Искупление

23

РЕН

Почему на всей божьей зеленой земле прямо сейчас здесь есть еще один гребаный человек? Я привыкла убивать и уходить как можно быстрее, а это превращается в собрание гребаных матерей. Хотя, судя по выражению лиц у всех, никто не злится.

Я встряхиваю руками, пытаясь расслабить свое тело, и выражение "отдыхающая стерва", я уверена, появилось на моем лице, но это легче сказать, чем сделать. Мне действительно нужна гребаная минутка, но я знаю, что у меня ее не будет.

Моя кожа натянулась из-за крови, и я съеживаюсь, когда снова поднимаю глаза на Нонну. Кажется, она следила за моим взглядом, потому что на ее лице отразилось замешательство, когда она сделала шаг ко мне.

— Рен, пожалуйста, скажи мне, что это кровь Тето, а не твоя, потому что, клянусь всем святым, я верну этого ублюдка к жизни только для того, чтобы убить его снова. — Ее грудь вздымается с каждым словом, заставая меня врасплох от того, насколько серьезно она говорит.

Кто-то усмехается, но я сосредотачиваюсь на ней и едва заметно качаю головой. — Пожалуйста, Нонна, ты же знаешь меня. Даже когда он думал, что контролирует ситуацию, это было только потому, что я была заинтригована тем, что он может сделать, но его действия были такими же дерьмовыми, как и его угрозы. — Я пожимаю плечами, надеясь отыграться и выйти из комнаты, но, кажется, никто не двигается.

— Я понимаю, почему Нонна считает тебя такой потрясающей, Рен. — Глаза Валентины скользят по моей залитой кровью майке, шортам и растрепанным волосам.

Я не пытаюсь извиняться, и она не выглядит такой уж ошарашенной, когда подходит ко мне и протягивает руку для рукопожатия.

— Приятно это слышать, — бормочу я, вкладывая свою руку в ее, неуверенная в том, как я должна на нее реагировать, но она улыбается и опускает руку. Ее не беспокоит кровь или то, что она теперь может быть на ней. Хм.

На первый взгляд можно было подумать, что она жена миллиардера, в длинном кремовом пальто, накинутом на плечи, коричневых льняных брюках и заправленном в них кашемировом свитере. Она выглядит слишком элегантно даже для того, чтобы находиться в этой комнате. Ее каштановые волосы собраны в шиньон на затылке, а макияж безупречен.

— Может быть, нам переместиться на кухню, чтобы команда уборщиков могла войти? Они будут здесь с минуты на минуту, — объявляет Вито, и я двигаюсь, прежде чем даже осознаю это, лавируя между всеми, направляясь к двери.

В ту секунду, когда я переступаю порог, с моих плеч спадает тяжесть, и мое тело наконец расслабляется. Остальные следуют за мной, но я надеюсь, что нахожусь достаточно далеко впереди, чтобы без проблем проскользнуть в свою спальню и немного успокоиться.

Мои надежды оказываются временными, когда чья-то рука обнимает меня за плечи и тянет по дополнительным ступенькам на кухню. Взглянув направо, я не удивляюсь, обнаружив рядом со мной Энцо, который смотрит на меня сверху вниз со смесью благоговения и беспокойства, мелькающих в его глазах.

Он наклоняется ближе, его нос оказывается над моим ухом, прежде чем он прижимается губами к коже. — Я не могу выпустить тебя из виду, Рен. Сейчас я в защитном режиме, и тебе придется смириться с этим на минутку, — бормочет он, отчего у меня по спине пробегают мурашки.

Для меня это не норма, ни капельки, но когда он откидывается назад и снова смотрит мне в глаза, у меня возникает ощущение, что для него это тоже необычно.

Энцо ведет меня к холодильнику, остальные заходят в комнату следом за нами, но я предпочитаю избегать их взглядов еще секунду. Он протягивает мне сладкий газированный напиток, предлагая сделать глоток, и я подчиняюсь, хотя на самом деле мне не нужен сахар, чтобы снять стресс.

Повернувшись на месте, я обнаруживаю, что Маттео и Вито наблюдают за каждым моим движением, в то время как Нонна и Валентина перешептываются между собой у стола.

