Избранница герцога

Глава 2

Герцогиня Бомон стояла рядом с герцогом, едва сдерживая смех.

— Добрый вечер, леди Элинор, добрый вечер, леди Энн. Хотя мне уже пора привыкнуть звать вас миссис Бушон, не так ли? Я искала вас обеих. Позвольте представить вам его светлость герцога Вильерса!

— Ваша светлость, — произнесла Элинор, присев в глубоком реверансе перед герцогиней. Энн тоже попыталась совершить нечто подобное, но ей мешала тога. — И ваша светлость. — Элинор снова присела, на этот раз перед герцогом, который, как и она, отказался от переодевания в тогу.

На нем был камзол идеального покроя, из превосходного шелка цвета коньяка и с великолепной вышивкой, на фоне которой переливались драгоценные пуговицы.

— Леди Элинор, — произнес герцог, оглядев Элинор с головы до пят.

Элинор порозовела, ощутив неловкость. Холодок пробежал по ее спине. Но она тут же справилась с собой, надменно приподняв подбородок. Если он искал аристократизма, то это в ней есть. Элегантности маловато, но породы не отнять.

Герцог Вильерс был совершенно не похож на герцога Гидеона, это действительно был особенный тип. Она никак не могла вообразить, что на свете есть такая удивительная смесь властности и элегантности. Но не расшитый камзол, не шпага и даже не то уверенное чувство свободы, что витало вокруг него, взволновали ее. Она не знала, что существует такой брутальный образец мужского превосходства, с сумрачным взглядом и презрительными морщинками в уголках губ. Она уже пропускала сквозь себя его мужскую силу, оценивала широту и твердость плеч и груди.

Если Гидеон был похож на принца из волшебной сказки, то Вильерс являл собой тип пресыщенного и циничного злодея, готового узурпировать королевский трон.

— Насколько я поняла, вам довелось услышать нашу нескромную беседу с сестрой, — произнесла Элинор. — Все эти мои детские глупости про герцога. Я должна извиниться перед вами за эту свинью мистера Хендикера, совершенно нелепое сравнение.

— О, Вильерса трудно смутить такими пустяками, не так ли, герцог? — спросила герцогиня Бомон, посмеиваясь.

— Меня больше заинтриговало замечание об интеллекте устрицы, — сказал, усмехнувшись, Вильерс.

Услышав его низкий голос, Элинор невольно ощутила робость и насторожилась. Это был голос человека, привыкшего повелевать, вести за собой. «Каким умом должен обладать столь сильный человек?» — подумала она.

— Ах, она имела в виду Ойстера, своего любимого щенка, — вмешалась Энн.

— В таком случае мой интеллект напрямую зависит от породы щенка. Если это пудель то я, несомненно, умнее.

— Я также могу заверить леди Элинор, что вблизи вас никогда не пахло псиной, хотя она и объявила милостиво, что это ей не помешает, — произнесла герцогиня. — А теперь прошу извинить меня, Элинор, но я хочу представить леди Энн дочке моей кузины. Бедняжка так скучает, у нее совсем нет друзей в Лондоне. А еще Энн расскажет мне о своем замужестве и медовом месяце. — Завладев рукой Энн, герцогиня повлекла ее за собой.

— Выходит, мы оба заинтересованы в одном, — обратился Вильерс к Элинор.

— Вы подразумеваете брак? — Она была так шокирована поведением сестры, что с трудом соображала. Ей хотелось, чтобы герцог счел ее скромной, очаровательной девушкой, и к тому же невинной. Пусть даже у нее уже не было для этого оснований. Но предстала перед ним настоящей ведьмой.

— Я подразумеваю брак с особой высокого ранга, — уточнил Вильерс.

Придя в замешательство, Элинор не без сарказма произнесла:

— И вас нисколько не испугали мои заниженные требования к партнеру? Что можно ожидать от столь неприхотливой особы, согласной на тело жирной свиньи и мозги глупого пуделя?

