Итальянская свадьба

21

Пьета была слишком взбудоражена, чтобы уснуть. Голова у нее шла кругом от новых тревожных мыслей, и она неожиданно для себя оказалась в саду; при желтоватом свете электрической лампочки, падавшем из кухонного окна, она выполола все сорняки, собрала созревшие помидоры и даже проверила пальцем землю под посадками зелени, чтобы убедиться, что она не пересохла.

Выдернув последний сорняк, Пьета вернулась в дом. Все, что ей сейчас хотелось, — это завалиться спать, но беспокойство никак не покидало ее.

К тому же все будто сговорились, решив не дать ей уснуть. В ту минуту, когда мысли ее начинали путаться и она уже была готова провалиться в забытье, со двора доносился лай собаки или автомобильный сигнал, и она снова просыпалась, ворочаясь с боку на бок и силясь не открывать глаза.

Незадолго до рассвета она сдалась и нашла себе занятие: принялась складывать свитеры и перевешивать платья в комнате, превращенной в платяной шкаф. Как только она услышала гул Лондона, пробуждавшегося от сна перед новым рабочим днем, сразу натянула первые попавшиеся под руку джинсы и свободную трикотажную блузку с широким вырезом, повязала на шею яркую шелковую косынку и отправилась вверх по холму к Ислингтону и своей любимой французской кондитерской.

Накупив целую коробку миндальных рогаликов и липких лимонных кексов в сахарной глазури, она остановила черное такси и вернулась назад.

Когда автомобиль остановился, она заметила, что у ограды стоит какая-то незнакомая женщина, внимательно разглядывая их дом. Пытаясь не уронить коробку с рогаликами, Пьета порылась в карманах, расплатилась с водителем, а когда подняла голову, то увидела, что незнакомка не сдвинулась с места.

— Послушайте! Вы кого-то ищете? — Пьета покрепче прижала коробку к груди.

— Ты — одна из сестер с печальным именем? — в свою очередь осведомилась та.

— Я Пьета. — Ей показалось, что незнакомка окинула ее оценивающим взглядом, услышав ее имя. — А вы…

— Я Гаэтана Де Маттео, мама Микеле. Я пришла, чтобы повидать Катерину, если это удобно.

Теперь уже Пьета придирчиво осмотрела ее. Мамаша Микеле выглядела подтянутой и элегантной. На ней были облегающие джинсы и босоножки на высоких каблуках, а ее волосы выглядели так, будто их только что осветлили в дорогом салоне и уложили изящными волнами. Рядом с ней Пьета почувствовала себя замарашкой.

— А моя мама в курсе, что вы придете?

— Нет, и, если честно, я не уверена, что она захочет меня видеть. Но после того, что произошло, думаю, нам пора поговорить.

— Ну, тогда вам лучше зайти в дом. — Пьета показала ей коробку: — У меня здесь кексы и рогалики. Тут на всех хватит.

Мать в ту же минуту узнала Гаэтану. Сначала она удивилась, обнаружив, что та стоит на ступеньках крыльца, но потом посторонилась и пригласила ее войти.

— Мне так жаль, что с твоим мужем такое случилось. Надеюсь, с ним все будет в порядке, — начала Гаэтана, едва усевшись за кухонный стол.

Пьета сварила кофе и красиво разложила на блюде рогалики и лимонные кексы.

— Ему намного лучше, спасибо, — чуть натянуто ответила Кэтрин. — Не сегодня завтра его выпишут.

— Это хорошо. — Гаэтана взяла рогалик и чашку кофе, но не притронулась ни к тому ни к другому.

— Зачем ты пришла? — Пьету поразило то, как уверенно и спокойно прозвучал мамин голос. — Если затем, чтобы сказать, что Джанфранко хочет поговорить с Беппи, что сердечный приступ заставил его понять, что пришла пора искупить вину, то мне очень жаль, но уже слишком поздно.

— Нет, я пришла сюда не за этим, — сказала Гаэтана. — Я знаю, что вы с Беппи никогда его не простите, но может, хотя бы попытаетесь забыть? Нам бы не хотелось по-прежнему обходить стороной «Маленькую Италию», зная, что там подают самый лучший на свете zuppa di soffritto[33]. Может, и вы стали бы иногда заходить к нам и покупать наши сфольятелле, которые намного вкуснее этих французских круассанов. Все, о чем я прошу, — это чтобы мы забыли про взаимную ненависть и вели себя как цивилизованные люди, если случайно столкнемся на улице.

— К тебе, Гаэтана, у нас нет никаких претензий, — сказала мать. — Но ни я, ни Беппи не сможем забыть, что хотел сделать с нами твой муж.

