Искупление

27

ВИТО

Мои пальцы сжимаются на подлокотнике, каждый волосок на моем теле встает дыбом, когда самолет грохочет подо мной. Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме нее.

Я точно знаю, где она, даже не глядя. Мое тело остро ощущает ее присутствие, и это сводит меня с ума. Я был на взводе с тех пор, как увидел, как она вошла в спортзал этим утром, а затем, наблюдая, как она буквально убивает наших мужчин у нас на глазах, только сделало мой член тверже.

Облака проплывают мимо, но мой разум недоволен открывающимся видом. Не тогда, когда она так близко.

Черт.

Несмотря на все мои усилия, мой взгляд возвращается к ней, точно так же, как это было последние два часа нашего путешествия. Я сижу за столиком на четверых, меня окружают шикарные кожаные сиденья, в то время как она спит, растянувшись на двух креслах по другую сторону прохода.

Меня привлекает то, как ее ресницы совершенно неподвижно ложатся на бледную кожу, ее грудь медленно поднимается и опускается с каждым вдохом, когда вокруг нее витает безмятежная атмосфера. Она такая загадочная, но в то же время грубая и реальная, с сердцем нараспашку.

Никто не должен быть таким сложным и опьяняющим одновременно.

Скрестив ноги в лодыжках, я отворачиваюсь, глядя на дальние ряды, где сидит Маттео, обсуждающий все с нашими людьми в Нью-Йорке, ожидающими нашего прибытия. Энцо сидит через проход от него, следя за тем, чтобы в наше отсутствие в Италии все шло гладко. Не помогает и то, что здесь нет Торреса, нет никого ответственного, но в прошлый раз он приезжал с нами в Нью-Йорк, и мы доверили Джио позаботиться обо всем по рекомендации Торреса. Будем надеяться, что это не ударит нас в спину.

Вздыхая, я мысленно закатываю глаза, когда мой взгляд снова падает на Рен. Вытягивая ноги перед собой, я поправляю свой полутвердый член, который дает о себе знать в штанах. К счастью, все либо заняты своими мобильными телефонами, либо спят, так что они не могут застать меня за этим. Вместо этого это дает мне возможность позволить моим мыслям о Рен поглотить меня.

Сейчас я так же одержим ею, как и тогда, когда мы впервые встретились в Нью-Йорке. Если нет, то больше. Я должен был знать, что она действует мне на нервы так, как я никогда не испытывал, когда уходил с той встречи, чтобы проведать ее. Затем настоял, чтобы она пришла на другую встречу, потому что я не мог вынести, что бы она исчезла из поля моего зрения.

Закрывая глаза, я делаю глубокий вдох. Я так усердно старался держаться от нее на расстоянии, что почти не разговаривал с ней. Не потому, что я чувствую себя преданным или взбешенным тем, что произошло вскоре после того, как я трахнул ее у двери гостиничного номера.

Нет.

Это потому, что я не почувствовал ничего из того, что должен был почувствовать.

Я моргаю, открывая глаза, слегка качая головой, когда на меня нахлынуло осознание. Эта женщина могла бы вырвать мое сердце из груди, швырнуть его на землю и растоптать, прежде чем выбросить в мусорное ведро, и мне все равно было бы наплевать. Я бы предпочел вернуться за добавкой.

Я держал каждую мысль и чувство полностью при себе, запертый в маленькой части своего мозга, отказываясь позволять словам даже звучать в моей голове, но теперь это уже не остановить.

Не сейчас, когда я заметил, что мои братья тоже тают рядом с ней. Я не знаю, что в ней такого, что притягивает нас, несмотря на наши усилия, но я устал бороться с этим. Это не стоит усилий, не тогда, когда я хочу выиграть гребаный приз в конце.

Рен Дитрихсон была моей еще до того, как я узнал, кто она на самом деле, и она моя точно так же и сейчас. Мы этого не выбирали, и я не думаю, что она тоже, но это самая честная, грубая и реальная вещь, которую я когда-либо чувствовал в своей жизни.

Я вижу, как она смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю. Она разглядывает мои шрамы снова и снова, но в ее потрясающих голубых глазах нет ни намека на страх или отвращение, только интрига с намеком на желание.

Черт.

