Империя Греха

Империя Греха - Рина Кент

Книга: Империя Греха

Автор: Рина Кент

Серия: Империя #2

Переводгруппы: https://vk.com/neviofal

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Не использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик Ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук. Спасибо.

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Привет, дорогой друг!

Эта книга не так мрачна, как остальные мои книги, но она наполнена большим количеством тревоги, беспокойства и эпического столкновения многих персонажей.

Империя Греха — является одиночной книгой, хоть и входит в серию.

ПЛЕЙЛИСТ

Anastasia — Slash & Myles Kennedy & The Conspirators

Nothing Else Matters — Metallica

Smells Like Teen Spirit — Nirvana

Lonely Nights — Scorpions

She’s Gone — STEELHEART

The Unforgiven — Metallica

Turn The Page — Metallica

This I Love – Guns N’ Ro

Полный плейлист можно прослушать здесь:

https://vk.com/neviofal

АННОТАЦИЯ

Мой начальник. Мой грех.

Я не из тех, кто заводит интрижки на одну ночь.

Этого не должно было случиться, ясно?

Пара напитков, греховный британский акцент — и я в постели с незнакомцем.

Конечно, утром я сразу же ушла, потому что я ответственный и взрослый человек.

Взрослый человек, который устроился на новую работу, необходимую мне для того, чтобы сохранить в секрете мою двойную жизнь.

Но я и понятия не имела, что на самом то деле я не ответственная.

Потому что незнакомец, которого я оставила в постели? Верно, он не незнакомец.

Он мой новый босс.

У Нокса Ван Дорена может быть очаровательная улыбка, но под ней скрывается настоящий злодей.

И как любой злодей, он использует мой грех против меня...

Глава 1

Анастасия

Сегодня я собираюсь с кем-нибудь переспать.

Мне все равно, с кем.

Мне все равно, где.

Мне просто нужно вычеркнуть это из своего списка, прежде чем я скроюсь.

Хорошие девушки вроде меня не думают об интрижке или о сексе на одну ночь с совершенно незнакомым человеком. Нас учат всегда держать ноги сомкнутыми, сердца запечатанными, а мозг бездействующим.

Ох, и мы не можем ругаться.

Еще мы не можем жить.

Мы просто ценный запас, который можно использовать, когда представится этакая возможность.

Хорошие девушки вроде меня, определенно не одеваются в провокационные

красные платья, которые демонстрируют больше декольте, чем скрывают. Нам даже запрещено покупать подобные вещи.

Но я купила. В тайне. Когда никто не видел.

Я надела его сейчас, красное платье, которое свободно ниспадает до середины бедра и обнажает половину спины. Я сымпровизировала и использовала изящную цепочку, соединив ремешки сзади и прикрепив к ним мою счастливую подвеску в виде бабочки — единственное, что оставила мне мама, прежде чем она тоже исчезла, только в другом месте, чем то, куда я собираюсь.

С каждым движением я ощущаю успокаивающий холод подвески на обнаженной спине. Нормальные люди ненавидят холод, но я нахожу в нем утешение. Вероятно, это связано с моими Русскими генами. Хотя я родилась в Штатах и прожила здесь всю свою жизнь, мое происхождение никогда не изменится.

Мне даже не позволили вести нормальный Американский образ жизни. Образование? Домашнее обучение. Веселье? Угроза безопасности. Друзья? Что это? Клубы и бары? Ага, не вариант.

Так что тот факт, что я нахожусь в баре, это чудо, которое должно быть запечатлено в истории. Бар называется «Черная Луна» и расположен он в конце переулка в Нью-Джерси.

Мне потребовалось так много усилий, чтобы покинуть дом и приехать сюда, вот почему моя поездка должна принести результаты.

По правде говоря, я не эксперт в этих вещах, но я провела свое исследование, а также взломала их систему, получая представление об их мерах безопасности и людях, посещающих данное место.

Судя по проблемам, которые я обнаружила с их брандмауэрами, я бы сказала, что они достаточно хороши.

В этом месте царит стильная, уютная атмосфера, привлекающая в тот момент, когда я вхожу. Декор выполнен в черно-темно-коричневых тонах, а освещение приглушено, что обеспечивает посетителям уединение и ощущение анонимности.

Идеально для меня.

И все же я чувствую на себе чей-то взгляд. Их много. Они копаются в моем черепе и пытаются вытащить мою истинную личность — ту, которая ни при каких обстоятельствах не должна быть раскрыта.

Моя рука становится липкой, и я поднимаю ее, кладя на грудь, успокаивая дрожь и сердцебиение.

Это все в твоей голове, Ана. Это не по-настоящему.

Глубоко вздохнув, я пробираюсь между столиками и стараюсь не утратить уверенность, которую я создавала в течение нескольких дней и планировала неделями.

В этом смысле я специалист по планированию. Ничто никогда не происходит без плана. Даже не с мелкими деталями, в какой бар я отправлюсь.

Поскольку «Черная Луна» — бар высокого класса, я пришла немного раньше, чтобы с лёгкостью попасть внутрь.

Я забираюсь на один из стульев и сажусь у стойки, прямо напротив бармена. На бейджике написано «Саймон». Вьющиеся волосы падают ему на лоб, и он одет в белую рубашку с закатанными рукавами, обнажающими его предплечья. Когда он одаривает меня очаровательной улыбкой, я думаю, что я определилась с выбором на ночь.

Небольшая волна облегчения захлестывает меня. Мне не нужно набираться смелости и искать кого-то ещё.

— Что я могу вам предложить, мисс?

— Водку с мартини. Двойную, пожалуйста.

Я пытаюсь казаться кокетливой, но понятия не имею, сработает ли это. Я действительно ужасна в этом.

Не похоже, что раньше у меня было достаточно возможностей. Это мой первый раз в баре. На самом деле, это первый раз, когда я выхожу из дома одна.

Эта ночь первая для всего.

— Так сразу. — он начинает заниматься приготовлением напитка и говорит мне через плечо: — Полагаю, тебе нравится ваша водка?

— Слегка.

Ладно, это невинная ложь. Я никогда не думала, что буду соответствовать стереотипу о том, как каждый Русский любит водку, но когда два года назад мы отмечали мое восемнадцатилетие, мне сказали, что я должна ее выпить, и с тех пор я отказываюсь употреблять любой другой вид алкоголя.

Ухмылка приподнимает губы Саймона, будто его забавляет, как сильно я люблю водку.

— Ты новенькая здесь?

Дерьмо. Дерьмо. Он раскусил меня, не так ли? У всех это получается. Не имеет значения, выбрала ли я место за пределами штата или подделала водительские права и свой возраст.

Один взгляд на меня, и люди знают, кто я и откуда. Никакое количество макияжа и красных платьев не изменит того, кем я являюсь.

Кто я.

Быть может, мне следует прервать это, пока все не стало слишком сложным. Возможно, я смогу вернуться раньше, чем планировала, и..

Я внутренне качаю головой. Я так усердно работала ради этой свободы. И не собираюсь бросать все это сейчас.

Поэтому я нацепляю самую лучшую улыбку, какую только могу предложить, и смотрю на бармена в течение короткой секунды, прежде чем оборвать зрительный контакт.

— Почему ты спрашиваешь?

— Просто не видел тебя в этих окрестностях, поэтому.

Мои мышцы расслабляются, когда из меня вырывается прерывистое дыхание.

Видишь? Это пустяк. Здесь я в безопасности. В конце концов, я позаботилась о том, чтобы никто из моего круга не явился в это место.

Он ставит мартини передо мной.

— Дай мне знать, если тебе понадобится что-нибудь еще.

— Спасибо, Саймон.

Он ухмыляется, и я знаю, что он собирается завязать разговор. Я вижу это по непринужденности в его глазах и по тому, как его тело наклоняется ко мне.

Изучение языка тела — это данность в мире, в котором я жила всю жизнь. Я могу быть незначительной в общей схеме вещей, но я признаю эти вещи.

Саймон открывает рот, чтобы заговорить, но его прерывают, когда незваный гость садится рядом со мной, хотя остальные стулья пусты.

Ох, я вас умоляю.

Мне потребовалось много времени, чтобы достичь стадии, когда мой мозг готов перейти на следующий уровень. Я не очень хороша в общении с окружающими людьми.

У них есть глаза. И большинство из них осуждают и критикуют и всегда стремятся докопаться до меня.

Ладно, может, это не так, но я не могу по-настоящему объяснить это. Потому что я вновь ощущаю их взгляды. Несколько или, может быть, парочку.

И они наблюдают за мной. Близко. Сосредоточенно. Словно они могут вскрыть мой фасад и заглянуть внутрь скорлупы, которой я себя окружила.

— Макаллан, чистый.

Мои пальцы сжимают мартини, затем я опустошаю его наполовину за раз. Этот глубокий, низкий голос со спокойным оттенком — причина, по которой я чувствую на себе пристальный взгляд. Я ощущаю его глубоко в сердце, которое никогда не направляло меня неправильно.

Это один из телохранителей, которых я упустила из виду в своем плане? Нет, невозможно. Они думают, что мне нездоровится и я сплю в своей комнате, чтобы никто не беспокоил меня до утра.

Используя волосы в качестве занавеса, я наклоняю голову в сторону, лучше рассматривая. Я стараюсь не быть очевидной, пытаюсь притвориться, что мои ноги не дрожат, и мой авиарежим не давит на меня, чтобы я пошевелила задницей и убежала прочь.

Мужчина, сидящий рядом со мной, обладает присутствием таким же глубоким, как и его голос. В нем есть что-то нервирующее, хотя он просто сидит рядом.

Его физическая внешность имеет к этому какое-то отношение. Он красив, потрясающе красив. Это несправедливо. Наверное, он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела, включая актеров и супермоделей. Он обладает тем типом физического совершенства, которое заставляет вас остановиться и уставиться на него.

Как будто этого недостаточно, он высокий, его ноги кажутся длинными, даже когда он сидит, а плечи такие широкие, что пиджак костюма от Армани облегает его развитые мышцы.

Мышцы, которые легко могли бы одолеть меня, если бы он захотел. Я не должна думать об этом. Черт, мне следовало бы опасаться этого, учитывая всех мужчин в моей жизни, но я не могу упустить из виду тот факт, что этот конкретный мужчина мог бы одолеть меня в мгновение ока.

Внезапный прилив тепла охватывает мои бедра, и приходится сжать их вместе, прогоняя это ощущение. Я должна сосредоточиться на чем-то другом, на чем угодно, только не на жидком огне, который я не должна ощущать.

Но я сталкиваюсь с чем-то похуже.

С его лицом.

Это сила, поражающая вас из ниоткуда.

В нем имеется твердость, электрический разряд, который вот-вот убьет током любого, кто окажется рядом.

Вулкан, находящийся на грани извержения.

Я никогда не считала мужскую красоту опасной, и это о чем-то говорит, учитывая, кто я и с кем я сталкиваюсь на ежедневной основе.

Но с ним все по-другому. Я понимаю, что это не должно быть опасно. Его красота здесь не для того, чтобы преподать урок или проломить кому-то башку. Он одет в дизайнерский костюм и, ради бога, пьет «Макаллан», а это значит, что он какой-то бизнесмен. Его крупные швейцарские часы на запястье, должно быть, стоят целое состояние. Это роскошно.

Он роскошен. И не таким опасным способом, как все мужчины в моей жизни.

Вместо этого, это мощный, аккуратный способ. Как и его виски. Так почему от него исходит опасность?

У него светлые волосы, но не такие светлые, как мой платиновый блонд. Его волосы немного каштановые, немного песочные, и стилизованные, подчеркивая его лоб и убийственные скулы. У него прямой нос и квадратная челюсть, что придает ему резкий тип мужественности.

Затем я нахожу это.

Причина, по которой я ассоциировала его с людьми из моей жизни. Его глаза.

Они зеленоватые с золотым кольцом, или, может, они ореховые, и отсутствие света искажает вид. В любом случае, его глаза слишком напряжены для того, кто должен быть не более чем бизнесменом.

В них горит огонь.

Убаюкивающий элемент, который кажется дремлющим, но может вспыхнуть в любую секунду. Течение, нарастающее на заднем плане. Хищник, наблюдающий со стороны, выжидающий подходящего момента, чтобы нанести удар.

И они смотрят прямо на меня в ответ.

Дерьмо.

Я быстро перевожу взгляд обратно на свой мартини и допиваю его. Когда я замечаю Саймона рядом, то выпаливаю:

— Водка, чистая. Сделай двойную порцию. На самом деле, тройную.

Последнюю часть я произношу шепотом, будто мне стыдно за свои пристрастия к алкоголю. И, возможно, немного стыдно. Я начала вечер с изысканности и мартини, но сейчас я просто хочу свою водку, потому что со мной только что произошло что-то чуждое.

Я установила продолжительный зрительный контакт с незнакомцем. С незнакомцем. Какого черта?

Может, я должна бежать.

Может, я должна исчезнуть, не выполнив эту глупую часть плана.

О чем я вообще думала? Я, секс на одну ночь? Должно быть, я переоценила свои способности.

Саймон слегка улыбается, прежде чем уйти за напитком. Когда он протягивает его мне, я выпиваю половину, а затем пристально смотрю на другую.

Главным образом, удерживаясь от подглядываний на незнакомца рядом, который неторопливо потягивает свой напиток. Его движения плавны, слишком плавны, как у льва, который развалился на своем троне, наблюдая за крестьянами.

— Ты можешь смотреть. Я не против.

Британец. Акцент, звучащий у моего уха, греховно британский, и теперь я вот-вот подавлюсь слюной, потому что никто никогда не был так близок ко мне, кроме моей семьи.

Никто.

Но вместо того, чтобы убежать, я замираю. Или, скорее, застываю от внезапного нападения. Логически я понимаю, что на самом деле это не нападение и что я преувеличиваю, но мой мозг этого не осознает. Он находится в статическом состоянии, и все, что я могу делать, это медленно поднять голову.

