Империя Греха

Сегодня, однако, все по-другому.

Как только я выхожу из лифта, до меня волнами доносится тихий ропот. Я медленно продвигаюсь вперед и вижу небольшую толпу, наблюдающую за сценой.

Место действия — кабинет Нокса.

Девушка стоит в центре, одетая в бледно-фиолетовое платье и туфли на каблуках. Ее лицо покраснело, и даже на расстоянии я вижу слезы и страдание в ее глазах.

Она совершает мириады движений; ее руки размахивают, когда она говорит, затем она обнимает себя, и за этим следуют новые слезы.

Мой позвоночник переломился в одну линию при виде этой сцены. Это так похоже на то, что было у мамы, когда она была замужем за моим жестоким отчимом.

Самоуспокоение. Непроизвольные подергивания. Даже слезы, которые, кажется, не запланированы.

В разгар ее небольшого срыва Нокс сидит за своим столом, сцепив пальцы у подбородка, и слушает.

На его суровом лице нет ни капли эмоций. Даже фальшивого сочувствия, которое некоторые люди носят в качестве фасада.

Он в своей истинной стихии. Без чувств. Полностью отстраненный от ее страданий, будто ее и ее горя не существует.

Мои ногти впиваются в ладони, и я сжимаю кулаки. Так ли чувствовала себя моя мама с папой?

Что он был слишком безэмоционален, чтобы сочувствовать ей?

Что сколько бы она ни плакала, он никогда не увидит ни этих слез, ни ее боли? Поэтому она отказывалась просить его о помощи?

— Двадцать баксов на то, что он откажет ей, — говорит одна из практиканток, брюнетка со смуглой кожей.

— Я говорю, что он примет ее дело, — отвечает ее коллега, высокий рыжий мужчина.

— Не может быть. — брюнетка качает головой. — Он не шелохнулся за все время ее речи.

— Он просто слушает факты, как обычно. — рыжий размахивает двумя купюрами. — Кто со мной?

Немногие. Между ними разгорается спор о том, что Нокс не принимает много дел и что в последнее время у него просто шквал отказов.

Я наполовину слушаю их, наполовину сосредоточена на девушке, которая продолжает трогать свои руки, локоть, везде, куда может дотянуться.

— На кого ставим? — спрашивает дружелюбный голос, только что прибывший на событие.

Я сразу узнаю его по акценту и медленно отступаю назад. Это Дэниел Стерлинг, еще один младший партнер и ближайший друг Нокса. Если они не работают или не находятся в суде, то они вместе.

В отличие от Нокса, Дэниел специализируется на международном праве и в целом обладает обаятельным характером. Возможно, потому что ямочки на щеках делают его дружелюбным, но присяжные еще не определились, так это или нет.

Несмотря на мои шпионские навыки, я не вычислила ни его, ни Нокса. Со стороны они выглядят как два крутых англичанина, приехавшие сюда учиться и работать. У них прекрасная репутация — или в основном хорошая, если не считать их мужского поведения, — и они построили огромную карьеру за столь короткое время. Они частенько оказываются в центре внимания на светских мероприятиях, о них пишут журналы и пресса — пресса, о которой я узнала только после того, как стала Джейн, поскольку, будучи Анастасией, я почти не уделяла этому внимания.

Однако что-то подсказывает мне, что это еще не конец. Я достаточно долго жила в опасном мире, чтобы знать: то, что скрывается под поверхностью, часто гораздо более мерзко, чем то, что видно.

— Мы ставим двадцать баксов на то, что Нокс откажет ей или нет, — отвечает брюнетка, не глядя на него. — Я ставлю сто. Он ее отвергнет. Видишь, как слегка подрагивают его пальцы? Это значит, что ему скучно, и он выгонит ее через двадцать секунд.

Все поворачиваются к Дэниелу, и он ухмыляется, показывая свои ямочки.

На секунду, всего на секунду, они смущаются, но потом он запрыгивает на один из столов и подзывает их к себе.

— У кого-нибудь есть попкорн?

Раздается негромкий смех, а затем они все окружают его, смотрят шоу и болтают между собой.

Я остаюсь на задворках, чувствуя, что по какой-то причине мне нужно быть там.

— Три, два... — Дэниел считает пальцами. — И вперед.

В этот самый момент Нокс встает, открывает дверь в свой кабинет и направляет девушку к выходу.

Она не двигается, фыркает и дергается на месте, потом подходит к нему.

— Пожалуйста... мне некого просить о помощи.

— Да, есть. Тысяча других адвокатов, на самом деле. Я попрошу своего секретаря прислать вам список рекомендаций. — он говорит спокойно, хотя и без эмоций, как тогда, когда обещал найти то, что я скрываю. — Кроме того, я адвокат по уголовным делам. Обращайтесь, когда вам нужно будет не загреметь в тюрьму.

— Мне все равно. Я провела свое исследование и знаю, что вы не боитесь трудностей и можете взяться за гражданское дело, если захотите.

— Я только что сказал, что у меня нет желания. Желаю удачи в поисках другого адвоката.

— Никто не похож на вас. Пожалуйста. Они боятся идти против него.

— Меня это не касается. Хорошего дня.

И с этим он возвращается в свой кабинет, закрывает дверь и опускает жалюзи. Девушка едва не падает и вынуждена схватиться за стену, чтобы удержать равновесие.

— Я же говорил. — Дэниел ухмыляется. — Ты заплатишь мне позже. А теперь за работу.

Они расходятся по своим столам, а он направляется в свой кабинет, напевая какую-то мелодию.

Сцена, произошедшая минуту назад, исчезает, как будто ее и не было.

Кажется, все забыли о девушке, которая медленно направляется к лифту, все еще опираясь на стену.

Я иду за ней и нажимаю на кнопку вызова, когда ее рука дрожит, не в силах нажать на нее.

— Спасибо.

Она фыркает, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Потом она снова трогает свой локоть, и там появляется пятно, намек на что-то фиолетовое, которое, кажется, было скрыто тональным кремом.

Моя грудь сжимается, и все, что я вижу, это то, как мама делала то же самое, скрывая синяки, особенно от меня.

— Не принимайте это близко к сердцу, — шепчу я. — Он не берет много дел.

— Знаю, но он был моей последней надеждой. Я слышала, что ему все равно, против кого выступать, но, может, ему не все равно. Может, все правы. Возможно, мне не стоило начинать это.

— Нет, — говорю я ей, не думая. — Не говорите так, пожалуйста. Вы поступаете правильно.

Она смотрит на меня, ее темные глаза наполнены влагой, но она больше не плачет, потому что там есть маленькая улыбка.

— Спасибо вам за эти слова. Вы не представляете, как много это для меня значит.

Лифт открывается, и она снова улыбается, прежде чем шагнуть внутрь.

Но мне не нравится, как она исчезает, как только она оказывается внутри, как ссутуливаются ее плечи и возвращаются слезы.

Может, я могу что-то сделать?

В моей голове зарождается безумная идея.

Нокс сказал мне, что он последует за мной, но он не узнает, что его ударит, когда ситуация изменится.

Глава 8

Нокс

Я сжимаю и разжимаю пальцы, но продолжать печатать невозможно.

Ураган, зарождающийся внутри меня, невозможно ни подавить, ни остановить. Он не только пожирает все на своем пути, но и разрушает любое подобие спокойствия, которое я сохранял десятилетиями.

Тени нависают над моими плечами, шепчут, бормочут, тошнотворно близко подбираясь к ушам.

Они начались, когда мне было пять лет, и до сих пор не прекратились.

И никогда не остановятся.

— Черт, черт, черт!

Я отталкиваюсь от стола и несколько раз резко вдыхаю, но я словно дышу дымом, густым, туманным и чертовски удушливым.

Уже не слова Сандры Белл звучат в моей голове, как искаженная пластинка, уже не ее голос я слышу.

А мой и моей сестры-близнеца.

И они более призрачны, чем ее, более чертовски безумны и сыры. Я все еще чувствую гнилую вонь нашей адской дыры. Резкий запах алкоголя, сигарет и отвратительного мужского мускуса.

Это было двадцать лет назад, но кажется, что прошло всего двадцать минут.

Эти двадцать минут Сандра потратила на рассказ своей истории.

Я могу слушать истории об убийствах целыми днями и не моргнуть глазом. Я уже должен был отвыкнуть от насилия над детьми.

Я прошёл долгий путь с того момента, когда все это произошло. Я не стоял там, ожидая удара.

Я ударил в ответ и поднялся над тенями и их кроваво-гнилостным запахом. Схватив сестру за руку, я убежал без оглядки, так какого хрена эти тени снова тянут меня под себя?

Мой телефон вибрирует, и я собираюсь нажать «игнорировать». Последнее, что я должен делать в своем состоянии, это разговаривать с людьми. Они не узнают меня, когда я в таком состоянии. Я не тот очаровательный, веселый Нокс, которого они знают, я Нокс из той дыры.

Ребенок в теле взрослого.

Мужчина, который все еще видит своих демонов.

Картинка, мелькнувшая на экране, заставила меня остановиться.

Тил. Моя сестра-близнец.

На фото она в центре, а ее муж и сын целуют каждую из ее щек. Но это еще не все, она улыбается.

Нет, смеется.

Когда мы росли, у нее никогда не было таких радостных выражений. Она также почти не говорила в течение многих лет и только в случае крайней необходимости.

Но посмотрите на нее сейчас. Жена, мать и успешная бизнесвумен.

Мой палец зависает над кнопкой «игнорировать», но я не нажимаю ее. Если бы это был кто-то другой, я бы не ответил, но Тил другое дело. Тил моя вторая половина.

Падая обратно на кресло, я принимаю видеозвонок, наклеивая на лицо улыбку.

— Привет, Ти.

Мы с сестрой явно не однояйцевые близнецы, поэтому она не очень похожа на меня. Ее глаза темнее, больше, и раньше они были более грустными. Но не сейчас. В них есть свет, искра.

Жизнь.

Именно этого ей не хватало, пока она не встретила своего мужа во время нашего выпускного класса средней школы.

Однако она не улыбается в ответ, между ее бровями пролегла глубокая хмурая складка.

— Где мой племянник? — я ищу у нее за спиной. — Как ты смеешь звонить по видеосвязи и не показывать мне Реми?

— Он принимает ванну со своим отцом. — она наклоняется вперед к экрану, и ее черные волосы следуют за движением, обрамляя ее лицо. — Ты в порядке?

— Почему я не должен?

— У меня просто странное предчувствие. Знаешь, интуиция близнецов.

— Не существует такого понятия, как интуиция близнецов, Ти. Особенно для братских близнецов, так что ты просто выдумываешь, ради получения информации.

— Прекрати адвокатские разговоры, Нокс, и да, есть такая вещь, как интуиция близнецов. Именно так мы нашли друг друга, когда я потерялась на рынке, когда мы были детьми, не забыл?

Я ворчу.

— Ну? — настаивает она, расправляя плечи и скрещивая руки на груди. — Что происходит?

— Работа.

— И?

— И секс. — я ухмыляюсь. — Хочешь услышать подробности?

— Фу, нет, и ты не сменишь тему.

— Ты заноза в заднице, Ти.

— И я рада этому. Так ты расскажешь мне, что происходит, или мне разбить твою коллекцию группы Metallica?

— Ты, блядь, не посмеешь.

— Да, я посмею, если ты не расскажешь.

— Я подкуплю отца, чтобы он присмотрел за ними ради меня, так что пошла ты, Ти.

— Я тоже просто подкуплю папу еще больше и попрошу его заснять меня на видео, пока я буду разносить все к чертям, а потом сяду на ближайший самолет до Нью-Йорка, чтобы самой выяснить, что происходит.

— Я позвоню Ронану и скажу ему, что его жена на свободе.

— Ты шутишь, потому что я просто возьму его с собой, и он будет раздражать тебя до смерти.

Я издаю стон.

— Так я и думала. Теперь выкладывай, Нокс.

Я вздыхаю. Я могу выиграть миллион сражений в суде, но не одно против настойчивости Тил. Особенно когда она чувствует, что что-то не так.

— Это действительно просто дело, Ти.

— Что за дело?

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Очевидно, стоит. — она смягчает свой тон. — Пожалуйста, Нокс, расскажи мне. Я не смогу спать, если буду волноваться за тебя. Разве недостаточно того, что я не могу видеть тебя так часто, как мне хочется? Мне кажется, что ты ускользаешь.

— Я рядом, Ти. Я всегда буду рядом.

Я глубоко вдыхаю, думая о том, как это преподнести.

Лучший вариант солгать, но она увидит насквозь. Неважно, насколько я совершенствую свой фасад, она единственная, кто распознает мою ложь и обличит меня в ней.

Она ждет меня, ее лицо безучастно, но она ничего не говорит.

Слова никогда не были и не будут ее сильной стороной. А еще она настоящая заноза в заднице, потому что знает, что может добраться до меня одним только взглядом.

Именно так она выражала мне свой дискомфорт, когда мы были детьми и она не говорила.

После минутного бесплодного раздумья я говорю:

— Одна девушка хотела, чтобы я представлял ее интересы, потому что она подала в суд на своего отца за сексуальное насилие и требует денежной компенсации.

Тот взгляд возвращается, тусклый, который убивает весь свет в ее глазах. Глаза, которые так долго были мертвы и наконец начали оживать десять лет назад. Теперь это исчезло, будто, как и я, она вернулась в ту адскую дыру в Бирмингеме. В дыру, наполненную вонью алкоголя, наркотиков и мужчин.

И мне хочется застрелиться. Вот почему у меня нет желания говорить ей, вот почему я держу все это в себе.

Я гребаный ублюдок, но у меня одна цель — защитить свою младшую сестру. И я только что с блеском ее провалил.

— Послушай, Ти, это не...

— Я так и знала, — говорит она спокойным тоном.

— Знала что?

— Ты от меня что-то скрываешь.

— Я ничего не скрываю. Это просто работа. Тебе не о чем беспокоиться.

— Но работа влияет на тебя. Я вижу, как на твоем лице появляется твердость, Нокс.

— Я в порядке.

— Я тоже так говорила, и мы оба знаем, чем это закончилось.

— Я адвокат по уголовным делам, Ти. Я справлялся и с худшим, чем это.