— Признаться, мне вовсе не хотелось бы жениться на особе, у которой интеллект ниже, чем у пуделя.

— Не беспокойтесь, я не писаю под себя, когда у меня начинается истерика.

— Вы даже представить себе не можете, как мне приятно это слышать, — парировал Вильерс. Возможно, его глаза вовсе и не были такими холодными, как ей показалось вначале. — В таком случае у меня нет никаких опасений за наших будущих отпрысков.

Ее сестра не права, она умеет разговаривать с джентльменами, не раздражая их, подумала Элинор. И даже решила перейти на тему, которая могла быть приятной герцогу.

— Вы играете в шахматы? — спросила она, отлично зная, что он является игроком номер один в шахматном клубе Лондона.

— Да, а вы?

— Когда-то играла с моим братом.

— Виконтом Гостом? Он достойный партнер.

Элинор подумала, что ее брат очень плохо играет, но только улыбнулась в ответ.

— Весьма любопытно узнать, почему вы облекли свой клич о намерении выйти замуж исключительно за герцога в такую жуткую форму? — спросил Вильерс. — К чему все эти вульгарные фразы? Когда я впервые услышал об этом, я решил, что вами движет гордыня. Но сейчас изменил свое мнение.

Энн права. Своей непосредственной выходкой Элинор сама создала себе репутацию тупой, надменной индюшки. Она попыталась мило улыбнуться.

— Герцогский титул предполагает не только привилегии, но и ответственность, налоговое бремя. Если я хочу строить свой союз на надежной, практичной основе с умным партнером, то мне подходит именно герцог.

— Совершенно с вами согласен.

Если бы это еще было правдой, подумала Элинор, надменно приподняв бровь.

— А вы? Что движет вами в поисках достойной супруги?

Он взглянул ей в лицо:

— У меня есть шестеро незаконнорожденных детей.

Элинор почувствовала, как ее рот сам собой приоткрывается от изумления, и поспешно сжала зубы. Может быть, он ждет, что она поздравит его с этим?

— О! — только и смогла она произнести.

— Я хочу жениться на той, которая не только станет матерью моим детям, но и поможет им занять достойное место в свете, когда придет время, которая будет уделять им много внимания. Герцогиня Бомон уверила меня, что никакая леди ниже вашего ранга не способна привить им нужные правила высокого тона, которых требует мое положение. Вы не должны удивляться. Поверьте, многие джентльмены на этом балу имеют бастардов, подрастающих в деревнях.

Он помедлил, ожидая ее реакции. Может быть, он ждал, что она вскрикнет или упадет в обморок?

— Один-два еще куда ни шло, но шесть! Полагаю, вы вели весьма беспорядочный образ жизни.

— Вы правы, я уже далеко не молод.

— Вы и не выглядите молодым, — заметила Элинор.

— Полагаю, титул уже не кажется вам столь заманчивым.

— Все зависит от вас. Вам придется приложить кое-какие усилия, чтобы увлечь и обольстить вашу избранницу. Вы намерены признать своих детей?

— Я не могу этого сделать, не женившись на одной из их матерей.

— И как их много?

— Дорогая леди Элинор, этот разговор не для посторонних ушей. Не будем привлекать внимания. Давайте прогуляемся и поговорим?

Глянув в сторону, она встретила любопытные взгляды леди Фибблсуорт, стоящей рядом с графом Бисселбейтом. Безусловно, встреча Элинор с герцогом Вильерсом вызывает интерес всего Лондона, особенно если принять во внимание слух о том, что он спешно подыскивает себе невесту. Послав в толпу несколько натянутых улыбок, она доверила свою руку герцогу.

— Насколько я понимаю, этих детей вам подарили ваши любовницы, — сказала Элинор.

— О да, — ответил он. — Они от моих четырех любовниц. Вы когда-нибудь видели эти римские бани?

