Идеальная ложь

Глава 28

Теперь, куда ни глянь, у Мэг были проблемы. Питер Бордман, адвокат, представляющий интересы Люсинды, позвонил ей в понедельник вечером после уик-энда Дня Благодарения и спросил, появится ли она на слушаниях, которые состоятся на следующей неделе, чтобы поддержать Люсинду.

— А что это конкретно означает? — спросила Мэг.

— Люсинда говорила мне, что вы в этой истории принимаете ее сторону, — ответил ей Бордман. — Что вы с ней близки. Мне нужны люди, которых я мог бы пригласить — друзья, члены семьи, — которые поддержат ее.

С тех пор она старалась убедить себя, что помощь Люсинде совсем не обязательно должна означать, что она отвернулась от остальных участников трагедии. Конечно, Ларк и девочки поймут, что ею движет справедливость. Она хотела только помочь Люсинде, а не причинять им боль. Мысленно она вела с Ларк долгие разговоры на эту тему, но когда они на самом деле начинали говорить по телефону, Мэг понимала, что не в состоянии заговорить со своей сестрой об этом.

В агентстве ситуация тоже накалилась. Помимо своей обычной работы, — а четвертый квартал всегда был для фирмы самым напряженным периодом — они в жуткой спешке готовили креативные разработки для фирмы «СпортсТек», контракт с которой соблазнительно маячил впереди.

— Большой дядя любит заставлять народ попрыгать через обручи, — сказал Мэг Винс Голдман во время их телефонной беседы. Он позвонил сообщить, что «СпортсТек» сузил свои поиски до трех рекламных агентств и что одним из них является «Хардвик и партнеры». — Поэтому каждый из участников тендера получит на проработку проект, и выполнить его надо будет от начала до конца. Я предлагаю вам лакомый кусочек: рекламную кампанию по запуску нашей новой дружественной потребителю линии для девочек подросткового возраста. Я посылаю вам все материалы для промоушена и полдюжины образцов. Успешное продвижение этой линии со складов и в розницу указывает на то, что при правильной рекламной кампании она могла бы стать новым большим прорывом нашей марки на рынок.

Винс, естественно, не знал, что все знания Мэг о подростковой моде легко поместились бы на отрывном листке для заметок. Агентство «Хардвик и партнеры» специализировалось на розничной продаже высококачественной женской одежды, которая продавалась в магазинах «Блумиз», «Бэнделз» и «Сакс». Мэг сделала неутешительный вывод — может статься, теперь будущее ее бизнеса зависит от мотивации той части населения, с которой они, насколько могла понять Мэг, так же похожи, как землянин с марсианином.

Но худшие новости принес Эйб в среду утром: Фрида Жарвис объявляет о своем банкротстве. Это вынудило Мэг, которой и так не хватало средств в связи с задолженностью Жарвис, сделать то, что она ненавидела делать — взять ссуду. Нестабильное в финансовом отношении детство сделало Мэг консерватором в денежных вопросах, и слова «в долг» до сегодняшнего дня просто не было в ее лексиконе. Именно незапятнанная кредитная история помогала ей сохранять кредитную линию в своем банке. Дружеские отношения Эйба со служащим кредитного отдела позволили пройти процедуру очень быстро. Через двадцать четыре часа после получения дурных новостей у Мэг уже было извещение о согласии банка дать ей ссуду. Но в ходе встречи с банковским чиновником и Эйбом в четверг Мэг пришлось отказаться от прав на квартиру и на растущий в цене пакет первоклассных акций в придачу.

Когда Эйб и Мэг вышли из банка, чтобы вместе вернуться в город, он сказал:

— Ты ведь понимаешь, что если тебе не удастся вновь поставить свой бизнес на нормальные рельсы, банк может отобрать все, ради чего ты так упорно трудилась?

— Я знаю, но у меня все будет хорошо, — ответила ему Мэг, стараясь вложить в свой голос как можно больше уверенности. Они каждый день общались по телефону, но увидела она его после воскресной ночи сегодня в первый раз. Она изо всех сил старалась вести себя профессионально, хотя именно сейчас ее терзало смешное детское желание: просто прижаться к нему и попросить обнять ее — крепко-крепко.