— Худшим, да, но не в этом случае.

— Разве ты не говорила мне защищать тех, кто так же беззащитен, как и мы?

— Нет, если это тебя задевает, если это лишает тебя человечности и забирает тебя у меня.

— Кто кого забирает? — раздается мужской голос с ее стороны, прежде чем Ронан, ее муж, появляется рядом с ней.

Он без рубашки и несет полуголого Ремингтона на руках. На них обоих полотенца, а волосы мокрые. Это шампунь на голове Реми?

— Папа... — мой племянник хлопает в ладоши, затем показывает на меня. — Дядя Нокт...

Вот кто я для своего трехлетнего племянника — тарабарщина из согласных и гласных.

— Привет, дружище.

Я улыбаюсь ему, благодарный за то, что они прервали меня. Если бы они не появились, разговор с Тил мог бы перейти в катастрофическое русло.

— Привет, дядя Нокт! — он снова хлопает в ладоши. — Папа сделал мне ванну.

— Верно. Кто твой любимчик?

Ронан протягивает ему кулак, и он ударяет по нему, неудержимо хихикая.

— Папочка!

— Хорошо, иди переоденься и дай мне поговорить с твоим дядей Ноксом. — Тил целует сына в щеку.

— Нет, пока мы все не проясним. — Ронан наклоняется вперед. Он передал Реми почти все свои гены, от цвета карих глаз до прямого аристократического носа, который он сам унаследовал от своего отца-графа. — Ты собираешься украсть мою жену, Нокс? Потому что мы с Реми этого не допустим.

— Не допустим, — повторил Реми, подражая хмурому взгляду отца.

— Ни за что на свете. На самом деле, у меня есть работа, так что ты можешь забрать ее обратно.

— Нокс, не смей! — возражает Тил.

— Пока, Реми.

— Пока, дядя Нокт!!!

Моя улыбка исчезает, как только я отсоединяюсь.

Я пытаюсь занять голову работой, но после часа или около того чтения досье невозможно отогнать напряжение, нарастающее в плечах.

Поэтому я решаю выйти и сменить обстановку.

Предпочтительно трахнув кого-нибудь.

Это лучший способ избавиться от накопившегося напряжения, но есть одна маленькая проблемка.

С тех пор как я трахнул Анастасию три недели назад, у меня нет аппетита ни к кому другому.

Дело не в том, что я не хочу трахаться. Дело в том, что я хочу трахать ее. Никого другого, кроме лживой, коварной воровки, которую я уже должен был разоблачить.

Проверка, которую Дэниел провел на нее, оказалась безупречно чистой, что чертовски подозрительно. Как она сама.

И я разберусь с этим.

Просто еще не придумал, как. Потому что каждый раз, когда я вижу ее, я представляю свой член у нее во рту или в ее тугой киске.

И это не очень продуктивно. А может, и продуктивно, смотря с какой стороны на это посмотреть.

Я оставляю портфель в кабинете и поднимаюсь на лифте на парковку. Кто-то останавливает его этажом ниже, одна из ассистенток. Она улыбается, и я притворно улыбаюсь в ответ.

Теперь легко притворяться, что я нормальный, что я могу автоматически улыбаться при виде другого человека, а не вынашивать гнусные мысли о том, чтобы сбросить его с самого верхнего этажа.

Я могу вести себя дружелюбно, но я не доверяю людям. Не после того, как самые добрые из них превратили мою жизнь и жизнь моей сестры в ад.

Гнилые люди выглядели шикарно, элегантно, имели все нужные связи и деньги, скрывая свои поганые наклонности. Они использовали свою власть, охотясь на уязвимых и подпитывая свои отвратительные животные желания.

Именно поэтому я сделал своей миссией заставить их заплатить при любой возможности. Пресса и все в юридической среде говорят, что я разборчив, но они не знают истинной причины этого.

Я отказываюсь представлять интересы человека, если сомневаюсь, что он гнилой.

От них воняет — от гнилых — и я чувствую это за километры. Шестое чувство, зародившееся у меня с детства.

Не поймите меня неправильно. Это не значит, что мне наплевать на справедливость. По крайней мере, не в традиционном смысле.

Если женщина приходит ко мне, потому что убила своего жестокого мужа, хорошо для нее. Я вытащу ее из тюрьмы в мгновение ока.

Если мужчина убил свою золотоискательницу, эмоционально жестокую жену, тоже хорошо. Я открою ему новую страницу, чтобы он мог начать все сначала.

Да, я вытаскиваю убийц из тюрьмы, но не любых убийц.

И не насильников.

Только тех, от кого я не чувствую этой гнилостной вони.

Когда лифт уже закрывается, я замечаю очень маленькую и очень знакомую девушку, идущую бодрым шагом в противоположном направлении.

Я даже не думаю об этом, поскольку нажимаю на кнопку, открывающую двери перед закрытием. Это не отдел информационных технологий, так что она здесь делает?

Эта девушка чертовски сомнительна, и сегодня я этого так не оставлю.

Я следую за ней, держась на безопасном расстоянии. Но она меня не замечает, потому что у нее такая ботаническая манера быть сосредоточенной либо на ноутбуке, либо на своих ногах, как сейчас.

Она несет свою сумку с ноутбуком и опускает голову, сокращая расстояние за рекордное время. Она быстрая, но не сильная, почти как пролетающий ветерок.

Ее место назначения, по-видимому, комната снабжения персонала, которая редко используется. Она останавливается перед ней и проверяет обстановку, как вор перед тем, как проникнуть внутрь. Я прячусь за углом, пока она не входит в комнату.

Интересно, что эта маленькая сорвиголова делает на этаже, который не должен ее волновать, и в комнате снабжения. Сомневаюсь, что это потому, что здесь необходим техник.

Вместо того чтобы последовать сразу за ней, я жду пять минут. Мне нужно, чтобы она была поглощена своим делом, чтобы у нее не было возможности спрятаться.

Я терпелив. На охоте не бывает только скорости. Преследование перед нападением — лучший способ оставить добычу без выхода.

Когда пять минут истекают, я подхожу к двери и медленно открываю ее. Конечно, она сидит, скрестив ноги, на полу среди стопок бумаг и печатает на ноутбуке.

Голубой свет отражается в ее очках, а ее пальцы двигаются с молниеносной скоростью. Она сидит лицом ко мне, поэтому я не могу видеть, над чем она работает, но она не замечает меня, даже когда я закрываю дверь, заперев нас обоих внутри.

Щелчок.

Звук эхом отдается в воздухе, и она поднимает голову, ее губы складываются в букву О.

С закрытой дверью единственный свет в кромешной тьме комнаты снабжения исходит из-под двери и ее ноутбука. Здесь проведён свет, но я им не пользуюсь.

Тьма хорошо для меня знакома. Но не свет.

Благодаря голубому свечению я могу разглядеть изгиб ее полных губ. Губ, которые не должны покидать мой член с того первого раза.

— Что ты здесь делаешь?

— Это должен быть мой вопрос. — я подхожу к ней. — Что ты сейчас замышляешь? Другую личность? Другое имя?

Она следит за моими движениями, будто я действительно хищник, который идет за ней. Я наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в ноутбук.

— Что у тебя там, Анастасия? Зачем тебе нужно приходить сюда, чтобы заниматься этим?

Словно только что поняв, что мне нужно, она захлопывает ноутбук, наполняя наше окружение темными тенями.

— Думаешь, это меня остановит?

Я тянусь к ней, и она пытается свернуться вокруг техники.

Я скольжу рукой по ее животу, и она вынуждена лечь на спину, держа ноутбук над головой, чтобы я не мог до него дотянуться.

Я забираюсь на нее сверху, прижимаюсь грудью к ее груди, и это не даёт ей извиваться.

Она напрягается, ее пальцы сжимают ноутбук в смертельной хватке.

— Что ты делаешь?

Она задыхается, наполовину мучаясь, наполовину напрягаясь.

— Я же сказал, что раскрою тебя, и сейчас самое подходящее время.

— Здесь нечего раскрывать, отпусти меня.

— Хм. Я бы поверил в это, если бы ты не прилагала столько усилий, защищая свое орудие преступления.

— Ноутбук — это личное, придурок.

— Нет, если он находится на месте преступления.

— Ух... ты меня раздавишь.

— Тогда отдай мне его.

В последней попытке она пытается ударить меня коленом по яйцам. Я обхватываю ее колено одной рукой и глажу бедро. Улыбка растягивает мои губы, настоящая улыбка, хотя в темноте она, наверное, выглядит как злая ухмылка.

— Тебе действительно не стоило играть так грязно. Теперь у меня искушение сделать кое-что.

— Сделать что?

— Заставить тебя извиваться.

Мои пальцы приближаются к ее бедрам, и хотя я прикасаюсь к ней через одежду, я чувствую ее тепло и дрожь, проходящую по телу.

— Ты же сказал, что не будешь ко мне прикасаться.

— Я передумал.

— Почему?

— Потому что твое тело становится таким податливым подо мной, и мне это может понравиться.

— Нет.

— Хм. Мне доказать это?

— Н-не надо.

— Вызов принят, моя маленькая бабочка.

В конце концов, именно из-за нее я потерял свой сексуальный аппетит, и будет справедливо, если я верну его через нее.

Да, она обманщица, но она может быть лучшей формой отвлечения, которая у меня когда-либо была.

Глава 9

Анастасия

Моя маленькая бабочка.

Так он только что назвал меня, верно?

Моя грудь напрягается, а глаза увеличиваются в размерах, отчаянно пытаясь разглядеть его. В темноте я не могу его рассмотреть, но резкие черты его лица видны, как и блеск в его напряженных глазах.

Я зажата под тяжестью его тела и его огромных размеров. Я раздавлена и не могу дышать. А одеколон, который я искала в универмагах? Он душит меня сейчас, лишает мыслительного процесса и не дает думать дальше этого момента.

— Ты... у тебя моя подвеска с бабочкой?

— Почему ты так думаешь?

— Ты только что назвал меня маленькой бабочкой.

— Мог сделать это по любой причине.

— Но это было достаточно конкретно.

— Хм. Что ты собираешься предпринять, чтобы выяснить, у меня она или нет?

Его голос глубокий, темный бархат, который обвивается вокруг моей шеи.

— Я... — мои слова обрываются, когда его рука, лежавшая на моем бедре, скользит к внутренней стороне.

Я крепко сжимаю ноги, несмотря на покалывание, несмотря на то, что каждая нелогичная мысль в голове побуждает меня отпустить.

Но я не могу.

Не тогда, когда я чувствую пульсации тьмы, исходящей от него. Той самой тьмы, с которой я боролась до последнего, чтобы оставить все позади.

Думаю, я всегда чувствовала это в нем, даже в ту ночь в Джерси, но тогда это было нормально, потому что это было на одну ночь, и я по глупости размышляла, что больше его не увижу.

Я глупо думала, что просто сохраню его в своих воспоминаниях и все.

Но он здесь, и следует за мной, и это нехорошо.

Это очень страшно для судьбы Бабушки и моей судьбы.

Его пальцы зависают на вершине моих бедер, и, хотя он не пытается войти, он задерживается там, выжидая время.

— Что происходит? — в его тоне чувствуется легкая забава, граничащая с садизмом. — Вдруг почувствовала себя застенчивой?

— Это не... о...

Мои слова заканчиваются стоном, потому что он прижимает палец к моему клитору, и, хотя это происходит через брюки и нижнее белье, я чувствую, как пульсируют вены в моем сердцевине.

— Ты не должна этого делать. — он говорит напротив моего уха, его голос горячее и сексуальнее в низком диапазоне.

На секунду я так сосредотачиваюсь на этом, на его голосе и диапазоне, что на мгновение забываю, что здесь поставлено на карту. Мой мозг отключил все элементы окружающей среды, поэтому все, что я могу чувствовать, это его стройное тело, под чопорным костюмом которого скрыта татуировка воина.

Много мышц, которые я видела в тот день и сейчас ощущаю на фоне мягкости моего живота и груди.

Все во мне такое мягкое, а он такой твердый и большой, что заставляет меня чувствовать себя маленькой. Такой маленькой и ломающейся, но вместо того, чтобы испугаться, моя кожа загорается, и странный вид возбуждения распространяется внутри.

Но это неправильно, не так ли? Меня не должна возбуждать наша разница в размерах. Если уж на то пошло, я должна опасаться этого, должна думать о том, что поставлено на карту.

Как мой ноутбук.

Нокс должен был подойти так близко, чтобы нацелиться на мой ноутбук, который я держу обеими руками и в недосягаемости над головой.

Но он этого не делает.

Вместо этого он проводит языком по раковине моего уха, и я не могу сдержать вспышки удовольствия, которые волнами пробегают по моей чувствительной плоти.

Когда за этим следует его глубокий шепот, я нахожусь на грани чего-то настолько резкого, что у меня перехватывает дыхание.

— Ты не должна стесняться. В конце концов... — он двигает пальцами по моей киске, и я прикусываю язык, подавляя стон. — Я заставил эту киску кровоточить в первый раз.

Черт.

Почему он заставляет акт лишения меня девственности звучать так горячо? Так не должно быть, не тогда, когда я всегда считала это бременем, которое может быть использовано, чтобы выдать меня замуж за первого подходящего мужчину, которого найдет для меня моя семья. Не тогда, когда все, о чем я заботилась, это избавиться от нее. Но когда он произносит эти слова, все звучит еще более извращенно и совершенно ненормально.

— Раздвинь ноги.

Твердый, не подлежащий обсуждению приказ посылает взрыв искр внутри меня.

Ему не нужно раздвигать мои ноги пальцами, потому что они раздвигаются сами собой. Мой разум настроен на всю ту восхитительную авторитарность, которую я почувствовала той ночью, на ту капитуляцию, которую я испытала впервые в жизни.

И это не принудительный тип, когда у меня не было выбора, потому что у меня имелся выбор, у меня была возможность уйти, но я решила этого не делать.

Я решила остаться.

Потому что впервые я не была дочерью опасной семьи или фальшивой Джейн. Была просто я.

Словно он думает о том же, Нокс тянется к моим очкам. Я хочу остановить его, но не могу отпустить ноутбук, и вот он уже снимает их. Не думаю, что он способен увидеть мои глаза в темноте, а если и увидит, то только через контактные линзы. Однако, когда он смотрит на меня, ощущение другое, будто мы вернулись в тот момент.