Я не готова к тому, насколько он невероятно близок, как сияют эти глаза, больше внутренне, чем внешне. И почему он снова так близко? Или, может, мне это, кажется, потому что мое сердцебиение колотится в горле.

— Прошу прощения?

— Я сказал, что ты можешь наблюдать, красавица. Лучше смотреть на меня, чем на свой напиток.

Высокомерный. Хорошо. Одно очко, которое нужно вычесть из идеального балла.

Хотя ему действительно не следовало называть меня красавицей со своим незаконным акцентом. Это могло бы добавить еще несколько моментов, которые даже я не одобряю.

— Так случилось, что мне нравится моя водка, но спасибо за предложение. — я говорю уверенно и в своей стихии, хотя на самом деле его присутствие потрясает меня до костей.

Его невыносимо привлекательное присутствие.

Низ моего живота сокращается через короткие промежутки времени, и я готова поспорить, что это не из-за алкоголя.

— Значит ли это, что я должен конкурировать с твоим напитком?

В том, как он говорит, есть уникальное качество, немного веселое, немного кокетливое и такое напористое, что я слегка ненавижу его за это.

Почему некоторые так хорошо играют в социальные игры, в то время как другие, такие как я, едва могут вымолвить слово?

— Зачем тебе это?

— Как думаешь, зачем? За твоё внимание.

В конце его голос падает, как и мой желудок. Это ощущение настолько ново, что я не могу его понять.

Моя шея и щеки горят, а подвеска в виде бабочки ощущается на коже как лава.

— Ты хочешь моего внимания?

— Среди прочего.

— Например?

Он делает глоток напитка, но его напряженные глаза не отрываются от моих еще долго после того, как его кадык подпрыгивает вместе с глотком. Я не могу удержаться, чтобы не сглотнуть слюну, скопившуюся во рту, а затем сделать глоток. Либо алкоголь расшатывает мои нервы, либо со мной что-то не так, раз я не могу перестать пялиться на него.

На то, как он выглядит уверенным в своей шкуре, в отличие от меня, или на то, как он выполняет каждое действие с кипящим контролем, который я ощущаю, но не могу развидеть.

После того, как он заканчивает, незнакомый британец кладет локоть на стойку бара, что позволяет ему приблизиться. Так приблизиться, что я чувствую запах его одеколона. Смесь лайма, чистого белья и мужского мускуса. Он не резкий, но такой же убаюкивающий, как и его присутствие, заманивающее меня в ловушку своих стен.

Пространство между нами исчезает, когда он поворачивается боком, и его дыхание касается раковины моего уха. Требуется все возможное, чтобы не перейти в авиарежим, учитывая, насколько я в этом успешна.

Но не сегодня.

Сегодня все по-другому.

— Например, заставить тебя извиваться.

Шепот его слов заставляет меня задрожать.

Дрожь, которую я не могу подавить, несмотря на все попытки.

Я не знаю, откуда у меня хватает смелости спросить:

— И это все?

— Ох, я могу сделать гораздо больше. — он облизывает раковину моего уха, и я прикусываю язык, подавляя стон.

Черт. Словно я на афродизиаке. Одно прикосновение, и я таю. Одно прикосновение, и я извиваюсь и сжимаю бедра в поисках чего-то. Чего, я понятия не имею.

Из-за того, что я скрывалась всю свою жизнь, все кажется возвышенным и нереальным. Как будто я покинула свое собственное тело и существую в другой реальности.

Точно так же, как я планировала провести эту ночь.

— Сколько тебе лет?

Его вопрос чувственный, низкий и заставляет меня вновь задрожать.

— Двадцать три, — вру я, потому что ему на вид чуть за тридцать, а я не хочу казаться слишком молодой.

— Хм.

В его голосе слышится вибрация, когда его язык опускается к впадинке моего горла. И, дерьмо, он словно лизнул мою киску, потому что теперь она мокрая. Моя киска, а не моя шея.

Ладно, возможно, моя шея тоже, но это моя сердцевина, жаждущая большего.

Словно точно зная, что это со мной делает, он проводит языком по тому же месту и прикусывает.

Ох, черт.

Я сжимаю ноги, боясь, что он увидит, как отчаянно я этого жажду. Как сильно я в этом нуждаюсь, прежде чем исчезну.

Это мое «пошли вы» людям, которые намеревались использовать эту часть меня, чтобы выдать меня замуж за первого влиятельного мужчину, который постучится в нашу дверь.

Он продолжает атаковать мое горло, и его рука скользит по моей спине, моей обнаженной спине. Его кожа похожа на огонь. Обжигающий, и он собирается растопить меня им, может, испепелить, может, утащить в преисподнюю.

— Ч-что насчет тебя? — спрашиваю я, предполагая, что именно этого и следует ожидать в подобных разговорах.

Хотя это вряд ли можно назвать разговором сейчас, когда его пальцы играют с моей подвеской в виде бабочки и моей плотью одновременно.

— Двадцать восемь.

Дрожь пробегает у меня по спине, и это связано не столько с его возрастом, сколько с его прикосновениями и голосом. Серьезно, ни один голос не должен быть таким греховно привлекательным, как его.

Голос похож на шепот дьявола, убаюкивающий меня до проклятия.

— Как тебя зовут?

Его горячее дыхание у моего горла и его собственническая хватка на моей спине посылают искры по всему телу.

Я чувствую покалывание, пульсацию и жажду того, чего никогда не испытывала.

То, о чем я никогда не думала, что это возможно в жизни.

— Никаких... имен, — мне удается произнести беззаботным голосом, на который я не думала, что способна.

— Почему?

Он кусает меня за шею, и укус сильный, что я вздрагиваю. Это настолько сильно, что я сжимаю свои промокшие бедра.

— Потому что анонимность захватывает.

Я ожидаю, что он станет спорить, требовать, чтобы он узнал мое имя, и у меня есть для этого фальшивое имя, на всякий случай, но он делает что-то совершенно другое.

Что-то, от чего у меня сводит пальцы на ногах и колотится сердце.

Он смеется, звук низкий, зловещий и такой чертовски восхитительный у шеи. Отстраняясь, его напряженные глаза темнеют. Теперь они забавляются. Или, быть может, это садизм, на который я смотрю.

Обычно я не могу поддерживать зрительный контакт дольше секунды, но я поймана в его ловушку.

Я не в состоянии отвести взгляд.

Я не стану этого делать.

Потому что в этом взгляде есть слова и фразы. Возможно, книга, и хотя я не могу вникнуть во все ее страницы и расшифровать ее код, я могу, по крайней мере, попытаться.

Попытка — это первая фаза чего бы то ни было.

Но я не могу понять причину его реакции, поэтому спрашиваю:

— Почему ты смеешься?

— Потому что я только что принял решение, красавица.

— Какое именно?

— Я собираюсь трахнуть тебя.

Глава 2

Анастасия

Когда я была маленькой, я жила в доме, окруженном лесом, в который никто не мог войти или выйти. Он находился далеко от других домов, и мне приходилось ходить через этот лес с его высокими деревьями и призрачными звуками.

Со временем я перестала думать о деревьях как о чем-то зловещем и приняла их. Я приняла лес и сделала его мистическим, так же как я приняла прятаться в узких местах, когда мама велела мне это делать.

Мне не очень нравилось прятаться, отчасти потому, что я знала, что последует за этим, но в основном потому, что это усыпляло меня. Однако я любила лес. Мне нравилось заплетать свои белые, как у ведьмы, волосы в косы, надевать розовое платье, усыпанное блестками, и бегать по зеленому раю.

Я разговаривала с деревьями и камнями, потому что мне казалось, что я нахожусь в сказке.

Я думала, что я как Венди из Питера Пэна, и никто не может меня найти, поймать или обидеть.

Это был мой мир и только мой. Я спряталась в Неверленде, и никто не мог меня тронуть.

Я была непобедима.

Пока не перестала.

Пока пираты не нашли меня и не забрали, а мама не смогла отправиться со мной.

Вот где я жила последние пятнадцать лет, с пиратами, и сегодня впервые мне удалось сбежать.

Конечно, я не нашла своего Питера Пэна. Черт, он вполне может быть коварной версией капитана Крюка. Конечно, он, скорее всего, не позволит мне оставить мою сказочную пыльцу и вернет меня туда, откуда я пришла, но, по крайней мере, я свободна.

Я — это я.

Даже если это всего на одну ночь.

И он сказал, что трахнет меня. Он решил это заранее, когда мы сидели в баре «Черная Луна». Сейчас мы в другом месте. В отеле, прямо рядом с баром. Он называется «Черный Бриллиант».

Это самый ценный вид алмаза, и люди, с которыми я живу, торгуют им по миру. Это не только выгодно, но и заставляет многих других склоняться перед ними.

Интересно, поклонился бы и этот британский незнакомец? Испачкает ли он свой костюм от Армани, испортит ли свою идеальную прическу и потеряет ли свои роскошные часы из-за мужчин в моей жизни. Или, может, он вступит в бой с ними.

Мысль о том, что он подерётся, заставляет меня задрожать от возбуждения иного рода. С тех пор как он прикоснулся к моим ушам и шее и зашептал своим горячим, как грех, голосом, я все это время нахожусь в похотливой дымке.

Ох, и его акцент. Это глазурь на торте. Именно поэтому я уверена, что он относится к другой категории мужчин в моей жизни. Их акцент отличается от его. Менее изысканный и более опасный.

Хотя, возможно, он тоже опасен, поскольку ему удалось сделать то, о чем никто из мужчин, с которыми я жила рядом, даже не мечтал.

Ему удалось заполучить меня.

Или скоро он заполучит меня.

Как только мы входим в номер, я делаю глубокий вдох, чтобы сказать ему, что это на один раз, что, как и в случае с правилом «не называть имен», это будет более захватывающим, если мы больше никогда не увидимся.

Секс на одну ночь.

На один раз.

А потом все закончится.

Но я не успеваю произнести ни звука, кроме вздоха. Потому что в ту же секунду, как закрывается дверь, он разворачивает меня к себе и прижимается своим телом к двери. Его грудь сталкивается с моим позвоночником, и что-то твердое упирается мне в спину. Не что-то. Это его эрекция, массивная и готовая, и, черт, она только что дернулась?

Моя грудь ударяется о дверь, а дыхание становится быстрым и нескоординированным, когда я прижимаюсь к поверхности своей горячей щекой.

Как будто этого недостаточно, чтобы привести меня в состояние гиперсознания, он запускает пальцы в мои волосы и отбрасывает длинные пряди в сторону, обнажая спину и шею, а затем обхватывает рукой мой затылок.

Он сжимает его в стальной хватке, не оставляя мне возможности двигаться, и осознание этого? Тот факт, что я полностью в его власти, вызывает дрожь глубоко внутри. Она долгая, всепоглощающая и оставляет меня в оцепенении.

Я не должна сдаваться, верно? Знать, что я не смогу вырваться из его лап, даже если захочу.

Не в моих генах хорошей девочки желать этого, но я не могу побороть подсознательную дрожь, проносящуюся сквозь меня.

Его зубы находят мочку моего уха, и он прикусывает ее. Я пьянею от аромата его одеколона, сдержанного и одновременно таинственного, как тот лес из детства.

По логике вещей, мне следовало бы держаться подальше от него, но я не могу.

Я не в состоянии.

Я в заложниках у его неумолимой хватки и дикой красоты. Такого типа красоты, о которой я не знала, что она меня привлекает до сегодняшней ночи.

Он все еще облизывает мочку моего уха, покусывая, атакуя ее языком, когда шепчет:

— А теперь скажи мне, красавица. Ты считаешь, что это хорошая идея прийти с совершенно незнакомым человеком в гостиничный номер и не спросить его имени?

Проклятье.

Пожалуйста, не говорите мне, что он действительно знает мою семью? Это попытка заманить меня в ловушку и разоблачить?

Я пресекла эти мысли, пока они не захватили меня. Я просто параноик.

Вот и все. Паранойя и моя неспособность справиться с ней.

Поэтому я шепчу:

— Мне это нравится.

— Что тебе нравится?

— То, что это без обязательств.

— Мне это тоже нравится, но знаешь, что мне нравится в этом больше всего?

— Что?

Мой голос с придыханием, и это связано с тем, как он держит меня, как его большой палец касается моей точки пульса и надавливает на нее, как бы подчеркивая.

— Что я могу делать все, что захочу.

Его голос становится хриплым, и он хватает меня в удушающий захват, или, быть может, это его слова.

Возможно, это комбинация того и другого.

В любом случае, я в ловушке в состоянии, которое я никогда не испытывала, и не могу решить, хорошо это или плохо.

Понимаю только, что, не зная его имени и решив, что это на один раз, я лишаюсь всех своих запретов.

— Ты ведь позволишь мне сделать с тобой все, что я захочу, правда, красавица?

— Да...

Я запинаюсь, потому что не думаю, когда даю согласие. Или, может, я не думаю всю эту ночь. Я хочу обвинить во всем алкоголь, но кого я обманываю? Не водка течет сейчас по моим венам. А он.

Все, что связано с ним.

— Хорошо. — он проводит языком по раковине моего уха. — А теперь скажи мне, ты девственница?

Внезапный вопрос замораживает конечности и заставляет пульс зареветь и запульсировать в моих венах, прямо под его рукой.

— Почему ты спрашиваешь? — я говорю так тихо, что удивляюсь, как он меня слышит.

— Я не сплю с девственницами.

— Почему?

— С ними много хлопот, которые меня не интересуют. Ответь на вопрос. Ты девственница?

— Нет, — шепчу я и надеюсь, что он воспримет это так, будто я слишком переполнена ощущениями, а не чем-то другим.

Думаю, это срабатывает, потому что он проталкивает свое колено между моими бедрами.

— Раздвинь ноги.

Это почти невозможно сделать с его присутствием у моей спине, владея мной, держа меня в заложниках, но мне удается немного раздвинуть ноги.

Все еще держа одной рукой мой затылок, другой он проникает под мое платье, и я издаю вздох, когда он обхватывает мое нуждающееся ядро.

— Блядь. Ты готова.

