови, куда они впитались, как яд.

Как бы она хотела, чтобы Лена была счастлива… Не с Максимом. Ане это казалось нереальным.

Но может быть, с Андреем?…

Аня задумчиво покачала головой, тяжело вздохнула, поднесла чашку с кофе к губам.

— Кофе остыл, — проговорила она, поморщившись. — Нужно заказать другой.

Лена бросила на нее быстрый взгляд, молча кивнула, соглашаясь, и вновь посмотрела в окно.

Ощущая, как дрожь прокатилась вдоль позвоночника холодной противной волной, а потом обдала жаром каждую клеточку тела, Лена сжала руки в кулаки и прикусила губу. Сотни иголочек вонзились в плоть, покалывая, удушая, острием ножа вонзаясь в обнаженную плоть, парализуя и обездвиживая.

Сердце замерло, а потом учащенно забилось. Дыхание перехватило.

Невозможно, нереально, противоестественно…

Но глаза не могли ее обмануть.

В паре десятков метров от кафе стремительно тронулся с места, мелькнул молнией черный бампер такого же автомобиля, какой был у Максима, а затем исчез за поворотом, словно растворился в воздухе.

Лена задержала дыхание. Замерло даже сердце, колотившееся в грудь.

Галлюцинация? Мираж? Видение?

Лена покачала головой, прикрывая глаза, и, тяжело выдохнув, опустилась на спинку стула.

Отвернулась от окна, глядя теперь на подругу.

Черный кофе, вот что ей сейчас нужно.

Черный кофе… со сливками.

Она не пила его уже целых девять лет…

Да, это было глупо, неправильно, иррационально.

Это было безумием, сумасшествием, начальной степенью какого-то психического отклонения.

Он следил за собственной женой!

Кто бы мог подумать, что он, вполне здоровый, как физически, так и морально, человек (по крайней мере он никогда не замечал за собой каких-то отклонений) может совершить подобное?!

Кто бы мог подумать, что когда-либо он сможет опуститься до такой низости?! Слежки за собственной женой?!

Максим тяжело выдохнул, стискивая зубы.

Он прекрасно понимал, что поступает глупо и бессмысленно, когда ринулся из кабинета со скоростью ветра, чем несказанно удивил Марину. Поступает, как психопат, заподозривший верную жену в измене, которую сам же и придумал. Поступает вопреки здравому смыслу, который упрямо и настойчиво твердил, чтобы он оставил все это и не вмешивался.

Но он послал к черту весь свой здравый смысл, на который всегда полагался, запрыгивая в машину и резко давя на педаль газа, и все же поступил, как идиот!

Как маньяк. Как параноик. Как свихнувшийся и полетевший с катушек человек.

Как человек, которому давно уже было заказано персональное место в психушке!

И это Максим тоже понимал, удерживая руль так сильно, что побелели костяшки пальцев, и решительно мчась вперед с такой скоростью, словно за ним гнались адские псы.

Дьявол, он все прекрасно понимал!

Чертыхнулся в голос, поджал губы.

Но как справиться с удушающим чувством, сдавившим горло горячими тисками?! С чувством, которое разрывало грудь и заставляло сердце бешено биться каждый раз, когда он, глядя на телефон, хотел набрать номер Лены и позвонить ей?! С чувством, которое стучало пульсирующей болью в висках, оглушая его?!

Как справиться с чувством, названия которому он так и не смог найти?! Потому что название ему было — ревность. Жгучая, ослепляющая, острая, как бритва, ревность. Бессмысленная и неконтролируемая.

И он неотвратимо падал в бездну, охваченный неожиданно острым, сдавливающим сердце ощущением того, что не может справиться с ней. Ревность ослепляла и уничтожала его, натягивая оголенные нервы. И он не мог противиться порабощающей силе ее воздействия. Он в мгновение ока превратился в беззащитное животное, захваченное в плен древними инстинктами сохранения. Того, что принадлежит ему.

И плевать, прав он или нет, ему нужно было доказать, что его — остается его навсегда!

Даже если для того, чтобы сомневаться, не было ни единой причины.

