ДМИТРИЙ
" Я тогда трахалась со многими, да и сейчас ни в чем себе не отказываю. Я была беременна от Геннадия Ефримова, но он был женат, двое детей, там ничего серьезного не светило". Эти слова разъедали моё сердце кислотой. Хотелась разорвать себе грудную клетку и дотянуться до кровоточащего сердце, чтобы унять эту боль. Но это невозможно, девушка, в которую я влюбился без памяти, которой восхищался годами — оказалась всего лишь миражом. А силиконовая гадина передо мной — это реальность сегодняшнего дня.
— Что?! Да как ты могла, дрянь! — Я со злости саданул кулаками по ручкам кресла, чтобы хоть так выплеснуть кипевший внутри гнев.
Алина вздрогнула и зарыдала в голос, испугавшись моего поведения. Пришлось срочно брать себя в руки.
— Как могла? Да легко! Я тебе даже больше скажу, когда ты попался на удочку, как последний лох, я быстренько избавиться от проблемы, которая могла испортить мне не только фигуру, но и жизнь.
— Какая же ты мерзкая и отвратительная...- от моего голоса Алинка зарыдала ещё громче. Моя бедная малышка не заслужила всего этого. Но и я не был готов получить ушат помоев от Светланы.
— Все, всё, малышка, не плачь. Не рви мне сердце. Папа не злиться, просто устал. Давай я всё-таки отвезу тебя обратно в кроватку? Нет? Ну всё, не плачь, солнышко моё, не плачь.
— Верно, хватит реветь! Закрой рот, надоела уже! Как же вы все мне надоели!!!
Понятное дело, после таких слов Светланы, малышка заплакала ещё горше.
— Да успокой ты её уже, — с отвращением выплюнула жена.
Как мать может так говорить о своём ребёнке? Как я мог любить эту суку, которая при первой же трудности убегает, как крыса с тонущего корабля?
— Тварь, если ты не заткнешься, я тебя живём закопаю, поняла?
Следующие двадцать минут я убаюкивал зареванную Арину, пока Светлана, судя по звукам, крушила всё в нашей спальне. Пришлось даже накапать ребенку успокоительное, потому что она вся дрожала и готова была сорваться в истерику. За одно только это Светлану никогда не прощу!
Из детской я выкатил с мрачной решимостью выставить жену вон. Дочке будет лучше вовсе без матери, чем рядом вот с такой.
— Ты ещё здесь, потаскушка? — я оглядел спальню, где всё было вверх дном, на полу лежали осколки ваз.
— Иди к чёрту, козёл! — Светлана показательно плюхнулись на раскуроченную кровать. — Если хочешь знать, я терпела тебя только ради квартиры, а теперь ты мне на хер не сдался, немощный дебил. Да кому ты вообще нужен? Даже этот старый препод трахался лучше, чем ты, понял? Он любил делать это без презерватива и такие вещи вытворял, что я до сих пор теку, как вспомню о нём. Знаешь, сколько раз я приходила к тебе сразу после него? Ты думал, что я стесняюсь, поэтому не даю лишний раз себя потрогать, а я боялась, что ты заметишь, как из меня течёт его сперма. Мы целовались тайком на кафедре, а за полчаса до этого Геннадий трахал меня на ней во все дырки, я еле успевала одежду в порядок привести.
От её рассказов меня затошнило. Это не женщина, это дно. С ней не то, что разговаривать, а находиться в одном помещении, значит, себя не уважать. Поэтому я достал сотовый телефон и сделал вид, что набираю номер, потом приложил трубку к уху и немного подождал, когда мне якобы ответят.
— Татьяна, ещё раз привет. Слушай, ты бы не могла отправить ко мне домой пару крепких парней? Да, понимаешь, мусор нужно вынести, аж семь лет как завалялся, весь протух и теперь воняет, — я сделал паузу, делая вид, что слушаю собеседника, а потом ответил, — Прекрасно. Двадцать минут ничто по сравнению с семи годами. Подожду, хорошо. Целую тебя, дорогая. Тоже уже соскучился. Да, я тоже рад, что можно больше не скрываться. Нет, сегодня не приезжай, у нас тут опять бардак, а завтра можешь с вещами прям. До встречи, милая.
Светлана сильно побледнела, пока слушала мой "телефонный разговор".
— Что...что это значит, Дима? Ты что задумал?!
— Ничего особенного, просто хочу сделать свою жизнь и свой дом чище. И кстати, если ты не уберешься из моего дома в течении двадцати минут, сюда приедут очень злые дяди. И сделают то, что тебе так по душе. Мой прощальный подарочек перед разводом, так сказать. Только мужики они крепкие, неутомимые. После них ты даже ходить не сможешь, потому что оттрахают они тебя на славу, как ты любишь, во всё дырки, поняла?
— Какой же ты мерзавец! — затопала ногами Светлана.
— У тебя научился. Поторапливайся, дрянь, глаза б мои тебя не видели.
Светлана в панике метнулась к шкатулке с драгоценностями, но я был ближе, поэтому схватил её и сунул себе подмышку.
— Отдам дочери, моя маленькая, любимая принцесса заслуживает это больше, чем общественная давалка.
— Какой же ты гад! Что ты творишь? Отдай мои драгоценности!
— Пусть теперь твой Толик тебе золотые украшения дарит. От меня ты ничего не получишь, кроме своих блядских тряпок.
А она стояла и с глупым видом хлопала своими нарощенными ресницами.
Я же, проезжая мимо кровати, подхватил её сумочку, достал её телефон и карточки. Всё положил себе в карман и выехал из спальни, где буквально задыхался.
Светлана так и стояла, выпучив глаза, и смотрела мне вслед. Как выброшенная на берег рыба, открывала и закрывала рот, но ничего сказать не смогла.
В коридоре я остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Я не собираюсь ждать до упора, чтобы через десять минут духу твоего не было в моём доме.
— Дима, — заныла это блядина, но я проигнорировал её.
— Дима, пожалуйста верни хотя бы мои карточки и телефон. Ты не можешь так со мной поступить!
— С кем — с тобой? С посредсвенной блудливой дыркой, которой всё равно, кому давать, лишь деньгами баловали? Я ведь относился к тебе, как к любимой и единственной, на руках носил, пылинки сдувал, лишним словом обидеть боялся. А ты не стоишь даже тех минут, которые я трачу, чтобы от тебя избавиться.