Мои нервные окончания пульсируют от возбуждения в его тоне, от того, как абсолютно греховно он звучит, когда его берут под охрану.

И он прав, я готова, и он сейчас прикасается к моей голой киске. Когда я приняла решение отказаться от трусиков, я думала, что быстро пересплю с кем-то и уеду домой. Это все еще в планах.

Но что-то подсказывает мне, что он не последует моему плану. Он проедет по нему бульдозером, разорвет на части и скормит мне, не так ли? Это его интенсивность, которую я чувствую с каждым прикосновением его кожи к моей.

Интенсивность не может быть запланирована. Вот почему я не должна была выбирать его. Но я выбрала, и не могу остановить это, даже если бы захотела.

И глубокая часть меня все равно отвергает этот вариант.

— Может, ты из эскорта? — он проводит пальцами по моим мокрым складочкам, делая их более влажными и чувствительными. — Но ты бы сказала это, не так ли?

— Возможно, я выполняю сегодня работу на общественных началах.

Я хотела сказать это как укол, но он снова усмехается. Это нервирует, насколько обаятельным он может быть, хотя он обладает острыми углами. Так не должно быть. Очаровательные люди не обладают такой силой, как мужчины, которых я знаю всю свою жизнь.

И сочетание того и другого опасно, даже пугающе.

Но мое тело, похоже, не волнует этот факт, потому что в тот момент, когда он вводит в меня палец, я встаю на цыпочки, подавляя стон.

— У тебя есть рот, — хрипит он, погружая палец глубже.

— Да, и я не боюсь им пользоваться.

Не совсем, но ему не нужно это знать.

— Значит ли это, что ты возьмёшь меня в рот и позволишь мне кончить в это красивое горло?

Я задыхаюсь, но это происходит от моих едва существующих слюней. Я думаю, что бы придумать в ответ, когда он добавляет еще один палец и крепко сжимает мой затылок.

Я замираю, боясь пошевелиться или даже вздохнуть. Святое гребаное дерьмо. Это такое чувство наполненности, что я думаю, что разорвусь от ощущений. Я делала это с собой и раньше, но никогда не чувствовала себя такой... подавляющей.

Это всего лишь два пальца.

Его пальцы, такие же твердые и острые, как и сам мужчина. Но что еще больше усиливает мое возбуждение, так это то, как он хватает меня за шею. Будто имеет на это полное право, как он давит на мою точку пульса, контролируя мое дрожащее, прерывистое дыхание.

— Вот тебе совет, я не люблю болтушек, — непринужденно произносит он, впиваясь в меня пальцами, скрещивая и разжимая их в ритме с моими дрожащими вдохами и выдохами.

— С-слишком поздно; ты... с-сейчас с ней...

— Похоже, я делаю это недостаточно сильно, если ты еще в состоянии говорить.

Он добавляет еще один палец, и я вскрикиваю, звук пронзает оглушительную тишину гостиничного номера.

Если раньше мне казалось, что я переполнена, то сейчас я просто разрываюсь. И этого ощущения, мысли о том, что он так глубоко во мне, что я вот-вот взорвусь вместе с ним, достаточно, чтобы я испытала оргазм.

Освобождение дикое и безжалостное, как и он, как то выражение в его глазах, в которые я не могу смотреть, потому что я сломлена и не могу установить зрительный контакт.

Но мне и не нужно смотреть, чтобы почувствовать волну наслаждения, чтобы насладиться каждой секундой, каждой мельчайшей деталью и каждым длинным, глубоким движением его пальцев. Они все еще входят в меня, продлевая оргазм, делая его в десять раз более диким.

Словно я никогда раньше не достигала оргазма. Словно мое тело готовилось к такому оргазму, который разрушит мои бумажные ожидания и сдует мои сказочные мечты.

— Ты сейчас молчишь, да, красавица?

В его голосе звучит ухмылка, и это должно вывести меня из себя, но я слишком опьянена наслаждением, чтобы обращать на это внимание.

— Я... могу...

— Хм.

Его пальцы выскальзывают из меня, и прежде чем я успеваю издать какой-либо звук, он хватает меня и отталкивает от двери. Я задыхаюсь, когда он ставит меня на колени перед ним.

Секунду я смотрю на него. Всего секунду, но этого достаточно, чтобы увидеть темную похоть в его лесных глазах. Это их цвет, как я теперь понимаю. Вместо того чтобы быть зелеными, как в мистическом лесу из моего детства, они смешивают цвет деревьев и земли.

Но я отвлекаюсь от них, потому что он расстегивает брюки и освобождает член. Именно на нем сейчас сосредоточен мой дикий взгляд.

На его толстом, покрытом венами и очень твердом члене. Он настолько твердый, что изменил цвет, став фиолетового оттенка.

От его размера меня пронзает дрожь страха. Не может же у него быть просто маленький член?

Я была готова к тому, что это не принесет мне удовлетворения. В конце концов, это всего лишь задание, и я не разрешала себе огромных надежд. Но одного вида его члена достаточно, чтобы я вновь затрепетала. Я только что испытала оргазм, но мое тело все еще требует от него большего.

Этого.

— Знаешь, что сейчас произойдет, красавица?

Его острая челюсть напряжена, а рука сгибается вокруг его длины, будто он колдует над какой-то формой терпения.

Я качаю головой, все еще глядя на его массивную эрекцию. Как он мог стать таким твердым?

— Ты собираешься, чтобы этот рот был полезным и сделаешь минет.

Мои бедра сжимаются вместе при этой мысли, и я облизываю губы, а затем прикусываю язык, останавливая то, что вот-вот вырвется наружу.

Я хорошая девочка, а хорошие девочки не издают неловких звуков.

У хороших девочек также нет отношений на одну ночь, но это исключение. Моя последняя поблажка перед тем, как все изменится.

Британский незнакомец зарывается пальцами в мои волосы и направляет свой член в мой рот.

— Открой.

Вместо того чтобы выполнить его просьбу, я обхватываю губами его головку и слизываю сперму. Он стонет от этого, что означает, что ему нравится, поэтому я поднимаюсь на колени и принимаю его, всосав щеки, дабы не задеть его зубами.

Мне никогда не говорили, как это делать, но я хорошо умею смешивать те небольшие знания, которые я приобрела благодаря просмотру порнофильмов. Именно этим я сейчас и занимаюсь, надеясь, черт возьми, что он не поймет, что я разбираюсь в этом на ходу.

Держа меня за волосы, он насаживает меня на свой член, и все мои сомнения исчезают. Он делает глубокую глотку, думаю я, и не могу побороть рвотный рефлекс, когда его член задевает мое горло.

Я захлебываюсь, задыхаясь от его члена, и даже с этим я не могу принять его целиком, не могу вместить его в свой рот. Но я пытаюсь. Вместо того чтобы позволить рвотному рефлексу взять надо мной вверх, я расслабляю челюсть, позволяя ему несколько раз войти в меня, прежде чем облизать и пососать.

Да, возможно, я не так опытна, как он, но он не единственный, кто может властвовать над кем-то другим.

Я тоже жажду этого.

Я хочу углубить те стоны удовольствия, которые он издает каждый раз, когда вгоняет свой член глубоко в мое горло, используя мой язык для трения. Я хочу сделать это грубее и превратить его в беспорядок.

Поэтому я действую на чистом инстинкте, продолжая максимально разжимать челюсть и устанавливать тот самый страшный зрительный контакт. Но теперь это не просто встреча взглядов или обмен уязвимостями, это вызов.

Его веки опускаются, когда он замедляет покачивание бедер.

— Перестань смотреть на меня так, если не хочешь, чтобы я трахал твое горло.

Я перестаю двигать ртом и сохраняю зрительный контакт.

Сделайэто, говорю я глазами. Трахни мое горло.

— Блядь. Кто бы мог подумать, что в моих руках окажется дикарка?

Мне это нравится. Быть дикой.

Но у меня нет возможности подумать об этом дальше, потому что теперь он входит в меня — глубоко, сильно и неистово. И мой рот для того, чтобы он использовал его, для своего удовольствия, так же, как он использовал свои пальцы для моего удовольствия раньше.

И я позволяю ему.

Не только это, но я погружаюсь в его господство, заглатывая как можно больше, несмотря на слюну и слезы, застилающие глаза.

Это хороший вид боли.

Даже не подозревая, что я нуждалась в этом до этого момента. Вид боли, которая разрушает мои стены и оставляет меня обнаженной и жаждущей большего.

А его реакция? Я могла бы наслаждаться ею несколько дней. Я могла бы слушать его низкие хрипы и глубокие стоны вечно. Этот звук возбуждает меня.

И тут меня осеняет.

Его удовольствие возбуждает меня.

Мои мысли подтверждаются, когда я чувствую, что он близок к освобождению. Я хочу довести его до этого, хочу заставить его обнажиться, как он сделал это со мной.

И как только я думаю, что мне это удастся, он выходит.

Его твердый член в его руках блестит от спермы и слюны. Моей слюны, которую я сейчас проглатывая с его вкусом.

— Почему...?

Это слово, потому что я, очевидно, потеряла способность говорить как надо. Дикий минет делает это, я полагаю.

— Как бы мне не нравился твой маленький ротик, я собираюсь кончить в твою киску, красавица.

Я прикусываю язык, дабы не застонать. Его грязные разговоры — это как удар плетью по моей самой чувствительной части. Серьезно, он не должен говорить так грязно и заканчивать это словом «красавица». Должно быть правило, запрещающее это.

— В постель. Сейчас же.

Я встаю на ноги, приказ заставляет что-то внутри меня вздрогнуть. Что-то настолько первобытное и сырое, что я не могу найти этому название.

Но вместо того, чтобы сосредоточиться на этом, я проделываю короткий путь к кровати. Прежде чем я успеваю дойти до нее, он хватает меня за тонкую бретельку платья и расстегивает молнию, а затем стягивает материал с моих рук, отправляя в полет подвеску с бабочкой.

Это рывок, без всякой пощады или мягкости. То, как его рука скользит по моей коже, не что иное, как доминирование.

Он мужчина, знающий, чего он хочет, и без колебаний идет к своей цели.

Прямо как мужчины из моей жизни.

Возможно, он тоже опасен, как и они.

Но это не имеет значения.

Никто не сможет найти меня, когда я исчезну.

Я стою перед ним голая, так как не надела лифчик, и это уязвимое положение, в котором я никогда не позволяла себе раньше находиться. Но я не разрешаю сомнениям закрасться внутрь.

Сегодня речь идет о моем теле. Только об этом.

Не поворачивая меня, он берет сосок в свои пальцы и крутит, потом сжимает, потом снова крутит.

Пальцы ног подгибаются в каблуках — единственное, что на мне сейчас надето, не считая праздничного образа.

Затем он делает кое-что еще оставаясь позади меня — он обхватывает рукой мою шею, но не сдавливая горло. Его пальцы сжимают шею по бокам, пока я не теряю сознание и полностью подчиняюсь его воле. Затем он продолжает дразнить мои соски. Они такие тугие, что это причиняет боль и посылает толчки удовольствия в киску. А может, это происходит из-за того, что он держит меня за горло.

В любом случае, я так возбуждена, что мне требуются усилия, чтобы подавить свой голос и прекратить издавать маленькие звуки.

— Для болтуньи ты сейчас очень тихая, — размышляет он. — Ты прикусываешь язык?

Я сжимаю зубы сильнее, пока не убеждаюсь, что прорву кожу.

— Бесполезно скрывать от меня свой голос, красавица. — его губы снова встречаются с моим ухом. — Ты будешь кричать.

Я собираюсь сказать, что нет, что хорошие девочки, как я, не кричат, но тут он отдает мне еще один приказ, которому я не могу сопротивляться.

— На колени.

Я слушаюсь.

Просто так.

Есть что-то в том, как он отдает приказ, которому нужно повиноваться, иначе он посеет хаос.

— Я хочу, чтобы твоя грудь оказалась на матрасе, ноги широко раздвинуты, а твоя задница поднята в воздух.

Мои щеки запылали от этого образа, но они почти горят, когда я оказываюсь на месте.

Я слышу, как что-то рвется, и поворачиваюсь на бок, чтобы увидеть, как он надевает презерватив на свой член. Боже. Я никогда не думала, что найду это сексуальным, но на нем это так возбуждает, что я задыхаюсь.

— Смотри вперед, красавица.

Он устраивается позади меня, и я смотрю на обои в отеле, мои уши нагреваются.

Это я должна быть против любого вида зрительного контакта, но я забыла о своем собственном правиле только сейчас.

Он хватает оба моих запястья и прижимает их к пояснице, затем что-то мягкое обхватывает их. В этот момент я замечаю его галстук периферийным зрением.

По какой-то причине мне кажется, что теперь я полностью в его власти, и он доказывает это, впиваясь своими сильными пальцами в мое бедро и входит.

Я была готова к этому, даже намокла, но данное ощущение настолько неожиданное, что все мое тело подается вперед.

Но это не больно, как я думала. Присутствует резкое жжение, но оно быстро исчезает, возможно, потому что я очень возбуждена, что вот-вот лопну, а может, потому что он так сильно вцепился в мое тело, что у меня нет места, чтобы почувствовать степень боли.

Он немного входит, потом останавливается.

Он догадался?

Конечно, догадался. Британский незнакомец поймет, что я солгала. Он остановится, и эта ночь закончится. Моя поездка в Неверленд подойдёт к концу, даже не начавшись.

Но, видимо, нет, потому что он выходит только для того, чтобы снова войти.

Электрический разряд парализует все мое тело, и я жалею, что нет ничего, за что я могла бы ухватиться. Мои связанные запястья не позволяют мне ни за что взяться, и это почему-то посылает мурашки по позвоночнику там, где связаны мои запястья.

Он наматывает мои волосы на кулак, и моя голова наклоняется вверх, хотя грудь остается на матрасе, что добавляет трения чувствительным соскам. Это движение настолько собственническое, что у меня во рту образуется слюна.

И не только из-за позы. Дело в его бешеном ритме. Он входит глубже, сильнее и грубее. Темп настолько сумасшедший и неуправляемый, что только шлепки плоти о плоть отдаются эхом в воздухе. Ох, и небрежные звуки моего возбуждения.

