Игры на острове

ГЛАВА 2

Было 24 июня — день летнего солнцестояния, когда веселые англичане обычно зажигают костры и прыгают через огонь, чтобы получить магическую энергию до конца года. Погода стояла чудесная, и Лондон заполнили туристы, гуляющие по паркам, бродящие по магазинам и катающиеся на прогулочных катерах по Темзе. Торговцы наркотиками на дискотеках в клубах могли хорошо заработать. Сколько беззаботных людей, молодых и старых, искало впечатлений и удовольствий, а может, и настоящего чуда в конце июня.

В Сити винные бары были до отказа заполнены во время ланча, хотя игристое австралийское вино в меню заменило французское шампанское в качестве марочного напитка. Дэйвид Гедалла, однако, заказал вино настоящее, потому что он и Тэлли праздновали.

— С днем рождения, старина, — а ты и в самом деле постарел, — подшучивал Дэйвид, поднимая бокал. — Каково это — встретиться с полицейскими моложе тебя?

— Сам это узнаешь всего через месяц, — проворчал Тэлли, отпив из своего бокала. — Двадцать девять. Это какой-то водораздел. Как говорится: «слезятся глаза, рука усохла, щеки пожелтели».

— «Поседела борода, укоротились ноги, а брюхо выросло», — закончил Дэйвид. — Это последнее относится все-таки только ко мне. «Генрих IV», часть вторая, верно? Не такие мы и старики, если помним Шекспира со школы. Что ты страдаешь? Ты хорошо зарабатываешь, строен, хорош собой, и тебе еще не стукнуло и тридцати. Покорить мир тебе — все равно что устрицу вскрыть.

Тэлли поморщился.

— Никогда не любил устриц. Противные, вонючие, мокрые, с острыми краями. Я бы омара ел каждый день. В самом деле, думаю, надо разорить отчима ради сегодняшнего вечера. — Он заметно оживился. — Это будет хоть какая-то компенсация за то, что придется выслушивать его бубнеж о компьютерах.

— Обед по случаю дня рождения?

Тэлли кивнул и нахмурился.

— Мать настаивала, а Джемма идти отказалась. На самом деле это даже лучше, потому что они друг друга недолюбливают. Не знаю, долго ли я буду вместе с Джеммой.

— Ты ведь всегда был из тех, «кто любит женщин и бросает их», верно? Не знаю, почему ты позволяешь им к себе вселяться — все равно потом тебе приходится их снова выдворять. Однажды какая-нибудь девушка и с тобой так же поступит. А Нелл собирается приехать?

— Да, конечно. Общий день рождения — это то немногое, что нас сближает.

Дэйвид искоса поглядел на друга.

— Возможно, ты заблуждаешься и вас сближает больше, чем ты думаешь. А как Нелл восприняла то, что ей стукнуло двадцать девять?

Тэлли тряхнул головой.

— Я ее не спрашивал. Наверняка она почти счастлива. Нелл всего-то и надо сбросить несколько стоунов[4], и тогда ей не составит труда выбрать себе пару.

— В этом твоя беда, Тэлли. Думаешь, секс — это главное? — В голосе Дэйвида прозвучало некоторое раздражение.

— Ну, а что, разве не так? По-твоему, миллионная сделка должна заключаться примерно за секунду. Если я стану богатым, то, честно говоря, я хотел бы выбраться отсюда и заняться птицеводством или еще чем-то вроде этого. Правду говорят, что брокерство — это игры для молодых мужчин. Десять лет такой работы отнимают у тебя все силы.

— Ага, значит, есть какая-то компенсация и для нас, неповоротливых страховых работников.

— Ох, Гедалла, ты всегда будешь в костюме в тонкую полоску. Даже катаясь в инвалидном кресле с шофером, когда тебе стукнет девяносто.

— А есть некий признак богатой шишки?

— Может быть. Я ведь не спускаю слезящихся глаз с Персидского залива и с доллара.

— Звучит как отличное сочетание.

— Масло и уксус — и побольше масла![5]

Для любого человека двадцатидевятилетие — это определенный рубеж. Неудавшийся обед еще больше усилил депрессию Нелл. Казалось, развалилось все. В студии она не смогла усмирить особенно знаменитого и темпераментного шеф-повара, который разъярился на записи. Из-за одного шутливого замечания Гордона Гриля. Запись оказалась негодной, и на следующую неделю пришлось приглашать других участников состязания. Продюсер был очень недоволен, Гордон Гриль обижен, а Нелл уныло доедала авокадо, взбитые сливки и обожаемые ею фрукты, из тех, что набрала для викторины. После всего этого Нелл хотелось только добраться до дому, уютно устроиться с хорошей книжкой и с коробкой шоколадных конфет на диване, но она должна была отобедать с родителями.

— Вы оба, как пасмурное ирландское лето, — недовольно заметила вечером их мачеха, поглядывая то на одного, то на другого хмурого близнеца, пока отец наливал шампанское.