Это неловко.

Я убила кое-кого, одного из их людей, и это семейное мероприятие.

Валентина размашисто крутится на месте, ее длинное пальто танцует вокруг нее, когда она переводит взгляд на меня. Я понятия не имею, что сейчас сорвется с ее губ, но у меня такое чувство, что у меня тоже не будет выбора.

— Рен, я думаю, тебе не помешала бы минутка, чтобы расслабиться.

Я практически прогибаюсь от ее слов. ДА. Это именно то, что я хочу и в чем нуждаюсь. Желательно еще и с сэндвичем со стейком. — Я хочу этого. Если ты не возражаешь, я просто собираюсь…

Она машет рукой, приближаясь ко мне, прерывая мою речь о побеге. — Нет, не здесь. У тебя никогда не будет ни секунды, чтобы хотя бы вздохнуть без того, чтобы эти трое не окружили тебя и не сделали все еще хуже.

— Отвали, Валентина, — ворчит Маттео, но ни один из братьев Де Лука на самом деле не соглашается с тем, что она говорит. То, как рука Энцо сжимается вокруг меня, тоже только подтверждает это.

Драматично закатив глаза, Валентина переводит взгляд со своего брата на меня. — У меня есть лучший план.… Что ж, Нонна тоже согласна. Это именно то, что тебе нужно.

— И что же это такое?

Она сокращает расстояние между нами без малейшего колебания, хватает меня за руку, прежде чем я успеваю ее остановить, и вытаскивает из объятий Энцо. Он что-то бормочет себе под нос, но я слишком сосредоточена на том плане, который, похоже, придумали Валентина и Нонна.

— Мы едем в спа. — Ее глаза загораются возбуждением, когда она продолжает подталкивать меня к двери, забирая банку содовой из другой моей руки и ставя ее на кухонный столик, пока мы идем.

Мои шаги замедляются, я хмуро смотрю на нее, оглядываю свое тело и недоверчиво качаю головой. — Я буквально вся в крови. Я сейчас никуда не могу пойти.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня с улыбкой, все еще играющей на ее губах, наклоняется ко мне и подмигивает. — Вот почему мы едем в мой спа-салон. Принцесса мафии может делать все, что ей заблагорассудится. Если ты этого еще не знала, я думаю, ты скоро узнаешь.

Никогда, я имею в виду, что никогда в своей жизни я не убивала человека ножом и сразу после этого не ехала в спа. Неа. Это дерьмо работает не так, но, очевидно, в Италии все делается по-другому.

Я бы пряталась вдали от дома добрых несколько дней, иногда недель, но, похоже, здесь все это не является нормой. Вместо этого меня увозят из семейного дома и ведут на окраину города, где находится спа-центр Valentina. Он выглядит высококлассным еще до того, как я переступаю порог. Пристроенный к собственному винограднику и украшенный дорогим декором, он похож на кусочек рая.

Как только мы вошли, стало очевидно, что все помещение было расчищено. Когда меня вели в женские раздевалки, нигде не было видно ни одного клиента или сотрудника.

Валентина провела меня в горячий душ и дала мне темно-синий дизайнерский купальник, чтобы я надела его после того, как закончу, оставив меня наслаждаться обжигающей водой. Я вышла из кабинки и обнаружила, что они ждут меня, а затем меня провели в большое помещение, где располагались бассейн и четыре джакузи.

Направившись прямиком к одному из них, откуда открывался прекрасный вид на виноградник, я погрузилась в воду и с тех пор не двигалась. Каждый пузырек растворяет мои тревоги, просачиваясь под мою кожу и снова делая меня цельной.

Тихая музыка играет на заднем плане, когда я опускаю голову под воду, намокая волосами. Возможно, я избавилась от крови, которая окрашивала мою кожу, но мой разум еще не исцелился от нее.

Поднимая голову из воды, я откидываю волосы с лица, прежде чем мои руки начинают тереться о голени. Я ничего не могу с собой поделать, но делаю это каждый раз, когда на мне остается кровь, особенно когда это чья-то другая. Я годами, продолжаю этим заниматься, но процесс постепенно сокращается.