Мне должно быть стыдно, но я не стыжусь, ни капельки.

Я полностью во власти незнакомца, который трахает меня так, будто ненавидит. Он берет меня так, словно владеет каждой моей частью, но при этом мстит мне, и все же мне это нравится.

Мне это нравится больше, чем должно быть.

Это должно быть безумием — отдавать столько контроля мужчине, которого я только что встретила, но это же фантазия, верно?

А у фантазий нет границ. В фантазиях нет стыда.

Фантазии похожи на меня, когда я была маленькой и притворялась Венди, и весь лес был моей аудиторией.

Мои мысли рассеиваются, когда он сильнее тянет меня за волосы, а затем в моей шее вспыхивает жжение. Он кусает ее, понимаю я. Его зубы так глубоко впиваются в мою кожу, что я ощущаю это прямо между ног.

Слюни собираются у меня во рту, и в тот момент, когда я готова вскрикнуть, он всасывает кожу с такой силой, что я задыхаюсь.

Что, черт возьми, он делает со мной?

Я не получаю ответа на свой вопрос, потому что он делает это снова на другом участке плоти, затем снова и снова, пока я не нахожусь в состоянии постоянного недоумения и возбуждения.

— Твоя киска такая узкая, блядь, что она душит мой член, красавица.

— Не так, как мой рот?

Не понимаю, как я в состоянии говорить.

— Даже лучше. И этот ротик сейчас сделает для меня еще кое-что.

— Что...?

Он шлепает меня по заднице и дергает за волосы.

— Кричи.

Мой крик эхом отдается в воздухе. Я даже не могу прикусить язык, потому что если я это сделаю, то просто отрежу его.

Дикий оргазм обрушивается на меня как ураган, и я оказываюсь беспомощной в этих руках.

В его руках.

И я кричу, и впервые за сегодняшнюю ночь мне жаль, что я не знаю его имени, потому что я хочу кричать его прямо сейчас, хочу, чтобы он услышал, как сильно он испортил хорошую девочку.

Глубокий хрип отдается в воздухе, когда он берет меня еще сильнее и быстрее, его свирепый темп усиливается с каждой секундой. Я рада, что он держит меня на месте, иначе я бы уже давно рухнула на бок.

Затем он затихает внутри меня, и я чувствую тепло через презерватив.

Это последнее, что я ощущаю, когда улыбка появляется на моих губах, и я опускаю глаза.

Я не должна засыпать. Я должна уйти, но у меня другая идея, и я не могу открыть глаза.

— Ты в порядке?

Его сильный голос прорывается сквозь мою дымку.

— Да, мне просто нужно немного поспать. Дай мне пять минут.

Возникает пауза, его тело прижимается к моему, прежде чем он развязывает мои запястья.

Из меня вырывается тихий стон, но он прерывается, когда я слышу его требовательный голос возле уха.

— Как тебя зовут?

Джейн — мое фальшивое имя, поэтому я говорю так, или пытаюсь, так как шепчу:

— Анастасия.

***

Когда я просыпаюсь, я лежу на кровати, и я не одна.

О, Боже.

Пожалуйста, скажите мне, что я не осталась.

Я смотрю в сторону и быстро моргаю, когда вижу мужчину с прошлой ночи, распростертого на кровати, простыня едва прикрывает его член.

Он голый. Полностью.

Я не видела его голым, когда мы занимались сексом.

Нет, это был не секс.

Это определенно был трах. Грубый, дикий и примитивный трах.

У меня до сих пор покалывает сердцевину при воспоминании. Она чувствительная, как и моя шея, которая в синяках, оставленных им, но я не обращаю на это внимания. Мое внимание украдено чем-то гораздо более важным.

Татуировки.

Их много.

На верхней части его плеча и бицепсе, полный, сердитый вид самурая, будто он собирается в бой. Детали на лице воина поражают, даже преследуют.

И я не могу перестать пялиться на него, на потемневший взгляд его глаз, словно он тоже не любит зрительного контакта.

По какой-то причине я не думала, что у такого ухоженного человека, как этот британский незнакомец, могут быть татуировки, но то, что они есть, придает ему еще больше загадочности.

У бизнесменов обычно нет татуировок — во всяком случае, у тех, кого я знаю. Если только его происхождение не отличается от того, что я себе представляю.

Я качаю головой.

Мне действительно, действительно не стоит интересоваться им. Это было один раз, и теперь все закончилось.

Часы на стене показывают половину третьего утра. Я успею вернуться до рассвета и пробраться в свою комнату.

Медленно, я вылезаю из-под одеяла и морщусь. Мне так больно, что я не могу сдвинуться ни на сантиметр.

Он, должно быть, вымыл меня, потому что между бедер ничего нет. Даже моя собственная липкость. Он также прикрыл меня, что является добрым жестом, которого я никак не ожидала от него. Он выглядел как мужчина типа: трахнуть, а потом бросить.

Или, может, я слишком много об этом думаю.

Я осторожно надеваю свое разорванное платье, морщась каждые несколько секунд от боли в сердцевине. Требуется некоторое время, чтобы справиться с испорченным платьем.

Грубый незнакомец, должно быть, порвал его, когда снимал.

Это не просто небольшая прореха. На боку длинная дырка, доходящая до бедра. Я не могу выйти на улицу в таком виде.

Поэтому я хватаю его пиджак и надеваю его. Он проглатывает меня и платье, но это лучше, чем ничего. Его запах заполняет ноздри, и я стараюсь не думать об этом или о том, что произошло несколько часов назад.

Это только все усложнит.

А я не нуждаюсь в сложностях.

— Уверена, что у тебя их предостаточно, так что ты не станешь возражать, если я возьму пиджак, — шепчу я. — Если ты против, то не надо было рвать мое единственное красное платье.

Он даже не двигается, и не знаю, почему я разочарована. Я не должна.

Я подсознательно тянусь к нему — или моя рука. Просто хочется хоть раз коснуться его волос, проверить, такие ли они мягкие, как кажутся на вид.

Он отодвигается, и я быстро убираю руку.

О чем, черт возьми, я думала?

Я не могу прикоснуться к нему. Я должна полностью стереть его из воспоминаний.

Не только ради моего блага, но и для его.

Если моя семья узнает о том, что мы сделали, они убьют его. Без каких-либо вопросов.

Вот почему я оставалась девственницей до двадцати лет.

Но теперь уже нет.

И скоро я буду свободна.

— Спасибо, что вычеркнул это из моего списка, — пробормотала я. — Надеюсь, мы никогда больше не встретимся.

И с этим, я хватаю свои каблуки и молча выхожу из номера.

Глава 3

Нокс

Серые тени подкрадываются ко мне.

Их призрачные руки тянутся к моей шее и затягивают петлю. Моя трахея дергается и разрывается на куски, когда искаженный голос шепчет.

— Посмотри на меня.

Пальцы сгибаются, но я не тянусь к рукам, которые крадут у меня воздух. Если я прикоснусь к ним, они заставят мои глаза открыться, они заставят меня увидеть.

— Малыш, мальчик... — голос теперь менее искажен, медовый, почти нараспев. — Дай мне взглянуть в эти глаза...

Черт, нет.

Нет.

Если я не посмотрю, я буду в безопасности. Если я не посмотрю, я не буду знать, что произойдет, и все закончится быстрее.

Или это то, во что я верю, когда призрачные грубые пальцы сжимают мою шею и разбивают единственное, что дает мне воздух.

— Если ты не станешь смотреть, будет еще больнее.

Голос все еще медовый, прохладный, почти успокаивающий, и я бы поверил, если бы не знал, что скрывается за этим.

— Нет...

— Нокс, посмотри на меня.

— Нет.

— Я собираюсь ударить тебя и убедиться, что оставлю следы, ты, маленький придурок.

— Нет!

Вот тогда у меня открываются глаза.

Раздается звон, громкий, постоянный и без всяких перерывов.

Сначала я думаю, что все это у меня в голове. Звон.

Стук в черепе. Чертовы тени.

Моя голова — это то место, куда они идут, когда решают время от времени навещать меня, просто чтобы убедиться, что они все еще держат меня. Что маленький мальчик внутри, которого я медленно убивал последние двадцать лет, не умер.

Что он все еще дышит, все еще закрывает глаза, и ему снятся кошмары о тенях прошлого.

Он все еще живет со своими демонами.

Но звон не в моей голове. А откуда-то

рядом. Мой телефон.

Я хватаю его с бокового столика, закрываю глаза рукой, затемняя зрение. Свет ослепляет в моем состоянии после кошмара. В каком-то смысле я становлюсь единым целым со своими тенями, жаждущими тьмы и неспособными существовать вне ее. Так что, свет и я никогда не были по-настоящему близкими друзьями.

— Лучше бы у тебя была веская гребаная причина звонить мне так рано утром.

— Ее Величество королева позвонила и сказала: «Извините за ваш чертов французский».

— Уверен, что она также сказала тебе пойти подрочить.

Он притворно ахает.

— Как ты смеешь вкладывать такие нецензурные выражения в ее уста?

— Есть ли причина для твоего звонка, Дэн?

— Богохульство! Что может быть важнее королевы?

— Мое время для сна. — хотя он действительно разбудил меня от кошмара, так что я должен быть благодарен, на самом деле. — Итак, ты мертв?

— Очевидно, что нет.

— Ты находишься в затруднительном положении и нуждаешься в помощи?

— Не совсем.

— Тогда перезвони мне, когда не будет раннего утра. Если случайно у тебя возникнет чрезвычайная ситуация до этого, позвони 911.

— Во-первых, пошел ты. Во-вторых, я, кажется, говорил тебе, что сегодня мы играем в гольф с мэром, и ты должен был приехать около... пятнадцати чертовых минут назад. И, наконец, сейчас не раннее гребаное утро.

Я убираю руку от глаз и смотрю на время на телефоне. Конечно же, уже больше десяти.

Учитывая, что я не из тех, кто спит дома, это так же странно, как трахаться боком.

— Где ты, черт возьми, вообще находишься? — спрашивает Дэниел, с каждой минутой становясь все более нетерпеливым.

Он в веселье и играх, пока все не пойдет не по его плану.

Хотя большинство его планов отстой, и иногда они слегка импульсивны, что может сыграть определенную роль в огромном количестве людей, которых он привлекает на ежедневной основе.

Он мой единственный британский друг в Штатах. Мы вместе изучали юриспруденцию, вместе окончили университет и теперь работаем вместе.

Мы даже трахались вместе. Не он и я. Между нами, всегда была девушка.

Мы не делаем из этого привычку, но это то, что нужно, когда нам скучно и необходимы дополнительные эндорфины.

— Где-то...

Я снова щурюсь из-за света, проскальзывающего между пальцами.

Где я на самом деле? В моей голове чего-то не хватает, но, хоть убейте, я не могу понять, что.

— По крайней мере, скажи мне, что ты вернулся из Джерси?

— Джерси? О, да, Джерси. Нет, я все еще здесь.

— Какого черта, дружище? Разве ты не должен был вернуться вчера вечером после встречи с клиентом?

— У меня изменились планы.

— Что насчет гольфа?

— В этом плане тоже произошли изменения.

— Что?

— Гольф скучен, как и мэр. А теперь иди к черту.

Я заканчиваю разговор и смотрю в сторону, ожидая увидеть девушку со вчерашней ночи.

Анастасия, она сказала, что так ее зовут.

Обычно я не забочусь об их именах, так как они стираются из моей головы после окончания ночи, но тот факт, что она была той, кто требовал анонимности, заставил мои колесика вращаться.

Обычно так не работает.

Обычно мне приходилось заранее говорить им, что это на один раз.

Мне не нужно было этого делать с Анастасией, так как она была той, кто практически потребовал этого.

Это захватывает, сказала она.

И так оно и было.

То, что она была полностью послушна подо мной, борясь с тем, чтобы сдерживать свои звуки, заставило мой член затвердеть в одно мгновение.

Я трахаю много представительниц женского пола — очень много, так много, что сбился со счета, — но ни одна из них не была такой запоминающейся, как девушка, которая дала мне полную волю.

Она не только не жаловалась, но и поддалась моему грубому, быстрому ритму, будто ей это тоже нравилось. Будто она не могла насытиться.

Я знал, что в ней что-то есть с того момента, как мы посидели в баре, и я должен был исследовать это, должен был добраться до нее и увидеть все до конца. Прошлой ночью я должен был вернуться в Нью-Йорк, но потом решил, что трахну ее.

Я решил, что она будет извиваться и кричать подо мной, пока я буду держаться за ее ледяные светлые волосы.

Она, без сомнения, лучший секс, который у меня был за долгое время.

Может, из-за этого, или из любопытства, или по другой нелогичной причине, но я не ушел сразу после этого, как обычно делаю, тем более что она дала мне возможность заснуть.

Но по какой-то причине я не мог просто уйти.

Отчасти потому, что, несмотря на мощное освобождение прошлой ночью, мой член все еще требует большего. Вот почему я планировал продолжить с того места, где мы остановились сегодня утром.

Однако этот план рушится, когда я нахожу ее сторону кровати пустой. Я провожу рукой по тому месту, где она спала, но там холодно, значит, она ушла некоторое время назад.

Хм.

Я сажусь, весь сон исчезает с век.

Она ушла.

Анастасии, девушки, которая носила красное и была болтливой, здесь больше нет.

При нормальных обстоятельствах я бы отпустил. На самом деле, я должен быть рад, что нет одной из тех прилипал, которые требуют мой номер телефона или просят меня позвонить ей.

Но тот факт, что она ушла, не сказав ни слова, посылает искры огня по венам.

Женщины не уходят от меня. Никогда.

И все же Анастасия не задумывалась об этом дважды.

Это, блядь, впервые.

Я встаю, отбрасывая простыню, и не утруждаю себя одеться.

Моя нога натыкается на что-то, и я наклоняюсь, чтобы посмотреть, что это. Подвеска в виде бабочки, которая прошлой ночью висела у нее на кремово-белой спине.

