Источник счастья

2

— Да, это я, Гейб, — печально подтвердила Николь.

— Я не узнал тебя сегодня, — тихо сказал он. — Ты так неожиданно вышла из пелены снега и столь же внезапно исчезла, что могла быть сном. Я молился, чтобы это был только сон.

— Но ворота на всякий случай запер? — улыбнулась она.

Гейбриел сел, плеснул в стакан виски из хрустального графина, стоящего на низком столике возле дивана, и залпом проглотил коричневатую жидкость.

— Ты много пьешь? — неодобрительно спросила Николь.

— То, что я делаю, никого не касается, — проворчал он.

— Когда-то ты на дух не выносил спиртное.

Гейб пожал плечами и устало заметил:

— Тебе не следовало приходить. Лучше оставить все как есть.

— Пойми, я должна была прийти. Хочу узнать, что повлияло на твое решение оставить меня. Сегодня я с трудом узнала тебя. Ты очень изменился.

— Да уж, в последний раз, когда ты меня видела, я не был похож на старую клячу, — мрачно усмехнулся Гейб.

— Ты отправился предупредить родителей о нашей помолвке. Мы попрощались…

Николь замолчала, вспомнив прощальные поцелуи, от которых перехватывало дыхание, пылкие клятвы в вечной любви. Посмотрев на собеседника, девушка по его глазам поняла, что и он сейчас мысленно перенесся на восемь лет назад.

Гейбриел поспешно отвел взгляд и грубо сказал:

— Да, попрощались на пару дней, а оказалось — на восемь лет. Ну и что? Все в руках Господа, людям не дано знать наперед, что с ними случится.

— Почему ты так легко отрекся от меня? — Она пристально смотрела на Гейба.

— Дело давнее, что теперь об этом говорить. — Он пожал плечами. — Мы оба уже совсем другие. И сегодня даже не сразу узнали друг друга.

— Это из-за снега, — возразила Николь и, не дождавшись никакой реакции собеседника, сердито добавила: — Я не позволю просто так сбросить меня со счетов. Есть кое-какие вопросы, на которые тебе придется ответить.

— Думаю, что ты и так многое поняла, — буркнул он.

— Может быть. Но я хотела бы знать, когда это произошло. — Николь указала на палку.

— Восемь лет назад минус одна неделя, — неохотно признался припертый к стенке Гейб.

— Что случилось? Я должна знать.

— В двух милях от дома родителей… — Каждое слово давалось ему с трудом. — Я думал о тебе, о нас, о том, как ты целовала меня. Дорога была обледенелой, на повороте машина пошла юзом, а я не смог вовремя вырваться из сладких воспоминаний… Короче, очнулся лишь в больнице, семь дней находился между жизнью и смертью.

— О Боже! — ужаснулась Николь.

— Позже я узнал, что меня три часа вырезали из машины, а врачи собрали мое тело буквально по частям.

— Но почему ты не послал за мной?! — вскричала она с отчаянием.

— Я неделю не приходил в сознание, — бесстрастно напомнил Гейб. — Не понимал, где я, не узнавал близких. Когда же, в конце концов очнулся, то понял, что ноги парализованы. Врачи считали, что остаток жизни я буду прикован к инвалидной коляске. Когда я звонил тебе, то был похож на мумию, не забинтованными оказались только глаза и рот. Так что твой номер по моей просьбе набирала медсестра, она же держала трубку, пока мы разговаривали.

Господи, как же я была несправедлива к нему, со стыдом подумала Николь. Ее глаза наполнились слезами, жемчужные капельки стремительно покатились по щекам. Она попыталась незаметно их вытереть, но сделала это недостаточно быстро.

— Почему ты плачешь? — раздраженно спросил Гейбриел. — Ты должна понять, что я поступил великодушно. Поверь, абсолютно беспомощное, распластанное на больничной койке тело — зрелище не из приятных. И характер у меня стал гнусным. Даже видавшие виды медсестры не выдерживали.

— Но ты же не остался парализованным.

— Да. Сколько операций пришлось перенести, и не перечислить. Но я все вытерпел и уже два года обхожусь без коляски.

Николь нервно ломала пальцы, размышляя о борьбе Гейба с болезнью один на один. Она могла бы быть рядом, но любимый мужчина вычеркнул ее из своей жизни при первой же кризисной ситуации.

Смахнув последние слезы, Николь выпрямилась и попыталась улыбнуться.

— Подумать только, а я все восемь лет думала, что ты женился на Камилле.

— Камилла вышла замуж за состоятельного человека. У нее трое детей. Как видишь, все оказалось к лучшему.