Где мы были анонимны.

— Раздвинь ноги шире, — приказывает он, и на этот раз мне не приходится сильно раздвигать ноги, поскольку его рука уже на молнии моих брюк.

Он легко стягивает их, а затем просовывает пальцы в мои трусики.

Это толчок, шоковая реакция, от которой моя спина отрывается от пола, а руки становятся потными на ноутбуке. Это не первый раз, когда он прикасается ко мне так интимно, но кажется, что впервые.

— Хм. Кого-то возбудила борьба.

Это снова садизм, но смешанный с туманной похотью.

Или, может, это я.

Он трется своей массивной эрекцией о мой живот, и я замираю, дыхание сбивается.

— Твое маленькое покачивание заставило меня стать чертовски твердым, красавица. Ты позаботишься об этом, не так ли?

Я не понимаю, о чем он говорит, отчасти потому, что его пальцы продолжают касаться моих намокших складок, а отчасти потому, что его эрекция увеличивается с каждой секундой.

Звук его молнии эхом отдается в воздухе, и я задерживаю дыхание, хотя меня переполняют всевозможные ощущения. Даже несмотря на то, что мое сердце вот-вот выпрыгнет туда, где его пальцы на моей киске.

То, как он прикасается ко мне, медленно и твердо, будто он точно знает, что делает и куда ведет. И я беспомощна перед этим, полностью и окончательно поймана в ловушку, из которой не могу выбраться.

Затем что-то происходит.

Его эрекция, которую я чувствовала на своем животе всего несколько секунд назад, сменяется его пальцами, трущимися о мою киску, прикрытую трусиками.

Искры удовольствия превращаются в полноценные вспышки, но это еще не все, потому что он надвигается на мой вход, пока он все еще прикрыт, и по какой-то причине это кажется извращением и вызывает еще большее возбуждение у нас обоих.

— Я хочу трахнуть тебя, — ворчит он, двигаясь, потирая и скользя членом вверх и вниз по моим трусикам. — Я хочу стянуть с тебя одежду твоей поддельной личности и погружаться в твою тугую киску, пока ты не закричишь.

Сделайэто, хочу сказать я.

Просто сделай это уже. С тех пор, как он впервые прикоснулся ко мне, у меня началась ломка, о которой я и не думала.

С тех пор, как я узнала, что такое секс.

И не просто секс с кем-то. Секс с ним и его восхитительно интенсивным доминированием. Обычно я убегала от этого, но с Ноксом я врезалась в это.

Сознательно и подсознательно.

— Видишь, как твоя киска принимает меня, моя обманщица? Хочешь, чтобы мой член оказался внутри тебя, не так ли? Хочешь, чтобы я трахал тебя жестко и быстро, не сдерживаясь.

Я на грани и не могу отвести взгляд. Я прямо там, и это не только из-за темпа его члена. Это комбинация всего.

Из-за его грязных разговоров и глубокого тембра голоса.

Из-за его твердых прикосновений, когда он берет то, что хочет, без малейших извинений.

Это связано с воздухом, который пульсирует и переполнен напряжением, сочится сексом и его пьянящим одеколоном.

Но самый важный элемент из всех это он. Мужчина, который должен был быть на один раз, но превращается в нечто большее.

И это, как ни странно, заводит. Кнопка, о которой я даже не думала, что она есть внутри меня.

— Хочешь, чтобы я трахнул тебя, Анастасия?

Звук моего имени должен был бы утолить мое желание, но он только усиливает его до дикого огня.

Он знает меня — ну, не совсем — но он, по крайней мере, не считает меня фальшивкой, над созданием которой я так усердно работала. И хотя обычно это настораживает, но не сейчас.

Потому что это я.

— Ты хочешь? — настаивает он, и я так близка к тому, чтобы крикнуть, сказать ему, чтобы он трахнул меня.

Все равно это только на один раз.

Именно так я сказала в тот раз и оказалась явно не права.

Но я все равно киваю, едва заметно, но он замечает это и ускоряется. Если бы не его грудь на моей, я бы подпрыгнула от жара ощущений.

— Я не начну, пока ты не расскажешь мне правду о себе.

— Ах...

Разочарование, которое выплескивается из моего горла, вырывается спонтанно, и это заставляет его усмехнулся. Но звук не похож на светлый. Он темный и несколько обеспокоенный.

— Думала, что я позволю тебе играть со мной, моя маленькая обманщица?

— Нет... Я не...

— Ты не что?

— Я не играю с тобой.

Если уж на то пошло, то он играет — играет со мной до тех пор, пока я вот-вот не лопну.

— Тогда расскажи что-нибудь.

— Анастасия это... мое настоящее имя.

Это небольшая информация, то, о чем он подозревал все это время, но произнесение этого вслух выбивает тяжесть из груди.

— Я уже это знал.

— Ты... не знал наверняка.

— Хм. Но я все равно не могу тебя трахнуть.

— Почему?

— У меня нет с собой презерватива. Обычно я не прихожу на работу с планами трахнуть сотрудницу.

Мои ногти впиваются в ноутбук, и я почти кричу от разочарования. Вместо этого я прикусываю язык, не желая, чтобы он почувствовал, как сильно он на меня влияет.

Насколько его слова наполнили меня необъяснимым разочарованием.

— Но я изменю это в будущем.

Он вводит свой член в меня несколько раз с нарастающей силой. Крошечные толчки настолько приятны, что я подсознательно отпускаю свой язык.

Оргазм обрушивается на меня с ослепляющей силой, и я падаю, разбиваясь вдребезги, но приземления не видно. Даже когда я быстро моргаю, пытаясь сдержать свою реакцию. Сила наслаждения оказывается сильнее моих попыток самоконтроля, и я просто кричу.

Он закрывает мне рот рукой.

— Тсс, люди услышат.

Проклятье.

Я совсем забыла об этом, о том, что мы в фирме и что я защищаю от него свои планы в ноутбуке, даже несмотря на то, что мои руки все еще находятся над головой.

Когда волна медленно спадает, я лежу, переводя дыхание и собираясь с мыслями. Мне немного хочется спать.

Это проблема, если мне постоянно хочется заснуть после мощного оргазма. Разве это не противоречит всей его цели?

В тумане, я вижу, как Нокс поднимается по моему телу, пока его колени не оказываются по обе стороны от моей головы. Его темная тень падает на меня, как гибель, причем захватывающая. На которую я не могу перестать смотреть.

И тут я чувствую вкус чего-то соленого — его спермы. В своем оцепенении я не заметила, что он подносит кончик своего члена к моему рту.

— Я нуждаюсь в этих губах на моем члене.

Я медленно открываюсь, принимая его. Это отличается от того раза, потому что сейчас я даже не пытаюсь контролировать ситуацию. Все в его власти.

Он просовывает руку под мою голову, хватает меня за волосы и с грубой силой входит в мой рот. Ег член задевает заднюю стенку горла, и я давлюсь, задыхаясь.

— Расслабь горло, — уговаривает он, почти приказывая, а затем снова двигается. — Вот так, красавица.

Мое сердцебиение учащается, и киска сжимается от новой потребности в его словах. Тот факт, что он все еще называет меня красавицей, что ему это нравится.

Я действительно возбуждаюсь от его удовольствия. От того, что являюсь причиной этого, причиной того, что он стонет глубоко в горле.

И я хочу больше этого.

Поэтому расслабляю горло, позволяя ему трахать жестко, быстро и без ограничений. Я тоже стону рядом с ним, потому что мне нравится это ощущение власти.

Мне нравится, как подрагивают его бедра, словно он не в силах контролировать удовольствие.

— Блядь, красавица. Я собираюсь излиться в это красивое горло.

И с последним рычанием он выполняет обещанное, выпускает свою сперму так глубоко, что я едва чувствую ее вкус, когда глотаю.

Когда он выходит, между моим ртом и его членом образуется дорожка спермы, и я настолько очарована этим зрелищем, что не могу отвести взгляд.

От него.

Он вытирает мне рот большим пальцем, и я почти слышу ухмылку в его голосе, когда он говорит:

— Будет весело поиграть с тобой, моя маленькая обманщица.

Глава 10

Нокс

Как только я слезаю с нее, Анастасия отползает назад, пока ее спина не ударяется о край полки, но она защитно прижимает ноутбук к груди.

Она не выпустила его, даже когда сокрушалась о мой член и мне приходилось заглушать ее крики.

Я причмокиваю и рычу от подергивания члена. Видимо, кончить в ее красивое горло недостаточно. Я сопротивляюсь желанию схватить ее за горло и трахнуть об стену. Будь прокляты презервативы.

Хотя, не совсем. Я не моя сестра, и не заинтересован в детях сейчас. Или когда-либо. Зачем приводить ребенка в этот жестокий мир, а потом заставлять его выживать самостоятельно?

Реми единственный ребенок, которому позволено присутствовать в моей жизни, да и то лишь издалека.

Тем не менее, я всерьез подумываю о том, чтобы перегнуть ее через ближайший стол и трахнуть ее узкую киску. Я могу выйти, не закончив, или...

Блядь, о чем я вообще думаю? Я вообще не должен думать об этом, не говоря уже о том, чтобы искать лазейки.

Я не трахаюсь без презерватива, и точка. Меня выводит из себя, что я вообще рассматривал этот вариант.

Это только потому, что я давно не трахался. Вот и все.

Именно.

Анастасия хватает ноутбук одной рукой, а другой застегивает брюки. Так ее зовут, Анастасия, ее настоящее имя.

Признав это, она также косвенно намекнула, что весь образ Джейн — это всего лишь образ. Все это не настоящее: ни ее внешность, ни, тем более, эти фальшивые карие глаза, которые сейчас следят за каждым моим движением.

Иногда она похожа на добычу, умную добычу, которая наблюдает, а не ждет, пока ее съедят.

Теперь, думая об этом, именно этим она и занималась с того самого момента, когда я впервые увидел ее в баре. Она наблюдала за мной из-за этих ледяных светлых прядей и решала, что делать дальше.

Это любопытство или, возможно, осторожность?

Кто она, черт возьми, такая? От одного этого вопроса в моей голове кровь закипает от раздражения. Я не хороший человек. Я даже не порядочный. Нет нужды говорить, что я не из тех, кто спрашивает у девушек их имена, не говоря уже об истории их жизни.

Так какого хрена я хочу погрузить в нее свои пальцы и вытащить все, что она прячет?

Почему она?

Потому что она маленькая гребаная обманщица, вот почему.

Хотя я привык к тому, что преступники постоянно лгут мне, это совсем другое дело, когда это происходит на личном уровне.

Как только я привожу себя в порядок, то открываю дверь с большей силой, чем это необходимо. Свет снаружи проникает внутрь, заливая комнату и ее мягким светом.

Ее щеки все еще красные, выражение лица как у оленя, попавшего в свет фар, но она воспринимает движение, когда я открываю дверь, как означающее, что я закончил с ней, и наклоняется, чтобы взять сумку для ноутбука.

В тот момент, когда она это делает, я выхватываю его из ее пальцев.

Сначала она замирает, словно не понимает, что только что произошло, затем ее щеки покрывает румянец. Свет, проникающий через дверь, делает ее карие глаза более светлыми, почти с голубыми прожилками. Уверен, что это ее настоящий цвет глаз.

— Отдай!

— Сначала расскажи мне что-нибудь о себе настоящей.

Она вскакивает, но я держу ноутбук. Учитывая нашу разницу в размерах, она не сможет дотянуться до него, как бы ни старалась.

Но она именно это и делает — пытается. Она хватает меня за руку и использует ее как рычаг, чтобы подпрыгнуть выше. С каждой секундой ее лицо становится все более красным, а дыхание резким и гортанным.

Наконец, она отталкивается, ее брови хмурятся, прежде чем она поднимает нос.

— Ты все равно не сможешь его включить. Он защищен паролем.

— Я найду способ. — я трясу ноутбуком в воздухе. — Интересно, какие скелеты я здесь найду.

Она поджимает губы.

— Почему ты хочешь знать обо мне?

— Потому что я не очень люблю обманщиков. Кроме того, ты так много знаешь обо мне из всего этого гугления, будет справедливо, если я тоже буду в курсе.

Она смотрит на мою руку в течение секунды, и могу сказать, что именно в этот момент она решает предпринять последнюю попытку.

Но даже когда она прыгает, ей не удается преодолеть и половины расстояния.

— Хорошая попытка. — я ухмыляюсь.

Она оглядывается, но лишь на долю секунды разрывает зрительный контакт. Я заметил, что она не часто так делает, глядя в чужие или мои глаза, будто избегает чего-то, избегая их.

Приседая, она хватает свои очки, которые я выбросил ранее, и надевает их, используя их как своего рода броню, оружие против мира. А может, просто против меня.

— У меня есть условие.

— Условие? С чего ты взяла, что у тебя есть условие? У меня твой ноутбук, не забыла?

— Я ничего тебе не расскажу, пока ты не согласишься на мое условие.

— И какое же?

Она глубоко вдыхает, кладет руку на грудь, затем говорит:

— Ты можешь взять дело той девушки?

Я сужаю глаза.

— Ты шпионила за мной?

— Я просто... случайно проходила мимо.

— Для такой превосходной обманщицы ты сейчас плохо работаешь со своей речью. Но это не имеет значения, потому что ответ нет.

Между ее изящными бровями появляется хмурый взгляд, и она опускает руку с груди.

— Почему нет? С ней явно жестоко обращались.

— Откуда ты это знаешь?

— У нее были фиолетовые следы на запястье, которые она скрыла косметикой. Это типичное поведение женщин, подвергшихся насилию.

— И ты эксперт, потому что...

— Мама находилась в жестоких отношениях, и я была свидетелем всего этого. От побоев до лжи и вздрагивания. Всего. Я была там, когда она использовала тональный крем, скрывая синяки, но меня не было рядом, когда она отправила меня к соседке с целью защитить меня. Необходимо много мужества, чтобы пойти против своего обидчика. Я знаю, потому что мама не смогла, а когда смогла, было уже слишком поздно. Поэтому, пожалуйста, помоги этой девушке, если сможешь.