В первый раз, когда я кого-то убила, я неделями отмывала свою ободранную кожу, а сейчас прошло всего несколько часов. Мне становится легче, когда я справляюсь с этим намного быстрее, но также удручает то, что я настолько привыкла к этому, что справляться с этим уже не так больно.

— Ты обдерёшь кожу, если будешь продолжать это делать, — говорит Валентина слева от меня, присев на край горячей ванны, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в ее сторону, изогнув бровь.

Ее купальник с красным цветочным рисунком идеально подчеркивает ее оливковую кожу, когда она оценивает меня. Ее карие глаза точно такие же, как у ее братьев, каким-то образом сочетая в себе их троих. В них есть намек на озорство Энцо, проблеск любопытства Вито и целый ворох суждений Маттео.

— Это мой обычный ритуал, — отвечаю я, пожимая плечами, расслабляясь в пузырьках, пока она смотрит через комнату. Я прослеживаю за ее взглядом и вижу Нонну, отдыхающую в шезлонге с книгой в руке, и улыбаюсь при виде нее.

Похоже, мы устроили небольшой отпуск из-за того, что мне нужно расслабиться, и я более чем готова признать, что мне это нравится.

Валентина откашливается, возвращая мое внимание к себе, и смотрит мне прямо в глаза. — Осмелюсь спросить, как ты оказалась в доме моих братьев?

Я обдумываю свой ответ, прежде чем меняю позу, чтобы лучше видеть ее. — Ты знаешь их лучше, чем я, так что, по-твоему, произошло?

Она наклоняет голову и пожимает плечами. — Честно говоря, я не могу этого понять. Нонна сказала, что ты там под наблюдением, а там никто никогда не находится под наблюдением. Но она настояла, чтобы я встретилась с тобой и предъявила права на тебя, чтобы они не оборвали твою жизнь, если до этого дойдет.

Мои глаза расширяются от ее признания, прежде чем я смотрю на женщину, наслаждающуюся книгой, которую она читает. — В этом нет необходимости, — заявляю я, снова поворачиваясь к ней лицом, и она хихикает.

— О, я знаю. Ты определенно можешь постоять за себя, но ты меня тоже интригуешь. Так что ни за что на свете мои братья не тронут ни единого волоска на твоей голове. — Решимость в ее тоне удивляет меня, но я не говорю ни слова в ответ, что приводит к тому, что она оправдывается. — Сумасшедшая — это мое второе имя, данное мне Нонной, так что, если она тоже называет кого-то сумасшедшей, я знаю, что они на моем уровне. Кроме того, для меня это определенно впервые — впервые встречаться с кем-то, особенно с женщиной, покрытой кровью, с мертвецом у ног, и я думаю, это фантастика. — Ее улыбка становится шире, и я уверена, что она тоже готова захлопать, но ей удается сдержаться.

— Я тоже не могу сказать, что когда-либо встречала кого-то при таких обстоятельствах, но мне действительно не нужно, чтобы ты меня жалела.

— Девочка, пожалуйста. Здесь нет ни капли жалости. Я в гребаном восторге от тебя, и если бы я не пыталась помочь тебе расслабиться прямо сейчас, я бы умоляла тебя выйти и повеселиться со мной. — Она говорит со скоростью мили в минуту, и я изо всех сил стараюсь не отставать от нее, кивая изо всех сил, сморщив нос в замешательстве.

— Веселится? — Простое слово из девяти букв, и я понятия не имею, что оно, блядь, означает.

Она легонько похлопывает меня по руке и недоверчиво качает головой. — Да, например, пойти потанцевать, напиться и, спотыкаясь, вернуться домой, чтобы позлить моих братьев. Что угодно. Все из этого. Мне нравится твоя атмосфера. Конечно, ты можешь быть немного замкнутой, но, черт возьми, с моим прошлым я тоже такая.

Часть меня жаждет сделать все это и просто быть… свободной. Даже если это на самое короткое мгновение. Но сейчас не лучшее время для этого. Не только это; Я знаю, с каким дерьмом имеют дело братья, и что-то подсказывает мне, что они все равно не выпустили бы нас из виду.