И это крайне раздражало. Это сводило с ума. И он бесился от осознания того, что сходит с ума. Хотел бы не ревновать, хотел бы уверить себя в том, что ошибся… Но ослепляющая и порабощающая, ревность уже проникла в каждую клеточку его существа наркотиком. Подавляла и уничтожала здравые мысли, преграждала безопасные к отступлению пути, сводила с ума и дурманила разум…

И Максим поддавался ее воздействию, не контролируя свои поступки, выходившие за ту красную черту, за которой еще можно было остановиться. Но он и ее перешагнул… Ступил за край и… сорвался…

Если бы кто-то пришел к нему и сказал, что — подумайте только! — его жена, разговаривая с кем-то по телефону, договорилась о встрече, а тот взял да и проследил за ней, как параноик, Макс посоветовал бы этому человеку немедленно обратиться к психотерапевту, искренне полагая, что был бы.

Но… Этим человеком сейчас был он, а не кто-то другой…

И он сейчас медленно сходил с ума, гадая над тем, кому Лена назначила встречу, с кем разговаривала по телефону, и почему, черт побери, скрыла от него все это?!

Множество разнообразных мыслей кружились в его голове. Они раздирали его на части кусочками противоречий и осколками воспоминаний, засевших в памяти на самой ее глубине. И терзали, и гноились, и болели… и нестерпимо, нещадно напоминали о себе. Эти гнилые, сумасшедшие мысли, которые твердили ему, уверяли его так слепо и так уверенно…

Что-то произошло.

Максим прикрыл глаза, откидываясь на спинку сидения в своем автомобиле.

Да… произошло. Девять лет назад.

Тяжелый вздох вырывается из груди сквозь плотно сжатые губы.

Проклятие какое-то!

Не забыть, не вычеркнуть из памяти, как ненужные исписанные листки из блокнота, не вернуть того, что было… Пошлое не вернуть…

Потому что прошлого у них с Леной никогда и не было?…

Девять лет. Девять лет ада на грешной земле.

Куда делись эти годы? Как пролетели? Что изменили? Или не изменили ничего?!

Даже при желании Максим не смог бы вспомнить, как они прошли.

Пролетели, словно птицы, и исчезли в неизвестности.

Однообразные, серые, пустые, бесполезные годы…

Девять лет пустоты и одиночества.

Одиночества вдвоем?!

Каждый день, как по замкнутому кругу, стрелкой пробегает от начала до конца все девять лет, описывает боль, застывшую на острие ножа, и вонзает ее в податливую и неспособную к сопротивлению плоть уже никому не нужным раскаянием и осознанием собственного бессилия.

Каждый новый день, похожий на следующий, как предыдущий. Серый, пустой, бесполезный, наполненный горечью и гнилым осадком от сожженной любви. Жизнь, как река, текущая вперед…

Жизнь в аду, который они устроили на земле…

Острыми иголками вонзились дождевые капли в стекло машины, заставив Макса вздрогнуть и нахмуриться от этого звука, и заструились вниз извилистыми дорожками.

Мужчина поджал губы.

Он не любил осень. На его взгляд, это было самое безобразное время года. Бесконечные дожди, серые туманы, слякоть и грязь повсюду. Потоки машин с хлюпающими «дворниками» на переднем стекле, отгоняющие надоедливые дождевые струи. Люди, спешащие на работу, или ползущие домой с разноцветными зонтиками в руках. Влюбленные парочки, обнимавшиеся на скамейках в парке под шелест желтой листвы старых кленов.

Максим был раздражен лишь тем, что настоящая осень, обдавшая его своей противной сырой моросью и слякотью, только началась, и терпеть ее присутствие придется еще почти два месяца. Или до тех пор, пока не выпадет прочный снег, предвещающий скорую зиму.

А вот зиму Максим любил. Несмотря на суровые морозы, огромные сугробы и снежные метели, он любил зиму. Любил сидеть в тишине гостиной или в кабине огромной квартиры, или смотреть в окно. На то, как падает снег, или бушует ветер, поднимая с земли снег и кружась с ним в свежем морозном воздухе. На то, как дети лепили снеговика или снежную «оборонительную крепость» для игры в снежки. На то, как мамаши ругали свои чада за то, что те плохо завязали шарф или надели шапку, грозясь простудиться. Или на то, как влюбленные подростки, у которых голова кружилась от первой любви, кидались друг в друга снежками, а потом, упав в сугроб, целовались на морозе и смеялись счастливым беззаботным смехом.

Эти неумелые поцелуи и невинные объятья иногда вызвали на лице Макса улыбку. Первая любовь! Беспечная, беззаботная, дурманящая и, конечно же, невечная.

А сейчас стояла хмурая серая осень, которую Макс так не любил, с промозглыми дождями и скользкой непогодой, которые толкали на размышления гораздо чаще, чем он мог себе позволить, и намного острее и яростнее, чем он мо выдержать.