Я делаю паузу, опуская руку с ноутбуком на бок. Эмоции в ее голосе такие необработанные и настоящие. Более реальные, чем все, что я слышал от нее до этого. Я всегда подозревал, что она что-то скрывает, что она хитра и коварна по какой-то причине, но никогда не думал, что все будет так.

Она уже даже не сосредоточена на ноутбуке, только на мне. В ее жесткой позе, в том, как она постоянно поправляет очки и прикасается к груди, словно это удерживает ее на месте, чувствуется отчаяние.

Я сгибаю пальцы на ноутбуке.

— Почему было слишком поздно?

— Что?

— Ты сказала, что твоя мать не могла попросить о помощи, а когда попросила, было уже слишком поздно. Почему?

— Потому что... — она поглаживает край своих очков, сжимает рубашку в кулаке, затем сглатывает. — Потому что... человек, которого она попросила о помощи, был не совсем рыцарем в сияющих доспехах.

— И ты думаешь, что я рыцарь?

— Ты адвокат.

— Это не делает меня героем.

— Герой — это последнее, что нужно таким женщинам, как моя мама и эта девушка.

— Почему это?

— Потому что герои следуют правилам и думают о благополучии мира. Они скованы устаревшими кодексами чести и самонавязанной моралью, и это может работать в черно-белом платоническом идеализме, но это не реальность, это не то, как все работает. В жизни иногда герой должен превратиться в злодея.

— Так вот кто я? Злодей?

— Я слышала, что ты можешь им стать, если того требует ситуация.

— Значит, я по совместительству злодей?

— Я предпочитаю термин — темный воин справедливости.

— И ты веришь в это? В справедливость?

— Я должна, потому что если нет, то мне не во что будет верить, не на что надеяться, а это просто... слишком мрачно, чтобы думать об этом. — она смотрит на меня в течение доли секунды, затем опускает голову. — А ты?

— Верю ли я во что?

— Веришь ли ты в справедливость?

— Не совсем.

— Тогда... почему ты стал адвокатом?

— Потому что правосудие меня когда-то поимело, и я имею его в ответ. Это своего рода обида. У нас с правосудием то, что люди называют отношениями любви-ненависти.

Не знаю, какого черта я ей все это рассказываю, если я ни с кем об этом не говорю, даже с Тил.

Мое представление о справедливости было искажено с самого детства, и по мере взросления оно только усложнялось. Большую часть времени я ненавижу справедливость, но ее использование придает моей жизни смысл.

Однако я не люблю, когда другие узнают о моих отношениях с этим, поэтому тот факт, что я только что рассказал ей обо всем этом, первый.

Возможно, это из-за того, что она открылась о своей матери. Возможно, из-за того, что она украдкой поглядывает на меня, хотя обычно ее голова опущена, поклоняясь земле.

Или, возможно, из-за того, что я обнаружил в ней другую глубину, ту, что играет с моими гребаными тенями, и я хочу, чтобы они исчезли.

Глубина и тени.

А может, я хочу, чтобы они столкнулись вместе, достигли дна, чтобы я мог наблюдать за тем, какой хаос это вызовет.

— Правосудие и их поимело, — шепчет она. — Таких людей, как та девушка и мама, я имею в виду. Никто не слышал их криков и не видел их скрытых синяков. Никто не остановился, чтобы протянуть им руку помощи или даже выслушать. Но ты можешь.

— Я не совсем доброжелательный человек.

— Тебе и не нужно им быть. Просто делай то, что у тебя получается лучше всего.

— И что же?

Она улыбается, и ее улыбка мягкая и в то же время грубая, как и ее предыдущие слова. Как будто она не только обнажает зубы, но и часть своей скрытой души в процессе.

— К черту правосудие от их имени.

Я не могу сдержать нотку веселья в своем голосе.

— Я думал, ты веришь в справедливость. А теперь ты хочешь, чтобы с ним покончил?

— Когда это ведет себя как сука, да. —

она смотрит на меня сквозь ресницы. — Ну?

— Я все еще не убежден. Тебе придется постараться.

В ее глазах загорается решительный огонь.

— Я постараюсь.

— Уверена? Я не из тех, кто легко меняет свое мнение.

Она выхватывает ноутбук из моих пальцев, и хотя я это предвидел, я не останавливаю ее.

Ликующее, победоносное выражение покрывает ее черты.

— А я не из тех, кто с лёгкостью сдается.

***

— Я в деле.

Я опускаюсь на место напротив Аспен и сосредотачиваюсь на человеке, сидящем за столом.

Нейт, Уивер, представитель фирмы Уивер&Шоу и управляющий партнер фирмы, смотрит на меня так, будто у меня выросли две головы.

Ему около тридцати, у него крепкая кость, и он чертовски строг, когда дело касается управления У&Ш. Хотя он не вмешивается в то, как мы выбираем клиентов, он также не позволяет нам полностью расслабиться.

Так или иначе, он участвует в каждом деле, которое стучится в наши двери, поэтому я уверен, что он уже знает о деле Сандры.

Либо его эльфы-шпионы рассказали ему, либо длинный язык Дэниела позаботился об этом. В любом случае, он не выглядит очень удивленным, просто скептически настроенным.

Значит, нас двое.

Мне потребовалось несколько часов умственной работы, чтобы прийти к этому решению. После того как я разошёлся с Анастасией сегодня, я вернулся в кабинет и обдумал все «за» и «против».

Естественно, для меня минусов больше. Это не только гражданское дело, но и слишком близко к дому, а это обычно является решающим фактором. Но кое-что из сказанного Анастасией не давало мне покоя.

Никто не слышал их криков и не видел их скрытых синяков. Никто не остановился, чтобы протянуть им руку помощи или даже выслушать. Но ты можешь.

Это напомнило мне об отце. Если бы он не нашел меня и Тил, если бы он отверг нас, мы бы пошли по разрушительному пути. Мы бы не стали теми, кем являемся на сегодняшний день.

Как будто это знак, он позвонил мне раньше и спросил, не нужно ли мне что-нибудь. Я успешный двадцативосьмилетний мужчина с состоянием, которое я инвестирую по всему миру, но мой отец все еще звонит и спрашивает, не нужно ли мне чего-нибудь.

Он ни разу не дал мне почувствовать, что я не его биологический сын. Когда я облажался в подростковом возрасте, он рассердился на меня, как это сделал бы нормальный отец, и научил меня, что такое мир. Когда я делал что-то правильное, он награждал меня и заставлял ощущать, что меня ценят и любят.

Сочетание его звонка и звонка Тил, а также слова Анастасии завершили для меня сделку.

Несмотря на то, что минусы смотрят на меня издалека, я выхожу из своей зоны комфорта.

В любом случае, там становилось скучно.

Нейт продолжает наблюдать за мной, и Аспен тоже. Она рыжая и одна из самых привлекательных женщин, которых я когда-либо видел — не считая ледяной, голубоглазой маленькой обманщицы.

Я делаю успокаивающий вдох, отгоняя ее от своих мыслей.

Возвращаясь к теме, скажу, что Аспен единственная женщина-старший партнер в У&Ш и правая рука Нейта. Она также является заклятым врагом Кингсли, так что вся динамика между ними тремя в лучшем случае забавна.

Она делает глоток своего кофе.

— Разве ты не отказал ей?

— Я передумал.

— Ты редко передумываешь, если вообще передумываешь, Ван Дорен. — Нейт наклоняется вперед в своем кресле. — Почему сейчас?

— Я не знал, что ее отца представляет Пирс&Пауэрс, наши самые большие конкуренты, насколько я знаю. — я откинулся в кресле и скрестил ноги на лодыжках. — Мы не можем упустить этот шанс сокрушить их.

— Как насчет того, чтобы позволить мне и Кингу беспокоиться о Пирс&Пауэрс и рассказать мне настоящую причину?

— Я тоже чую что-то рыбное.

Аспен ставит свой кофе на стол, и две пары критических, осуждающих глаз устремляются на меня.

— Я просто интересуюсь этим делом. Какие еще причины вам нужны? Просто поверьте мне на слово и позвольте мне сделать свою магию. Нет нужды говорить, что вы, ребята, приглашены на места в первом ряду.

— Уверен? — Нейт приподнял бровь. — Ты будешь заниматься гражданской стороной этого дела, учитывая, что Сандра Белл требует компенсации.

— Да, но уголовное дело может произойти сразу после этого, и я могу помочь Сандре.

— Ты прекрасно понимаешь, что это дело будет широко освещаться в СМИ, не только из-за характера иска, но и из-за того, против кого она выступает. Мэтт Белл известный продюсер, и это делает его публичной фигурой.

— Это привлечет больше внимания к подобным делам и к фирме, конечно же. Неважно, кто такой Мэтт Белл, я раздавлю его и его адвоката.

Аспен слегка улыбается. Несмотря на свою закулисную роль, она не упускает случая дать мерзавцам по заслугам.

— Мои маленькие эльфы сказали мне, что прокурор предъявит ему обвинение в насильственном преступлении класса В за сексуальное насилие.

— Поскольку она состоит с ним в кровном родстве, адвокат противника будет настаивать на уголовном преступлении класса E. Тогда они с лёгкостью добьются его условного срока, и все будет так, словно этого никогда не было. — Нейт излагает факты своим холодным тоном, слегка провокационным, как он это делает в суде. — Это если прокурор найдет доказательства сексуального нападения. Если это превратится в сценарий «его-слово-против-его», как думаешь, кто выйдет из этого невредимым?

— Уж точно не это ничтожество.

— Он уже вышел под залог по уголовному делу, так что все выглядит не очень хорошо, — говорит он.

— Тогда я изменю ситуацию в свою пользу. Я даже найду доказательства, чтобы навязать руку прокурору.

— На твоем месте я бы не была такой самоуверенной. — Аспен скрещивает ноги. — Реджинальд Пирс сам представляет интересы Мэтта Белла. Не говоря уже о том, что прокурор назначил Джерарда прокурором, а он дружит с Пирс&Пауэрс.

— Спасибо за эти удручающие новости, Аспен, но, как я уже сказал, мне плевать, против кого я выступаю. Это может быть и Верховный суд, и я все равно их поимею. — я улыбаюсь на это.

И нет, Анастасия не сыграла никакой роли в моем решении. Ладно, быть может, немного, но это больше для меня.

Она подала мне ранее гениальную идею.

Это еще один шанс испортить систему, которая оставила гигантские лазейки для хищников вроде Мэтта Белла.

— Даже мафия? — спрашивает Нейт.

— Мафия?

— Русская мафия. Мэтт использует свое положение в шоу-бизнесе, отмывая их грязные деньги и принося им прибыльные предприятия, помимо всего прочего.

Я молчу.

Аспен смотрит на меня самодовольным взглядом.

— Хочешь, чтобы я взяла это на себя?

— Нет, к черту. Участие мафии сделает все более веселым.

— То есть, опасным. Это плохая идея для твоего первого масштабного дела.

— Ты кое-что забыл, Нейт. Я люблю плохие идеи.

Как Анастасия.

Она худшая идея из всех, но все, о чем я думаю, это чтобы она пришла для большего.

Глава 11

Анастасия

Знаю, я говорила, что не из тех, кто сдается, но убедить Нокса изменить свое мнение сложнее, чем я думала.

Хотела бы я, чтобы его мозг был компьютером, который я могу взломать и изменить его провода, возможно, оставить там вредоносную программу, чтобы отплатить ему за то, что он был мудаком.

К сожалению, я не в своей тарелке и определенно не имею дела с компьютером. Он мужчина, причем прекрасный придурок. Придурок, который знает, на какие мои кнопки нажимать, а какие меня подожгут.

Я никогда раньше не имела дела с мужчинами. Да, я была окружена ими всю свою жизнь, но они обращались со мной только как с принцессой. Принцесса без короны и права голоса.

Мое общение с ними было редким, поэтому я совершенно не знаю, как убедить мужчину — или женщину, если быть до конца честной.

Иногда я чувствую себя настолько беспомощной, что подумываю о том, чтобы снова убежать, снова исчезнуть, чтобы никто не смог меня найти. Особенно Нокс.

Но это означает, что мне придется бросить Сандру, а это слишком похоже на то, как я бросила свою мать.

Я не могу даже рассматривать такой вариант, поэтому должна остаться, несмотря на трудности, несмотря на постоянное раздражение и странное возбуждение, которое я ощущаю каждый раз, когда мы с Ноксом разговариваем друг с другом.

На данный момент все, что я могу сделать, это держаться за упорство, которого, как я думала, у меня предостаточно.

Оно было заложено в моем воспитании, в той жизни, которую выбрали для меня.

Оказывается, и этому есть пределы, потому что Нокс чертов манипулятор.

Он придумал такую штуку, которая называется «сеансы убеждения». Все они происходят в той комнате снабжения, где он застал меня три дня назад. Все они начинаются с того, что его рука обхватывает мое горло и заканчивается тем, что я оказываюсь на полу или у стены, когда он выжимает из меня жестокое удовольствие.

Затем он использует мой рот и смазывает меня своей спермой.

— Я все еще не убежден. Попробуй завтра получше.

Это его слова после того, как мы закачиваем. Или, скорее, он заканчивает, потому что я марионетка в его руках. Кукла, с которой он может делать все, что ему заблагорассудится. Наверное, мне следует бороться сильнее, оттолкнуть его и остановить этот бесконечный цикл.

Но какой в этом смысл, если я не могу выкинуть его из головы? Мало того, я стала с нетерпением ждать прихода на работу, когда он загонит меня в угол. Я даже полюбила тот маленький уголок, который я собиралась использовать в качестве своего убежища, когда занималась исследованием жизни, оставившую позади. Или, когда я использовала серверы фирмы, чтобы узнать больше о том, что происходит между ее стенами.

И быть может, просто быть может, тот первый вкус, который я попробовала несколько недель назад, превратил меня в наркоманку. Быть может, я жажду его еще больше и глупо говорю себе «еще один раз».

Но он держит меня на грани. Он не трахнул меня, и я уверена не потому, что нет презерватива.

Это его игра, то, что ему нравится делать, чтобы я расстраивалась.

Но если он думает, что я доставлю ему удовольствие, попросив об этом, ему придется долго ждать. Посмотрим, кто сдастся первым в этой игре.