Вытирая лицо рукой, я пытаюсь успокоиться, но теперь, когда я открыл дверь в своем сознании, это уже не остановить.

— Отсюда я чувствую, как у тебя крутятся шестеренки.

Я замираю, услышав ее голос, разносящийся по воздуху и заставляющий мой член дернуться, когда я снова обращаю на нее свое внимание. Она проводит руками по своей свободной белой майке, прежде чем вытереть невидимые ворсинки со своих леггинсов, продолжая лежать, не сводя с меня глаз.

— Там громче всего, Bellissima, — признаю я, сознавая, что предпочитаю быть немногословным.

Понимающая улыбка украшает ее губы, и мои руки сжимают концы подлокотников, пока я пытаюсь сдержаться, чтобы не броситься на нее и не заявить о своих правах на нее так, как этого хотят мой член, душа и гребаное сердце.

Никто не должен быть таким феноменальным. Это не должно быть возможно. Не с такой историей, как у нее, которая только делает ее еще более способной к выживанию. Воин.

Я в восторге от нее.

Черт, я ношу свои шрамы с гордостью, для меня нет другого выхода. Шрамы, которые я получил из-за одного испытания моего отца, которые он любил организовывать, чтобы укрепить нас. Но в то время как мои видны, ее скрыты под слоями травм, которых она не заслуживает. Травму, которую я хочу стереть, избавить ее от боли и разбитого сердца, но это делает ее именно той, кто она есть.

Мой член торчит в штанах, я слишком горю желанием показать ей, как сильно я уважаю ее и ее сильные стороны.

Рен наклоняет голову набок, оценивая меня, медленно садится и проводит пальцами по волосам. Она оглядывается и видит, что Маттео и Энцо погружены в тихую беседу, прежде чем снова переключить свое внимание на меня.

Ее язык скользит по нижней губе, в то время как ее глаза впиваются в мои. — О чем ты думаешь?

Это даже не тот вопрос, который требует рассмотрения. Правда легко слетает с моих губ.

— О тебе.

Ее глаза слегка расширяются, как будто ей приятно это слышать, и она слегка подается вперед на своем сиденье. — И что на счет меня?

Уголок моего рта приподнимается, когда я приподнимаю бровь. — Ты действительно хочешь знать?

Я могу выложить все это, но я не уверен, готова ли она это услышать. Если она когда-нибудь будет.

— Я бы не спрашивала, если бы не хотела, — отвечает она, пожимая плечами, в ее глазах мелькает намек на поддразнивание.

Легкий изгиб моих губ превращается в широкую ухмылку, когда я качаю ей головой. — Чушь собачья, Рен. Чушь собачья. Дерьмо, — заявляю я, откидываясь на спинку сиденья, пока она смотрит на меня. — Не лги, Bellissima, не тогда, когда мы оба знаем, что от моего грубого голоса твои бедра трутся друг о друга. Возможно, ты просто заставляешь меня говорить о дерьме, которое тебе безразлично, чтобы потом отвязаться.

На долю секунды у нее отвисает челюсть, подтверждая, что я застал ее врасплох, но она быстро сжимает ее, когда поднимается со своего места. — Я имею в виду, я надеялась, что смогу убедить тебя позволить мне кончить на твой член вместо этого, но нищим выбирать не приходится. Не так ли, Вито? По крайней мере, так я точно знаю, что мне нужно для выполнения работы.

Ее плечи расправляются, и она направляется к туалету, в то время как мое сердце бешено колотится в груди.

— Какая же ты, черт возьми…

Слова слетают с моих губ еще до того, как я осознаю это, и я встаю, чтобы схватить ее за талию, притягивая к себе, когда падаю на свое место, увлекая ее за собой. Ее бедра оказываются по обе стороны от моих, ее руки сжимают мои плечи, в то время как я обнимаю ее за талию.

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем я наконец обретаю дар речи. — Как ты вообще можешь быть настоящей, Bellissima?

— Я могла бы спросить тебя о том же самом, — выдыхает она в ответ, не сбиваясь с ритма, и тишина поглощает нас, пока мы пристально смотрим друг другу в глаза.

Гул двигателя самолета усиливается в моих ушах, пока я не замечаю, как ее взгляд отрывается от моего, скользит между нами, прежде чем она снова поднимает взгляд на меня с болезненным блеском в голубых глазах.