— К лучшему? — изумилась Николь.

— Конечно. Не мог же я попросить тебя связать жизнь с калекой!

— Я любила тебя, Гейб. Думала, что стала самым близким для тебя человеком… А теперь сомневаюсь, понимал ли ты когда-нибудь, что значит для меня твоя любовь? Иначе ты бы позвал меня.

— И что потом? — горько усмехнулся он. — Из жалости и ложного чувства долга ты скрепя сердце вышла бы замуж за человека, у которого, в сущности, не было тела. И мы бы оба мучились?

— Я любила тебя, — упрямо повторила Николь. — Ты должен был верить в мою любовь.

— Да пойми же, — начал он сердиться, в том состоянии, в каком я оказался, я не имел права желать твоей любви. Мне хотелось спрятаться, исчезнуть из твоей жизни. Нет-нет, я уверен, что поступил абсолютно правильно.

— А тебе не кажется, что не следовало решать за меня?

— Ни минуты не сомневаюсь, что твоя жизнь лучше той, которую я мог тебе дать. Тратить молодость и красоту на несчастного калеку равносильно преступлению, ты не находишь? Вот я и рассудил, что лучше страдать в одиночку.

— О Гейб, — беспомощно развела руками Николь, — ты не понимаешь. Ты отрекся от меня, когда больше всего нуждался в поддержке близкого человека, да еще утаил причину, по которой сделал это. Когда ты послал мне деньги, я подумала…

— О, ты весьма доходчиво передала свои мысли, — прервал он. — Это было очень откровенное письмо. Ты изящно выражаешься, когда сердишься.

— Да чтобы у меня руки отсохли раньше, чем я написала тебе эти слова! Ты ведь был болен. Но твое письмо… Такое короткое и словно чужое…

— Я будто подписывал себе приговор. Я не пытался откупиться от тебя, Ники, просто хотел помочь. Образование стоит дорого, а у тебя не было денег. Ты ведь закончила колледж?

— Да. И уже почти год работаю в Бердвуде. — Николь стала забывать о боли и одиночестве, поселившихся в ее опустошенном сердце с тех пор, как она потеряла Гейба. — Здесь живут добрые и искренние люди. Они верят в истинные человеческие ценности, о которых другие, очевидно, забыли. Питер говорит…

— Кто такой Питер? — резко перебил Гейбриел.

— Питер Карр — мой босс.

— Карр? Знакомая фамилия. Мне кажется, я недавно что-то слышал…

— Ты встречался с ним сегодня утром. Он приходил узнать, можно ли устроить здесь традиционный рождественский праздник для детей. Ты указал ему на дверь.

— Вспомнил! Так он твой босс?

— У меня и второй есть — Джон.

— А ты замужем? — строго спросил Гейб.

— Нет.

— Да ты просто создана быть женой и матерью.

— Однажды я чуть не вышла замуж, — с налетом ехидства напомнила она. — Влюбилась без памяти, ничто в мире для меня больше не существовало. Я думала, что мой любимый чувствует то же, что и я, но ошибалась. Когда пришла беда, человек, которого я любила, прогнал меня.

Гейбриел в сердцах стукнул палкой об пол, да так сильно, что Николь подскочила от неожиданности. Он встал и начал, прихрамывая, метаться по комнате.

— Это все сантименты, — бросал он отрывисто. — Ничто не длится вечно. Одна любовь умирает, на смену ей приходит другая.

— Убедился на собственном опыте? — с вызовом спросила Николь.

— У меня другие проблемы, — иронично и в то же время горько усмехнулся Гейб. — Я теперь иначе воспринимаю мир.

— Не верю, — сказала она упрямо, — не могу поверить, чтобы человек, которого я любила, кардинально изменился. Ты был нежным, чутким и любящим… — Ее голос подозрительно задрожал.

— И много смеялся, — подсказал он. — Ах, Николь, я забыл, что такое смех, так же, как забыл, каково это — любить.

— Не говори так, пожалуйста. Пусть не меня, но ты должен кого-нибудь любить.

Гейбриел сурово посмотрел на нее.

— Почему должен? Мне хорошо живется и без этого.

— Да что же хорошего в том, как ты живешь?! Прячась от людей? Ненавидя весь мир?

— Мне нравится одиночество, — пожал он плечами.

— Человек не должен жить один. Это противоестественно.

— А вот меня устраивает, — равнодушно бросил Гейбриел.

— И ты называешь это жизнью?

— Милая моя, по сравнению с тем жалким существованием, которое я влачил два года назад? Да, это жизнь!