— Они будут открыты для публики только после реставрации, — ответила Элинор. — Плитка находится в плачевном состоянии.

— Надеюсь, вам ведь известно, что герцогский титул позволяет игнорировать правила, написанные для многих? — спросил он, сворачивая на аллею сада, ведущую к баням.

— Мой отец герцог, — ответила Элинор, — и он в высшей степени щепетилен во всем, что касается соблюдения правил. Жизнь высоких особ подчинена правилам и ритуалу.

— Я говорю о тех правилах, которые написаны для простых смертных, — ответил Вильерс.

— И он весьма щепетилен в отношении незаконнорожденных детей, — холодно продолжила Элинор.

— Так и должно быть, я сам с некоторых пор ощущаю свою вину.

Бани были окружены фалангой стражи в униформе, но при приближении герцога Вильерса солдаты сдвинулись, освобождая проход. Элинор с любопытством оглядывалась по сторонам. Когда-то эти античные бани окружала стена, но затем она пала и была заменена живой изгородью сирени, которая теперь не цвела.

Герцог вел ее по земле, усеянной разбитой плиткой. Элинор отняла у него руку и наклонилась, чтобы рассмотреть плитку. Она подняла один из черепков, покрытый синей глазурью с серебряными арабесками.

— Какая прелесть! — воскликнула Элинор.

— Этот превосходный индиго всегда был очень редок и высоко ценился, — откликнулся Вильерс. — Как удачно, что вы заметили этот осколок. Кажется, он здесь единственный. Очень жаль.

Вздохнув, Элинор осторожно опустила его на прежнее место.

— Вы хотите взять его с собой?

— Разумеется, нет. Мы на благотворительном балу в пользу восстановления этих бань, а не разграбления. Насколько мне помнится, король назвал это забытое, долго остававшееся в запустении место национальным достоянием. Неужели вы хотите, чтобы я растаскивала ценнейшую мозаику? — Она ускорила шаг.

Аллея освещалась немногими факелами. Звуки менуэта, наигрываемые оркестром, стихали по мере того, как они удалялись вглубь меж разбитых колонн.

— Сами бани должны скрываться где-то здесь, — произнес Вильерс, снова завладев ее рукой и ведя ее по ветхим мраморным ступенькам к расщелине.

— Я чувствую какое-то восхитительное тепло, — произнесла Элинор, с удовольствием вдыхая влажный воздух, поднимавшийся снизу. — Как это прекрасно! Смотрите, это похоже на пурпурное море.

Внизу, виднелся огромный квадратный бассейн, заставленный большими пуфами по краям. Все пространство воды, до последнего дюйма, было выстлано свежими фиалками. Смешиваясь с теплой водой, они издавали замечательный аромат.

— Я слышал, что Элайджа планирует здесь приватную вечеринку для самых близких друзей, — произнес Вильерс у нее за спиной.

— Элайджа? — переспросила она, обернувшись.

— Герцог Бомон.

— Ах да, разумеется.

— Впрочем, я так и предполагал, что вы не удосужились выучить его имя. Он ведь женат уже несколько лет и не отмечается на ярмарке женихов, — усмехнулся Вильерс.

Элинор бросила на него негодующий взгляд:

— Я не удосужилась затвердить и ваше имя.

— О, это уже совсем напрасная беспечность. Вы нацелены на герцогов, и вас даже не интересует их родословная? Я ожидал от вас большего интереса к моей особе, леди Элинор. И большей практичности. Вы ведь не дебютантка в свете.

«Может быть, он уже зачислил меня в старые девы, как это сделала моя сестра Энн?» — подумала Элинор.

— Мне всего двадцать два, — произнесла она. — Исполнится двадцать три через месяц.

— И до сих пор вы относитесь с такой небрежностью к своему выбору и судьбе?

Она пошла вперед, придерживая пышные юбки, склонилась над водой и схватила несколько фиалок.

Вильерс последовал за ней.