Боже. Это так отличается от того, кем я являюсь. То, чем я являюсь. Обычно я не позволяю никому играть со мной — не то, чтобы они когда-либо приближались достаточно близко, чтобы сделать это. Но сейчас само обещание заставляет мою кожу трепетать от того, что я никогда не позволяла себе испытывать раньше.

Волнение.

И, возможно, опасность. Возможно, я должна сказать «нет». Но, черт, я не могу.

Это безобидная забава. Просто секс.

Ничего больше. И ничего меньше.

Я подключаю наушники и нажимаю кнопку «воспроизвести» на своем плейлисте «Старое-Доброе». Звучание рок-музыки восьмидесятых и девяностых приводит меня в безмятежное настроение. Я всегда любила старинную музыку, хотя новые технологии — это мой конек. В этом смысле я парадокс.

Я редко слушаю музыку во время работы, но с тех пор, как я столкнулась с враждебной ситуацией, которую создали Чад и Бен, я стала религиозной. Я не только наслаждаюсь хорошей музыкой, но и отключаюсь от них.

Победа-победа.

Я думаю, что они в основном завидуют, и, хотя я не обращаю на них особого внимания, я также не молчу, когда они начинают бросать уколы в мою сторону. Я могу не смотреть им в глаза, но не позволю никому обращаться со мной, как с ничтожеством.

Палец касается моего плеча, пока я печатаю, и я приостанавливаюсь, думая, что это один из них пришел, чтобы начать дерьмо.

Но нет.

Девушка, которая смотрит на меня сверху вниз, широко улыбается и протягивает небольшую корзинку с выпечкой. Ее зовут Гвинет — или Гвен, как она попросила меня называть ее.

Она студентка юридического факультета, летом проходит практику в нашей фирме, и мы с ней одного возраста. Мы познакомились два дня назад, и я попросила ее помочь мне с новой системой, которую я создавала. С тех пор она стала часто приходить в отдел информационных технологий, потому что другие стажеры ее избегают.

Тогда я не знала почему, но вчера она рассказала мне, что на самом деле она дочь Кингсли Шоу. То есть, Шоу из Уивер&Шоу, и, видимо, из-за этого все ее опасаются. Она даже стажируется у самого Натаниэля. Я знаю, что он не принимает стажеров, но это имеет смысл, поскольку она дочь его партнера, который не может следить за своей дочерью из-за того, что находится в коме.

Я снимаю наушники и улыбаюсь ей в ответ.

— Принесла тебе кексы. — она подталкивает корзинку к моей груди. — Мне пришлось спасти несколько от Дэниела. Он монстр кексов.

— Тогда, может, тебе не стоит печь их на постоянной основе. Слышала, что сейчас все хотят их.

— Все в порядке. Мне нравится, когда я делаю людей счастливыми через кексы. — она смотрит на Чада и Бена. — Только не этих ботаников.

Они смотрят на нее, а она кладет руку на бедро и смотрит в ответ. У нее появилась неприязнь к ним от моего имени после того, как она услышала, как они назвали меня Простой Джейн. У нее странно милое чувство справедливости, которое отличается от искаженного чувства Нокса.

Когда я узнала ее личность и то, что она на самом деле знает Нокса, Дэниела и других партнеров уже много лет, я подумала о том, чтобы попросить ее убедить Нокса взять дело той девушки. Однако это означало бы поделиться слишком большой информацией с человеком, с которым я только что познакомилась. Кроме того, не хочу, чтобы кто-то знал о том, что есть у нас с Ноксом.

Это наш маленький грязный секрет.

— Давай, попробуй их.

Она придвигает кресло и выжидающе смотрит на меня такими разноцветными глазами, что они выглядят немного диковато. У нее редкая гетерохромия, которая создает микс зеленого, голубого и серого в ее радужке, будто она мифическое существо из фольклорных сказок, которые читала мне Бабушка.

Я откусываю изящный на вид кекс.

— Опять ванильный?

— Эй! Ваниль самый лучший вкус.

— Но довольно стандартно.

— Ну, извини. Он универсален.

Я улыбаюсь, продолжая есть.

— Чему ты улыбаешься? Это действительно лучшее.

— Ты одна из меньшинства, кто так думает.

Она также одна из немногих, кто охотно сближается со мной, не заботясь о моей внешности или о том, насколько я асоциальна.

Гвен берет один из принесенных ею кексов и начинает есть. Прядь ее русых волос падает на лоб, и она безуспешно пытается откинуть ее назад.

— Разве ты не должна работать? — спрашиваю я.

— Нет, я закончила читать документы, которые дал мне Нейт. Кроме того, у него встреча с другими партнерами по поводу важного дела, за которое берется Нокс, так что он не может дать мне никаких новых заданий или превратить мою жизнь в ад за опоздание на полминуты.

Я наклоняюсь вперед на своем кресле.

— Подожди. Ты сказала «важное дело»?

— Да. — она облизывает свои пальцы, а затем почти сталкивается головой с моей, придвигая своё кресло ближе. — Преступник Мэтт Белл. Знаешь, тот знаменитый продюсер? Его дочь подала на него в суд за сексуальное насилие и требует компенсации, и Нокс взял дело. Что странно, потому что я почти уверена, что слышала, как Дэн сказал, что тот отказался. Но, возможно, он посмотрел на дело с другой стороны и передумал.

Мои пальцы сжимаются вокруг кекса, и я бы раздавила его, если бы не знала, что Гвен убьет меня за это.

Она только что сказала, что Нокс согласился на это дело? На то самое дело, за которое, по его словам, я должна была убедить его взяться?

— Это дело привлечёт столько внимания СМИ, — продолжает Гвен. — Будет дико.

— Правда?

Мне не нужно спрашивать ее о том, что я действительно хочу знать — готов ли Нокс к этому. Гвен болтлива по натуре и говорит мне все, что угодно, простым подталкиванием.

— Конечно! Но если кто и может это сделать, так это Нокс. Хотя все скептически относятся к тому, что он берется за гражданское дело, но оно, вероятно, будет происходить одновременно с уголовным, а он уже делал это раньше. Отец лично смотрел этот фильм и особенно гордился тем, как Нокс свел с ума и прокурора, и адвоката противника. Так что я полностью уверена, что он справится и с этим делом.

— Почему ты так уверена?

— Он стратег, знаешь ли.

— Стратег?

— Да, сначала кажется, что он проиграет, но на самом деле он замышляет несколько смертельных ударов. И когда он их наносит? Игра окончена.

Я верю ей. Правда. На самом деле, я думаю, что он использовал эту тактику на мне.

Внутри меня горит огонь, и требуется все возможное, чтобы продолжать слушать, как Гвен рассказывает о фильме ужасов, который она смотрела прошлой ночью. Требуются все силы, чтобы не выплеснуть этот огонь на него.

На мужчину, который манипулировал мной все это время.

На этого мудака.

К тому времени, как Гвен уходит, я в ярости. Нет, я собираюсь позволить всей разрушительной энергии поглотить меня.

Я даже не могу сосредоточиться на системе, которую тщательно создавала несколько дней. Коды продолжают расплываться перед глазами, сколько бы я ни делала глубоких вдохов и ни протирала очки.

Мой телефон вибрирует, и я рывком достаю его. Я знаю, кто это, еще до того, как проверяю. Этот номер знают только два человека: в клинике, где лежит Бабушка, и тот мудак, который без обиняков обменялся со мной номерами после того первого раза в комнате снабжения.

Нокс: Через пять минут я собираюсь тебя трахнуть.

Меня так и тянет послать ему эмодзи со средним пальцем, но я лучше подумаю.

Я собираюсь сделать это лично.

Глава 12

Нокс

Напряжение в моей крови сохраняется уже несколько дней. Возможно, даже недели.

С того дня, когда я трахнул Анастасию, и она исчезла, оставив после себя только свою девственную кровь и черную подвеску с бабочкой.

Тогда я сопротивлялся желанию найти ее, потому что к черту это. Я не гоняюсь за девушками. Они всегда падают на колени и бомбардируют мой телефон звонками.

Но в те недели я не мог прикоснуться ни к одной из этих девушек, и Дэн начал посылать глупые сообщения в групповом чате, который у нас есть с нашими друзьями в Англии. Двое из них Ронан и Эйден, мои шурины.

Дэниел: Срочные новости из Эмпайр Стейт. Член Нокса не работает.

Эйден: Интересно. Расскажи нам поподробнее.

Дэниел: Он не трахался уже несколько недель.

Эйден: Немного странно, что ты вообще знаешь о его графике секса, Стерлинг, но да ладно.

Дэниел: Дело не в этом, ублюдок. Дело в том, что. Он. Не. Трахался.

Коул: Согласен. Что-то типа рекорда для Ван Дорена.

Ронан: Кто-то упомянул моего дорогого шурина ?

Дэниел:Да, того, у которого сломался член.

Ронан: Я забираю обратно ту часть про дорогого, а также часть про шурина. Я не знаю никого, чей член находится в нерабочем состоянии.

Эйден: Нам стоит начать делать вид, что его не существует на людях, Астор ?

Ронан: Рано или поздно.

Коул: Конкретная история, Дэн ?

Дэниел: Ничего конкретного, просто тот факт, что он отказывается трахаться. Главный вопрос, стоит ли мне сводить его к врачу ? Может, обмануть его ? Потому что ему нужно, чтобы его член осмотрели.

Эйден: Или ты должен быть менее одержимым его членом, возможно.

Дэниел: Заткнись ты. Есть предложения ?

Ронан: Проститутки, решение старое как время и такое же эффективное. В докторах нет нужды, Дэнни-бой.

Коул: А Тил знает, что ты говоришь о проститутках ?

Ронан: Для ее брата, не для меня, и пошел ты, Коул.

Ронан: Не пошёл ты. Не говори об этом Тил.

Коул: Скриншот сделаны.

Ронан: Ты чертов мудак...

Дэниел: Эй, ублюдки. Речь идет о Ноксе и его сломанном члене.

Эйден: Он наверняка трахается с кем-то за твоей спиной.

Дэниел: Что ? С чего бы ему это делать ?

Эйден: Позволь мне сделать дикое предположение. Может, твоя нездоровая одержимость его членом ?

Ронан: А может, Нокс просто лишился яиц.

Коул: Пусть покоится с миром.

Нокс: Я, блядь, прямо здесь, если вы забыли, придурки.

Эйден: Даже, блядь, лучше.

Излишне говорить, что это стало ходячей шуткой в этом долбаном чате, из которого я подумываю выйти, пока кто-нибудь другой не станет шутом. Наиболее вероятный кандидат — Рон.

Дело в том, что все это из-за Анастасии.

В глубине души я понимаю, что это переходит на уровень нездоровой одержимости, что я не должен позволять засасывать себя в такую бездонную яму.

Именно поэтому я должен выкинуть ее из своей системы, раз и навсегда. Таков план, во всяком случае, когда я вхожу в комнату снабжения.

Но меня встречает свет.

Свет никогда не бывает включён, когда я прижимаю ее к стене и выжимаю из нее один оргазм за другим. Анастасия ненавидит это, я понимаю — свет. Ей, как и мне, комфортнее в темноте, где мы можем быть самими собой, не задумываясь о своей личности, о том, где мы находимся, и о последствиях.

Сейчас он включен, белый неоновый свет в комнате снабжения, и он подчеркивает тусклость помещения. Неорганизованные кипы бумаг, которые должны лежать в архиве.

Он также акцентирует внимание на крошечной девушке, которая стоит посреди всего этого, скрестив руки и постукивая ногой по полу. Ее щеки покрывает красный румянец, а губы сжаты в строгую линию.

Я знаю, что мне следовало бы сосредоточиться на ее явном недовольстве, но мой взгляд перехватывает расстегнутая третья пуговица ее блузки и намек на кружевной бюстгальтер и кремовую грудь. Я никогда бы не подумал, что она любит кружева, но она любит, и это чертовски возбуждает.

— Тебе есть что мне сказать? — спрашивает она таким же жестким тоном, как и ее поза.

— Мне нравится вид.

Она следит за моим взглядом и запускает руку в рубашку, затем рывком застегивает ее.

— Ты такой извращенец.

— Позволь мне выключить свет, и я покажу тебе, какой я на самом деле извращенец.

— Черта с два ты это сделаешь. — она топает ко мне, сила ее шагов сотрясает ее миниатюрное тело. — Разве ты не говорил, что ненавидишь обманщиц?

— Говорил.

— Тогда почему ты сам такой?

— Я?

— Ох, не надо так говорить. Гвен сказала мне, что ты взял дело Сандры.

Гвен. Конечно. Я должен был догадаться, что она расскажет ей новости, учитывая, что они стали близки с тех пор, как дочь Кинга начала проходить практику у Нейта. Не то чтобы я все время слежу за Анастасией.

Ладно, я слежу, когда есть возможность, но только для того, чтобы узнать, что она задумала.

Ничего больше.

— Я думала, мне нужно убедить тебя, — продолжает она.

— Тебе нужно.

— Нет, не нужно. Ты уже согласился взяться за это дело.

— Тебе нужно продолжать убеждать меня, чтобы я не отказался от него.

— Ты не можешь так поступить с ней.

— Поверь мне, могу.

Я не откажусь от этого дела, но Анастасии не нужно знать.

— Ты мудак.

— Рад, что мы сошлись во мнениях. Теперь, ты закончила?

— Я не закончила. — она смотрит на меня, и я ощущаю ее жар сквозь толстые очки. — Я тоже не люблю обманщиков.

— Даже если ты сама обманщица?

— У меня на это свои причины.

— И почему ты думаешь, что у меня их нет?

— И какие же у тебя причины?

Я протягиваю руку и хватаю ее за горло. Я делаю это не резко, но она вздрагивает, ее тело замирает в моей хватке, и гнев медленно исчезает с ее лица.

— Продолжать прикасаться к тебе, заставлять тебя извиваться и смотреть на меня. А быть может, я просто хочу поиграть с тобой, быть может, развратить и трахать тебя, пока не испытаю насыщения. Возможно, все вышеперечисленное. У тебя с этим проблемы?

Она молчит, ее губы разомкнулись, и я не могу противиться желанию провести большим пальцем по их полноте, чувствуя, как она вздрагивает.

— А что, если да?