— Не получится, если ты будешь продолжать в том же духе.

— А что, собственно, я делаю неправильно? — спросила Мэг официальным голосом, уязвленная его тоном. Ей от него нужны были слова утешения, а не критика.

Они стояли на углу 42-й улицы и 5-й авеню, их обтекала толпа, спешащая на поздний ланч. Женщина, на плече у которой болтался ремень портативного компьютера, пробираясь мимо Мэг, раздраженно бросила:

— Ради бога, люди, почему вы устраиваете свои любовные разборки посреди тротуара?

— Пойдем, — сказал Эйб и потянул Мэг вдоль по улице к одному из боковых входов в Брайант-парк.

Огромная территория парка лежала под одеялом из плотно утоптанного снега. Кроме нескольких бездомных, ютившихся на скамейках вместе со своими пожитками, и садовника, срезавшего плющ у корней платана, парк был пуст. Мэг и Эйб пошли наискосок по лужайке.

— Я говорю это, потому что беспокоюсь о тебе, понимаешь? — начал Эйб. Снежный наст скрипел под его ногами. — Ты должна очень внимательно присматриваться к людям, которые тебя окружают. Должна решить, кому ты действительно можешь доверять. На кого можешь рассчитывать.

— Я знаю, что в деле с Жарвис я оказалась не на высоте, — сказала Мэг, полностью осознавая, что Эйб прав. — Я слишком поздно поняла, что происходит. Я считаю, это важный урок, урок, который меня многому научил. В следующий раз я буду знать, как с этим справляться.

— Ты только послушай себя! Ты действительно собираешься справляться со всем самостоятельно? Ты и вправду являешься единственным человеком, кому по-настоящему можешь доверять, зная, что он все сделает правильно?

— Мы ведь сейчас говорим не о Жарвис, правда?

— В понедельник вечером сразу после разговора с тобой мне позвонил Бордман. Чего, по твоему мнению, ты можешь достичь, взяв на себя решение проблем Люсинды?

— Это касается только меня, — сказала Мэг, которую резкость Эйба застала врасплох. — Это касается Люси. Этот перепуганный ребенок может лишиться своего единственного шанса вернуть свою жизнь в нормальное русло только потому, что она так здорово смотрится в качестве объекта всеобщей ненависти и… обвинения.

— Здорово смотрится, говоришь? — Эйб остановился и повернулся к ней. Они дошли до южной части парка и сейчас стояли ярдах в двадцати от скамейки, где она сидела с Этаном. — Она была в стельку пьяна! В руках у нее был понтий. Вряд ли можно утверждать, что окружающие к ней несправедливы, предполагая, что она имеет отношение к убийству Этана. Иногда ты бываешь настолько, черт возьми, уверена в себе, что не можешь разглядеть врага даже тогда, когда он смотрит тебе прямо в лицо.

— Люсинда просила меня о помощи… — начала Мэг, но Эйб остановил ее, поднеся свою руку в перчатке к ее губам.

— Я говорю не о Люсинде. Я говорю об Этане. Мне кажется, ты хочешь отомстить ему за все, что он сделал с Ларк. Думаю, ты чувствуешь себя виноватой перед Люсиндой. Именно эта вина движет тобой, Мэг. Почему ты этого не понимаешь?

— Да, но это только часть правды, — сказала Мэг, глянув через плечо. На одной из скамеек, расположившихся вдоль лужайки, Этан сказал, что влюблен в нее вот уже четырнадцать лет. Она вспомнила слезы в его глазах. Как настойчиво он уверял ее в своей искренности — и в том, что она заставляет его страдать! Тогда как в течение многих лет он проделывал тот же трюк с огромным количеством женщин — Франсин, Беккой, Ханной — манипулировал ими, использовал их, а потом оставлял их всех по очереди. Бросал их на обжиговый стол своей непомерно большой страсти, как фрагменты своих неудавшихся скульптур, — чтобы отправить в переплавку и сделать материалом для своих следующих работ по обольщению. — Я рассержена. Чувствую себя пристыженной. И виноватой. Не могу тебе этого сейчас объяснять.