Айэн Маклин женился на Сайнед О’Брайен, когда она была на пятом месяце беременности, через две недели после развода с первой женой, Дональдой, матерью двойняшек. Тэлли и Нелл забрали из разных школ-интернатов, чтобы они присутствовали на свадьбе. Им не говорили о ребенке, и в свои двенадцать лет они были слишком ненаблюдательны, чтобы заметить животик, обсужденный всеми и каждым, у двадцатидвухлетней невесты. Появление сводной сестры через четыре месяца не изменило отношения детей к Сайнед, к которой они относились скорее как к старшей сестре, а не как к злой мачехе.

— Спиртное их сейчас развеселит, — весело сказал отец. Сам он шампанского не пил, предпочитая виски либо собственного производства, либо покупное. Айэн Маклин был крепкий шотландец лет шестидесяти и, как он говаривал, повторяя за Мюриел Спарк, «в расцвете своих лет». Он поднял высокий стакан: — С днем рождения!

— С днем рождения! — как эхо прозвучал еще более сильный высокий голос: его мать, Кирсти Маклин, приехавшая в гости из Глазго, была невысокой восьмидесятилетней дамой, с густыми вьющимися волосами и пухлым телом. Взглянув на бабулю Кирсти, Нелл представила, как будет выглядеть через пятьдесят лет она сама, если столько протянет.

— Шампанское — дрянь! — громко сказала девушка-подросток с рыжими, как огонь, волосами, в синих джинсах и мешковидной красной рубашке с напечатанным словом «OINK». Она подлила себе еще и выпила залпом, как будто боялась, что жидкость испарится.

— Будь осторожней, Наэм, а то у тебя начнется икота, — мягко предупредила Сайнед. Это семнадцатилетнее создание было причиной ее брака: нечаянная беременность заставила ее уйти с любимой работы — Сайнед была стюардессой. А теперь Наэм стала причиной частых волнений матери.

— Удача — это прекрасно, должно быть, — пробормотала девушка, плюхнувшись на диван рядом с Тэлли и пролив ему на брюки шампанское. Наэм принялась отряхивать его, улыбаясь: — Извини, но это ведь не краска. Боже мой, как чудесно стать двадцатидевятилетним. Можешь делать что захочешь, а не то, что хотят другие. Мне не разрешают ходить даже в «Тайм Кэпсюл», потому что еще не начались школьные каникулы! И неважно, что экзамены позади, — Нелл глянула на мать, и та передернулась, словно увидела что-то ужасное.

— А что такое «Тайм Кэпсюл»? — поинтересовался Тэлли, с грустью ощущая, что его брюки промокли.

— Невежество, какое невежество! — насмешливо вскричала Наэм. — Это самое опасное тусовочное место в городе, вот и все.

— Наэм! — в один голос воскликнули Кирсти и Сайнед.

— Я возьму вас туда отпраздновать день рождения, если мне разрешат, — с мрачным видом протянула девушка. — В «Тайм Кэпсюл» классная музыка и потрясающее освещение.

Она опрокинула одним махом остаток шампанского в рот и вопросительно посмотрела на отца, подняв бокал. Айэн Маклин делал вид, что не замечает этого.

— Очень весомо звучит, — усмехнулся Тэлли, — но все впереди. Думаю, пока я туда не попаду, меня не должны считать взрослым.

— Ну да, если ты взрослый, они тебя не запишут, — возразила Наэм. — Это классный аттракцион.

Нелл с сочувствием улыбнулась Сайнед. «Тайм Кэпсюл» была дискотекой, известной тем, что там свободно распространяли наркотики. Ее посещала молодежь лет двадцати, а Наэм заявила, что туда ходят ее друзья. Когда Сайнед запретила дочери ходить на дискотеку, семнадцатилетняя Наэм сказала, что ее начнут высмеивать ровесники как слюнявого младенца в мокрых трусиках, который не покидает материнских колен. Но Нелл подозревала, что, несмотря на запрет родителей, Наэм будет ходить в «Тайм Кэпсюл» по крайней мере раз в неделю:

Сайнед улыбнулась в ответ.

— Вы что же, не собираетесь смотреть подарки? — спросила она, передвигая по стеклянной поверхности кофейного столика несколько пакетов в яркой обертке. Семья Маклинов жила в доме с террасами на улице Голливуд-Гарденс, отходящей от Рулгэм-роуд, небольшой тихой улице, красиво обсаженной вишневыми деревьями. Квартиру, расположенную на четвертом этаже, меблировала фирма Осборна и Литтла; здесь висело несколько широких асимметричных полотен Энтони Грина, изображающих сцены семейной жизни. Сайнед они нравились потому что, как она говорила, на них изображались сцены из ее собственной жизни. Когда Маклины поселились здесь пять лет назад, во времена изобилия, вскоре после того как Айэн открыл свою золотую жилу предпринимателя по производству виски в Индии, дом сиял чистотой. Теперь на всем здесь лежала печать заброшенности.