— Знаете, что я вам скажу, леди Элинор? Вы вовсе не стремитесь замуж, вам никто не нужен, в том числе и герцог. Не так ли, леди Элинор?

— Вовсе не так. С чего вы взяли? — спросила она, пряча лицо в фиалки.

— Почему вы не желаете выходить замуж, леди Элинор?

Она поспешно огляделась, как будто их мог кто-то подслушать. Вильерс поднялся на последнюю ступеньку и встал рядом с ней.

— Возможно, вы уже связаны с кем-то прочными узами? — спросил он.

— Нет, совсем напротив.

— Напротив? — Он нахмурил бровь. — Может быть, были связаны? Смею ли я думать, что вы объявили о своем желании выйти за герцога лишь потому, что заранее просчитали низкие шансы на такой брак?

— Вы угадали.

— И все же вы готовы рассмотреть мое возможное предложение? В конце концов, вы не пожелали отвернуться от меня даже после моих шокирующих признаний.

Она нарочно выронила один из цветков и нагнулась за ним, чтобы не встречаться взглядом с герцогом.

— Выйти непременно за герцога. Это была просто глупая выходка, — произнесла она.

— Этим вы хотели отпугнуть других конкурентов, которых могло бы оказаться немало? Вы так высоко подняли планку, чтобы вас все оставили в покое? Я все понял.

— Что — все?

— Как вы сами отметили, я уже не молод и научился немного читать в чужих сердцах и угадывать чужие желания.

— О, — сказала Элинор, которая была в полном смятении оттого направления, которое принял их разговор. Она желала бы уточнить, что он имеет в виду. — Вы сказали, что угадали мои желания?

— Вам не следует сдаваться, леди Элинор, вы не должны пускать под откос свою жизнь только из-за того, что любили когда-то.

— Любила? С чего вы взяли?

— Вы сами совсем недавно признались мне в этом.

— Вы не так меня поняли.

Его глаза, прикрытые тяжелыми веками, казались такими безразличными, его тон был таким небрежным во время их беседы, таким равнодушным... А он оказался таким проницательным.

— Я не цепляюсь за условности, леди Элинор, — произнес он. — Меня не волнуют предрассудки.

Элинор знала, что рано или поздно он спросит, девственница ли она.

— Вы не придерживаетесь условностей. Что ж, это ясно. Об этом свидетельствует ваше многочисленное потомство, — заявила она.

Он лукаво изогнул уголок твердо очерченных губ и был весьма привлекателен в этот момент.

— Вы будете, возможно, удивлены... Мужчины совершают столько глупостей в своей жизни, но не позволят и десятой части того, чем наслаждаются сами, своей избраннице.

Это было правдой. Гидеон — единственный мужчина в ее жизни — был чрезвычайно придирчив ко всему, что касалось ее добродетели. Как истинный пуританин, он считал, что его честь зависит от ее верности.

Вильерс осторожно коснулся ее подбородка и приподнял его, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Если вы окажетесь добры к моим детям и займетесь их воспитанием и покровительством в свете, который станет завидовать и будет считать их недостойными тех угодий, которые я намерен выделить им, я готов закрыть глаза на вашу личную жизнь.

— Вы хотите сказать... — начала было Элинор.

— Хочу сказать, что вам придется вытерпеть меня лишь на тот срок, который потребуется, чтобы дать мне еще и законного наследника.

— На самом деле я согласна иметь детей, — потупив взгляд, произнесла Элинор.

Она сказала правду. И при всей толерантности герцога она не собиралась уклоняться от выполнения супружеского обета, если даст его однажды. Гидеон не проявляет к ней ни малейшего интереса. Все эти три года даже не смотрит на нее, когда они случайно встречаются в свете.

Если она принесет супружеский обет у алтаря, она не нарушит его. Тогда те клятвы, которыми они с Гидеоном обменялись наедине, утратят свое значение.

Вильерс между тем снова улыбнулся краешком рта:

Я доволен вашим ответом.