— А я тебя и не прошу.

— А о чем ты просишь? — Но она сама уже почувствовала это, до того как он успел что-то сказать. Она увидела это в его глазах.

— Пусть слушания дела Люсинды идут своим чередом, — сказал Эйб. Он шагнул к ней. Она скучала по нему с того момента, когда в понедельник утром проснулась и поняла, что он успел выскользнуть из ее постели и уйти, оставив ее отсыпаться. В морозном воздухе от его тела исходило такое тепло и спокойствие… В обнявших ее руках она почувствовала себя сильной, она была в безопасности. Его поцелуи стали ответом на все ее тревоги.

— Это не твоя проблема, Мэг, — сказал он ей. — И если ты все-таки сделаешь ее своей, поверь мне, закончится тем, что потеряешь многих людей, которыми дорожишь.

В холодном свете зимнего дня ей были видны все мельчайшие черточки его лица — глубокие складки вокруг рта, смешливые морщинки, расходившиеся из уголков глаз, шрам на правой щеке после падения в раннем детстве, который выглядел как ямочка и часто придавал его лицу обманчиво приветливое выражение. Его темные жесткие волосы немного поредели на висках, а широкие выразительные брови слегка посеребрила седина. Но до самой смерти он все равно будет выглядеть по-мальчишески. Мэг осознавала, что влюбляется в это лицо, это тело, этот ум, в этого мужчину. Больше всего на свете ей хотелось сделать так, чтобы он был счастлив и мог гордиться ею. Она страстно желала поцеловать и разгладить хмурую складку, залегшую между его бровей. Но складка останется на месте. Она это знала заранее, потому что ответила:

— Я уже пообещала Люсинде, что помогу ей.

Как обычно, Оливер записывал для Мэг сообщения, которые считал важными, на розовых липких стикерах для заметок, а менее срочные звонки — на автоответчик.

— Как все прошло? — спросил Оливер, протягивая ей полдюжины записок. — Ты выглядишь заторможенной. Это хороший знак или плохой?

Хотя Мэг не посвящала Оливера в детали своего конфликта с Фридой Жарвис, не говоря уже о том, что ею был подан иск, он каким-то образом умудрился извлечь достаточно информации из телефонных разговоров и своих проницательных наблюдений, чтобы по кусочкам сложить для себя общую картину.

— Мы еще не вышли из лесу, — ответила Мэг, сортируя записки. — П. Бордман, тема: судебные слушанья. В. Голдман, тема: отправка пакета. X. Джадсон, тема: открытие галереи. Твоя сестра, тема: позвонить как можно скорее… Но, выражаясь образно, волк уже не стоит под нашей дверью.

— Для меня это хорошая новость. А как, интересно, я должен интерпретировать тот факт, — Оливер рассматривал ее с натянутой улыбкой, — что у тебя на подбородке губная помада? С ней ты действительно выглядишь по-новому, Мэг. Актуальная тенденция в макияже?

— Ты дерзкий, невозможный человек, — сказала Мэг шутливо, вытирая руками нижнюю часть лица, и направилась в приемную своего офиса. — Занимайся своими делами.

— Я слишком занят, чтобы думать о твоих! — крикнул Оливер ей вслед и потом, уже тихим голосом, добавил: — Но кому-то придется…

Мэг была немного сбита с толку тем, что Бордман лично ответил по телефону — и с первого же звонка.

— Алло, Мэг, спасибо, что перезвонили. — У него был теплый, вселяющий надежду голос, который напоминал ей голос Уолтера Кронкайта. — Вы еще не говорили со своей сестрой?

— С Ларк? Нет, — ответила Мэг, глядя на сообщения, которые передал ей Оливер. Звонок от Ларк следовал за звонком Бордмана с интервалом в несколько минут.