— С днем рождения, Тэлли и Нелл. — Мальчик с лицом ангела, аккуратно причесанный, одетый в темно-серые брюки и блейзер — форму начальной школы, — вошел в комнату и спросил улыбаясь: — Можно мне выпить шампанского?

— Конечно, нельзя, — отрезала Наэм.

— Конечно, можно, — разрешила Сайнед, беря бутылку.

— Благодарю тебя, Найниэн, — ответили в один голос Тэлли и Нелл, принимая поздравительные открытки, которые мальчик подал виновникам торжества.

— Противный мальчишка, — пробормотала Наэм брату. Сама она не подумала ни об открытках, ни о подарках. Наэм находилась в состоянии постоянной вражды с Найниэном. Он обладал всеми качествами, которых не было у нее. Найниэна считали добросовестным, воспитанным, талантливым мальчиком. Хорист из Вестминстерского Кафедрального собора, он только что вернулся домой после занятий в хоре, которые посещал днём. Наэм, злорадствуя, предвкушала, что приближается день, когда у брата станет ломаться голос.

Прочитав открытки, именинники набросились на подарки. Кирсти привезла каждому по бутылке чистого солодового виски.

— Надеюсь, он вам понравится. Это «Талискер», изготовленный на спиртовом заводе в Скайе, — объяснила им Кирсти. — Не посрамит остров Талиску, где я выросла. И знаете, он появляется на рынке иногда.

Из дорожной сумки у кресла она достала номер «Скотиш Филд». На разделе «Поместья для продажи» лежала закладка. Пока еще никто не успел заинтересоваться журналом. Найниэн взял его у бабушки стал читать.

Тэлли распаковал второй пакет и выпрямился, приложив к груди шелковую, цвета морской волны, рубашку от «Армани».

— Вот это да. Посмотрите, как мне идет! — радостно произнес он и, наклонясь, поцеловал Сайнед. — Большое спасибо. Благодарю, папа.

Тэлли улыбнулся отцу, которого хватил бы удар, если бы он узнал, сколько заплатила за рубашку Сайнед. Айэн полагал, что предметы одежды должны стоить не больше 20 фунтов, за исключением килта Маклинов — этой юбке в клетку позволялось достичь в цене сотни фунтов. Однако стоимость еды и выпивки мало интересовала Айэна.

— Бабушка, Талиска выглядит сказочным местом, — заметил Найниэн, оторвавшись от журнала. — Ты на самом деле там жила в молодости?

Кирсти Маклин кивнула.

— Жила, пока мне не исполнилось восемнадцать и я не вышла замуж за твоего деда.

— Две сотни акров природных лугов и лесов, с белыми песчаными пляжами и частной пристанью, — прочитал внук. — Он, должно быть, удивительно красивый. А много там разных животных?

Найниэн обожал животных, у него в спальне жили несколько мелких грызунов — еще одна причина для трений с Наэм, которая постоянно говорила, что они пробираются к ней в комнату.

— Сотни, — заверила его Кирсти. — Барсуки, олени, тюлени и выдры. Это рай, окруженный серебряной водой.

— Подхалим, — пробормотала брату Наэм. — Льстивая дрянь.

Спрятавшись за журнал, чтобы не видела мать. Найниэн показал сестре два пальца — именно так, как это делают хористы.

С некоторым сомнением Сайнед смотрела на Нелл, которая открывала второй пакет. В нем была пара леггинсов с лайкрой цвета электрик с рисунком из золотых цепей, ключей и висячих замков. Нелл достала леггинсы из пакета, вызвав у присутствующих радостный крик.

— Не знаю, какой они фирмы, — быстро сказала Сайнед. — Но надеюсь, тебе они понравятся. Я сомневалась насчет размера, но ведь лайкра растягивается, верно?

Сама Сайнед надела под шелковую зеленую блузку колготки желто-зеленого цвета. У нее были красивые ноги, а свободная рубашка скрывала слегка округлившиеся формы.

Нелл смотрела на леггинсы и пыталась представить свои полные ноги, обтянутые цепями и замками с дужками.

— От устриц совсем не поправляются, а в «Бентли» такая английская атмосфера! — разливалась по телефону Дональда. Сидя за ресторанным столиком, покрытым белоснежной скатертью, мать двойняшек была безукоризненно причесана, стройна и элегантна в красном шелковом платье. Ее второй муж, Гэл Доукси, сидел напротив, одетый в нарядный шерстяной костюм серого цвета от Сэйвил Рау, который был ему к лицу.

Семья Доукси всегда обедала в половине девятого.

— Это английское время обеда, — изрек Гэл, растягивая слова, как иностранец с той стороны Атлантики. С тех пор как он женился на Дональде, Гэл пытался избавиться от американского акцента, но теперь он сильно гнусавил, и Тэлли говорил, что у Гэла «полон рот картофельного пюре». Гэл любил все английское, и Дональда не могла признаться ему, что она родилась в Эдинбурге. Она оправдывала себя тем, что все равно американцы считают Шотландию так или иначе частью Англии!

— Как поживает Джемма? — спросил Гэл. — Очень жаль, что она не смогла прийти.