И сидя в салоне автомобиля и уныло глядя на то, как дождевые капли начинают барабанить в стекла, он хмурился, ощущая внутри дикую, безумную потребность оказаться сейчас рядом с Леной. Но он один…

Черт, он всегда один!

Точнее, он не один. Он постоянно окружен людьми: друзьями, родственниками, коллегами по работе и просто сотрудниками компании, знакомыми, многочисленными женщинами, вьющимися вокруг него. Но эта безликая толпа не спасала его. Он все равно ощущал себя одиноким. И задыхался от одиночества.

Потому что та, что находилась рядом и, казалось, должна была помочь ему справиться с отчаянием и болью, охватившими все его существо, страдала.

Потому что она была так же одинока, как и он…

Он сделал ее одинокой. Убил в ней смех. Подавил улыбку. Поработил ее волю.

Максим стиснул зубы и зажмурился.

Сердце понеслось вскачь, как сумасшедшее, болью отдаваясь в висках, и пульс затрепетал, как безумный, нервно постукивая в вены. Грудь сдавило свинцовой тяжестью, удушающей веревкой стягивая горло, в котором застыл острый комок.

Глупец! Негодяй! Ублюдок…

Как же ты мог?!!

Единственная женщина, которая была достойна любви! И которая ее не получила… Из-за него.

Ты не достоин ее. Не достоин, и понимаешь это. Она выше, благороднее, лучше тебя.

Она ангел. А ты заставил ее упасть с высоты небес.

Она ангел… и ты ее не достоин. Но она твоя…

ТВОЯ!

И ты знаешь, что уже никто и никогда не сможет отнять ее у тебя. Ты и сам не сможешь ее отпустить. Как и говорил отец. Он был прав, как всегда. А ты — опять ошибся. Вновь наступил на одни и те же грабли, наивно полагая, что не умеешь ошибаться, и вознося себя на пъедистал.

Но ты ошибся. Боже, как же ты ошибся!!

Ты проследил за ней.

Ты уже смирился с тем, что сошел с ума, поэтому ничего другого, как смириться с тем, что ты психопат, тебе не оставалось. И ты смирился и с этим.

Когда она выходила из дома, чтобы направиться на запланированную встречу, ты уже был около дома и наблюдал за ней. Психопат?! О, да! И даже больше… А потом, словно в доказательство этого, проводил ее до самого кафе, медленно двигаясь вперед за ее удаляющейся спиной, едва удерживая себя оттого, чтобы стремительно выскочить из машины, подбежать к ней, крепко обнять, прижать к себе ее холодное маленькое тело и согреть поцелуями ее подрагивающие от дрожи губы. Схватить, сжать в объятьях и не отпускать! Никогда не отпускать от себя!

Но он сдержался. Не посмел выдать себя. Не решился заявить всему миру о том, что свихнулся.

Сдерживая боль в груди, проводил ее до самого кафе, грубо чертыхаясь в голос, хмурясь и исподлобья наблюдая за тем, как холодный ветер терзает ее пальто и раздувает светлые локоны в разные стороны.

Лена, в отличие от него, любила осень. Она пребывала в бешеном восторге от того, как кленовые листья осыпаются с деревьев, а потом шелестят под ногами. Она радовалась дождю, как маленький ребенок, которого угостили конфеткой, и любила сидеть в темноте и тишине, слушая, как капли стучат по стеклам; этот звук ее успокаивал. И еще ее глаза загорались светящимся племенем, когда она видела влюбленные парочки на скамейках в старом парке и украдкой наблюдала за ними. А он наблюдал за ней…

И видел сейчас…

Она больше не радовалась осени, как не радовалась больше унылому дождю.

И сейчас Лена должна была особенно не любить противную осень.

Она промокла. Почти до нитки, хотя и взяла с собой зонт.

Хотелось на нее закричать за такую опрометчивость. А потом…

Черт, она же простудится! Заболеет… Сжать бы ее в горячих объятьях и не отпускать!

Наблюдая за женой из окон своего автомобиля с включенным обогревателем и сжимая руки в кулаки, Максиму отчаянно хотелось выскочить на улицу под освежающе холодные струи дождя, метнуться к Лене, подхватить ее на руки и унести прочь от непогоды. Согреть пламенем горящего огнем тела, успокоить бешеным биением собственного сердца, беспокоившегося о ней, защитить ее от дождя, как не защитил от себя самого.