— Довольны?

Он кивнул:

— Как герцог, я нуждаюсь в законном наследнике, хотя не очень хочу иметь еще детей.

— У вас, их и так достаточно, — заметила Элинор.

— По вине собственной небрежности.

— Собственной глупости, — уточнила Элинор.

— И это тоже, — благосклонно согласился Вильерс. — Я буду рад жить с леди, на которую не действует мое обаяние, но которая готова подарить мне законного наследника. Я предоставлю вам свободу, однако потребую соблюдения приличий.

Безусловно, это была самая шокирующая из всех бесед, которые она вела когда-либо. Ее мать увяла бы уже в самом начале.

— Разумеется, свою свободу вы также не намерены ограничивать, — смело предположила она.

— Вы опасаетесь появления новых нахлебников для нашего общего герцогского дома? Можете быть спокойны, я воздержусь от этого. Есть много способов предотвратить зачатие.

Элинор кивнула, ей это было известно.

Он прищурился.

— Вы очень интересная юная леди, Элинор, — произнес он с усмешкой.

— Ответьте, почему вдруг вы решили признать ваших детей? — спросила Элинор.

— Я чуть не умер в прошлом году от раны, полученной на дуэли. — Его голос звучал вяло и безразлично. — Это была дуэль за честь леди, с которой я был помолвлен.

— Вероятно, вы потеряли также и невесту, — предположила Элинор, не вдаваясь в мелодраматические детали.

— Потерял, — ответил он. — Брат герцогини Бомон, граф Гриффин, выиграл дуэль и леди, оставив во мне дыру, после которой я едва выжил.

— И на смертном одре вы дали себе клятву жениться.

Он промолчал.

— Нет, — догадалась Элинор. — Вы тогда дали клятву поднять на ноги собственных брошенных детей.

— Верно, — ответил он. — Беда лишь в том, что я не знал, где все они находятся.

— Вы не просто беспечны, вы еще и немилосердны, — заметила Элинор.

— Я какое-то время платил за них, — буркнул он. — А когда спросил у моего стряпчего их адреса, он вручил мне платежный лист и скрылся с сотнями фунтов.

— Как все это странно.

— Он довольно долго присваивал деньги. — Подхватив горсть фиалок, он зашвырнул их на другой край бассейна. Теперь настала его очередь стыдливо прятать глаза.

— Надеюсь, они не в работном доме?

— Некоторые кое-где и похуже. В работном доме я отыскал моего сына Тобиаса, который вычищал канализацию на дне Темзы.

— Черт побери! — произнесла Элинор.

— Леди изволит браниться? — спросил он насмешливым тоном.

Она проигнорировала насмешку.

— Сколько лет Тобиасу? — спросила она.

— Тринадцать. А недавно я раскопал Вайолет, которой всего шесть, в борделе. Она так мала, что даже вообразить не могла, что ее там ждет. Она, к счастью, осталась нетронутой.

Элинор передернула плечами:

— Ужасно!

— Колину одиннадцать, его определили подмастерьем к ткачу.

— Всего три... а где остальные? И где их матери?

— Видите ли, — мрачно произнес он, — я предложил забрать у них детей, как только они родились. Я думал, что смогу позаботиться о них лучше, чем их беспечные матери. Но меня подвел мой проклятый стряпчий. Одна из них отказалась от моего вмешательства. Так что малышка Женевьева живет со своей матерью в Суррее.

— Значит, с ней все в порядке.

— Да, мой стряпчий прекратил ей платить, но она как-то выкручивалась.

— Зарабатывая прежним легким ремеслом?

— Нет, она переквалифицировалась в прачку, — покачал он головой.

Нотки отчаяния звучали в его голосе, смешанные со стыдом. Элинор не спешила его утешить.

— Итак, Тобиас, Женевьева, Колин и Вайолет. Замечательные имена. А где же еще двое? Почему вы не нашли, не защитили их всех? — Ей хотелось спросить, что он делает на балу при столь чудовищных обстоятельствах?