Гаэтана задумчиво покусала ноготь:

— Он ведь и меня тоже больно ранил, знаешь ли. Все эти годы у него был роман с сестрой Беппи, Изабеллой. Он постоянно ездил в Италию. Говорил — по делам, а в действительности — к ней. Некоторое время он даже оплачивал ей квартиру у вокзала. Ты ведь об этом знала?

— Да, — тихо ответила мать.

— Но о ребенке Изабеллы тебе ничего не известно?

Пьета увидела, как на лице матери промелькнуло выражение ужаса.

— Был и ребенок?

— Да, Изабелла родила мальчика от моего мужа. Она назвала его Беппи.

Всю усталость Пьеты разом как рукой сняло. Кровь бросилась ей в голову, будто она одним махом выпила еженедельную норму крепкого эспрессо.

— У меня есть двоюродный брат? — выдохнула она.

Гаэтана повернулась к ней:

— Да, есть. Насколько я помню, он на несколько лет моложе тебя. Само собой, твой отец тоже об этом знал. Когда Изабелла забеременела, он ездил в Рим, чтобы помочь ей съехать с квартиры, и дал ей денег, чтобы она ни гроша не принимала от Джанфранко. Но Изабелла так и не смогла окончательно с ним порвать. Иногда мне кажется, что она до сих пор ему пишет.

На некоторое время на кухне воцарилась гробовая тишина, а потом Кэтрин спросила:

— Но ведь в действительности Джанфранко хотелось только огорчить Беппи, да? На самом деле он никогда не любил Изабеллу?

Гаэтана ничего на это не ответила, только вздохнула и с расстановкой произнесла:

— Мой муж любит то, что могло бы быть и могло бы получиться, но никогда не любил то, что есть.

Пьета не очень поняла, что имела в виду Гаэтана, но ее мать кивнула: видимо, ей-то все было ясно.

Перестав делать вид, будто этот разговор ее не касается, Пьета уселась за кухонный стол:

— Выходит, вы простили ему роман с Изабеллой?

— Нет, но я постаралась забыть. Жизнь коротка и непредсказуема. Твой отец только что нам это доказал. Я люблю своего мужа, несмотря на все его слабости, и хочу провести с ним остаток жизни. — Гаэтана повернула голову и в упор посмотрела на Кэтрин: — А ты разве сама никогда не решалась из любви к мужу все забыть?

Снова повисла тишина. Пьета замерла в ожидании, что скажет на это мать, но та ничего не ответила, только спросила:

— Как, по-твоему, я должна поступить?

— Так, как сочтешь нужным. — Гаэтана встала. — Тебе решать, Кэтрин. Я сказала все, что хотела.

Похоже, Адолората вновь обрела утраченную жизнерадостность. Она вышла из кухни в зал, чтобы поприветствовать старинных завсегдатаев, с улыбкой приняла восторженные похвалы ее стряпне и предложила им попробовать кое-что еще: моцареллу из молока буйволиц, только что доставленную самолетом из Кампаньи, и белые персики, выдержанные в красном вине.

Пьета поджидала ее за свободным столиком. Перед ней лежала непрочитанная газета. Ей не терпелось поскорее рассказать сестре заключительную часть истории, а заодно выяснить, нет ли у той ответа на вопросы, роившиеся у нее в голове. Может, это Микеле надоумил мать прийти к ним с разговором? Может, он счел, что болезнь их отца — подходящий повод изменить ситуацию?

А что отец? Сумеет ли он когда-нибудь забыть все, что сделал Джанфранко? Беппи и сам совершал ошибки, что правда, то правда, но Пьета была уверена, что он не уступит. В каком-то смысле вражда поддерживала его все эти годы.

— Все так запуталось, — пожаловалась она Адолорате. — Я просто не представляю, как тут можно что-то исправить. Интересно, есть ли на свете другие такие же безумные семейки?

По лицу Адолораты скользнула таинственная, едва заметная улыбка.

— Что ж, по крайней мере, я знаю, что мне делать.

— Сбежишь?

— А вот и нет. Я приглашу на свадьбу Микеле Де Маттео. И еще я хочу, чтобы на ней присутствовали моя тетя Изабелла и мой кузен Беппи.

Пьета пришла в ужас:

— Это немыслимо!

— Почему?

— Папа этого не вынесет. Ты что, хочешь, чтобы у него случился второй сердечный приступ?

Адолората выразительно кивнула в сторону Федерико. Он подошел к их столику с двумя чашками эспрессо.