Это первое, что я увидел, войдя в бар.

Украшенные драгоценными камнями черные крылья бабочки на фоне ее бледной кожи привлекли мое внимание и отказывались отпускать.

Тогда это были ее почти белые волосы, напоминающие лед, ее нежное миниатюрное личико и эти огромные голубые глаза, которые, казалось, были готовы поглотить весь мир, прячась от него.

Она была красива, но не в том вызывающем, соблазнительном смысле, к которому я привык. Во всяком случае, временами она казалась наивной, не зная, что ей следует делать, и ожидая инструкций.

Сначала я думал, что невинный поступок был просто актом.

Но чем больше я прикасался к ней, тем больше убеждался, что у нее мало опыта. Это замечалось в мелких деталях — как она находила время, чтобы пососать мой член, или как она часто поглядывала на меня, словно ожидала одобрения ее действий.

Если я ошибаюсь, и она на самом деле была эскортницей, я отзову свою юридическую лицензию. Или украду для нее Оскар.

Тем не менее, никакое актерское мастерство не могло позволить ей непроизвольно содрогнуться или взять меня глубоко и грубо, и даже наслаждаться.

То, что у меня всю жизнь были жестокие вкусы, делает грубый секс само собой разумеющимся, но некоторым девушкам это не нравится, и мне приходится сбавлять обороты, дабы не заходить слишком далеко. Я должен иметь в виду, что не все люди такие же испорченные, как я, поэтому я вынужден обращаться с ними немного мягче.

Но мне не нужно было делать этого с ней.

Она брала все, что я давал, и даже больше.

Она даже испытала оргазм из-за этого и закричала так эротично, что это до сих пор отдается эхом в моих ушах, как песня сирены.

Потом она ушла.

Моя хватка сгибается на бабочке, прежде чем я кладу ее на столик. Именно тогда я замечаю, что мой пиджак исчез, но бумажник лежит на стуле вместе со всем, что в нем.

Если бы она была воровкой, было бы разумнее взять мои наличные, но она выбрала пиджак — стоимостью в несколько тысяч долларов, но все же.

Она не показалась мне бедной. У нее была мягкая, деликатная речь и манеры хорошо образованного человека, но, возможно, все это тоже было притворством.

Качая головой, я направляюсь в ванную, чтобы принять душ.

Мой взгляд падает на презерватив в мусорном ведре, и я останавливаюсь. Я не сосредоточился на этом прошлой ночью, вероятно, из-за тусклого света и сонливости.

Но я вижу это.

Кровь.

На презервативе и полотенце, которым я ее вытирал. Когда я сначала почувствовал небольшое сопротивление внутри, я подумал, что это потому, что она из тех, в кого нужно входить постепенно или неоднократно, прежде чем я найду нужный ритм.

Но это другой случай.

Она солгала мне.

Она была гребаной девственницей.

И теперь я испытываю искушение найти ее и научить, что никто, ни один человек, не лжет мне и не выходит сухим из воды.

Глава 4

Анастасия

Две недели спустя

Сегодня я новый человек.

Я больше не Венди, которую схватили пираты или которая ждет, когда Питер Пэн придет за ней. Я больше не мечтаю бежать по тому лесу с ветром в качестве единственного спутника.

Теперь я могу вернуться в тот лес, если захочу, но не вернусь, потому что он теперь слишком мал для меня.

Во всяком случае, я больше не в ловушке и не питаю глупых надежд. Я вырвалась на свободу, и никто больше не может меня найти.

Я могла бы оставить некоторых из Потерянных Мальчиков позади, но они хотели остаться. Я не могу заставить кого-то увидеть свет, когда все, к чему они привыкли, это тьма. Может, когда я укреплюсь в новом мире, который я выбрала, я смогу убедить их сбежать.

Если они сами не станут пиратами.

Так поступают пираты. Когда они не могут контролировать тебя, они обращают тебя в свою веру. Они пытались сделать это со мной в течение пятнадцати лет, но я сбежала прежде, чем они смогли добиться успеха.

Так что теперь я просто новая фея.

Та, которая носит мешковатую одежду, покрасила волосы в черный цвет, ходит с карими контактными линзами и носит очки в черной оправе, скрывающие большую часть лица. Это мой костыль, очки. Поскольку я специально остановила выбор на толстых линзах, я не могу смотреть в глаза, и никто не может смотреть мне в глаза в ответ.

Я в безопасности.

Я держусь за это знание, пронося свой пропуск на новое рабочее место.

Вивер & Шоу.

Это одна из самых престижных юридических фирм не только на национальном, но и на международном уровне. Самое интересное в ней то, что два партнера-основателя, Натаниэль Уивер и Кингсли Шоу, создали свою репутацию за несколько лет.

Там, откуда я родом, требуются десятилетия, чтобы создать какую-либо репутацию, особенно такую, о которой люди говорят.

Похоже, в этой юридической фирме дело обстоит иначе.

Проведя исследование, я обнаружила, что Уивер & Шоу — одна из самых востребованных юридических фирм в своей области. И не только благодаря двум безжалостным партнерам-основателям, но и благодаря тому, насколько добросовестны остальные партнеры и юристы.

Уивер & Шоу — это быстро развивающаяся фирма, начиная с того, как они принимают дела, как они их рассматривают, и заканчивая тем, как работают помощники юристов.

Все вокруг меня кипит энергией. Почти у каждого к уху прижат телефон, а в руках что-то еще — портфели, папки с делами, кофры.

У меня с собой только сумка для ноутбука. Это единственное, что мне нужно, чтобы ориентироваться в месте, полном людей, шума и зрительного контакта.

По логике вещей, мне следовало бы выбрать фирму поменьше или один из филиалов этой компании в другом штате или стране, но у меня имелись свои причины.

Первое. Я не хотела уезжать из Нью-Йорка. Лучшее место, чтобы спрятаться от кого-то? Прямо у них под носом.

Второе. В небольших фирмах нет хорошо оснащенных IT-отделов, а мне это необходимо для моих планов исчезновения.

Эти две причины вместе взятые и стали причиной, по которой я выбрала У&Ш. И мне пришлось немало поиздеваться над их отделом кадров в процессе собеседования.

Мое резюме гениального уровня, и это не ложь. В детстве я прогуливала уроки и посещала курсы компьютерной инженерии. Пусть мне двадцать, но у меня есть ценные навыки, и я прошла стажировку в огромной компании, которую не буду называть.

Хотя я упомянула об этом в резюме. Потому что именно оттуда я украла свое нынешнее имя.

Джейн Саммерс.

Она была стажером в той огромной компании, которая не должна быть названа, но решила сделать перерыв в учебе и попутешествовать по миру.

Я поняла это из случайного разговора, услышанного в туалете, и построила свою личность на ее имени. Мне пришлось ждать, пока она уедет, а потом я как бы позаимствовала ее имя.

Прости, Джейн. Обещаю помочь тебе с учебой, как только ты вернешься.

Как бы то ни было, кадровый совет У&Ш был не очень убедителен из-за моего возраста, поэтому они решили назначить мне месячный испытательный срок, чтобы посмотреть, как я справлюсь.

Я собираюсь доказать, что возраст — это просто цифра.

Это одна из немногих вещей, в которые я верю с того места, откуда я родом. Пережив многолюдную поездку в лифте, в которой мне пришлось несколько десятков раз поправить очки и еще сотню раз коснуться груди, я наконец прибываю в отдел информационных технологий на двадцатом этаже.

Я выпускаю длинный выдох под сладкий звук тишины. Здесь нет ни быстрого ритма, ни шарканья ног.

И уж точно никакого зрительного контакта.

Есть только чистый кабинет с мраморным полом и ослепительным естественным светом, льющимся из открытого окна в конце коридора.

Я перевожу взгляд на него, и мой хаотичный мозг оживает, как старый двигатель. Пальцы дрожат на ремешке сумки, а короткие ногти впиваются в ладони. Какого черта это окно открыто? Они не знают, как это рискованно?

— Ты, должно быть, Джейн.

Я вздрагиваю от приступа паники, услышав мягкий голос женщины средних лет, сидящей за стойкой администратора. Они действительно сказали, что кто-то из ИТ-отдела расскажет мне о здании.

— Да, все верно.

Я подхожу к ней медленными шагами, хотя мне действительно стоит перестать думать, что кто-то из присутствующих здесь людей достанет пистолет и начнет расстреливать здание.

Это не тот опасный мир, из которого я пришла.

— Меня зовут Джилл, и я секретарь технической части ИТ-отдела.

Она встает, и, к моему удивлению, она примерно моего роста. Это чертова редкость, поскольку все всегда выше меня.

Всегда.

На Джилл оранжевая помада и шарф в тон, но он аккуратно заправлен в пиджак, поскольку я уверена, что яркие цвета не очень приветствуются в юридической фирме.

— Здесь ты будешь работать.

Она ведет меня в открытую зону с бесчисленными экранами, висящими на стене. Двое мужчин, которым на вид около тридцати лет, уже сидят перед своими собственными мультиэкранами.

Один из них носит очки без оправы, которые кажутся частью его лица, а другой одет в клетчатую фланелевую рубашку, испачканную, как я полагаю, кофе.

Оба быстро печатают и следят за экранами, и я мгновенно ощущаю чувство сопричастности. Звук клавиатуры всегда заставлял меня ощущать спокойствие, даже посреди хаоса.

— Это Чад и Бен. Ребята, Джейн начнет работать с вами сегодня.

Они не признают меня. Даже не шевелят пальцами и не смотрят в глаза, что я так ненавижу.

— Не беспокойся о них, они ботаники, — говорит мне Джилл со смехом, скрывая неловкость.

Я тоже ботаник, поэтому не одариваю ее ободряющей улыбкой, и это сразу же заставляет ее ощутить неловкость.

Люди такие. Они ожидают, что ты будешь подчиняться тому, чего хочет общество, и избегать конфронтации. Но мне надоело быть куклой на показ.

Надоело гнуть себя, чтобы соответствовать обстановке, которая мне не подходит.

Джилл прочищает горло.

— В общем, кафетерий находится на седьмом этаже. Твой пропуск дает тебе доступ на все этажи, кроме верхнего, где находятся офисы управляющих партнеров. Тебя туда не пустят, если только они специально не вызовут тебя и не предоставят охранный доступ. Тебя могут время от времени вызывать на этаж партнеров для решения компьютерных проблем. Если возникнут вопросы, дай мне знать.

И с этим она уходит, стук ее каблуков раздается в тихом пространстве, как зловещая музыка из фильма. Двое мужчин все еще не обращают на меня внимания, поэтому я сажусь на единственное свободное место перед тремя мониторами.

Прижимая ноутбук к груди, я поворачиваюсь к ним лицом.

— Вам нужна моя помощь с чем-нибудь?

Они на секунду приостанавливают свое постукивание, смотря на меня.

— Нам не нужна девушка, — говорит мужчина в очках, Чад.

Бен, тот, что с пятном от кофе, смеется.

— Иди играй со своими куклами, простушка Джейн.

Ладно, значит, они из тех, кто наглеет.

Я обычно не позволяю себе наглости. Те, кто так поступает, поплатятся гневом моих телохранителей, но у меня их нет, и никогда больше не будет.

Потому что я свободна.

А они не стоят того, чтобы я так волновалась. Я больше не следую кодексу чести моей семьи.

Я следую своему собственному.

Поэтому я игнорирую их и устраиваюсь в кресле. Затем включаю компьютер, ввожу предоставленные мне данные для входа в систему и начинаю атаковать задания, которые глава IT-отдела оставил мне в электронном письме.

Мои губы растягиваются в небольшой улыбке, когда я погружаюсь в ощущение этой мирной, спокойной обстановки, где никто не лает на меня. Вот что делают свободные люди. Работают, обеспечивая себя.

Мне не требуется много времени, чтобы закончить порученные мне задания. Должно быть, в первый день они не слишком усердствуют, потому что к обеду я уже заканчиваю.

Бен и Чад уже ушли, вероятно, чтобы поесть в кафетерии. Насколько я поняла, почти все работники компании едят в этом месте. А я? Я никогда даже не рассматривала вариант обедать там. Много незнакомых мне людей? Нет, спасибо.

Я открываю бокс, достаю сэндвич, разворачиваю его и откусываю, следуя за экскурсией на сайте для сотрудников. Мне нравится тот, кто предложил им добавить это для новичков вроде меня.

Это изысканно, и нет необходимости в ненужных контактах с сотрудниками отдела кадров.

На мгновение я сосредотачиваюсь на вводном видео, но через несколько минут мои мысли уплывают куда-то еще.

Легко блокировать эти мысли, когда я сосредоточена на задаче, но теперь, когда мой мозг находится в состоянии паузы, невозможно направить его в другое русло.

Потому что мысли уже там, в отеле «Чёрный Бриллиант», где я позволила британскому незнакомцу грубо и без удержу лишить меня девственности. Я позволила незнакомцу оставить сердитые красные следы на шее и груди, которые я не смогла скрыть тональным кремом, и мне пришлось некоторое время носить шарф.

Хотела бы я, чтобы на этом все закончилось. Лучше бы я уехала той ночью в Джерси.

Но я этого не сделала.

Мне снились сны об этом, о его безжалостном темпе и карающем взгляде. О том, как он схватил меня за горло, потом трахнул, потом снова схватил. Я тоже представляла себе эти моменты, как сейчас.

И от этого меня всегда передергивает, и температура поднимается на ступеньку выше. Обычно я пытаюсь бороться с этими чувствами изо всех сил, но, похоже, у меня нет желания.

Мне кажется, я стала одержима тем, что произошло той ночью. Все, что я могу представить, это светло-каштановые волосы, интенсивные ореховые глаза и этого разъяренного самурая.

Такого же злого, как его движения внутри меня.

Как он глубоко вдыхал в меня.

Не думала, что когда-нибудь стану такой, той, кто получает удовольствие от насилия и грубого обращения, но я должна была знать лучше.

Я действительно, действительно должна была.