— Вито, мне так жаль, что я…

Я прижимаю указательный палец к ее губам, не давая ей закончить предложение, и качаю головой. — Тебе не за что извиняться, Рен, так что я действительно не хочу этого слышать. — Ее брови хмурятся, когда ее губы касаются моего пальца, но она не произносит ни слова. — Я не сержусь на тебя за то, что произошло в Нью-Йорке, Рен. Если уж на то пошло, я чертовски впечатлен, а я никогда не был впечатлен. — Мои руки сжимаются на ее талии, пытаясь молча передать правду в моих словах.

— То есть ты хочешь сказать, что тебя возбуждают стервы? Отмечено.

Я закатываю глаза, глядя на нее, и сжимаю ее крепче. — Нет, то, что ты — это ты, заводит меня, — заявляю я, втирая свой вставший твердым как камень член именно туда, где он хочет быть, пока она подавляет стон.

— Это определенно так, — бормочет она, ее руки поднимаются к моим плечам, и на следующем вдохе ее губы оказываются на моих. Или мои на ее? В любом случае, мы растворяемся друг в друге без размышлений.

Кладя руки ей на спину, я прижимаю ее грудь к своей, пожирая ее губы, дразня ее пухлый рот своим языком, прежде чем ее тепло коснется моего.

Черт.

Я хочу большего, мне нужно больше, я должен иметь больше.

Вслепую схватившись за край ее майки, продолжая поглощать ее губы, я тяну материал, пока не слышу характерный звук рвущейся ткани. Я отстраняюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как последние нити расходятся, обнажая под ними ее груди.

Без лифчика.

Чертовски сексуально.

Как будто она знала, что я собираюсь ими полакомиться.

Не произнося ни слова, она приподнимается на коленях, поднося свои красивые розовые соски к моему рту, в то время как ее руки пробегают по моим коротко подстриженным волосам, подталкивая меня ближе. Мне не нужно, чтобы она повторяла мне дважды, когда я сначала нежно посасываю ее упругие соски, прежде чем усилить всасывание, пока она не начинает стонать. Ее голова со вздохом откидывается назад. Мои братья ворчат и ругаются, но это только побуждает меня лакомиться ею еще больше.

Скользя руками по ее коже, чтобы найти пояс ее леггинсов, я дергаю материал, постанывая от шума, который эхом отдается у меня в ушах. Когда я не могу разорвать леггинсы дальше, я отпускаю ее сосок, чтобы позволить ей прислониться спиной к столу позади себя.

Ее пылающий взгляд остается прикованным к моему, когда я тянусь к ее трусикам, медленно стаскивая их вниз по бедрам, чтобы коснуться порванной ткани леггинсов, пока она не обнажается передо мной. Проводя языком по нижней губе, я чувствую, как мое сердцебиение начинает учащаться в груди, когда я стремлюсь к чему-то, о чем никогда раньше не задумывалась.

Без дальнейших церемоний я хватаю ее руку в свою и подношу к своему горлу. Ее глаза расширяются от удивления, когда она падает обратно ко мне на колени, горя желанием сделать именно то, что я предлагаю.

Покрытая шрамами кожа не вызывает таких ощущений, как остальная часть моего тела, обычно нет, но под ее прикосновениями я словно горю, потому что чувствую каждый дюйм прикосновения ее пальцев ко мне.

— Вито, — шепчет она. Я опускаю руку за подол своей черной футболки и стягиваю ее через голову, обнажая шрамы, которые истончаются на груди и животе и снова становятся жестче на запястьях.

Поскольку я прервал контакт, когда снимал футболку, Рен терпеливо ждет, пока я кивну ей, прежде чем снова опустить на меня руки.

О, черт возьми. Боже.

Я шиплю сквозь зубы, моя кожа становится сверхчувствительной к ее прикосновениям, пока мои глаза наслаждаются ее обнаженным телом. Она так уверена в себе, и я хочу чувствовать то же самое рядом с ней. С тех пор как мы привезли ее в Италию, все, что мы делали, — это брали у нее, и теперь пришло время поменяться ролями и позволить ей увидеть во мне ту грубость, которую никто другой не имеет возможности увидеть.