— В общем, боюсь, что это я приложил к этому руку. Я позвонил Ларк по поводу некоторых сопутствующих вопросов — я думал, что семья разделяет ваши взгляды в отношении расследования убийства. Я упомянул, что вы собираетесь присутствовать на слушаньях. И поддержать Люсинду.

— Она расстроилась?

— Это мягко сказано.

Похоже, Ларк также ждала ее звонка у телефона, и по тому, что голос ее был хриплым, Мэг поняла, что она плакала.

— Это я, — сказала Мэг.

— Почему ты это делаешь?

— Что делаю?

— О, ради Бога, Мэг! Ты вдруг принимаешь сторону Люсинды. Почему? Потому что я тебе сказала про Этана и тебя? Ты так на меня обиделась?

— Это здесь совершенно ни при чем, клянусь тебе, малыш. Дело в том…

— Я тебе не малыш, Мэг. Я твоя сестра. Мы равны. Не смей ко мне относиться снисходительно. Раньше я действительно смотрела на тебя снизу вверх. Думала, что ты намного умнее меня. Более увлеченная. Более собранная. Но это не так. Ты была такой, Мэг. Люсинда начала врать мне сразу, как появилась в этом доме. Она у нас воровала. Она приходила домой с запахом спиртного — в дом, полный маленьких детей. Она манипулировала нами, вела себя аморально. И она убила Этана. Таковы факты. Плюс еще вот что: сейчас она использует тебя — твое скрытое чувство вины, твое подавленное желание материнства, — чтобы добиться освобождения. Это она умная, Мэг. А не ты.

— Скрытая вина? Кто внушил тебе этот психологический бред? Франсин?

— Франсин переживает за меня, поддерживает. Она никогда не будет ничего делать за моей спиной, никогда не предаст, как это делает моя родная сестра.

— Я тебя предаю? Почему все, кто замешан в этой истории, постоянно бросаются в крайности? У тебя никогда не возникал в голове вопрос, что, может быть, кто-то другой убил Этана, не Люсинда?

— Не возникал. И если бы ты в меня хоть немного верила, если бы ты воспринимала меня как думающего, зрелого, взрослого человека — ты бы без колебаний приняла в этом деле мою сторону. Ты бы не ходила кругами, раскапывая грязь обо мне и Этане. Что вы с этим Бордманом планируете сделать? Притащить в суд всех женщин, на которых Этан когда-нибудь глянул, чтобы они давали показания относительно его характера? Разве ты не понимаешь, как это отвратительно?

— С чего ты взяла, что такое может произойти? Кто вбил тебе в голову все эти страхи?

— К счастью, здесь меня окружают настоящие друзья, Мэг. Люди, которые Любят меня и девочек.

— Ларк, послушай! Разве тебе не кажется странным, что это убийство стараются повесить на Люсинду? Не кажется странным, что никто, ни один человек, не захотел трактовать сомнения в ее пользу?

— Не кажется. Странно для меня то, что единственным человеком, который это делает, являешься ты. Не знаю, что тобой движет. Единственное, что приходит в голову, это что ты, должно быть, гораздо сильнее обижена на Этана, чем я могла себе предположить. И это твой способ отыграться на мне.

— Ты серьезно думаешь, что…

— Это может тебя удивить, Мэг, но я могу серьезно думать. Самостоятельно, без помощи моей старшей сестры. А в настоящее время я думаю, что не хочу видеть тебя, говорить с тобой, иметь с тобой дело, пока ты в этом вопросе принимаешь сторону Люсинды. Имей дело с Бордманом и этой маленькой шлюхой. В остальном я умываю руки.

На всю оставшуюся часть дня Мэг погрузилась в работу, хотя какая-то часть ее мозга продолжала прокручивать разговор с Ларк — снова и снова. Насколько легче принимать простые решения — и иметь дело с решаемыми проблемами. Она отказала в повышении оплаты одному ответственному сотруднику агентства, который, как она знала, недавно распечатывал ее резюме. Просмотрев глянцевый рекламный проспект, приняла решение отказаться от модернизации компьютеров художественного отдела, пока официально ни появится новая операционная система. Она дошла до бумаг, лежавших на дне ящика для входящих документов, когда около половины седьмого в ее дверь постучал Оливер.