— Работает, — соврал Тэлли, вспоминая категоричный отказ Джеммы обедать с его «ужасной» матерью и отчимом.

— Я отпраздную с тобой, когда ты вернешься домой, — пообещала она, успокаивающе шепча на ухо, — в чем мать родила, естественно…

Официант поставил перед Тэлли запеченного омара, и он вспомнил длинные стройные ноги Джеммы, ее нежную влажную коралловую плоть. Тэлли начал с наслаждением поглощать искусно приготовленное блюдо.

Дональда уплетала устрицы одну за другой.

— Я обожаю устриц, — живо заметила она, подцепив длинными накрашенными ногтями зернышко лимона. — На самом деле можно заметить, как они вздрагивают, когда капает сок!

От отвращения Нелл жевала быстро-быстро, как голодный щенок. Она уже доедала свое блюдо, когда Гэл расправлялся со вторым омаром.

— Не ешь так быстро, Нелл, — укоризненно заметила мать, вылизывая бледную перламутровую внутренность очередной устрицы.

«Она похожа на кошку у блюдца со сливками», — подумала Нелл, хотя знала, что Дональда терпеть не может сливки.

— У меня осталась эта привычка от школы-интерната, — сказала она задиристо. — Когда ешь быстро, не чувствуешь вкуса еды.

— Но эта еда деликатесная, — возразила Дональда.

— И врач по питанию в клубе здоровья, куда я хожу, говорит: «Скорость дает полноту, а замедление даст похудание».

— Это хороший клуб, — прокомментировал Гэл, расправляясь с еще одним ракообразным. Салфетка была заботливо заткнута за воротник, чтобы не испачкать галстук от «Пьера Кардена». — Это на Беркли-Скьюа.

— На Беркли-Скьюа худеют все, кто пожелает, — тихо промурлыкал Тэлли, вращая на столе банку с пряностями. — Я туда обычно хожу в бар с сандвичами. Там отличные круассаны[6] с бананом.

— Круассаны? — изумленно воскликнула Дональда. — И бананы? Только ты можешь такое есть и не толстеть, Тэлли. Наверное, у тебя талия ни на дюйм не увеличилась с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать. Это положительно возмущает. — И в ее голосе, без сомнения, прозвучала гордость.

Нелл догадывалась, о чем думает мать: «Он весь в меня!» «Почему все говорят только о диете и весе? — спрашивала она себя в отчаянии, разрезая очередную булочку и щедро намазывая ее маслом. — Почему мать с отчимом не интересуются моей программой или делами Тэлли? Почему не расскажут нам о том, как провели праздники на Бермудах? Ни о чем, кроме грехов желудка!»

— У англичан только один недостаток, — громко заметил Гэл. — Их привычка есть. Все эти ланчи, связанные с бизнесом. Неудивительно, что среди пожилых нет деловых людей. Те, кто в возрасте, уже не способны работать. — Это критическое замечание так поразило его самого, что он сильно нажал на щипцы и при этом рассыпал по белой скатерти аккуратно сложенную кучку скорлупы, которая лежала теперь на столе, как красное конфетти. Тэлли пальцем выудил кусочек из бокала с вином, пробормотав что-то о контузии раковиной. Подбежала официантка с маленькой серебряной щеткой и совочком и принялась убирать.

Дональда согласилась с последним замечанием мужа.

— Ты прав, дорогой! Даже уезжая на уик-энд в загородные отели, они там только едят и пьют, а в фирме «Эппл» действительно беспокоятся о здоровье сотрудников. Вы знаете, что Гэл придумал тесты на дыхание? Каждого работника компании могут протестировать на работе. Правда, это замечательно?

Гэл был президентом британского отделения крупной американской компьютерной фирмы.

— На Треднидл-стрит это бы прошло не так гладко, — заметил Тэлли. — И что будет, если они попадутся? Их лишат лицензии?

— Им сделают предупреждение, — серьезно объяснил Гэл. — Спиртное недопустимо на работе. Тем более, если работа связана с компьютерами. — Он повернулся и кивнул официанту, подающему вино. — Конечно, рюмку-другую вина вечером можно пропустить, — добродушно добавил Гэл. — Особенно в праздники.

Он поднял бокал на длинной ножке, чтобы полюбоваться прозрачной жидкостью, которую налил официант.

— Я очень рад, что не работаю в корпорации «Эппл», — прошептал Тэлли, наклоняясь к Нелл, чтобы поднять с пола салфетку. — Меня бы сразу подловили.

Нелл усмехнулась. Хоть Тэлли на ее стороне. Никогда он не говорит о диетах и не защищает воздержание от спиртного ни под каким видом, и он строен на зависть. Как жаль, что Нелл не унаследовала стройную фигуру матери, а пошла в отца, который был коренастый и полный. «Мужчину полнота украшает, а женщину приводит в уныние», — вздохнула Нелл про себя.

— Ты потом не сможешь проводить меня домой? — вдруг спросила она у брата. — Я не на машине, а кроме того, я бы хотела с тобой поговорить кое о чем.