Я уверен, что у нее будут вопросы, но это в другой раз, не сейчас. Не сейчас, когда я так близок к тому, чтобы снова почувствовать ее.

Ее пальцы медленно пробегаются по моему прессу, заставляя мои мышцы напрячься, а член молить о внимании, и я уверен, что почти всхлипываю, когда ее пальцы теребят пуговицу моих брюк.

— Сделай это, Рен. Дай мне почувствовать тебя, — бормочу я, пока она расстегивает пуговицу и медленно тянет вниз молнию. Я слегка приподнимаюсь, чтобы вытащить пистолет из кобуры на бедре, кладу его на стол позади Рен как раз вовремя, чтобы она высвободила мой твердый член из боксеров.

Мой член пульсирует, когда она проводит кончиком пальца по моей горящей коже, дразня меня самыми короткими прикосновениями, и я хватаю ее за запястье, останавливая ее движения, прежде чем она сделает что-нибудь еще.

— Не прикасайся ко мне, Рен. Я сейчас взорвусь, — ворчу я, пробуя свою хватку на ее запястье, пока она смотрит на меня с намеком на гордость в глазах. — Я не хочу чувствовать ничего, кроме твоей киски, растягивающейся вокруг моего члена, сжимающейся и жаждущей большего, пока я беру то, что принадлежит мне. — Ее зрачки расширяются при моих словах.

— Черт, — выдыхает она, кладя руки мне на плечи, когда я хватаю свой член, чтобы выровнять его с ее сладким входом.

— Вам, ребята, лучше прекратить это нахуй, — рычит Маттео, прерывая наш разговор, когда мы оба смотрим в его сторону и обнаруживаем, что он стоит перед своим местом и свирепо смотрит в нашу сторону.

Никогда.

— Извини, Маттео, но этого не произойдет, — заявляет Рен, впиваясь глазами в моего брата и медленно опускаясь на мой член.

Святое. Блять. Дерьмо.

Дюйм за дюймом она берет меня, погружая мой член в свою сладкую киску и сжимаясь вокруг меня. Она наклоняется, чтобы снова оказаться ко мне лицом. Маттео что-то бурчит, но этого не слышно из-за звона удовольствия в моих ушах.

Рен на мгновение остается сидеть на моем члене, приспосабливаясь, пока мы оба безуспешно пытаемся отдышаться. Я хочу задыхаться, я хочу вспотеть, и я хочу быть измученным, и все из-за нее.

Изгибая бедра, Рен не сводит с меня глаз, приподнимаясь, пока в ней не остается только кончик, прежде чем она снова опускается на мой член, только на этот раз быстрее.

— Боже, — стону я, скрипя зубами, когда сдерживаю потребность уже достичь оргазма.

Я кладу руки ей на бедра, прижимая пальцы к ее коже, когда она дрожит рядом со мной. Глядя на нее снизу вверх, я жду, пока ее полуприкрытые глаза немного приоткроются, прежде чем высунуть язык и провести им сначала по ее правому соску, прежде чем повторить тот же процесс с ее левым.

Это чертовски возбуждающе, когда она проводит ногтями по моему затылку, подбадривая меня, пока звук открывающейся двери позади меня не пугает нас обоих. Прежде чем я успеваю что-либо осознать, правая рука Рен покидает мою кожу, и металл скребет по столу.

— Убирайся к чертовой матери. Сейчас же.

Ее бедра не прекращают двигаться, ее тело все еще принимает мое, требуя удовольствия, но когда я поднимаю на нее взгляд, я вижу, что она направляет мой пистолет на кого-то позади меня. Откидывая голову еще дальше назад, я понимаю, что это стюардесса, помогающая нам на этом рейсе. Не такая, как предыдущая, не после того, как Рен показала свое отвращение к ней, но теперь эта девушка тоже не останется. Особенно когда она не двигается ни на шаг и продолжает пялиться на Рен, которая чертовски голая, ее сиськи подпрыгивают, когда она трахает меня, все это время направляя пистолет на ничего не подозревающую женщину.

— Ты что, совсем охренела? — Рен кусается, когда я слышу звук снимаемого с предохранителя пистолета, и в следующее мгновение женщина исчезает.

Спасибо тебе, черт возьми, за это, я все равно не остановился бы, чтобы смыть кровь.