— Что? Что у тебя с этим проблемы или что тебе не нравится, что я прикасаюсь к тебе?

— И то, и другое?

— Тогда я прекращу.

Ее дыхание сбивается, и я улыбаюсь, крепче сжимая ее горло.

— Пока. Но я все равно вернусь, чтобы получить больше. Я все равно найду тебя в каждом углу и каждом чертовом закоулке. Я буду преследовать тебя до тех пор, Анастасия, пока у тебя не останется другого выхода, кроме как вернуться ко мне.

Я чувствую, как она тает, наклоняясь ближе, ее губы пульсируют на моих пальцах. От одного только их тепла член становится охренительно твердым.

Необъяснимая потребность, которую я никогда раньше не испытывал, бушует и ревет во мне с разрушительной силой.

Потребность прижать ее к стене и трахнуть.

Потребность войти в нее так глубоко, что я не буду знать, где кончается она и начинаюсь я.

Потребность заполнить ее мной настолько, что она будет с трудом дышать, как в тот первый раз.

У меня нет подобных мыслей о девушках, которых я трахаю. Даже близко. Они всегда являются средством достижения цели, способом сбросить напряжение и покончить с этим.

Временами это было рутиной, гребаным инстинктом, как дыхание и еда.

С Анастасией все по-другому.

Потому что я знаю, я просто знаю, что если я трахну ее снова, все раздуется до предела. И не только потому, что я редко трахаю одну и ту же девушку дважды, или потому, что она превращается в нездоровую одержимость.

Все это и даже больше.

То, как она легко подчиняется моему господству, как дрожит в моих руках, даже когда хочет бросить мне вызов.

Как ее маленькое тело так близко к моему и как сбивается ее дыхание в тот момент, когда мои пальцы впиваются в чувствительную, легко краснеющую кожу горла.

— Что, если я продолжу убегать?

Ее голос низкий, настолько низкий, что я едва его слышу.

— Я продолжу преследовать тебя.

— Что, если я убегу прочь быстрее и исчезну? Что если ты не сможешь меня найти? Сдашься ли ты тогда?

— Я не тот, от кого ты убежишь, красавица. Я не замедлюсь и точно не сдамся. Так что, если тебе захочется бежать, вперёд. Поверь мне, я буду наслаждаться каждой секундой охоты на тебя.

Она облизывает губы, и ее язык касается моего большого пальца.

— И что потом?

— Потом?

— Когда ты найдешь меня, когда поймаешь и запретишь мне сбегать, что ты сделаешь?

— Нагну тебя над ближайшим предметом и буду трахать твою узкую киску до тех пор, пока ты не сможешь больше сдерживать крики. Пока мне не придется схватить тебя за горло и засунуть пальцы в этот ротик, чтобы ты замолчала, но знаешь что?

— Ч-что?

— Ты, наверное, никогда не заткнешься, да? Ты просто будешь продолжать кричать, пока все не услышат тебя. Пока все не узнают, что я трахаю тебя так глубоко и жестко.

Теперь она вся дрожит, краснеет, совсем не похожая на тот гнев, который покрывал ее щеки. И мой член становится болезненно твердым, настолько твердым, что я едва могу сдержать его, не поправив брюки.

— Не подумают ли все, что ты домогаешься меня, ведь ты партнер, а я всего лишь низший служащий?

— Разве я домогаюсь тебя, моя маленькая обманщица?

— Возможно, да.

— Может, ты слишком боишься признаться, как тебе это нравится.

— Возможно, ты слишком самонадеян и думаешь, что все поведутся на твои чары.

— Я не просто думаю, я в это верю.

— Так говорят все высокомерные придурки.

— Думаю, у меня достаточно причин быть высокомерным.

— Например?

— Моя внешность, для начала. Даже ты повелась на неё в тот первый раз в баре.

— Это было не очень обдуманное решение. Кроме того, я бы переспала с первым встречным. Я не была разборчивой.

Моя челюсть сжимается так сильно, что я удивляюсь, как не лопнуло сухожилие.

— Ты бы переспала с кем угодно. Интересно.

— Да, значит, дело не в твоей внешности, акценте или запахе твоего одеколона.

Я улыбаюсь.

— Приятно знать, что тебе во мне понравилось.

— Я говорю это, чтобы у тебя не возникло неправильных представлений.

— У меня их нет, красавица. Знаешь, почему?

— Почему?

— Потому что ты бы переспала с кем угодно, но ты этого не сделала. Ты позволила мне трахнуть тебя так, как я хотел. Ты даже не прокомментировала, что тебя связали или поставили на колени, ты принимала все это, как хорошая маленькая и покорная девочка.

— Я... не такая.

— Если ты повторишь это сто раз, прежде чем заснешь, ты, возможно, начнешь в это верить.

— Не льсти себе. — она хватает предплечье моей руки, лежащей на ее горле. — Ты не единственная рыба в море, Нокс.

— Что?

— Ты не единственный с полезным членом. Так что, если я захочу повеселиться или отпустить тебя, я просто отправлюсь в бар и выберу кого-нибудь другого, чтобы провести с ним ночь.

В моей челюсти снова напрягается мышца. Мое тело напрягается, и я крепко сжимаю ее горло. Она издаёт хрип, ее лицо краснеет от нехватки воздуха, и я отпускаю ее, потому что я в двух секундах от того, чтобы задушить ее к чертям.

— Ты не хочешь играть со мной в эту игру, Анастасия.

Мой голос до жути спокоен, учитывая огонь, пожирающий меня изнутри.

— Почему? Потому что только тебе разрешено играть в игры? — она наклоняет голову в сторону. — Ты не знаешь, против кого ты выступаешь, Нокс. Тебе действительно, действительно следовало притвориться, что ты меня не знаешь, но ты усложнил жизнь нам обоим и начал ненужную игру. В которую я решила сыграть.

— Хм. Значит, мы играем?

— Да. И угадай, какое первое правило?

— Просвети меня.

— Никакого секса.

— Сегодня?

— Никогда.

Я усмехаюсь, звук темный и зловещий для моих ушей. Подходя к ней, и она, должно быть, видит угрожающий взгляд в моих глазах, потому что ее ноги подкашиваются. Но ей удается остановить себя, прежде чем она сделает шаг назад, надо отдать ей должное.

Я возвышаюсь над ее крошечной фигуркой так, что смотрю на нее сверху вниз. Она такая маленькая, что я хочу перекинуть ее через свое плечо.

— Посмотрим, как долго ты продержишься, потому что обещаю, что выебу из тебя эти слова, красавица.

Глава 13

Анастасия

Если я на что-то и могу рассчитывать со стороны Гвен, так это на то, что она будет стараться приглашать меня на обед каждый день.

Сначала я сопротивлялась и пыталась придумать разные отговорки о том, что я не могу находиться на публике, но она настойчива и определенно не принимает отказа. Думаю, что отчасти ее решительный характер объясняется влиянием ее отца и Натаниэля. Взросление в окружении влиятельных людей может оказать на вас одно из двух воздействий.

Либо ты становишься таким же сильным, как они, как моя кузина, либо замыкаешься в себе, пытаясь прожить каждый день самостоятельно, как я.

Гвен находится посередине. Она не слишком отстраненная, но и не затворница.

Благодаря ей мы обедаем в огромном ресторане в центре города с одним из ее друзей из колледжа — стажером, который пришел в фирму в то же время, что и она. Его зовут Крис, у него длинные волосы до затылка, и он явно ненавидит пиджаки, потому что его пиджак лежит на стуле рядом. Вместе с галстуком.

Звяканье посуды и низкий гул разговоров отдаются в воздухе, как искаженная симфония с ужасным оркестром. Мало того, запах еды и смесь духов делают атмосферу удушающей, как попытка дышать под водой.

Гвен смеется над тем, что сказал Крис, поедая кусок своей пиццы с пепперони. А я, с другой стороны? Я продолжаю наблюдать за окнами, дверью, серверами. Даже за дамой, сидящей в углу напротив нас, которая ест в одиночестве и наблюдает за всеми. Ищет ли она меня? Они прислали старушку?

— Джейн! — Гвен щелкает пальцами перед моим лицом.

— Э... да?

Она смотрит на меня разноцветными глазами, которые, кажется, находятся в каком-то собственном мире.

— Ты не ешь и не слушаешь. Ты плохо себя чувствуешь?

Если быть на грани гипервентиляции — это плохо, то, конечно, я думаю, что нахожусь на одной из стадий выше этого. Может, я близка к панической атаке. Иначе, почему Гвен расплывается и почему, черт возьми, эта дама все еще смотрит на меня?

Возможно, это один из переодетых мужчин, чтобы я их не заподозрила. Возможно, они прыгнут передо мной, как в моих самых страшных кошмарах, и скажут, что веселье закончилось.

— Джейн?

На этот раз Крис зовет меня по имени.

— Я... я в порядке.

— Ты уверена? — он проводит рукой перед моим лицом. — Выглядишь бледной.

— И ты дрожишь.

Гвен смотрит на мои пальцы, сжимающие вилку и нож, и да, они дрожат.

Неужели я до конца жизни буду такой на людях? Бледной, дрожащей, неспособной взять свою жизнь в руки?

Нет. Я уже контролирую свою жизнь. Теперь я сама по себе.

— Да, — говорю я более уверенным голосом, медленно пытаясь стереть женщину и остальной ресторан из моего периферийного зрения.

Присутствие Гвен и Криса помогает, потому что я могу использовать их как костыли.

Мне неловко называть их так, даже мысленно, но мне действительно не за кого было бы держаться, если бы их здесь не было.

— Ты вообще слышала хоть слово из того, что мы сказали? — спрашивает Гвен.

— Конечно. Крис насмехался над тобой из-за Натаниэля.

Лицо Гвен краснеет, и она играет ложкой в своей тарелке. Она действительно совсем не тонко чувствует Натаниэля. Он старше ее на восемнадцать лет и является лучшим другом и партнером ее отца. А еще ее боссом, которому она всегда жалуется на излишнюю строгость, но все это кажется ей недействительным. Как будто не существует никаких препятствий, и ее чувства к нему имеют полноценный смысл.

Прошло около двух недель с начала ее стажировки, и эти чувства, кажется, становятся сильнее с каждым днем.

И самое ужасное, что Натаниэль самый стоический, отстраненный человек из всех, кого я знаю. Он холоден до предела и кажется рабочей машиной, поэтому я беспокоюсь, что ее чувства будут односторонними.

Никогда не думала, что стану беспокоиться о ком-то еще, кроме Бабушки и моей кузины, но Гвен из тех, кто прыгает перед тобой и не дает выбора, кроме как подружиться с ней.

И что самое интересное? Она не решила дружить с кем попало, хотя могла бы. Эта веселая, хотя и немного странная девушка выбрала меня.

Не кого-то другого. Меня.

Осознание этого заставляет меня почувствовать себя особенной, теплой и пушистой.

— Во-первых, это Нейт. Ты единственная, кто называет его Натаниэлем, Джейн. Во-вторых, Крис завидует, что я прохожу практику у управляющего партнера У&Ш.

— Мне не чему завидовать, поскольку я прохожу практику у восходящей звезды У&Ш, Нокса. Того самого Нокса, у которого ты хотела стажироваться, но не смогла.

Гвен громко ставит чашку на стол.

— Дело не в том, что я не смогла. Дело в том, что Нейт был непростым.

— Неважно. Я с Ноксом, и мы так весело проводим время с делом Белл, пока ты гниешь в корпоративном праве.

Она направляет на него ложку.

— Не надо тыкать меня в это.

Крис направляет столовый прибор в ответ.

— Я определенно буду. Это будет так хорошо смотреться в моем заявлении в юридическую школу.

— Как и все крупные корпоративные дела, которые я веду с Нейтом.

— Скучные корпоративные дела.

— Они НЕ скучные. Не смей называть то, чем занимается Нейт, скучным, или я убью тебя во сне.

— Но это именно так! Ни одно из них не сравнится с тем весельем, которое я получаю с Ноксом. Ты бы видела, как он готовит дело, это так стратегически и безжалостно.

— Нейт стратегичен и безжалостен. Никто не сравнится с ним, даже мой отец.

— Нокс лучше.

— Нет, Нейт лучше, и как доказательство он управляющий партнер.

— Только потому, что он старше.

— Эй!

— Я просто говорю. Нокс лучше.

— Нет, Нейт.

— Нокс.

— Нейт.

Они оба скрещивают руки и смотрят друг на друга так пристально, что между ними проскакивают искры.

У обоих есть тенденция начинать спор или дебаты, которые продолжаются несколько минут. Обычно я сидела бы и наблюдала, потягивая воду.

Но выбранная тема сегодня меня просто распаляет. Я хочу вступить в спор с Крисом и встать на его сторону, но что тогда? Защищать Нокса?

Какого черта я должна это делать?

Не похоже, что он взялся за дело Сандры по доброте душевной. Возможно, это его способ добиться славы, стать публичной фигурой перед вспышками камер.

Прошло одиннадцать дней с тех пор, как я сказала ему, что он не может трахать меня. Что я найду ему замену.

Это был вызов, в основном пустой и злобный, потому что он был до невозможности высокомерен. Но, может, он воспринял это как правду, потому что с тех пор он не писал мне, чтобы встретиться в комнате снабжения.

Он вообще мне не пишет.

И не разговаривает.

Сначала я игнорировала его так же, как и он меня. В то время я считала, что это все часть игры, своего рода толчок и притяжение.

Но это оказался только толчок.

Если я не поднимаюсь к нему на этаж, чтобы пошпионить, я целый день не вижу его.

В какой-то момент я разозлилась настолько, что подумывала сделать именно то, чем угрожала. Отправиться в бар и переспать с кем-нибудь. С незнакомцем. Со случайным человеком.

Может, это ослабило бы все напряжение, скопившееся в моей груди.

Но опять же, я бы не стала делать что-то подобное из злости. Это просто неправильно.

Как и все в последнее время.

Даже мой плейлист «Старое-Доброе» уже не звучит, как раньше. Песни слишком грустные, слишком бесцветные.

А они и не должны быть такими. Они самое яркое, что есть в моей жизни. То, что дает мне силы пережить день, создать больше систем и просто выжить.

Это то, что всегда было моей целью, верно? Выжить.