Тэлли удивленно посмотрел на сестру. В последнее время они мало общались — только обменивались любезностями или поддерживали разговор в гостях.

— Но если только на Брук-Грин меня протестируют на спиртное, я свалю вину на тебя, — сказал он, но эту реплику Нелл приняла за знак согласия.

— В этом году мы не купили подарков на день рождения, — объявила Дональда, пока официант собирал тарелки. — По крайней мере — никаких красивых пакетов. Мы решили подарить вам вместо вещей путевки на отдых — что намного приятнее.

Дональда вынула два конверта из вечерней сумочки из золотого ламэ и многозначительно посмотрела на Нелл.

— Для тебя Нелл, «Чэмпнис». Я знаю, что ты возражать не будешь. Ты, дорогая, располнела излишне. — Она протянула дочери толстый конверт, а тощий — Тэлли. — А для тебя, Тэлли, «Британские авиалинии». Не знали, куда ты захочешь полететь, тебе самому решать, какой выбрать маршрут.

— Отличная идея, — сказал Тэлли, с нетерпением разрывая конверт и доставая содержимое. — Благодарю, мама. Спасибо, Гэл.

Его благодарный поцелуй отвлек внимание матери от дочери. Нелл, не веря своим глазам, смотрела на хрустящий конверт кремового цвета с выдавленными красными буквами и чувствовала, что глаза наполнились слезами, слезами унижения. Путевка на отдых на оздоровительной ферме! И это от матери, которая, кажется, искренне не догадывается, какую боль причинила этим подарком. Нелл вслепую открыла свою сумку, стоявшую у ее ног на полу, и сунула туда нераспечатанный конверт. Пока Нелл это делала, она могла справиться со слезами и заставить себя улыбаться.

— Благодарю, мамочка, — сказала Нелл, наклоняясь, чтобы поцеловать мать. — Огромное спасибо.

— Я очень люблю ездить на оздоровительные фермы, — громко сообщил всем Гэл. — Вы оттуда приедете помолодевшей на десять лет.

— И, надеюсь, на десять фунтов похудевшей, — добавила Дональда так же громко. — Ну, не чудесно ли это, Нелл?

— Бедная девушка считает, что придерживаться диеты очень тяжело, — сообщила она всем посетителям ресторана, говоря это, по-видимому, своему мужу. — Небольшой толчок для начала — это фантастическая помощь.

Нелл еле сдерживала свое негодование. Ее затошнило. Желудок сильно сжало, но она знала, что сдержится. Она должна все стерпеть и выглядеть довольной.

— Да, фантастическая! — чуть слышно произнесла Нелл.

После обеда, проезжая по Пикадилли, Нелл заметила, и не в первый раз, как длинные ноги Тэлли исчезают в темноте, в тени под приборной доской «БМВ». Ноги в прекрасно сшитых темно-синих брюках, которые он надевал к модной куртке из жатого льна цвета беж, казались Нелл очень длинными. Даже когда Тэлли склонялся над рулем машины, на его животе не образовывалось складок. Руки брата, умело управлявшие рулем, были загорелыми, с длинными ухоженными пальцами. Пока Нелл терзала собственные бледно-розовые толстые пальцы, она должна была спуститься по сиденью вперед, чтобы упереться в пол ногами — намного короче, чем у прекрасно сложенного Тэлли. Из окон машины Нелл видела пары элегантно одетых театралов, возвращающихся в гостиницы. Смеющиеся, отобедавшие люди выходили из «Пиццы» в парке, из «Кафе тяжелого рока», подталкивая и зовя друг друга, гибкие и ловкие, в свободных рубашках и обтягивающих джинсах. Казалось, они из другого мира, который Нелл недоступен, — и не только из-за скорости движения и тонированных стекол.

— О чем ты хотела поговорить? — спросил Тэлли, поворачивая руль, чтобы свернуть на Пикадилли. Слева, когда они пересекали перекресток Найтсбриджа и выезжали на Кенсингтон-Гор, засверкали ярмарочные огни Гэрродса. Неожиданно Нелл очень живо вспомнила, как однажды встретила здесь известную поп-звезду, с несчастным видом бродившую по отделам, торгующим едой. Она была одета в объемный кафтан какой-то народности и беспрерывно прихлебывала из картонки свежевыжатый апельсиновый сок, крепко сжимая картонку в пухлом кулаке. Это было незадолго до того, как певица умерла. От чего? Сколько ей было лет?

Сделав усилие над собой, Нелл вернулась к настоящему.

— О том, что стукнуло двадцать девять, — ответила она. — Я хочу, чтобы ты задержался у меня ненадолго. У меня есть хорошее бренди.

Тэлли кивнул и нахмурился. Он думал о Джемме. На самом ли деле она ждет его, чтобы преподнести подарок на день рождения — свое прекрасное, ароматное и гладкое тело? Тэлли представил, как Джемма, обнаженная, лежит на их кровати королевского размера, но почему-то не почувствовал вожделения. Тело Джеммы доступно всегда, а поговорить с сестрой тет-а-тет ему удавалось все реже и реже, поэтому Тэлли даже обрадовался представившейся возможности провести остаток вечера с Нелл.