— Я не знаю, как тебе удается становиться все горячее и горячее, Рен, но, черт возьми, это так. — Я толкаюсь в нее, доводя до конца свою точку зрения, когда она опускает пистолет, прислоняя его к сиденью рядом с моей головой, усмехаясь, и вдавливаясь в меня с большей силой, когда она стонет.

— Черт возьми, Джио, мне придется тебе перезвонить. — Энцо, похоже, в панике, но я знаю, что он далек от этого. Вероятно, он не в состоянии контролировать себя после того, как только что посмотрел на Рен.

Я прекрасно осознаю, что пистолет у моей головы снят с предохранителя, когда я крепче сжимаю ее бедра, удерживая ее на месте, и сильно вонзаюсь в ее лоно для пущей убедительности, пока она ловит ртом воздух. Мне нравится, как розовеет ее кожа на груди и шее, потребность и желание рисуют мою девушку перед моими глазами.

Проводя языком по нижней губе, я ослабляю хватку, позволяя ей снова взять поводья. Когда ее глаза встречаются с моими, я киваю через ее плечо, показывая, чтобы она проследила за моим взглядом.

— Посмотри, что ты натворила, Рен.

— Черт, — шепчет она, поворачиваясь и обнаруживая, что Маттео и Энцо вынули свои члены и дрочат при одном виде нее, когда она скачет на мне верхом.

Я не знаю, что я сделал, чтобы мне так повезло, но, черт возьми, я никогда не отпущу ее. Жить на грани естественно, когда ты часть этого мира, и она, возможно, самый безумный, но и самый совершенный риск, на который мы когда-либо шли.

Мой оргазм накатывает изнутри, превращая мою кровь в лаву, когда оживает каждый дюйм моего тела. Но есть еще кое-что, чего я хочу, прежде чем наполню ее своей спермой. Я не говорю ни слова, когда беру ее за правое запястье и наклоняю ее так, чтобы дуло пистолета упиралось мне в висок.

Ее лицо поворачивается ко мне, глаза расширяются, движения замедляются, но я быстро опускаю руки обратно на ее бедра, чтобы побудить ее продолжать.

— Вито…

— Что бы ты ни делала, Bellissima, не нажимай на спусковой крючок, — выдыхаю я, когда металл еще сильнее вдавливается в мою кожу, разжигая вулкан внутри меня и посылая лаву по венам, когда моя кульминация выходит пузырями на поверхность.

— Блядь, Вито. Блядь. — Киска Рен сжимается вокруг моего члена, когда я вонзаюсь в нее, волна за волной удовольствия прокатывается по мне, пока она прижимает пистолет к моей голове. Как раз в тот момент, когда я думаю, что близок к завершению, ее сердцевина горит вокруг меня, когда она взрывается, снова отправляя меня за грань.

Я не могу удержаться от того, чтобы не податься вперед и не впиться зубами в ее сосок, заставляя ее спину выгибаться дугой, когда она кричит в экстазе, позволяя каждому ублюдку в этом самолете знать, что она наполнена удовольствием.

Мгновение спустя я чувствую, как давление у моего виска ослабевает, прежде чем рядом со мной раздается глухой удар пистолета. У меня перехватывает дыхание в ожидании звука вылетающей из патронника пули, но ничего не происходит, и я с облегчением выдыхаю.

— Черт возьми, Рен, как мы вообще собираемся тебя пережить, а? — Вопрос Энцо остается без ответа, и я прижимаюсь к ней.

Обвивая руками ее талию, я прижимаюсь лбом к животу Рен, когда она обвивает руками мою шею, прижимаясь ко мне так же, как я к ней.

Она — это все. Это неподходящее слово, чтобы описать ее, но ничто другое даже близко не подходит. Она была создана для нас, для меня, и я знаю это без тени сомнения. Я могу дать волю своему безумию, побудить ее направить на меня пистолет, когда я достигну оргазма внутри нее, и она будет прямо там, со мной.

Черт.

Теперь нам нужно разобраться с этим дерьмом в Нью-Йорке, восстановить справедливость в семейном бизнесе Де Лука, прежде чем мы сможем вернуться в этот самолет и улететь снова.

И снова, и снова, и снова.