— Джейн, ты выбираешь.

Голос Гвен возвращает меня в настоящее, и тут я замечаю, что они оба смотрят на меня после своего сеанса глазирования.

— Да, ты выбираешь, Джейн. Разве Нокс не лучше?

— Нет, точно Нейт. Не смей выбирать никого, кроме Нейта.

Я делаю глоток воды, успокаивая сухость в горле, и говорю прямо противоположное тому, о чем думаю:

— Я выберу Натаниэля. Он более опытный и уравновешенный.

Гвен хлопает обеими ладонями по столу.

— Спасибо!

— У тебя ужасный вкус на адвокатов, Джейн. — Крис смотрит на меня сбоку. — Вы обе съедите свои слова, когда он выиграет дело Белл.

Гвен откидывает волосы назад.

— Это если он выиграет. Слышала, что Мэтью Белла поддерживает мафия.

Я поперхнулась своей водой, она хлюпает через нос и разбрызгивается по моим коленям.

— Господи, Джейн. Ты в порядке?

Крис предлагает мне салфетку, но я не могу сосредоточиться на ней, потому что все, что я слышу, это слова Гвен.

— Ч... что?

Я смотрю на нее с выражением, которое, должно быть, похоже на сцену из фильма ужасов.

— Мафия.

— Какая мафия, Гвен? — мой голос захлёбывается, как и внутренности.

— Русская, кажется? Не знаю точно. Я подслушала, как Нейт говорил об этом с Аспен на днях, не то чтобы я шпионила за ними или что-то в этом роде. Клянусь, я просто проходила мимо, и ладно, может, я специально осталась, чтобы послушать, о чем они говорят, когда они вместе, но это не значит, что у меня был какой-то злой умысел или что-то в этом роде. Клянусь моей священной ванилью.

Гипер активная речь Гвен отходит на второй план, и на поверхность всплывает нечто гораздо более мерзкое. Кажется, меня сейчас вырвет.

Или я упаду в обморок.

И я не могу допустить этого в присутствии Гвен и Криса, иначе они узнают, что я сломалась. Поэтому я встаю как можно медленнее, потому что если я сделаю это быстрее, то точно окажусь на полу.

— Я скоро вернусь, — шепчу я и поворачиваюсь, направляясь в ванную.

Эта дама снова наблюдает за мной. Она не сводит с меня глаз, и теперь они более напряженные, более сосредоточенные.

Она знает меня.

Она точно знает, кто я, несмотря на очки, маскировку и все остальное, и она скажет им. Она скажет, что видела меня здесь, что нашла меня, и они придут за мной...

Остановись.

Тебе нужно остановиться.

Я глубоко вдыхаю и направляюсь в туалет. Сняв очки, я кладу их в карман и брызгаю на лицо обильное количество воды.

— С тобой все будет хорошо, — шепчу я своему растрепанному отражению в зеркале. — Они не смогут тебя найти.

Мне требуется несколько секунд, чтобы справиться с дыханием, прежде чем я выхожу, надев очки.

Я врезаюсь в кого-то и вздрагиваю.

— Смотри, куда идешь.

Я замираю.

Это акцент, который я только что услышала в этом голосе? Тот же голос, который мне знаком?

Медленно, слишком медленно, я смотрю на человека, в которого врезалась. Он высокий, широкий и в очках. Они не такие толстые, как мои, и придают ему умный вид, маскируя его истинную опасную натуру.

Кирилл.

Пират.

Один из них, во всяком случае. И он настолько силен и коварен, что никто не осмеливается переходить ему дорогу.

Сейчас он оценивает меня своими светлыми глазами, прикрытыми очками, и на мгновение мне кажется, что все кончено.

На мгновение мне кажется, что он протянет руку, сорвет мои фальшивые очки, вытащит контактные линзы и оттащит меня за волосы.

Перед ним стоит мужчина. Он более тощий, ниже ростом, у него женственная внешность, но он никогда не обманывал меня. За этой внешностью скрывается одно из самых смертоносных человеческих оружий. Александр. Еще один пират, цель которого охранять Кирилла.

Именно он сказал мне смотреть, куда я иду, и именно он смотрит на меня сверху вниз.

Сейчас я нахожусь под их пристальным вниманием, и хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.

Лучше бы я осталась в ванной.

Лучше бы я никогда не приходила сюда.

Черт, в этот момент я хотела бы никогда не рождаться.

— На что ты пялишься? — спрашивает Александр своим не очень глубоким, но угрожающим голосом.

Я не могу перестать смотреть на них, не могу остановить дрожь, и быстрое сердцебиение. Все это.

Это срыв, не так ли? Я собираюсь устроить это у них на глазах и все разрушить.

— Этот маленькая наглая...

Александр тянется ко мне, и я вижу это, его руку, насилие, которое оно обещает, но я не могу пошевелиться. Не могу.

И тут он хватает меня за воротник и поднимает вверх. Мои ноги отрываются от пола, а горло смыкается от его дикой хватки, перекрывая доступ воздуха.

Мои ногти нащупывают его руку в отчаянной попытке оторвать его от меня, но это только заставляет его крепче держать меня в удушающем захвате, отчего на глаза наворачиваются слезы.

Черт.

Черт.

Я смотрю на Кирилла, который стоит рядом с ним и наблюдает за происходящим, не шелохнувшись. Словно ему скучно, и его охранник обеспечивает ему ежедневную дозу развлечения.

Александр встряхивает меня, чтобы мое внимание переключилось на него.

— Ты не смотришь на него, не переходишь ему дорогу. Ты извинишься за то, что потревожила его, или я похороню тебя там, где никто не сможет тебя найти.

Я собираюсь назвать их имена, умолять, но не делаю этого. Если я это сделаю, то с какой целью я зашла так далеко? Почему я здесь?

Что-то движется в моем периферийном зрении, а затем Александр вынужден отпустить меня.

Я снова на полу, сильная рука держит меня за плечо, и тепло, которое я так и не смогла забыть, окружает меня.

Глаза щиплет, а легкие горят от нездорового количества воздуха, который я вдохнула за такое короткое время. Но все это не имеет значения, потому что все, на чем я могу сосредоточиться, это мужчина, стоящий рядом со мной.

Мужчина, который столько раз переворачивал мою жизнь с ног на голову, но все еще держит ее в равновесии.

— Я заснял всю сцену, так что приготовьтесь заплатить большую сумму, когда она подаст в суд за нападение.

Я смотрю на него, на Нокса, на человека, который даже не должен стоять здесь, но он держит меня за плечи и говорит от моего имени.

И вот так, слезы, которые я так долго сдерживала, собираются на веках.

— Нокс? — шепчу я.

— Не волнуйся, красавица. — он подмигивает мне. — Я защищу тебя.

Глава 14

Нокс

Люди смотрели на меня по-разному.

Некоторые жалели меня, другие возлагали какие-то надежды, и даже самые близкие мне люди, такие как семья, смотрели на меня с вопросами. Иногда с беспокойством. В других случаях с любопытством.

Но никто никогда не смотрел на меня так, как сейчас смотрит Анастасия. Словно она падает в бездонный колодец, а я ее вытаскиваю.

Словно она задыхается, а я возвращаю ей воздух.

Она хрипит, дрожь охватывает все ее тело. Ее плечи дрожат под моей рукой, а губы подрагивают. Мне не нужно видеть выражение ее глаз под очками, чтобы понять, что она забралась в петлю.

Что она не в своей тарелке и находится вне зоны комфорта.

Когда Кристоф упомянул, что будет обедать в этом ресторане, я догадался, что его будут сопровождать Гвен и Анастасия — или Джейн, как они ее называют. За последние пару недель они стали близки, почти неразлучны.

Поэтому всякий раз, когда мне нужна информация о ней, мне достаточно задать Кристофу двусмысленные вопросы, и он с радостью на них отвечает. Хотя немного раздражает, что она проводит с ним больше времени, чем со мной.

Ладно, не раздражает. Это нечто большее.

Игра, в которую мы с Анастасией начали играть, должна была заставить меня забыть ее, удалить ее из моей системы и позволить мне, наконец, двигаться дальше, но это только заставило огонь гореть жарче, сильнее.

Вместо того чтобы очистить ее, я высекал ее в себе, ища каждый момент, когда я могу мельком увидеть ее. Даже если она просто проходит мимо.

Это снова та нездоровая одержимость, отсутствие контроля, с которым я боролся всю свою жизнь.

И я действительно планировал продолжать бороться с ней, отвергать ее и держать эту чертову навязчивую идею в тайне.

Но это было раньше.

До того, как я вошел в ресторан и увидел, как она направилась в туалет, только она долго не выходила.

И тогда я последовал за ней и стал свидетелем того, как гребаный мудак схватил ее за горло и начал душить. Я соврал, что снимал все это, потому что в тот момент, когда я увидел, что кто-то причиняет ей боль, моей первой мыслью было освободить ее и набить морду двум ублюдкам, которые сейчас смотрят на меня.

Один из них выше и шире, одет в сшитый на заказ костюм и очки в черной оправе. Он молчун, который не говорил и не предпринимал никаких действий во время всего этого испытания.

Другой намного меньше, худощавый, но все еще сильный, потому что он без труда поднял Анастасию за воротник ее рубашки.

Он также тот чертов онанист, заставивший меня задуматься о лучшем способе убийства. Никто не тронет Анастасию и не останется безнаказанным.

Никто.

— Кто ты? — спрашивает более худой с акцентом.

Русский? Восточный европеец?

— Ее адвокат. — я крепче прижимаю к себе Анастасию, которая трясется еще сильнее, чем несколько секунд назад. — Вы только что совершили физическое нападение, и я не только арестую вас за это...

— Эта мелкая...

Он бросается ко мне, его лицо напряжено с намерением насилия. Я быстро толкаю Анастасию за собой, готовый к удару его сжатого кулака.

Еще один штурм, чтобы затащить этого ублюдка на дно.

Но прежде, чем он успевает добраться до меня, другой мужчина хватает его за руку, и худощавый тут же останавливается. Он тяжело дышит, его кулаки все еще сжаты, а один только его взгляд готов разрезать меня на части.

Ухоженный мужчина в очках качает головой на другого. Он молча смотрит на меня, потом на Анастасию, стоящую позади. Не знаю, почему я чувствую необходимость спрятать ее от их пристального взгляда.

Это инстинктивное чувство, которое я не могу контролировать, но оно заставляет все мое тело напрягаться. Если они хотят драки, то именно это они и получат.

Но мужчина поправляет очки, поворачивается и уходит.

— Считай, что тебе повезло.

Говорит мне более худой мужчина, прежде чем последовать за другим. Его пиджак разлетается за ним, и я мельком вижу что-то металлическое, заправленное в его брюки.

Пистолет.

Я сужаю глаза на их спины, когда они исчезают в коридоре. В них что-то есть. Что-то, что я не знаю.

Анастасия, должно быть, тоже почувствовала это, когда была загнана ими в угол, потому что даже сейчас, когда они ушли, ее пальцы впиваются в мой пиджак, и она все еще стоит позади, неконтролируемо дрожа.

Я оборачиваюсь, и сцена, которая меня встречает, заставляет остановиться.

Слезы текут по ее щекам, затуманивая очки, и она выглядит такой беспомощной, испуганной и маленькой, что мне хочется найти этих двух мужчин и застрелить их из их же оружия.

— Они ушли, — говорю я холодным голосом, пытаясь успокоить ее.

Она ничего не отвечает, не двигается. Только влага беззвучно стекает по ее щекам, пока она стоит, как статуя.

— Анастасия...

— Не надо... не надо... пожалуйста... пожалуйста, не называй меня так, пожалуйста, я умоляю тебя... я сделаю все... только... только...

— Эй, расслабься. Все в порядке.

Она смотрит на меня, слезы скатываются по подбородку и шее.

— Не... не будет в порядке. Ничего не в порядке. Они следят за мной... та женщина из ресторана следила за мной, а теперь они здесь, и никогда не будет хорошо.

Несколько прохожих вопросительно смотрят на нас, и хотя я не уверен, что она сосредоточена на них, могу сказать, что она действительно находится на пути к срыву. Иначе она не позволила бы людям видеть ее в таком состоянии.

Поэтому я хватаю ее за руку и тащу за собой. Она не протестует, пока я веду ее через черный выход ресторана и прижимаю к стене.

Мы оказываемся в небольшом переулке, скрытом от глаз. Здесь не так светло и нет людей, следящих за каждым ее движением.

Но она все еще тихо плачет, ее тело напряжено.

Я протягиваю руку к ее очкам и снимаю их. Она пытается бороться со мной, чтобы удержать их на месте, потому что они ее маскировка от мира. То, за чем она может спрятаться и надеяться, что никто ее не увидит.

— Отдай их, — шепчет она.

— Чтобы ты могла вернуться в свой пузырь?

Она смотрит на меня.

— Что плохого в пузырях? Они безопасны, и никто не причиняет тебе вреда, когда ты в них.

— Они иллюзия, которая рано или поздно исчезнет. Все, что тебе останется, это еще больше страданий.

— Я разберусь с этим, когда это произойдёт.

— Или ты можешь справиться с этим сейчас, а не прятаться.

— Я не прячусь. Я в порядке.

Я достаю свой телефон, открываю камеру и подношу его к ее лицу.

— Разве это похоже на человека, с которым все в порядке?

Ее губы раздвигаются и дрожат, а в фальшивых глазах собирается свежая волна слез. Я ненавижу, что она изменила цвет глаз, что я едва вижу проблеск неземной синевы, в которую я смотрел, когда впервые встретил ее.

Голубой цвет, рассказывающий мистическую историю без единого слова.

Она отталкивает телефон и смотрит в сторону. Когда она говорит, ее голос так низок, что почти неразборчив.

— Иногда прятаться единственный выход для таких, как я. Так что позволь мне.

Я опускаю ее очки в карман и кладу одну руку на стену возле ее головы, а другой беру ее за горло и наклоняюсь к ней.

— Видишь ли, в этом-то и проблема. Я не могу.

Ее дыхание сбивается, когда моя грудь льнет к ее груди, пока мы оба не ощущаем гулкие удары сердца и скачущий пульс.

Пока мы оба не оказываемся в ловушке настоящего момента.

— Что ты делаешь...