С тех пор как я была подростком, мне снились кошмары о том, как меня держат и насилуют. Затем я просыпалась вся в поту и со странным ощущением между ног.

Именно тогда я должна была понять, что это не кошмар, а фантазия. Опасная и смертельная.

И доказательством тому служит то, что я не могу перестать думать об этом.

Это не входило в мои планы, но это случилось, и теперь я не могу избавиться от воспоминаний. Время должно заставить меня забыть, не так ли? Оно должно стереть мои воспоминания о нем, его бездушных прикосновениях и запахе его одеколона.

Но все произошло с точностью до наоборот. С той ночи все увеличилось до размеров, которые я не могу контролировать. Он стал запретной темой, которую я представляла перед сном, а потом надеялась, что никто не догадается, о чем я думаю.

Или чем я занималась.

Все кончено, Ана. Теперь ты новый человек.

Я продолжаю говорить себе это, когда снова погружаюсь в работу. Я начинаю возиться, создаю макет системы безопасности, которая может быть доступна всем.

У меня это хорошо получается. Системы. Это не только идеальный способ сохранить мои планы, но и использовать их как фасад, чтобы казаться безупречной снаружи несмотря на то, что внутри я разбита.

Моя бабушка однажды сказала, что несовершенные люди создают совершенство, и я начинаю принимать ее слова близко к сердцу.

В конце рабочего дня я ухожу последней, избегая людской суеты. К счастью, когда я поднимаюсь на лифте, в нем никого нет, и я могу нормально дышать.

Двери открываются несколькими этажами ниже, и я молюсь, чтобы не было слишком много людей. У нас с моей социальной тревожностью сегодня был тот ещё день, и нам просто нужно вернуться в нашу маленькую квартирку и спрятаться на целую вечность.

Или, по крайней мере, до завтра.

Моя рука ослабевает на ремешке сумки для ноутбука, когда мой взгляд сталкивается с тем самым незнакомцем, о котором я мечтала последние две недели.

С тем самым незнакомцем, которого я оставила в гостиничном номере, но не могла перестать думать о нем.

С моим единственным мужчиной на одну ночь, которого я не должна была встретить снова.

И он смотрит прямо сквозь меня.

Глава 5

Анастасия

Это не реально.

Наверное, у меня галлюцинации.

Или, быть может, я снова сплю, застряв в воображаемом моменте, так и не проснувшись сегодня утром.

Но чем больше я смотрю на мужчину, стоящего передо мной, тем более осязаемым он становится. Он не исчезает.

Почему он не исчезает ?

Обычно он исчезает именно сейчас. Он становится единым целым с моими снами и перестает меня беспокоить.

Но не сейчас.

Сейчас он входит в лифт — туда, где я сейчас нахожусь.

О, черт.

Мне ни с того ни с сего хочется бежать, и требуются все силы, чтобы не выпрыгнуть из лифта, как обезьянка.

Моя миссия резко прерывается, когда двери закрываются с жестокой окончательностью.

Теперь в лифте только он и я.

И я не могу дышать.

Проклятье. Проклятье.

Послушай, мозг, сейчас самое неподходящее время для срыва. Помоги мне, пожалуйста.

Я глубоко вдыхаю через ноздри и несколько раз выдыхаю через рот. Вот и все.

Жужжание в ушах постепенно стихает, и помогает то, что он стоит лицом к двери, прерывая этот напряженный зрительный контакт. Или, может, только мне одной он показался напряженным.

Его спина — единственное, что видно, пока он сосредоточен на телефоне и листает его.

Я забыла, каким крупным он выглядит, крупнее, чем в жизни, какой он широкий и высокий. Насколько он физически совершенен, что невозможно сосредоточиться ни на чем, кроме него. На нем еще один костюм от Армани, темно-серый, как и выражение его лица, когда он вошел.

С тех пор прошло всего несколько секунд, но могу поклясться, что он видел меня, что он смотрел мне в глаза. Он меня не узнал?

Наверное, дело в другой одежде, волосах и крупных очках. Точно. Он не мог соотнести Анастасию с Джейн. Мы больше не похожи.

Кирпич размером с мой ноутбук опускается на дно желудка, и это совершенно нелогично. Я не должна так себя чувствовать из-за того, что он меня не узнал. Если уж на то пошло, я должна праздновать. Я должна чувствовать себя счастливой.

Но это последнее ощущение внутри, когда я впиваюсь ногтями в ладонь.

Затем я смотрю на него, на незнакомца из той ночи, и меня снова поражает его величественное присутствие. Он выглядит как-то иначе, чем тогда, более серьезным, жестким. Высокомерным.

И я не могу не думать о его доминирующих приказах, когда он трахал меня.

О тех грязных приказах, которые подсознательно заставляют меня сжимать бедра.

Я внутренне трясу головой, пытаясь отогнать эти образы.

Что он вообще делает здесь? Пожалуйста, скажите мне, что он здесь только с визитом и не работает в том же здании, что и я.

Это было бы просто... жестоко.

Как только я оставила все позади, что-то решило последовать за мной. И не просто что-то. Кто-то.

Британский незнакомец, который должен быть в Нью-Джерси, где я оставила его после того, как он трахнул меня до бесчувствия.

— Ты здесь работаешь?

Я вздрагиваю от глубокого тенора его голоса, и электрическое ощущение пронзает все мое тело. Я почти забыла, какой у него властный голос, какой он мягкий и приятный на слух.

Боже, только почему у него акцент?

Я понимаю, что он спрашивает меня. Либо это так, либо он говорит с несуществующим человеком. Я понимаю, что молюсь, чтобы он увидел призрака, притаившегося в углу. Это было бы менее катастрофично, чем альтернатива.

Следующий шаг отрицания: надеяться, что ему просто любопытно посмотреть на случайную незнакомку в лифте.

Хотя он не кажется мне таким.

— Да, — говорю я так спокойно, как только могу. — Мой... первый рабочий день.

Пожалуйста, оставь это. Пожалуйста.

Моя молитва, очевидно, не была услышана, когда он спрашивает, все еще не поворачиваясь ко мне лицом:

— Какой отдел?

— IT.

— Как тебя зовут?

— Джейн.

Мой голос стал ниже, и я надеюсь, что он этого не заметит, не почувствует дрожь.

Но то, что он делает, еще хуже.

Он поворачивается.

Теперь он стоит лицом ко мне, и я вижу его, его точеное лицо, с резкими чертами и пронзительными глазами, смотрящими на меня.

Он так упоительно красив, так привлекателен, что против этого должно существовать правило. А когда он смотрит? Это делает его необъяснимо горячим и пугающим одновременно. Его губы сжаты в линию, такую же неодобрительную, как и его глаза.

— Это неправда, не так ли? Если я правильно помню... тебя зовут Анастасия.

Черт.

Дерьмо.

Нет.

Он узнал меня. Даже с совершенно другой внешностью, он узнал меня. Не должен был, но узнал. И, проклятье, неужели я сказала ему свое настоящее имя? Как я могла быть такой беспечной, просто как?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я притворяюсь безразличной, хотя физически отталкиваюсь от металлических перил.

Это дешевая тактика, но она должна быть эффективной. Людей постоянно принимают за других. Это не должно быть чем-то иным. Кроме того, я сделала все возможное, чтобы стать противоположностью той, кем я являюсь. Меня бы не узнали те, кого я знаю годами, не говоря уже о тех, с кем я провела несколько часов.

Он подходит ко мне, или, скорее, преследует, двигаясь плавно и хищными шагами, от которых я едва не задыхаюсь.

А может, дело в том, как он пристально смотрит мне в глаза, словно разрывает каждый мой фасад на части и копается пальцами в разбитых частях внутри меня.

И тут до меня доходит причина моей гипервентиляции. Меня заживо сжигают его острые лесные глаза. Они давят и плавят меня, и я должна перестать смотреть в них.

Но я не могу.

Мне кажется, что если я прерву зрительный контакт, то окажусь в еще большей опасности, чем сейчас.

Что он воспользуется переменами, конфискуя ту часть меня, которую я скрывала от всего мира.

Даже от самой себя.

— Ты точно знаешь, о чем я говорю.

Он протягивает руку к моему лицу, и я вздрагиваю, но на самом деле он не собирался приближаться к моему лицу.

Его пальцы сгибаются вокруг моего горла, и он впивается подушечками в плоть моей шеи, в то время как его другая рука нажимает на кнопку «стоп» и что-то еще.

Но я не сосредотачиваюсь на этом.

Я не в состоянии.

Не тогда, когда вся моя кровь приливает к тому месту, где его рука находится по бокам моего горла. Хватка не жесткая, чтобы лишить меня дыхания, но достаточно твердая, вызывая воспоминания о той ночи.

Воспоминания о том, как он прикоснулся ко мне, обездвижил меня и поджег в результате взрыва. И эти мысли терзают меня прямо сейчас.

Они разрывают меня на куски.

Поджигают.

Дробят кости.

И я не могу остановить ни образы, ни жар, проникающий в мои нервные окончания, особенно в те, к которым он прикасается.

— Ты меня не знаешь, поэтому это мой первый и последний совет тебе. Не играй со мной. Я не только тебя поимею, но и получу удовольствие от того, что разорву тебя на части и полакомлюсь останками.

Я привыкла жить под угрозой. Когда мне ставят ультиматум и никогда не оставляют выбора. Но его способ сделать это, с холодным спокойствием, прорезает фей в моем животе. Они становятся черными, что является сигналом к бегству.

Но я не могу.

Не с его дикой хваткой на моем горле. В ней ощущается контроль, кипящая твердость, и она гораздо более безжалостна, чем доминирование, которое я испытала, когда он трахал меня.

В нем чувствуется оттенок гнева или недовольства. Возможно, и то, и другое.

— Теперь скажи мне, как тебя зовут. Настоящее имя.

— Д-Джейн...

Я не хотела заикаться, но увы, сделала это, и он, должно быть, услышал, потому что его хватка сжалась на моем горле.

— Я не приветствую обманщиц, красавица. Особенно коварных.

— Я не... не... обманщица...

Он должен мне поверить. Иначе новое начало, которое я нарисовала для себя, будет недействительным.

Он не может знать, кто я на самом деле.

Никто не может.

— Твоя кровь, которую я обнаружил на презервативе, свидетельствует об обратном.

Я задыхаюсь, хриплю и дрожу, а он стоит неподвижно. Как камень, холодный, который можно использовать как оружие.

— Я думал, ты не девственница.

Я сжимаю губы, не в силах произнести ни слова.

— Оказывается, ты все-таки была девственницей, и раз ты солгала о своем имени, значит, ты привыкла лгать. Так скажи мне, какова твоя цель, а? Что тебе нужно, Анастасия?

— Джейн... Мое имя Джейн...

— Твоё имя Анастасия. Я подозревал это раньше, но теперь, когда ты настаиваешь, что ты Джейн, я уверен, что это не твое настоящее имя.

О, Боже.

Кто он такой и почему он это делает? Только потому, что я солгала о своей девственности?

Но он не должен быть таким напряженным, злым и жестоким из-за этого.

— Что за смена имени, Анастасия?

Каждый раз, когда он произносит мое имя, меня пронзает дрожь. Быстро, резко и оставляет меня без дыхания, как и его хватка на моем горле.

Я стучу по его руке, задыхаясь от несуществующих вдохов, но не борюсь с ним. Если я это сделаю, то выдам себя.

Кроме того, мне не то чтобы нужно, чтобы он меня отпустил, потому что он причиняет мне боль. Скорее потому, что моя реакция на его захват пугает меня до смерти.

Это пугает меня больше, чем тот факт, что он нашел меня или что он ставит под угрозу мое новое начало.

Он медленно отпускает меня, и я хватаюсь за пострадавшее место, тяжело дыша, этот звук уродлив в тишине лифта.

Я должна быть сосредоточена на этом, но все, что я могу делать, это вдыхать его одеколон, практически всасывая его в легкие. Слишком знакомый запах лайма и мужского мускуса. Я узнаю его, потому что он не выходит у меня из головы уже две недели.

— Ты не ответила на мои вопросы, Анастасия.

— Перестань называть меня так. — я поправляю очки, используя их как щит. — Джейн. Меня зовут Джейн.

Он собирается снова схватить меня за горло. Я вижу, как потемнели его глаза, и если он это сделает, то на этот раз я не найду выхода.

Я не смогу убежать.

Поэтому я использую тактику, распространенную в моей семье. Отвлечение внимания.

— У меня есть идея, — говорю я.

— Какая?

Я уворачиваюсь и, прежде чем он понимает, что я делаю, я нажимаю на кнопку лифта.

Как только он открывается, я выбегаю, бегу со всех сил.

Но я знаю, я просто знаю, что это лишь временное бегство.

Война, которую я непреднамеренно начала, еще далека от завершения.

Глава 6

Нокс

— Эй, Дэн. Как лучше всего наказывать обманщиц?

— Да черт его знает. Я не наказываю обманщиц, я их трахаю.

Я смотрю на Дэниела, который сидит на краю моего стола и ест пончики, которые принес мне мой помощник. Он просто вор, и его не волнует, что о нем думают другие, пока он получает то, что хочет. Для него эффективность стоит на первом месте, а все остальное вторично.

— Какого хрена ты трахаешь обманщиц?

— Здравствуйте? Потому что это весело. С обманщицами обычно лучше всего трахаться, потому что никогда не знаешь, что тебя ждет.

Я крепко сжимаю кулак на столе, чтобы не согласиться с тем, насколько правдивы эти слова. Я ненавижу не знать, что меня ждет. В отличие от Дэна, я никогда не ищу острых ощущений. На самом деле, я предпочитаю, чтобы это не было частью уравнения. Предпочитаю, чтобы все находилось под моим контролем. В прошлом я достаточно потерял из-за теней, и позволить этому опять равносильно тому, чтобы разнести все вдребезги.

— Почему ты думаешь, что это весело, когда они используют тебя?

— Ты тоже их используешь. — он размахивает ладонью в воздухе, имитируя постукивание по заднице. — А потом: «Спасибо, счастливой жизни, любимая.»

— Это все равно не дает никому права использовать меня.