— Это девочки-близнецы, и я искал их.

— И не нашли?

— Их ищут агенты из полицейского суда с Боу-стрит. Они отыскали кормилицу, которой их передали вначале, но та уверяет, что их у нее забрали. Она говорит, будто бы их передали в сиротский приют. И тут выяснилось, что в Англии целая уйма сиротских домов, и близняшек в них также хватает.

— Но ведь известны их имена, их родственники...

— Мой новый стряпчий Темплтон говорит, что родственникам не сообщают адреса сиротских домов. Не положено. Никто не станет сообщать и отцу, где его дитя, о котором он раньше предпочитал не знать.

Вздохнув, Элинор повернула назад к ступеням.

Вильерс шагал рядом с ней.

— Этим утром мне сообщили, что близняшки примерно их возраста живут в приюте в Кенте, в деревне Севеноукс.

— Леди Лизетт Элис, дочь герцога Гилнера, живет там неподалеку. Она может быть вам полезной, поскольку любит возиться с бедняками, — объяснила Элинор.

— Как это странно, — произнес Вильерс. — Вот уже несколько дней мне хочется навестить герцога Гилнера.

Она не могла не заметить очевидное, такой визит был вполне понятен.

— Лизетт — еще одна герцогская дочь брачного возраста, — произнесла она, — поэтому вы и решили нанести им визит. Из невест герцогского ранга остается, кроме нас с ней, только моя младшая сестра Элизабет, но ей всего четырнадцать. Герцогские рода весьма редки, и когда приходит пора подыскать себе жену, стоит пересмотреть весь «товар». Это не займет много времени, не так ли?

— Но вы одобряете мой визит к герцогу, не так ли? — спросил Вильерс с усмешкой.

Она молча смотрела на него. Он не был красив. Он был полной противоположностью Гидеону, которого она любила всем сердцем. Тот был похож на Купидона, золотые кудри ласкали его стройную шею. С его чутким сердцем и глубокими, серьезными голубыми глазами, он не был похож на остальных мужчин ее круга, в нем действительно было что-то от ангельской породы.

Вильерс был земной породы, с пресыщенными морщинками в углах по-мужски красиво очерченного рта. Он мог свободно рассказывать о своих случайных связях и незаконнорожденных детях. Он был не ангел, но мужчина.

И он не был и не хотел казаться хорошим и примерным.

— Я обожаю Лизетт, — сказала Элинор. — Возможно, она будет вам лучшей женой, чем я.

Ей было совершенно безразлично, что Вильерс решит.

— Я должен оказаться очень удобным в качестве мужа, — заметил Вильерс, стараясь быть убедительным, хотя это и было типично мужское бахвальство. Глядя на герцога Вильерса, никто бы не подумал, что жизнь с ним может быть похожа на сладкий сироп.

— А вдруг вы окажетесь тираном в семейной жизни? — неожиданно для себя самой спросила Элинор. — Ведь это вполне возможно.

— Никогда не пробовал быть тираном, — ответил Вильерс. — До сих пор тиранил только самого себя и совершенно измучен собственными выходками. — Он вдруг решил проявить некоторую галантность: — А вам известно, что ваши глаза, точно такого цвета, как эти прекрасные фиалки? Признайтесь лучше, сколько на вашей совести разбитых сердец?

— Разбитых сердец?

— Разумеется, после, этой вашей провокации с требованием герцогского статуса для кандидатов в женихи.

Элинор заметила, что рука ее терзает фиалки и от них уже остались одни клочки. Она никогда не думала, что люди могут страдать, чувствовать себя униженными ее гордыней. Она одевалась, в унылые тона и не следила за модой, надеясь, что явится тот, кто сможет разглядеть ее за всем этим камуфляжем. Ее не интересовали мужчины которые, подобно мотылькам, слетаются на яркие цвета, и она боялась ошибиться. Но как же он мог явиться, тот, самый нужный, если она сама возвела неприступный барьер в виде герцогского титула? Пора заканчивать поиски. Может быть, это и хорошо, что не надо учиться открывать грудь и флиртовать, как требует Энн?