— Но так не может продолжаться, — осмелилась возразить она.

— Так будет! — внезапно заорал он. — Чего ты ждешь от меня? Что я открою тебе объятия и скажу: «Давай повернем время вспять»? Это невозможно, как бы мы ни… — У Гейба перехватило дыхание, и он почти спокойно закончил: — Что сделано, то сделано. Ради Бога, давай больше никогда к этой теме не возвращаться. Жаль, что наши пути пересеклись и мы разбередили старые раны. — Заметив, что Николь не спускает с него глаз, он нарочито грубо сказал: — Давай будем честными: ни ты, ни я до сегодняшнего дня и не вспоминали друг о друге.

— Ты действительно забыл меня? — прошептала Николь.

— Напрочь, — не моргнув глазом, ответил он.

Николь чувствовала, что следует сейчас же уйти, но продолжала сидеть, не в силах сдвинуться с места. Она не ожидала, что снова будет грубо отвергнута. Наконец Николь встала, но нечаянно задела при этом лежавшее на столике свое давнее письмо. Девушка поспешно подняла листок.

— Где ты взяла его? — раздраженно спросил Гейбриел.

— Ты, вероятно, читал письмо перед тем, как заснул. Оно выпало у тебя из руки, а я подняла и положила на столик.

Он приблизился и выхватил у нее письмо. Заглянув ему в глаза, Николь без труда прочла в них все, что Гейб пытался скрыть. Он лгал, когда говорил, что забыл ее, и письмо доказывало это. Разоблачение раздосадовало его.

— Да, я действительно перечитал сегодня твое письмо, — с вызовом сказал Гейб. — Когда я увидел тебя, то многое вспомнил. Вот так, и не спеши делать выводы.

— Дело не в том, что ты прочитал его сегодня, — вздохнула Николь, — а в том, что хранил мое письмо все эти годы.

— Считай, что это было своеобразным лекарством, — огрызнулся Гейбриел. — Письмо постоянно напоминало, как ты ненавидишь меня и что между нами все кончено. Ты это хотела услышать? Да, я продолжал любить тебя, хотя убеждал себя, что это глупо, но не мог ничего с собой поделать. Я сходил с ума от желания видеть тебя рядом и ощущать твою поддержку. Иногда я уже был готов позвать тебя…

— Но ты этого не сделал, — покачала она головой. — Не был уверен, что я приду? Боялся оказаться в смешном положении?

— Да нет, я знал, ты бы пришла, — устало возразил Гейб. — Но зачем? Чтобы связать жизнь с человеком, который возложит на тебя тяжкое бремя своей беды и беспомощности?

— Я была бы счастлива стать нужной тебе.

— Знаю. Однажды я видел, как ты ухаживала за больной собакой, помнишь? У тебя талант ухаживать за немощными, но, глава Богу, у меня хватило самоуважения, чтобы не разрешить тебе применить его ко мне.

— Самоуважения? — повторила Николь, словно плохо расслышала. — Или глупой упрямой гордыни?

— Ну, может, немного и того, и другого. Когда глупая упрямая гордыня — все, что у тебя осталось в жизни, поневоле станешь этим дорожить. Мне не хотелось, чтобы крушение моей жизни стало и крушением твоей. Я слишком тебя для этого любил.

Когда захочешь осудить меня за это решение, вспомни, от чего я тебя спас. Думаю, теперь тебе лучше уйти.

— Может, поговорим еще немного? — взмолилась Николь. — Мне так много нужно понять.

— Что понять? Мы любили друг друга, но жизнь распорядилась иначе. Это не наша вина. Просто так случилось. Теперь все кончено.

— Кончено, — эхом повторила она, как бы пробуя это слово на вкус. — Нет, Гейб, не так. Ничто не кончено, пока ты хранишь мое письмо и пока я… — Она закрыла лицо руками, не в силах продолжать.

На лице Гейбриела отражались одновременно и печаль, и радость. Глядя на стоящую перед ним девушку, он почувствовал щемящую боль в груди. Гейб, забыв о хромоте, поддался порыву и бросился к Николь, но споткнулся и потерял равновесие. Он не знал, что предпочел бы: позорно шлепнуться на пол перед этой красавицей или, посрамив свое достоинство, принять от нее помощь. Николь, которая, конечно же, и не подозревала о происходившей в душе Гейба напряженной внутренней борьбе, сделала то, что на ее месте сделал бы любой нормальный человек: не дала калеке упасть и помогла усесться на диван. Потом и сама села рядом.

— Вот видишь? — неловко улыбнулся Гейб.