Улицы с домами за «Олимпией» были пустые и тихие, хотя свет горел почти во всех окнах. Единственным напоминанием об обеде Нелл служили подвядшие лилии, сейчас источавшие сильный аромат. Обеденный стол был придвинут к стене, на нем стояла швейная машинка, которая потонула в море разноцветных кусочков ткани, — доказательство изготовления новой лоскутной работы. Нелл показала на столик рядом с диваном, покрытым плотной хлопчатобумажной тканью. На нем стоял поднос с несколькими бутылками и бокалами.

— Налей себе арманьяк, — сказала Нелл, — а я приготовлю кофе.

Когда они, довольно неловко, уселись на одном конце дивана, покачивая бокалы с бренди и глядя на пар, поднимающийся из красивых фарфоровых чашек с черным кофе, Нелл спросила:

— Куда ты хотел бы полететь в отпуск?

Тэлли сделал большой глоток арманьяка, поставил бокал и, вынув конверт из внутреннего кармана, достал тонкий проспект «Британских авиалиний» и открыл его.

— Точно не знаю, — сказал он. — Это на две сотни фунтов. Для полета в Париж на двоих маловато. Мама не оставляет надежду! Никогда ей не нравилась Джемма. Что ж, думаю, что это взаимно.

— Ты не хотел бы отдохнуть вдвоем в Глазго? — Нелл сказала это с напором, решительно, будто долго это обдумывала. — На это достаточно.

Тэлли посмотрел на нее ошеломленно.

— Глазго? — повторил он. — Да зачем же мне туда ехать? Жители Глазго думают, что «Глазго живет», и начнут досаждать нам ужасными разглагольствованиями о Боге и звездах, но, боюсь, это меня не убеждает.

— Ох, Тэлли, неужели ты не хочешь побывать в городском театре, покататься на трамвае — да мало ли что еще? Сейчас Глазго уже не провинциальный городишко.

— О’кей, дарю тебе все это. — Тэлли вопросительно выгнул бровь. — Но я не ценитель культуры. Назови мне хоть одну причину, по которой именно я должен посетить Глазго? Только не говори о возвращении к своим корням.

— Такое может сказать бабушка Кирсти, — лукаво усмехнулась Нелл, — а я только шепну: ячменные лепешки татти.

Тэлли поднял руку, покорно сдаваясь, и засмеялся. Выражение его лица стало естественным, и он сразу помолодел на несколько лет.

— О’кей, лепешки татти — очень веская причина. В самом деле я могу съесть целую кучу лепешек, жаренных с беконом. Все эти креветки и листья салата не могут насытить мой желудок.

— Но ты только что устроил омарам термидор, — возразила Нелл. — Страшно даже подумать, сколько они стоили.

— Да, я обожаю, омары, — испытывая наслаждение, произнес Тэлли. — Хорошо, что Большой Гел не отделался треской и чипсами. Я заметил, что ты себя тоже не ограничивала, — закончил он ехидно. — Особенно в булочках.

Нелл вспыхнула.

— Я их ела, чтобы досадить маме.

На ее круглом разрумянившемся лице выразилась обида.

— С ее стороны зверство — посылать меня в Чэмпнис. Смешно рассказывать всему свету: «Бедная девочка считает, что сидеть на диете тяжело!»

Ее подражание материнскому голосу было настолько точным, что Тэлли рассмеялся.

— Не хихикай, — остановила его Нелл. — Вот у тебя все отлично. Ты просто чертовски строен. — Она глотнула как следует бренди и передернула плечами.

Стало тихо. Детьми Нелл и Тэлли мало были вместе, потому что их отправили в разные школы, а потом, подростками, они учились в разных школах-интернатах. И у них не было той органичной близости, какая должна была бы быть между двойняшками.

Тэлли смотрел на сестру, с удивлением отмечая про себя, что ее он понимает лучше, чем Джемму.

— А что ты имела в виду, когда спросила в машине, каково это, когда стукнет двадцать девять? — наконец спросил Тэлли.

Нелл ответила быстро, и с такой горячностью, которая его поразила:

— Это очень солидный возраст, ты так разве не думаешь? К двадцати девяти уже следует чего-то добиться в жизни. Я хотела спросить: то, где ты сейчас, — это то место, где ты хотел бы быть? И стал ли ты тем, кем мечтал стать?

Нелл ожидала, что ее брат опять скептически засмеется и потребует объяснить, почему для этого пустого разговора она затащила его сюда среди ночи, но, к ее удивлению, Тэлли не засмеялся. Вместо этого он задумался на несколько секунд над ее вопросом. Потом заговорил, и его ответ удивил Нелл.

— Я думаю, ты так говоришь потому, что недовольна собой. И я чувствую то же самое.