Ее слова обрываются, когда я опускаю голову и слизываю ее слезы. Я пробую на вкус соленый вкус и ее страдания, страх и тревогу. Я беру все, мой язык лижет ее горячие щеки, затем нос, подбородок, и заканчиваю ее губами.

Мои губы касаются ее губ, и я облизываю их, покусываю, наслаждаясь каждой ее дрожью, трепетом и слабыми стонами, а затем погружаю свой язык в ее рот.

Тем же языком, который пробовал на вкус ее слезы, я заставляю ее пить их, питаться ими от меня.

Я крепко сжимаю ее горло, целуя ее сначала медленно, потом жестко и быстро, и так безудержно, что она задыхается напротив.

Она хрипит, хватаясь за воздух, ее пальцы изо всех сил держатся за мой пиджак, и когда я открываю глаза, чтобы посмотреть в ее, они закрыты.

Ее голова откинута назад, и она позволяет мне овладевать ею, мой язык пирует на ее языке, а зубы кусают и щиплют, посылая крошечные искры боли через нее.

Это то, что я делаю, в конце концов. Я мастер боли. Удовольствие не может быть без этого; должен присутствовать баланс между хорошим и плохим.

Красивым и уродливым.

И Анастасия, кажется, не возражает против этого, укусов между облизываниями, покусываний между посасываниями. Если уж на то пошло, она теряется в этом так же глубоко, как и я.

Потребность, которая взрывается в моем паху, безошибочна. Я настолько тверд, что это причиняет боль, такую сильную, что мои брюки не могут сдержать это. Она, должно быть, чувствует мою эрекцию на своем мягком животе, потому что ее глаза широко раскрываются, хотя мой язык играет с ее языком, хотя она все еще вздрагивает, как тогда, когда я слизывал ее слезы.

А то, как она смотрит на меня?

Блядь.

Как будто она хочет, чтобы я повторил все это снова и снова. Она хочет, чтобы я был единственным, кто заставит ее слезы остановиться и слижет их.

Она хочет плакать за меня, чтобы я конфисковал эти слезы и забрал их себе.

И это не то, чего я должен желать или хотеть. Это даже не то, о чем я должен думать.

И все же, глубоко внутри, в темных уголках, которые я десятилетиями пытался подавить, есть часть меня, которая хочет именно этого.

Хуже того, эта часть может хотеть чего-то еще более гнусного. Чего-то, о чем я, вероятно, буду сожалеть, когда все это подойдёт к концу.

Но конец не сегодня. Поэтому я не позволяю себе думать об этом, отстраняясь от ее рта. Ее губы медленно отпускают мои, оставляя след слюны между нами и прилипают к нижней губе.

Я слизываю, высунув язык, убирая всю слюну.

— Нокс... — шепчет она, ее дыхание сбивается, когда мой язык покидает ее губы.

— Ш-ш-ш. — я поворачиваю ее лицом к стене и продолжаю держать за горло. — Мне нужно, чтобы ты вела себя очень тихо, пока я буду трахать тебя, красавица.

Глава 15

Анастасия

Мне кажется, со мной что-то не так.

С ним.

С нами.

Иначе почему, черт возьми, мне так жарко, и я возбуждена, как никогда раньше?

И это началось не только сейчас, нет. Это перевозбуждение зародилось, когда он прижал меня к стене, схватил за горло и слизал мои слезы. Он высунул язык и слизал их все. Я должна была отпрянуть, должна была отойти или попытаться остановить его.

Но произошло нечто гораздо худшее.

Мне понравилось.

Каждый взмах его языка был похож на то, будто он лижет мою киску, раздвигая мои ноги, получая больше доступа.

А когда он погрузил язык в мой рот, я почти почувствовала, как его член глубоко вошел в меня.

Я все еще чувствую это сейчас, неконтролируемую потребность, и не уверена, его это или мое.

А может, комбинация того и другого.

Его огромное тело прижимает меня к стене, и я не могу дышать, не потому что он сдавливает меня, а из-за всего остального.

Например, его дыхание на моем лице и резкие покалывания, которые оно вызывает.

Или запах его одеколона, окутывающий меня целиком, как это было перед Кириллом и Александром.

Но больше всего это его тепло, чувство безопасности, которое я никогда не позволяла себе испытывать, даже с отцом.

Потому что он не говорил этого, мой отец, он никогда не говорил, что защитит меня. Вот почему я ушла, вот почему я ношу контактные линзы и очки и изменила цвет волос.

Вот почему я украла у него.

Но Нокс сказал это в присутствии тех двух опасных людей. Ему было все равно, что они опасны и что они могут свернуть ему шею одним движением руки Кирилла.

Именно это и произошло бы, если бы рядом не оказалось людей. Кирилл подал бы Александру знак, и его охранник зарезал бы Нокса до смерти, а потом закопал бы его на какой-нибудь стройке.

Но Ноксу на все это было наплевать.

Он сказал, что защитит меня.

И, возможно, именно поэтому я прижалась к стене. Я дышу так резко, так гортанно, что, кажется, у меня гипервентиляция.

Тем не менее, Нокс держит меня за шею, не давая оторваться. И хотя я понятия не имею, куда он меня ведет, часть меня, та непокорная часть с шипами, которая решила украсть и сбежать, не волнует.

Ноксу тоже все равно, потому что его член упирается в мою попку, твердый, толстый и горячий. Такой горячий, что я загораюсь.

Все напряжение, которое я испытывала с того дня, когда он вышел из комнаты снабжения, возвращается с новой силой. Натиск эмоций обхватывает горло, совпадая с его хваткой. Он прижимает указательный палец к моей челюсти, запрещая мне двигаться.

Но это не единственное, что обхватывает меня. Другая его рука хватает мою талию и тянется к молнии моих брюк, расстегивает ее, а затем стягивает ткань вниз, под задницу.

Порыв воздуха ударяет меня по коже, и мои глаза расширяются.

— Нокс...?

— Шшш. Я же просил тебя не шуметь.

— Боже, ты можешь быть серьезным?

— Вполне. Что, по-твоему, значит «я тебя трахну», моя маленькая обманщица?

В том-то и дело, что я не подумала. Или, может, я думала, что он шутит, но это явно не тот случай.

— Здесь? — пробормотала я, мой голос дрожит, но не от волнения.

— Здесь.

Это слово, одно единственное слово, но он шепчет его своим глубоким, чувственным голосом, и это похоже на толчок в мое изголодавшееся ядро.

— Но... но мы на публике.

— И что?

— Любой может увидеть.

— И?

— Это неправильно.

— Все самое лучшее является неправильным, красавица.

Я не могу придумать, что ответить, потому что он ласкает меня через трусики, и они намокли от такого сильного возбуждения, что это странно и возбуждающе одновременно.

— Хм. Ты мокрая от мысли, что тебя оттрахают на публике.

— Нет...

— Нет? Твоя киска, истекающая влагой из-за одного только обещания, утверждает обратное. Тебе нравится мысль о том, что кто-то может появиться и увидеть?

— Нет...

— Хорошо. Знаешь, что?

Он стягивает мои трусики, так что они присоединяются к брюкам, и обнажает мою киску; однако я все еще думаю, что он отступит и прекратит это безумие.

Но я должна знать лучше.

Нокс и безумие идут рука об руку.

Иногда он и есть безумие.

Он та часть безумия, которая имеет наибольший смысл.

Глупость посреди логики.

Вот как это чувствуется сейчас. Так правильно и неправильно одновременно.

Единственное правильное в неправильном.

Звук его собственной молнии эхом отдается в воздухе в маленьком закутке за рестораном, где любой может пройти мимо. Где любой сотрудник может выйти за дверь, чтобы что-то выбросить или сделать перекур.

И я думаю, что он прав. Одна только возможность делает меня более влажной, липкой, грязной.

Он причина, почему я такая. Я всегда была хорошисткой. Затворницей. Скучной и мягкой.

Черт, я думала, что мне понравится секс только при выключенном свете и в запланированные дни.

И нет, фантазии о том, как меня держат и трахают, не в счет.

Но он доказал обратное. И очень сильно.

С того самого первого раза он спровоцировал ту часть меня, которую я берегла для кошмаров. Он научил меня, что я хочу большего, чем простого и скучного. Что секса без света и по субботам недостаточно.

Этого секса недостаточно.

Я предпочитаю трах. Первобытный, грубый и неконтролируемый.

Я предпочитаю отказаться от всякого контроля и не думать, даже если мы на публике.

Даже несмотря на то, что мой второй раз должен быть не таким.

Его губы встречаются с моим ухом, когда он шепчет:

— Я не позволю им увидеть. Они могут желать, они могут воображать, но они никогда не завладеют тобой, как я, красавица. Они даже не смогут мечтать о том, чтобы увидеть эту киску, не говоря уже о том, чтобы трахнуть ее.

И с этими словами он входит в меня сзади. Движение настолько глубокое и грубое, что я встаю на цыпочки.

Святое дерьмо.

Можно ли кончить от одного только проникновения? Потому что кажется, что да. Оргазм не такой сильный, как в тот раз, но он сотрясает меня, захватывает, тянет и заполняет до краев.

— Тебе это нравится, не так ли, моя маленькая обманщица? — он все еще шепчет мне на ухо, одна его рука лежит на моем бедре, а другая держит за горло. — Тебе нравится угроза быть пойманной, быть увиденной, отдаваясь самой плотской части тебя.

— Ох...

Я осекаюсь, потому что он проникает в меня, жестко, быстро и безудержно. Я ударяюсь о стену, ноги дрожат, а сердце вот-вот выплеснется на землю.

Мои ногти царапают стену в поисках равновесия, но это невозможно с его темпом. Его безумный, резкий и дикий темп, создающий ураган внутри меня.

— Скажи, что тебе это нравится, Анастасия.

Он замедляется до низких, глубоких толчков, от которых у меня подгибаются пальцы на ногах.

— Что нравится?

— Разврат всего этого, обещание неизвестности. Тот факт, что кто-то может подойти прямо сейчас. — толчок. — Или вот-вот.

Он снова входит в меня, на этот раз глубже, и я стону, вибрация отражается от моего горла и его пальцев.

— Мне нравится... — хнычу я.

— Тебе нравится, не так ли? Тебе нравится, когда тебя трахают так грубо и быстро в месте, где люди могут найти нас... где они могут увидеть, кому ты принадлежишь...

— О, Боже...

Я повторно кончаю, и на этот раз сильнее, более насыщенно и без сдерживания.

Чувствую, как стискиваю его член, сжимаясь вокруг него и втягивая его глубже с силой моего оргазма.

— Такая чертовски узкая, моя Анастасия, — ворчит он возле моего уха.

Как будто это возможно, моя разрядка набирает силу, растягивая и натягивая то место внутри меня, о существовании которого я и не подозревала.

Но это не заставляет Нокса остановиться.

Более того, он входит в меня еще безжалостнее, так сильно, что я отскакиваю от стены. Мои соски ноют и морщатся, соприкасаясь с лифчиком, и трутся о твердую поверхность ткани, что болят так сильно, что почти невыносимо.

Все такое чувствительное, болезненное и доставляет огромное удовольствие. Как в тот первый раз, только умноженное на десять.

— Блядь, — слышу я его стон у своего уха. — Блядь, какая ты тугая, красивая и чертовски привлекательная. Блядь!

И тут его грудь упирается мне в спину, а затем он изливается внутрь меня. Горячие струи его спермы согревают мою киску.

Матерь божья.

— Ты... ты... — я задыхаюсь. — Ты не использовал презерватив?

Вопрос глупый, потому что я чувствую, как он обнажается внутри меня, чувствую горячую сперму во мне.

Наступает долгая пауза. Такая тихая, что я ерзаю и медленно смотрю на него, устанавливая тот зрительный контакт, который так ненавижу.

Нокс стоит сзади, прикрывая мою спину, его член все еще во мне, руки на моем бедре и горле, и он выглядит очень диким.

Тёмным.

Даже мрачным.

Это не похоже на тот первый раз, хотя я не очень-то его помню, так как сразу после этого я заснула.

Я бы сделала то же самое и сейчас, если бы не столкнулась с реальностью, что он не использовал презерватив.

Что он просто кончил в меня.

Кажется, у меня началась гипервентиляция, потому что дыхание стало резким и неровным, и кажется, что я сейчас упаду в обморок.

— Я чист, — говорит он низким голосом.

— Я тоже, но проблема не в этом.

— Тогда в чем? — он делает паузу, вероятно, заметив, как я тяжело дышу и нахожусь на грани обморока. — Ты принимаешь противозачаточные, верно?

Я сглатываю. Раз, два.

Его рука крепко сжимает мое горло.

— Проклятье. Ты ведь принимаешь их, да?

— Нет.

Ответ звучит так тихо, так чертовски неслышно, что я удивлена, что он вообще его слышит.

— Блядь.

Он выходит из моей ноющей киски и отпускает меня.

Я стою, неумело собирая свою одежду и пытаясь сопротивляться остаткам панической атаки, которая пытается овладеть мной.

Движения Нокса более дерганые, чем мои, даже жестокие, когда он застегивает молнию на брюках и проводит рукой по своим шикарным волосам.

— Почему ты не принимаешь противозачаточные? Кто, блядь, в наше время не принимает противозачаточные?

— Я. — я лезу к нему и выхватываю очки, которые он положил в карман, а затем надеваю их. — И почему ты злишься на меня? Это же ты не использовал презерватив.

— Я точно не хожу с ними по улице.

— Ну, тогда тебе не стоило трахать меня на улице.

Он смотрит на меня сверху вниз, его золотые глаза поймали проблеск солнца и сияют так же ярко.

— Дерьмо, — бормочет он себе под нос. — Просто прими таблетку на утро.

— Мне не нужно, чтобы ты мне это говорил. Я все равно собиралась это сделать.

— Фантастически.

— Отлично.

— Идеально.

— Потрясающе.

Я наклоняю подбородок к нему, затем мы оба одновременно смотрим в сторону, и я бормочу:

— Хм, будто я когда-нибудь захочу чего-то еще с тобой.

Через секунду он уже у меня перед носом.

— Что это значит?

— Ничего.

— В следующий раз либо говори то, что думаешь, либо не говори вообще.

— Следующего раза не будет.