— Я закончил. Все объявления, у которых сегодня закончился срок действия, изъяты. Что-нибудь нужно?

— Нет, все в порядке.

— Честно говоря, я так не думаю. Но мне кажется, тут я помочь ничем не смогу.

— Мог бы ты снять с меня мои сомнения?

— Ты не того просишь, — ответил Оливер. — За исключением маленького черного платья, я думаю, ничто не выставляет женщину в выгодном свете лучше, чем хороший набор сомнений.

«Если бы все было так просто, — подумала Мэг, когда Оливер ушел. — Ты просто выступаешь за то, во что веришь. Делаешь то, что, по твоему убеждению, является наилучшим. А весь мир восхищается твоей прямотой…» Но теперь, хотя все инстинкты говорили ей, что она поступает правильно, почти все, кого она любила, старались убедить ее в обратном.

Она думала над тем, что сказал Эйб. Просто отпустить ситуацию. Она все еще могла это сделать. Она могла найти какие-то поводы не делать этого на слушании. Могла перезвонить Ларк и сказать то, что так хотела сказать: что она любит ее и сделает все, чтобы ей помочь. Могла дать Эйбу знать, что воспользуется его советом. Она вспоминала его объятья, как его руки сжимали ее талию, его частое дыхание, когда она притягивала его поближе. Вспоминала, как он смотрит на нее, когда делает шаг назад, — в его глазах стоит вопрос. Могу ли я тебе доверять? Разве не этот вопрос волновал мужчину и женщину во все времена? Ты поможешь мне или причинишь боль? Любишь или ненавидишь?

Она продолжала думать о нем и десять минут спустя, когда в ответ на ее звонок, который она сделала сразу после своего разговора с Ларк, ей перезвонил Бордман. Мэг была в офисе одна и взяла телефон ночной линии.

— Я бы позвонил вам раньше, — сказал он ей, — но консультировался с врачом — я часто использую свидетельство эксперта — о совместном эффекте алкоголя и перкодана.

— Ну и?

— Мгновенное действие. Она вполне могла отключиться.

— Тогда она говорит правду.

— Да, но эта история включает в себя и невозможность вспомнить главное. Запутанный сценарий. Слушанье по пересмотру дела и назначению залога за Люсинду состоится в следующую пятницу в Монтвиле в половине третьего. Вы говорили с сестрой? Сможет ли прийти кто-нибудь от семьи?

— Поэтому я и звонила вам раньше, — ответила Мэг. Тогда она была готова уступить, выбрать легкий путь — объяснить адвокату, что передумала, что Люсинда будет предоставлена сама себе. Но сейчас все снова встало на свои места. — Я там буду, — сказала она.

— Прекрасно. Знаете, очень даже возможно, что мне удастся вытащить ее под поручительство, если удастся убедить судью, что имеется ответственный член семьи, который желает ее забрать.

— Понятно.

— Вы согласны?

Мэг никогда не думала, что дело зайдет так далеко. Она просто хотела убедиться, что с Люсиндой поступят по справедливости. Меньше всего ей хотелось посадить трудного подростка себе на шею, чтобы осложнить свою и без того наполненную напряжением жизнь еще и чужими проблемами и нуждами. Этого она не просила. То же самое было и с Этаном: она этого также никогда не просила. Он налетел на нее, требовал ее внимания, перевернул ее мир вверх тормашками. Ее ошибка состояла в том, что у нее не хватило мужества вовремя его остановить. И Этан встал между сестрами, разрушил их любовь и доверие друг к другу. Мэг пришло в голову, что, поступив правильно по отношению к Люсинде, она таким образом возместит ущерб, который позволила нанести Этану.

— Посмотрим, что получится, — наконец сказала Мэг, но она знала, что даже Бордман понял: она встала на сторону Люсинды. Пути назад не было.