— Хочешь сказать, что я тебе тоже не нравлюсь?

— Нет, глупенькая. Я недоволен собой.

Нелл недоверчиво хмыкнула:

— Это просто нелепо! Ведь в тебе воплотилось все, о чем я мечтаю: ты стройный, обаятельный, умный мужчина, — намного интереснее меня. — Она поставила рюмку и прижала колени к груди. Раскритиковав себя, Нелл порозовела от смущения..

— Но ты добрая, гостеприимная и щедрая. У тебя есть настоящие друзья. А я — циничный, агрессивный, грубый и, видимо, вообще неспособен к человеческим нормальным отношениям, особенно с женщиной. Боже мой, Нелл, даже разговаривая с тобой, я стараюсь доказать свою мужественность! Я лишен добросердечия. Я думаю только о том, как достать деньги и на что их потратить. Неужели этому можно позавидовать?

Склонив голову набок и положив подбородок на колени, Нелл напоминала нахохлившегося воробья.

— В наш век молодых профессионалов многие посчитали бы это вершиной своих достижений, — возразила она. — Быть богатым, красивым, стройным престижно, а иначе почему же все этого хотят?

— Хотят этого? — переспросил Тэлли. — Но я не так богат. У меня просто есть золотые украшения и солидный счет в банке.

— У тебя автомобиль «БМВ», часы Патека Филиппе и профиль Мела Гибсона, — заметила Нелл. — Мне это кажется неплохим «ярлыком»[7].

— Ха-ха, сегодня день каламбуров, — натянуто улыбнулся Тэлли и сделал хороший глоток бренди. Собственное имя его раздражало. Это была короткая форма имени Талейран. — «Господи, какое ужасное имя. Зачем меня так назвали? Намного лучше — Нелл», — думал Тэлли. Однако многие считали, что имя «Тэлли» подходит ему — нравится это Тэлли или нет. Длинная прядь светлых волос упала на один глаз, делая его похожим на взъерошенного растерянного мальчика. Скорбное выражение лица усиливало это впечатление.

— Я могу заколачивать большие деньги, но характер у меня ужасный, — мрачно произнес он. — Думаю, исчезни я с лица земли сегодня вечером, ни один человек этого не заметил бы.

— Ради Бога, Тэлли! — Нелл была удивлена своим внезапным приступом жалости к брату. — А как же Джемма?

Тэлли так стукнул бокалом, что Нелл вздрогнула, про себя поблагодарив Уотерфорда за такой прочный хрусталь.

— Мы с Джеммой не Ромео и Джульетта. Иначе говоря, в мире, который нравится мне, Джемме нет места, — резко пояснил он. — Хотя это все, что у меня есть. А мечтаю я об ангеле с глазами Бемби и с хорошим аппетитом, который заполнит холодильник пивом и маслом, а не соком и деревенским сыром!

Нелл наморщила лоб.

— Всегда говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок — но ведь ни один мужчина не хочет, чтобы у женщины он был, верно?

— А я хочу, — ответил Тэлли. — Я хочу подружку с добрым сердцем и с желудком гурмана, и мне хочется, чтобы ее любимым блюдом был я. — Внезапно он представил обнаженную Джемму, грызущую морковку. — И я не хочу, чтобы меня любили только за модную одежду и солидный счет в банке.

Нелл пристально смотрела на Тэлли. Как можно так мало знать о своем родном брате? Он намного больше похож на нее, чем она полагала!

— Давай подумаем — почему, — вдруг сказала Нелл.

— Почему — что? — спросил Тэлли озадаченно.

— Почему нам это нравится. Это, должно быть, связано с нашим происхождением. Наверное, мы больше шотландцы, чем нам кажется. Возможно, это из-за бабули Кирсти. Помнишь, она говорила об объявлениях в «Скотиш Филд»? — Нелл наклонилась, чтобы поднять сумку с пола, и вынула из нее сложенный лист газеты. — Это здесь. Я оторвала, пока никто не видел. — Она протянула отрывок Тэлли.

Развернув газету, он увидел цветное фото большого серого замка на фоне зеленых лужаек и голубой воды, блещущей сквозь деревья и цветущие рододендроны. Над фотографией черными буквами было напечатано название известного агентства по продаже недвижимости: «Продается остров из-за тяжелой семейной утраты».

Прочитав это вслух, Тэлли заметил:

— Что они хотят сказать — что, владея им, инфаркт заработаешь?

— Конечно, нет! Ох, не знаю, — воскликнула Нелл, выхватывая у него отрывок газеты. — Я просто подумала, что, может быть, это тебя заинтересует, вот и все.

— Что — купить остров, где жила бабушка? В дебрях дикой Шотландии? Ты шутишь?

Нелл спрятала газетный отрывок обратно в сумку. Она чувствовала, что Тэлли смотрит на нее, его взгляд раздражал Нелл, но она не хотела встречаться с братом взглядом и сидела отвернувшись.