Он поднимает брови, изучая меня, и даже делает паузу, поедая пончик, что само по себе эквивалентно событию.

— С каких пор у тебя выросли яйца морали?

— Это не мораль, а оскорбление от того, что тебя принимают за дурака.

— Ох, черт меня побери, это хорошо. — он спрыгивает со стола. — Кто принял тебя за дурака? Мне нужно угостить их выпивкой. Погоди-ка, это кто-то, с кем ты трахался без меня? Мне нужно повторение, в котором я могу поучаствовать.

— Нет.

Это слово настолько твердое и окончательное, что удивляет меня. Я никогда раньше не говорил «нет», чтобы поделиться, и он это знает, потому что наклоняет голову с раздражающей ухмылкой, от которой на его щеках появляются ямочки. Девушки любят это дерьмо.

Изначально их привлекает именно он, благодаря своему остроумию, обаянию и умению вести беседу. А я обычно только для того, чтобы покататься. Дело не в том, что я их не привлекаю, а в том, что они чувствуют, что должны держаться от меня на расстоянии.

И это самое разумное, что можно сделать.

Анастасия была самой умной из всех, потому что сбежала со сцены, пока я спал. С самого начала она не планировала ничего, кроме старой доброй интрижки.

И хотя при других обстоятельствах я мог бы это пропустить, тот факт, что она патологическая обманщица, играет не в ее пользу.

Она солгала не только насчет девственности, но и насчет имени и возраста. Потому что я точно получил ее досье из отдела кадров после того, как столкнулся с ней в лифте. И, блядь, сюрприз, ей всего двадцать, а не двадцать три, как она сказала мне в ту ночь.

А тут еще ее странный новый внешний вид. Когда двери лифта открылись, я почти не обратил внимания на вошедшую, почти даже не посмотрел на нее, так как был занят проверкой группового чата с моими друзьями и друзьями Дэна в Англии.

Это была короткая секунда, едва я поднял голову, но этого было достаточно, чтобы я увидел ее.

И мне не потребовалось много времени, чтобы узнать ее. Голубоглазая, с волосами оттенка льда, девушка из Джерси.

Хотя сейчас она совсем не похожа на ту мягкую блондинку с глубокими голубыми глазами. У нее черные волосы, завязанные в пучок, и она носит толстые чертовы очки, скрывая свои глаза, которые волшебным образом стали карими.

Любой другой был бы одурачен ее внешностью, особенно мешковатой одеждой и общей ботанической аурой, которую она излучает. Но есть кое-что, чего она не могла сделать со своим макияжем.

В течение этой ночи у нее была привычка время от времени прикасаться к своей груди, будто она пыталась дотянуться до чего-то под своей плотью и костями. Как только я посмотрел на нее, она снова сделала это — поднесла руку к груди и замерла.

Те же мягкие руки с короткими изящными ненакрашенными ногтями, которые она не могла изменить.

Если я и раньше не думал, что что-то не так из-за нового образа и лжи, то теперь я убедился в этом, когда она выбежала из лифта, словно от этого зависела ее жизнь.

И теперь я не остановлюсь, пока не увижу конец.

Конец, ее лжи, обмана и конец ее самой.

— Мне кажется, или ты просто отказался делиться? — Дэн медленно слизывает шоколад со своих пальцев, как кот, который только что закончил есть и настроен поиграть.

— Тебе не кажется.

— Почему?

Причины размыты в моем сознании, и я не смог бы найти объяснение, даже если бы попытался. Но одно я знаю точно. Ни Дэниел, ни кто-либо другой не прикоснется к Анастасии, пока я не разберусь с этим сам.

— Потому что.

— Нет, нет. — он обхватывает мое плечо. — Ты не отделаешься «потому что». Мне нужны причины, отчеты и, возможно, медицинское обследование, чтобы убедиться, что ты не страдаешь от психического расстройства, чтобы я мог определить, стоит ли тебе пересматривать свое завещание. Скажи мне правду, ты умираешь? Ох, может, ты стал жертвой черной магии; это объясняет, почему ты ведешь себя ненормально.

— Я, блядь, нормальный. — я отталкиваю его руку и иду садиться за стол.

— Нет, не нормальный. Дай подумать. — он устраивает драматическую сцену, постукивая указательным пальцем по губам. — Ты ведешь себя так из-за обманщицы?

— Что, если так?

— Ты действительно хочешь завладеть ею в одиночку?

— Да.

— Но я лучший напарник. Ты знаешь это.

— Не в этот раз.

— Почему не в этот раз? Ты где-то ударился головой? Черт. Она заразила тебя венерическим заболеванием? Первое правило интрижки: всегда надевай защиту. Да ладно, приятель, ты же не любитель.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем? Мне действительно нужно, чтобы ты обследовался? Может, я мог бы найти священника и провести какую-нибудь хрень с экзорцизмом. Говорю тебе, если в тебе демон, я получу права на продажу твоей истории в Голливуд.

— Заткнись нахуй, жалкая дрянь.

— Что? Ты хоть представляешь, сколько людей поведутся на такое настоящее дерьмо?

— Или помоги мне провести мозговой штурм, или убирайся к чертям, Дэн.

Он бросает свой вес на диван и закидывает руку на спинку. Затем преувеличенно откидывает назад свои каштановые волосы.

— Я за коварные планы. Что ты хочешь?

Я знал, что он не откажется от проблем. С тех пор как мы десять лет назад переехали из Лондона в Штаты, мы замышляли одну катастрофу за другой.

Или он.

Для Дэна это прилив адреналина. Для меня отвлечение от теней, которые часто сидят у меня на плече.

В любом случае, мы никогда не останавливаемся.

Остановиться значит медленно убивать себя, а этого никто из нас не хочет.

Никто из нас не может позволить себе сдаться нашим демонам.

Я поставил локти на стол и сцепил пальцы под подбородком.

— Чего я хочу, так это проверку биографии.

— На кого?

— Техника из отдела информационных технологий.

— Мне нравится, к чему все идет. Но разве два чудаковатых мужика не единственные технари? Подожди, блядь, ты что, сменил предпочтения? Не осуждаю, но мне вроде как нужно знать, не из-за меня ли ты бросил монетку. Я та ещё горячая штучка и все такое, но, дерьмо, ни за что, Нокс.

— Меня может привлечь весь мир, но не ты, ублюдок. И нет, я не менял предпочтений. В отделе информационных технологий новенькая — девушка.

— Ооо. Теперь мы ведём разговор. Но зачем тебе понадобилась проверка? HR, должно быть, сделал свою домашнюю работу.

— Видимо, недостаточно, потому что она их обманула.

— Блядь. — он ухмыляется с озорством. — Она мне уже нравится.

Несмей. Я хочу сказать это, но останавливаю себя в последнюю секунду. Он и так подозрителен, и я не хочу подливать масла в огонь. Учитывая его ублюдочные наклонности, он сделает из этого историю и продаст ее нашим друзьям, как сутенер.

— Она ботаник, — говорю я вместо этого, пытаясь сохранить спокойствие и одновременно разрушая его представление о ней.

— Что плохого в ботаниках? Они могут быть чертовски сексуальными.

— Она натуральная блондинка.

Его игривое выражение изменяется.

— Пас.

Я не могу сдержать довольную улыбку, которая разбивается на моих губах. У него личная неприязнь к ним, которую он вынашивал годами. Тип Дэниела — это все девушки на планете, кроме блондинок, особенно натуральных блондинок.

— Что ты собираешься делать после того, как пройдешь проверку? — спросил он более серьезно.

— Не знаю. Поиграю с ней, накажу ее. Помучаю ее. Небо это предел.

***

В обеденный перерыв я отправляюсь в отдел информационных технологий. То, чего я обычно не делаю. Дэн и Себастьян, еще один из младших партнеров, который также является племянником Натаниэля Уивера, странно посмотрели на меня, когда я проигнорировал наши обычные обеденные посиделки.

Но я проигнорировал их.

Я на задании, которое будет проходить на «этаже ботаников», как все в компании это называют.

Стойка администратора пуста, и я предполагаю, что все ушли на обед. Все, кроме нее, потому что я не заметил ее в кафетерии ни вчера, ни только что. Это значит, что она обедает здесь.

И бинго.

Она сидит за своим столом, плечи и спина прямые, одной рукой она ест сэндвич, а другой что-то набирает на клавиатуре.

Как и вчера, ее черные волосы завязаны в тугой пучок, а толстые очки закрывают половину лица.

Только губы остались прежними, полными, но они без помады, без красного оттенка, который был две недели назад.

Все ее лицо без макияжа, но оно все такое же нежное, как я помню. И бледное. Настолько бледное, что я различаю тонкие вены на ее горле, когда нахожусь на расстоянии прикосновения.

Такая бледная, что я оставил сердитые красные синяки на ее бедрах, когда схватил ее за них, погружаясь в ее жар.

При воспоминании об этом мой член твердеет, упираясь в брюки, и я подавляю стон, поправляя его.

Тише, дружище. Для тебя еще не время... пока.

До меня доносится отчетливый аромат цветов апельсина и жасмина, и я закрываю глаза, вдыхая его. Еще одна вещь, которая осталась неизменной с той ночи. Еще одна вещь, о которой я не могу перестать думать.

Она пахнет так же нежно, как и выглядит. Она может быть сдержанной, но что-то более дикое кипит под поверхностью.

Что-то, что я попробовал на вкус и не могу стереть из памяти.

— Если ты меняла личность, то должна была сменить и духи.

Она вздрагивает, кресло трясется от ее резкого движения, а сэндвич остается у ее рта.

Медленно, слишком медленно, она поворачивает кресло так, что оказывается лицом ко мне. Ее горло дергается вверх-вниз при глотании, и я не могу перестать наблюдать за тем, как под прозрачной кожей ее шеи проступают тонкие фиолетовые вены.

Шея, которую я держал в удушающем захвате не так давно, и руки чешутся и изнемогают от повторения. Или, может, это не та часть, от которой я в восторге. Возможно, в моей голове засели воспоминания о том, как она находилась полностью в моей власти, где единственным выходом был я.

— Ты.

Это то ли шепот, то ли стон, я не уверен. Но в чем я уверен, так это в том, что она меня не ожидала увидеть.

Хорошо.

Мне нравится заставать людей врасплох, как в зале суда, так и за его пределами.

Мои губы кривятся в сардонической ухмылке.

— Я.

— Что ты здесь делаешь?

Она осматривает отдел информационных технологий, будто это ее крепость, а я проник. А может, она в поисках союзника. К несчастью для нее, его нет.

Лучший способ раздавить кого-то? Оставить их без выхода.

— Ты действительно думала, что сможешь убежать, и я просто забуду об этом?

— Ну, ты должен.

— То, что я должен, не значит, что я так сделаю.

Ее губы кривятся, и я предполагаю, что это потому, что она уловила сарказм в моем тоне.

— У нас... нет ничего общего друг с другом.

— Я трахал твою девственную киску и заставлял тебя кричать, пока твой голос не стал хриплым, не говоря уже о следах, которые я оставил на твоей бледной коже. Я бы сказал, что у нас есть что-то общее.

Она заметно корчится, и ей требуется несколько глотков, чтобы заговорить.

— Даже если бы это было так...

— Даже если? Почему ты ведешь себя так, будто это не реально?

— Это в прошлом. Это ничего не значит.

Яростная решимость звучит в ее сладком, мягком голосе, и я не знаю, что бесит меня больше: тот факт, что она решила, что это ничего не значит, или то, что произошедшее не имеет для нее никакого значения.

— Я не соглашался на это.

— Не думаю, что твое согласие имеет значение.

— Я бы утверждал обратное. В конце концов, я единственный в Уивер & Шоу, кто знает твоё настоящее имя, Анастасия.

Она выпускает длинный глоток воздуха.

— Это не...

— Не произноси эту ложь, иначе на этот раз тебе это не сойдет с рук.

Она медленно моргает, позволяя сэндвичу упасть на колени.

— Что ты хочешь от меня?

— Правды. Всю. И это включает твое настоящее имя, истинную внешность и цель твоего пребывания здесь.

— Джейн единственное имя, которое у меня есть. Это моя настоящая внешность, другая была фальшивой. Что касается моей цели, я действительно просто пытаюсь работать, чтобы прокормиться.

Она все еще лжет. Я могу сказать, когда кто-то лжет, даже если он совершенен в этом, как она. Обычно люди выдают себя тиками или нехарактерным языком тела, но она совершенно неподвижна и спокойна, когда произносила эту ложь.

Либо она долгое время практиковалась в этом, либо настолько привыкла лгать, что это ее больше не пугает.

— По-моему, это не похоже на работу.

Я показываю на экран позади нее, где у нее открыта страница Гугл с моим именем в верхней части.

Она отбрасывает сэндвич в сторону и нажимает что-то на экране, отчего он становится черным.

Моя ухмылка расширяется.

— Для преследовательницы ты не такая уж и коварная.

— Я не преследовательница.

— Тогда что я только что увидел? Если хочешь узнать обо мне больше, тебе нужно только спросить.

— Я всего лишь навожу справки обо всех сотрудниках фирмы.

— Тебе следует изучить право. Твои безупречные навыки лжи пришли бы к месту.

— Нет, спасибо. Эта профессия подходит таким сомнительным людям, как ты.

— Хм. Сомнительным. Интересно.

Она поджимает губы, и я вижу, что она пытается решить, что ей следует сказать, а что нет. Затем она окидывает меня пристальным взглядом.

— Ну, разве нет? Я просто пытаюсь работать, а ты делаешь это невозможным.

— Это потому, что ты сама сомнительность, Джейн. Прости, я имею в виду, Анастасия. Неужели ты думала, что я поверю, что твоя единственная цель работать здесь?

— Так и есть.

— Я расскажу Нейту об Анастасии, которую я трахал в Джерси, и покажу ему, как она превратилась в Джейн. Потом ты сможешь обсудить с ним свое дело. Любопытно будет посмотреть, поверит ли он, что ты здесь не по скрытым мотивам.