Сердце предательски дрогнуло. Сухой и твердый комок застыл в горле режущей болью.

Максим сглотнул.

Как много ошибок он совершил!

И, кажется, совершал одну за другой сразу после того, как услышал, что Лена договорилась с кем-то о встрече и не сказала ему об этом ни слова. Хотя раньше… никогда ничего от него не скрывала.

Как же он извелся, ожидая этой поганой минуты! Он чуть не сошел с ума, с болью в груди наблюдая за тем, как ночь медленно переходит в день, встречая его рассветом.

Да, он не сомкнул глаз этой ночью. Просто лежал и смотрел в потолок, на хлеставшие в стекла капли дождя, на черные тени, плясавшие на стенах. И прижимал податливое сонное тело жены к себе, словно боясь потерять ее в любую минуту. Носом проводил по ее шее вверх и вниз, ощущая кожей биение ее пульса и пробуя на язык восхитительный аромат ее тела.

А утром он не хотел идти на работу! Не хотел отпускать Лену на эту встречу! Хотел запретить… Но внутренний голос обвинил его в деспотизме, и Макс сдался.

А в офисе Марина сразу заметила, что что-то произошло, и поэтому не подходила к нему. Принесла горячий чай с мятой и тут же удалилась, очевидно, догадавшись, что его сейчас лучше не трогать.

А он ходил по кабинету из угла в угол, словно меряя большими шагами расстояние, отделявшее его от полного падения в бездну. Отменил совещание, запланированное еще два дня назад, и перенес его на пятницу. Подошел к большому окну и долго, нахмурившись, смотрел на разыгравшуюся за стеклом непогоду, засунув руки в карманы брюк и сжав челюсть так, что на скулах заходили желваки. Выпил чай, приготовленный Мариной, одним глотком и тяжело опустился в кресло, напряженно втянув плечи и не позволив себе расслабиться ни на минуту. Отменил встречу с Петей, сославшись на занятость, — словно бы он мог обмануть того в этом!! Вновь начал ходить туда-сюда, нетерпеливыми шагами меряя кабинет. Схватил телефон и набрал свой домашний номер… Не дождавшись и первых гудков, сбросил… Зажмурившись, чертыхнулся грязно и пошло… Сел в кресло, закрыв глаза…

А убивающие своей скоростью стрелки неотвратимо ползли вниз, приближаясь к трем часам…

Позвонила Лика, а он, думая, что звонит Лена, схватился за телефон, как за источник жизни, едва не сбросив его со стола. Разочарованно выдохнул в трубку, услышав НЕ ЕЕ голос, проклял все на свете и послал Лику далеко и надолго, не обращая внимания на нотки непонимания и обиды, звучавшие в голосе.

Хотел вновь позвонить Лене… Достал из кармана мобильный и, как дурак, стоял с зажатым в руке телефоном минут десять. Так и не набрав ее номер.

А настенные часы приближались к отметке, за которой уже поздно было бы что-то решать…

И он вдруг вскочил с кресла, накинул на себя пиджак, метнулся из кабинета, не сказав ошарашенной Марине ни слова, кроме «Все потом!» и бросился к машине. Забрался в салон, трясущимися руками засунув ключ в замок зажигания, со всей дури надавил на педаль газа и помчался в сторону дома.

Как безумный, он все же проследил за женой…

А сейчас, когда увидел, с кем именно встречалась Лена…

Что он почувствовал, когда увидел, что Лена подходит к столику, за которым сидит… Аня!?

Облегчение! Ни с чем не сравнимое облегчение, обдавшее своим наркотическим теплом, и растекшееся по венам горячей, расслабляющей волной! Облегчение. Ни с чем не сравнимое облегчение.

А потом вдруг злость на самого себя! Как он мог подумать… заподозрить… усомниться?!

Ведь это Лена! ЕГО Лена!

Вновь хотел позвонить ей, достал телефон из кармана пальто. Набрал ее номер и уставился на дисплей с горящими на нем заученными наизусть цифрами и ее фотографией.

Минута, две, пять…

Отключился… Не позвонил…

Просто не имел права отнимать у нее это время. И хотя Аня ему никогда не нравилась, она была Лениной подругой, и отнимать у них эти минуты, хотя сердце отчаянно и рвалось к ней, он считал неправильным и непозволительным.

Он и так уже отнял у Лены слишком много времени.

Целых девять лет.