— Да, конечно, пошутила, — пробормотала Нелл, зная, что это ложь. Она вовсе не шутила: никогда в жизни она не была так серьезна. Число «двадцать девять» ужаснуло ее, подвигнув на решительные действия.

— Мы и не должны его покупать, — продолжала она гнуть свое. — Просто поедем и посмотрим, вот и все. Посмотрим, где наши корни. Мы достигли того возраста, когда хочется их обрести.

Долгое молчание Тэлли причиняло ей боль. Наконец он заговорил, мрачно нахмурившись, как будто делал какое-то великое открытие.

— Я всегда считал, что нас с тобой, кроме дня рождения, ничего не объединяет, — сказал Тэлли, — и, возможно, ошибался. — Хорошо, давай слетаем в Шотландию.

Он снова вынул из кармана свой билет, помахал им, как веером, перед лицом Нелл. Она посмотрела на брата, широко улыбнувшись.

— На самом деле? — недоверчиво спросила Нелл. — Великолепно! Я уверена — не могли же назвать остров «Талиска» ни с того ни с сего.

— Что за бредовая идея, — вскричала Сайнед, когда Нелл рассказала ей об их плане. — Это же сумасшествие!

Нелл воззрилась на мачеху. Едва ли Сайнед годилась на роль осмотрительного человека.

— Какую назначили цену? — Зеленые глаза мачехи смотрели с любопытством.

— Просят триста пятьдесят тысяч, — ответила Нелл. — Довольно дешево, если сравнивать цены на дом в Голливуд-Гарденс.

— Наш дом стоил дешевле, — возразила Сайнед.

— Кроме того до Талиски долго добираться. Что ты об этом думаешь? — Она перелистывала каталог «Некст» и передала Нелл посмотреть открытую страницу. На ней были фото моделей, одетых в кожаную сбрую, юбки и узкие брюки, вверху бочонком, с поясами с огромными пряжками.

— Для земляных работ отлично, — заметила Нелл.

— Но мы все-таки полетим в Шотландию.

Сайнед записала что-то на бланке, лежащем на столе рядом с ней.

— Я закажу эту юбку. Она отлично подходит к новому жакету от «Бигглса». Бабушка Кирсти говорит — один взгляд и погибла.

Нелл хихикнула:

— Забеременеешь?

— Влюбишься, — пояснила Кирсти Маклин, входя в гостиную, где они сидели. Она была перестроена из кухни и занимала почти половину этажа в задней части дома. — С первого взгляда — вот увидишь. Когда вы поедете?

На подоконнике Кирсти разложила пучок колючих черенков. Всякий раз, когда старая дама приезжала погостить, Сайнед жаловалась, что она привозит очень много вьющихся роз, а потом развешивает стебли на всех свободных стенах и на решетке в маленьком садике. Сама Кирсти упрямо называла это «капелькой безрассудства».

— В конце недели, при первой же возможности. Тэлли говорит, что не может брать рабочие дни, и я тоже, пока программа готовится.

— Мне нравится твоя передача, — сказала Кирсти. — Особенно, понравилась последняя, где был шеф-повар, этот молодой шотландец — как же его звали? Кажется, Калюм.

— Калюм Стрэчен. Он был ужасно несдержан, бабуля. Даже перед записью, когда только устанавливали звук, он взорвался, потому что режиссер спросил у него, что входит в хаггис[8]. Кажется, Стрэчен решил, что его проверяют, так что режиссер еле жив остался!

— Может, у него не было ингредиентов, — глубокомысленно с заметным акцентом заметила Кирсти. — Его делают немногие.

Будучи всю жизнь членом Шотландской национальной партии, Кирсти, когда приезжала в Лондон, культивировала свой акцент. Нелл подозревала, что бабушка делает это из упрямства.

— А если они его и приготовят, то есть его наверняка не будут, — прокомментировала Сайнед.

— Не могу представить, чтобы кто-то ел такое блюдо.

— Это от того, что ты ирландская язычница, — отрезала Кирсти. Этой словесной перепалкой с невесткой она очень наслаждалась.

— А мне оно даже понравилось, — добавила Нелл, вспоминая остроумного молодого человека, которому удалось во время записи передачи несколько раз даже подавить усмешку на лице Гордона Гриля. Потом, когда передача прошла, она подчеркнула его имя в свой книжке контактов. Всякий, кто поставил на место Глаз-Ватерпас, определенно заслуживал второго приглашения на программу.

— Ты же не собираешься бросить программу, Нелл? — спросила Сайнед с неподдельным интересом. — Ведь это хорошая работа. Когда я говорю приятелям, что ты участвуешь в передаче «Горячий Гриль», они тебе завидуют.

«Попробовали бы они сами», — подумала Нелл.

— Нет, я не собираюсь бросать работу, — ответила она, подмигнув бабушке. — Мы просто покопаемся в наших корнях.

Кирсти Маклин смотрела на Нелл не моргая. Вьющиеся седые волосы обрамляли ее ангельское лицо, как нимб, голубые глаза глядели загадочно.

— Ты не знаешь Талиску так, как знаю ее я, — произнесла она.