Она сжимает руку в кулак и кладет ее на грудь, прежде чем прошептать:

— Не надо.

— Почему? Потому что это правда?

— Нет... Это... Мне нужна эта работа. Пожалуйста.

— К черту. Попробуй еще раз.

— Правда. Я... я не могу тебе ничего рассказать, но я не хочу проблем и не поставлю фирму под угрозу, обещаю.

— Я в это не верю. На самом деле, я уверен, что неприятности это все, что ты знаешь.

— Пожалуйста.

— Умолять меня не получится. По крайней мере, не при таких обстоятельствах.

Она делает паузу, в ее глазах загорается любопытная искорка, а лицо приобретает глубокий оттенок красного.

Из-за цвета ее кожи каждая ее эмоция проявляется на лице. Но в данный момент я не уверен, что это стыдливость или гнев.

Она снова притворяется невинной? Только вот две недели назад она не притворялась. Это был ее первый раз, в конце концов.

Но сейчас она ощущает себя по-другому, как тихая ярость, которая вот-вот уничтожит все на своем пути.

Мертвая или живая.

Она медленно встает и блядь, я заметил, что она маленькая, когда мы вместе шли в отель, но я вновь поражаюсь тому, какая она на самом деле миниатюрная. Ее макушка едва достает до моего плеча, когда она подходит ко мне ближе, ликвидируя расстояние, между нами.

Ее пальцы впиваются в лацкан моего пиджака, и она говорит низким тоном:

— Если ты замнешь это, я дам тебе то, что ты хочешь.

Мой член становится чертовски твердым, как от ее близости, так и от того, как она смотрит на меня. Даже под очками в ее глазах пылает огонь. Я не заметил его, когда нагнул и взял сзади.

И теперь у меня искушение повторить это. Снять гребаные очки и погрузиться в ее жар, пока она не начнет кричать, задыхаться и не сможет двигаться. С каждой секундой образы становятся все более реальными, пока я не оказываюсь в двух секундах от того, чтобы перегнуть ее через ее собственный стол и взять ее сзади, как чертово животное.

— И чего же я хочу, Анастасия? — спрашиваю я бесстрастно, несмотря на хуевые мысли, бушующие в голове.

Она опускает руку на бок и холодно отвечает:

— Меня.

Глава 7

Анастасия

Я никогда не была уверенной в себе. Неважно, что в детстве я считала себя феей или всю жизнь общалась с пиратами. Единственное, что остается правдой — я не могла даже смотреть людям в глаза.

Но сейчас могу.

Пусть и через очки, но я смотрю на него. На незнакомца, которого на самом деле зовут Нокс Ван Дорен.

На незнакомца, которому я только что бесстыдно сказала, что он может взять меня — сексуально или как-то иначе, он может просто взять меня.

Я звучала уверенно, будто я не таю внутри. Будто моя кожа не горит, и я не собираюсь самовоспламениться. Вот что происходит, когда все идет не по плану. Я теряю самообладание.

Как я потеряла его, когда Бабушку изгнали и, по сути, вынесли ей смертный приговор. Я могу не смотреть в глаза, но я могу быть такой же смертоносной, как люди, которые меня вырастили.

Если не более.

Нокс Ван Дорен.

Это его полное имя. Я нашла его, когда выбежала из лифта, просмотрела высших сотрудников в Уивер & Шоу и погуглила. Конечно, его имя было в списках, среди младших партнеров.

И я, возможно, исследовала его всю ночь напролет. Он происходит из очень богатой семьи Англии. Его отец владеет империей, которая признана на международном уровне и имеет огромный рост.

Мало того, Нокс завоевал репутацию в американской прессе благодаря своим выходкам и обаятельной стороне. В юридической среде он известен как замаскированный хитрый дьявол, который очень разборчив в выборе клиентов.

Те, кому повезло быть представленным Ван Дореном, могут считать, что они получили «карточку освобождения из тюрьмы».

Так написал о нем один из журналов.

Я прочитала бесчисленное количество статей о нем, и каждая рисовала его в более зловещем свете, чем предыдущая.

Что? Девушка должна быть осторожной за себя.

Тот факт, что Нокс знает мое настоящее имя, повторяет его и подозревает меня, опасен. Не только это, но это может разрушить все, над чем я работала. Мое новое начало.

Мою свободу.

Жизнь Бабушки.

А отчаянные времена требуют отчаянных мер. Вот почему я предложила ему завладеть мной.

Или это то, что я говорю себе, пока меня испепеляет его присутствие. В этом что-то есть, в том, чтобы находиться так близко к нему, чтобы наше дыхание смешивалось, и я оказалась в ловушке его размеров, его широких плеч и этих золотых, интенсивных глаз, которые могли быть созданы из комбинации леса и огня.

Или, может быть, горящего леса.

Есть что-то такое в том, чтобы быть настолько далеко за пределами моей зоны комфорта, что это кажется одновременно чужим и захватывающим.

Восхитительным.

Возможно, даже вызвать привыкание.

И как любой зависимый, я не могу не вдыхать больше.

Просто брать больше.

— Тебя, — медленно повторяет он своим глубоким голосом, с тем вечным спокойствием, которое до сих пор умудряется вызывать дрожь в моей душе.

— Да, меня.

Теперь это звучит менее уверенно, выдавая все то, что раскололось внутри меня.

Его указательный и средний пальцы проникают под мой подбородок и поднимаются. Действие настолько минимальное, но он мог бы с таким же успехом облить меня бензином и поджечь. Прикосновение. Это всего лишь прикосновение, так почему, черт возьми, оно ощущается как целое переживание?

— Почему ты думаешь, что я хочу тебя?

Жжение от его слов обжигает и толкает один из разбитых осколков в моей груди, но я хватаюсь за свою уверенность окровавленными пальцами.

— Ты хотел две недели назад.

— Это было до того, как я узнал, что ты обманщица.

— Какое это имеет значение, когда я предлагаю себя?

— Ты была хорошим сексом на одну ночь, Анастасия, но не настолько, чтобы идти против моих принципов. Я не имею дело с обманщицами. Так что сначала ты должна мне кое-что дать.

— Тогда забудь об этом. Мое предложение не обсуждается.

Его губы искривляются в жестокой ухмылке.

— Это я буду решать, и поверь мне, когда я узнаю, кто ты и что тебе нужно, ты окажешься в полной заднице. Держись за эту маленькую ложь, пока можешь. — он отпускает меня с легким толчком, и я, спотыкаясь, отступаю назад, ударяясь бедром о стул. — Ох. — он останавливается у входа и поворачивается ко мне лицом. — Даже не думай сбегать, иначе я сделаю это личным.

Затем он выходит за дверь.

Я опускаюсь на кресло, ногти впиваются в ладони, а сердце едва не бьется об пол.

Он сделает это личным? Личным? Тогда что он делал с тех пор, как увидел меня в лифте? Делал это безличным?

С каким типом мужчины я связалась?

Даже моя отчаянная попытка предложить себя провалилась. Как, черт возьми, мне теперь сохранить жизнь себе и Бабушке?

***

— Как ты, мой маленький зайчонок?

Я сжимаю телефон в руках и борюсь с желанием разрыдаться, сказать ей, что все ужасно, что так больше не будет.

Что я могу находиться в опасности, и она тоже.

Вместо этого я заставляю себя улыбнуться, выпрямляю позвоночник и смотрю в окно на гигантские здания Нью-Йорка. Затем говорю по-русски, поскольку английский она подзабыла:

— Я в порядке, Бабушка. Как ты? Хорошо ли тебя лечат в клинике?

— Конечно. Медсестры такие милые, а еда изысканная. Не так хороша, как у твоей мамы, но практически. Как она? Она уже ушла от этого ничтожества?

На этот раз я не могу сдержать слез, которые собираются на веках. Бабушка не является моей родной бабушкой, но она практически вырастила меня, когда я была маленькой.

Она прятала меня в своем доме всякий раз, когда мама говорила мне бежать. Я путешествовала по лесу только для того, чтобы добраться до ее дома.

Она защищала меня, когда не нужно было, пекла мой любимый апельсиновый пирог и угощала меня лакомствами.

Потом она пела мне по-русски, чтобы я засыпала и не думала о том, что переживает мама.

Утром она заплетала мне волосы, грела молоко и давала печенье. Она оберегала меня, пока мама не приходила за мной.

Несмотря на свой возраст, она ни разу не пожаловалась на заботу обо мне и всегда смеялась, когда я рассказывала ей истории о своих сказочных приключениях.

Сейчас она намного старше, ей уже за семьдесят, и она страдает от слабоумия, требующего интенсивного ухода. Это одна из главных причин моего побега, чтобы получить необходимую ей медицинскую помощь.

Все деньги, которые я украла у своей семьи, постепенно перечисляются в Швейцарскую клинику, где она сейчас находится. Как только я исчезла, именно туда я и отправилась — перевезла ее в Швейцарию из маленького городка на западе России. Из маленького городка, куда ее выслали вскоре после смерти моей матери.

Я плакала, умоляла и даже просила о помощи, но никто меня не услышал. Более того, меня за это отчитали, потому что мы не можем демонстрировать слабость и уж точно не должны умолять тех, кто ниже нас.

Тогда я решила взять все в свои руки.

Мне потребовались годы, чтобы найти ее, и я до сих пор не воссоединилась с ней официально. На самом деле, сейчас она меня почти не помнит, но это нормально.

Она защищала меня, когда я была маленькой, и я буду делать то же самое теперь, когда она стара.

— Да, — говорю я бодрым тоном. — Она ушла.

— Хорошо. Хорошо. Я всегда говорила ей, что он не подходит ни ей, ни тебе, но София была слишком напугана и всегда вздрагивала, как только он входил. Она должна была попросить помощи у твоего отца, но она была такой упрямой и говорила, что твой отец может быть еще хуже.

— Он не такой. — я тяжело дышу в трубку телефона, образуя на экране капли пота.

— Верно? То, что он ведет такой образ жизни, не означает, что он не позаботится о вас обеих. Я еще поговорю с ней, когда увижу ее.

— Ее... нет, Бабушка.

— Ее нет?

— Да. Ее больше нет с нами. Она умерла пятнадцать лет назад.

— Нет... это неправда... Я разговаривала с ней только вчера, когда делала тебе прическу...

С другой стороны, раздается шарканье, прежде чем до меня доносится голос медсестры. Она говорит по-английски.

— Она немного устала.

— С ней все в порядке?

— Не волнуйтесь. Такие эпизоды частое явление в случаях, подобных ее, но скоро с ней будет в порядке. Она все время спрашивает о вас.

Чувство вины затягивается петлей на шее. Я должна быть с ней, но не могу. Если они найдут меня с ней, то обвинят ее во всем восстании, которое я затеяла в одиночку.

На этот раз они позаботятся о том, чтобы покончить с ее жизнью. И у меня на глазах, чтобы я усвоила, что никогда не стоит связываться с системой.

Я вешаю трубку, сказав медсестре, чтобы она позвонила мне, если что-то случится. Мне требуется несколько секунд, дабы собраться с мыслями, протереть глаза и перестать погружаться в воспоминания о прошлом.

Затем, как я делаю во время каждого обеденного перерыва, я поднимаюсь на лифте на этаж, где находятся офисы партнеров.

Прошла неделя с тех пор, как я пришла в В&Ш и была поймана Ноксом. Любой другой человек сделал бы все возможное, чтобы держаться на расстоянии. Но не я.

В моей семье было много всего, но беспечность не входила в их число. Я рано поняла, что лучший способ победить врага — узнать о нем как можно больше.

Их ежедневные привычки, их утренние и даже ночные процедуры. Именно там кроются их слабости.

В привычках. В рутине.

Вот почему я взломала его компьютер, телефон и GPS в машине. Что? Мне нужно знать, чем он занимается в любое другое время. И да, это может звучать немного по-сталкерски, но он первым подшутил надо мной. Он первый пригрозил мне.

Никто не угрожает мне и не выходит сухим из воды. Никто.

Я качаю головой. Сейчас я действительно похожа на них, хотя я сделала все возможное, чтобы находиться от них, как можно дальше.

В ходе поисков я выяснила, что его отец не является его биологическим отцом, но он все равно приемный сын влиятельного Английского бизнесмена Итана Стила, и у него есть сестра-близнец и приемная сестра. Приемная сестра вышла замуж за парня из семьи Кинг, которая является еще одной влиятельной фамилией в Великобритании.

Он происходит от денег и власти, чего я и следовало ожидать, но это все равно заставляет меня нервничать. Я ненавижу эти два слова. Деньги и власть. Они принадлежат тому миру, из которого я сбежала.

И мне тоже нужно вырваться из этой орбиты. Потому что, хотя он и не нанес мне визита, я чувствую, как он выжидает, ждет, жаждет подходящего момента для нападения.

Если кто-то и сделает это первым, то это буду я.

Поэтому я направляюсь в открытую офисную зону, где сидят стажеры, младшие юристы и некоторые помощники юристов. Кабинеты младших партнеров находятся на противоположной стороне, откуда они могут наблюдать за стажерами, если откроют жалюзи.

У Нокса жалюзи всегда открыты, что дает всем трехмерный вид через стеклянную стену его кабинета. Как будто ему нечего скрывать.

И ему нечего скрывать. Насколько мне удалось узнать, он безжалостный адвокат по уголовным делам и всегда востребован, возможно, из-за своего наступательного стиля в суде.

Известно, что он ведет себя вызывающе, даже по отношению к жертвам, что снискало ему дурную славу. Естественно, он получает много запросов на ведение дел, но я также узнала, что он отказывается примерно от восьмидесяти процентов из них. Еще одна странная для юристов вещь, но, видимо, партнеры-основатели У&Ш дают ему на это полную свободу действий. Полагаю, именно поэтому он отказывался от предложений всех других фирм присоединиться к ним.

Когда я прихожу, то делаю вид, что пью кофе в зоне отдыха, предназначенной для сотрудников, и пытаюсь понять, изменилось ли что-нибудь.

Обычно ничего нет, и мне приходится ускользать, прежде чем он меня заметит.