— Споткнуться может каждый, — философски заметила Николь.

— Я все время спотыкаюсь, — сказал он с горечью. — Я могу ходить, только опираясь на палку и то не далеко. К концу дня у меня болит каждая косточка и часто мучают головные боли, но это не самое страшное. Я не могу даже найти слов, чтобы описать приступы депрессии, которые длятся неделями. К тому времени, как мне удается побороть их, я уже не человек. Поверь, я не лукавлю, когда говорю, что не смогу жить с кем-нибудь. Не смогу переносить сочувствие и даже не уверен, что смогу любить. Разве ты не понимаешь, Ники? Я не хочу, чтобы ты стала моей нянькой.

Последние слова напоминали крик раненого животного. Гейб бессильно уронил голову на руки. Не думая о том, что делает, Николь заключила его в объятия и стала нежно ласкать, приговаривая:

— Любовь моя, я здесь. Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Из ее глаз лились слезы, словно Николь оплакивала впустую потраченные годы, когда Гейб нуждался в утешении, а она не могла дать ему это. Он решил бороться один, но страдания вконец измотали его, и теперь, похоже, наступил катарсис.

Гейбриел слегка отодвинулся, очевидно, приступ слабости прошел. Его напряжение передалось Николь, которая вдруг с ужасом вспомнила только что произнесенные им слова: «Я не хочу, чтобы ты стала моей нянькой».

— Я уже в порядке, — натянуто улыбнулся Гейб. — Твой порыв очень мил, но, уверяю, жалеть меня не надо.

Не обращая внимания на эти слова, Николь взяла в ладони его лицо и поцеловала. Это был нежнейший из всех поцелуев, которые она когда-либо дарила Гейбу.

Когда девушка отстранилась, Гейб, сделав над собой усилие, заговорил:

— Это выдумка, что страдания облагораживают. Они сделали меня брюзгливой свиньей. Очень мило, что ты по-прежнему дружелюбно относишься ко мне, несмотря на то, как я поступил с тобой.

Она улыбнулась и в следующую фразу вложила всю проникновенность, на которую только оказалась способна.

— Я всегда была твоим лучшим другом. И остаюсь им.

— Спасибо, — вздохнул он. — Но, думаю, сейчас тебе лучше уйти.

С отчаянием Николь поняла, что Гейб по-прежнему не желает идти на сближение. Однако действительно пора уходить. Она настолько была обескуражена, что собиралась покинуть помещение тем же способом, что и проникла в него — через балконную дверь, но Гейбриел укоризненно покачал головой.

— Не сюда. Я провожу тебя до парадной двери.

Николь не стала спорить, ей было все равно. В холле на пути странной процессии возникла обеспокоенная миссис Коллинз.

— Сэр, возле дверей околачивается какой-то весьма подозрительный тип. Может быть, позвонить в полицию?

— Это всегда успеется, миссис Коллинз. У здешних жителей странная привычка ходить в гости без приглашения. — Он покосился на Николь. — Сейчас посмотрим, кто к нам пожаловал.

Когда Гейб открыл дверь, топтавшийся на улице человек шагнул по направлению к свету.

— О, да это Джон, — удивилась девушка.

— Николь, с вами все в порядке? — донеслось с улицы.

— Подойдите сюда, — милостиво разрешил Гейбриел.

Молодой человек продемонстрировал покладистость.

— Я хотел убедиться, что Николь благополучно доберется домой, вот и решил подождать, — запинаясь, пояснил Джон. — Я видел, как она вошла сюда и… Знаете ли, сейчас скользко, да и стемнело…

— Вы поступили по-рыцарски, — с мрачной иронией одобрил Гейб. — Мисс Бэйкон уже уходит. Доброй ночи.

Николь пробормотала пожелания доброй ночи и шагнула в морозную темень, услышав, как дверь за спиной тут же захлопнулась.

— Вы уж не сердитесь, что я здесь околачивался, — промямлил Джон. — Я просто беспокоился за вас после того, как Питер рассказал мне, что за грубиян новый хозяин «Вязов».

— Очень любезно с вашей стороны, — равнодушно поблагодарила Николь.

— В чем дело? Вы плакали?

— Нет.

— Но я же вижу, что плакали. Черт бы побрал этого типа, он довел вас до слез. — Джон обнял ее за плечи. — Пойдемте, дорогая. Сейчас вы почувствуете себя лучше.

В воротах он пропустил девушку вперед и, когда вышли за пределы усадьбы, снова обнял. Молодые люди не оглядывались, поэтому не видели, что штора в одном окне была приподнята до тех пор, пока они не исчезли из виду.