Между нами возникает невидимая связь, понимание, которое приходит так естественно, что сбивает с толку. Что бы это ни было, это заставляет меня наклониться ближе и заглянуть глубоко в ее карие глаза.

— Что тебе известно о делах Де Луки? — Она не уклоняется от моего вопроса, поскольку, кажется, тоже оценивает меня.

— Все. — Одно слово, сказанное с такой легкостью и уверенностью, что я знаю, что она говорит правду, но я все равно хочу сначала услышать от нее немного больше. Приподняв бровь, я ничего не говорю, когда она игриво закатывает на меня глаза. — По-настоящему. Я ничего не знала, когда был жив мой отец, меня держали как привилегированную принцессу в моей высокой башне, и мне нечего было делать, кроме как прихорашиваться. — Она снова закатывает глаза, но на этот раз в ее действиях нет игривости. — Потом, когда он ушел, Маттео решил, что ему не нравится, насколько уязвимой меня делает пребывание в неведении. Теперь у меня свой бизнес, своя жизнь, и я знаю все. Я никогда не чувствовала себя большей частью своей семьи, чем сейчас.

В груди у меня теплеет от ее слов, мое сердце и душа умоляют почувствовать что-нибудь хотя бы отдаленно похожее на это, но реальность такова, что теперь я сама себе семья. Здесь больше никого нет, кроме меня.

Прочищая горло, я вырываюсь из своих мыслей и задаю ей другой вопрос. — Ты знаешь, почему они поехали в Нью-Йорк?

— Встретиться с русскими по поводу смерти Тотема и всего, что он им пообещал, — говорит она с кивком, заставляя мое сердце учащенно биться. Я понятия не имею, что, блядь, я сейчас несу, но, кажется, не могу остановиться.

— Что ты об этом думаешь? — Спрашиваю я, сглатывая, мои руки сгибаются на коленях под водой, пока я жду ее ответа.

— О чем? — Она поджимает губы, пытаясь понять, о чем я спрашиваю.

— Что ты думаешь обо всем, что обещал им Тотем? — Я думаю, что, возможно, меня тошнит, но словесный понос просто не прекращается.

— Я думаю, что все это полная чушь собачья. — Пузырь смеха срывается с моих губ, и я быстро захлопываю рот, чтобы не дать вырваться чему-нибудь еще. — Что такое?

Я качаю головой, на моих губах появляется дразнящая улыбка. — И что ты думаешь о мести, которую они объявили его убийце?

Если она и догадывается, к чему я клоню, то это не отражается на ее лице, когда она усмехается. — Пожалуй, тот мужчина был никуда не годен. Точно. Блядь. Не. Хороший. Если бы это было так, то мои братья не зашли бы так далеко, чтобы держать меня как можно дальше от него.

Острая боль сжимает мою грудь, но не из-за того, кем он был для меня, а из-за того, что он оказал такое влияние на стольких людей. Кто-то должен был прикончить его до того, как дело дошло до меня. Черт, еще до того, как я появилась на свет.

Когда я ничего не говорю в ответ, опустив глаза и следя за своими руками, плавающими в воде, я чувствую, как Валентина входит в джакузи и садится рядом со мной. — Почему ты спрашиваешь?

Ее вопрос звучит так тихо, что я почти не слышу его, но я поворачиваюсь к ней с нежной улыбкой и намеком на грусть, которая, я знаю, видна в моих глазах. — Чтобы посмотреть, достойна ли ты знать, почему я здесь.

— Что…

Прежде чем я успеваю подумать об этом, я делаю глубокий вдох. — Потому что Тотем был моим отцом, и я убила его.

Между нами воцаряется тишина, пока она удивленно смотрит на меня широко раскрытыми глазами, кажется, целую вечность, прежде чем хлопнуть в ладоши.

— Срань господня. Я знала, что ты мне понравишься. Я знала это. Теперь я определенно рада, что договорилась о доставке сэндвичей со стейком, потому что ты этого заслуживаешь, девочка. Ты заслуживаешь любой кусочек мирной жизни, которая может предложить тебе жизнь, и я полностью за это.