— Ладно, дело вот в чем, — начала она, когда он отошел. — С самого начала папа все сам распланировал — где нам пожениться, где устроить банкет. Он сам выбрал вино и то и дело толковал о том, какое, по его мнению, следует подавать угощение. Ты в это время шила мне платье, в котором мечтала увидеть меня у алтаря. Не пойми меня неправильно, я очень тебе благодарна, равно как благодарна тебе и за то, что ты потратила столько времени, чтобы все организовать. У меня-то времени совсем нет, но даже если бы оно и было, сомневаюсь, что я, как ты, уделяла бы столько внимания всяким пустякам. Меня даже не волнует, что мама хочет, чтобы внучки Маргарет и Эрнесто разбрасывали передо мной цветы. Я не возражаю. Но единственная вещь, которую я хотела бы контролировать сама, — это список гостей. Оставьте мне хотя бы это.

Пьета заметила, что в ресторан вошел Иден. Увидев сестер, он улыбнулся и взмахнул рукой в знак приветствия.

— Ну, мне пора, — сказала Адолората, залпом осушив свою чашку кофе. — Мы с Иденом идем на эти дурацкие занятия в Святом Петре для будущих супругов. Папа сказал, что это обязательно, помнишь? Как выяснилось, он был прав, это и в самом деле обязательно, и нам никак от этого не уйти.

Пьета задумчиво посмотрела на сестру. Она опасалась, что та и вправду отважится на то, чтобы добавить в список приглашенных три новых имени.

— Ну хотя бы успокой меня, скажи, что не собираешься приглашать Микеле. Пожалуйста. Неужели ты хочешь испортить собственную свадьбу?

— Не переживай, — ответила Адолората уже гораздо мягче. — Все будет хорошо.

День, когда папа вернулся домой из больницы, был похож на праздник. Они купили ящик его любимого бароло и, красиво разложив на большом блюде свежие овощи с собственного огорода, украсили центр стола.

— Давай я приготовлю обед, — предложила Пьета.

— Ты уверена? — засомневалась сестра. — Я могу принести что-нибудь из ресторана. Никаких проблем.

— Нет-нет, я люблю готовить.

Адолората вытаращила глаза, но ничего не сказала, только кивнула:

— Что ж, ладно.

Подумав, что родители в любую минуту могут вернуться домой, Пьета поставила любимый компакт-диск отца с неаполитанскими песнями. В доме вкусно пахло булькающим на плите соусом, и комнату наполняли звуки музыки. Она надеялась, что папа сразу позабудет про свой сердечный приступ и будет рад снова вернуться на свою уютную кухню.

Однако, едва папа переступил порог, он подозрительно потянул носом и нахмурил брови. Потом приподнял крышку одной из кастрюль и проверил содержимое.

— Что это? — спросил он, с сомнением посмотрев на дочь.

— Это соус для спагетти, папа.

— Да, вижу.

Он потыкал в него деревянной ложкой.

— Мясо, которое ты туда положила… ты что, его порубила?

— Да, так и есть.

— Никогда в жизни так не делал. С чего ты взяла, что так надо?

— Я… просто я подумала, что это будет… своеобразно. — Пьета изо всех сил пыталась скрыть обиду.

— Своеобразно… Гм-м, — пренебрежительно хмыкнул он, потом позволил жене усадить себя на стул и поднести стакан вина.

Но долго на одном месте он не усидел. Вскоре он уже разгуливал по огороду, выискивая гусениц, поедавших капустные листья, и насекомых, оккупировавших помидорные кусты. Время от времени он заглядывал на кухню, проверяя, что делает Пьета, но ничего не говорил.

Но когда она поставила на огонь кастрюлю со спагетти, он не выдержал.

— Когда закипит, не забудь посолить воду, — настойчиво крикнул он. — Но не раньше! Не раньше!

Пьета старалась сохранять самообладание. Зато теперь она имела представление о том, что изо дня в день приходится терпеть Адолорате в «Маленькой Италии». К тому же это был папин первый день дома, и ей не хотелось, чтобы он закончился ссорой.

Когда они уселись за стол, папа был мрачнее тучи. Подцепив на вилку несколько макаронин, он легонько обмакнул их в соус.

— С паппарделле[34] было бы намного лучше, — посетовал он, проглатывая первую порцию.

Пьета сделала вид, будто не расслышала.

— Просто объеденье, правда. — Адолората с аппетитом уписывала кушанье. — Что ты туда положила?

— Может, я потом дам тебе рецепт. — Пьета внимательно следила за отцом. — Пап, тебе нравится?

— Да, — сердито буркнул он. — Очень хорошо. Очень вкусно.

Он насухо вытер свою тарелку кусочком корочки, а чуть позже, когда он ушел на кухню за стаканом воды, Пьета обнаружила, что он, вооружившись деревянной ложкой, подчищает остатки соуса со дна кастрюли.

— Да-да, очень вкусно, — пробормотал он, обернувшись и увидев дочь. — И все-таки с паппарделле было бы намного лучше.