— У вас красивые дети? — спросила Элинор.

Вильерс растерянно моргнул.

— Затрудняюсь ответить.

— Вы так и не пояснили, эти трое хотя бы теперь с вами?

— Да.

— Вы уделяете им внимание? Полагаю, что переселение из борделя в герцогский дом могло вызвать некоторое потрясение в детской психике.

— Ваш папа часто навещал вас в вашей детской?

— Разумеется, он заходил к нам. Хотя чаще всего нас выводили к нему в гостиную.

— Я еще не привык к ним, — ответил Вильерс. — Мой дворецкий позаботился о том, чтобы нанять им несколько нянек. С ними все в порядке.

Элинор вовсе не понравился такой казенный подход к несчастным, отданным в руки лакеев, которые, как известно, еще более чем господа, жестоки в отношении бастардов. Конечно, это не ее дело, но...

— Я уже два года собираюсь навестить Лизетт, — неожиданно для себя произнесла она.

Он кивнул:

— Возможно, мы встретимся с вами в Севеноуксе?

Элинор вложила кончики пальцев в его протянутую ладонь.

— Я еще должна спросить об, этом мою мать, ваша светлость. Возможно, у нее не окажется времени, чтобы сопроводить меня.

Он глянул на нее с улыбкой. Он не сомневался в том, что герцогиня-мать отменит все свои прежние обязательства ради устройства брака своей дочки с Вильерсом.

— Само собой, — ответил он.

— Вряд ли она очень обрадуется, услышав о вашей большой семье, — заметила Элинор.

— В таком случае мне особенно приятно, что вы так спокойно выслушали мои признания и готовы примириться с существованием лишних ртов. Мне кажется, леди Элинор, вы не похожи на остальных членов вашей семьи, — сказал Вильерс. — Ни на мать, ни на отца.

— Да, у меня несколько другой темперамент, — согласилась Элинор. — А вы похожи на своих родителей?

— Их уже нет в живых. Я едва знал моего отца и могу очень мало сказать о моей матери. — Было что-то такое в его тоне, что препятствовало дальнейшим расспросам.

— А где находится ваше фамильное поместье? — спросила Элинор.

Он смерил ее взглядом:

— Так вы действительно не удосужились ничего разузнать обо мне?

— А зачем?

— Нас, герцогов, слишком мало, и все мы общаемся между собой. Тут не надо прилагать особых усилий. Ваш брат, например, в приятельских отношениях с герцогом Эстли.

— Я знаю. — Элинор стала подниматься по ступеням.

— Полагаю, вы знаете Эстли?

— Скорее его знает мой брат, как вы сами сказали, — ответила она. — Когда-то он проводил с нами уйму времени... Но теперь он женат... Мы видимся не часто. Сейчас я должна найти мою мать. Полагаю, она где-то возле столов с оранжадом.

— Сначала вам следует подправить свою прическу, — заметил Вильерс. Он слегка потянул один локон.

— Он похож на сельский слизень, — поморщилась Элинор, вытащив из прически еще один такой же.

— Интересно, чем это сельский слизень может отличаться от городского? — спросил Вильерс.

— Городской слизень должен быть хорошо напудрен. — Заметив усмешку в его глазах, она зашвырнула оба локона в кусты сирени.

— Вы позволите мне сопроводить вас к вашей матери? — спросил он.

Если он сопроводит ее, это будет означать их помолвку. Слухи о ней распространятся по всему Лондону.

— Не стоит, — произнесла она. — Я еще должна обдумать все, что вы мне сказали, ваша светлость. Если я решу продолжить наше знакомство, то нанесу визит в Кент.

— Вы очень необычная леди, — медленно произнес Вильерс.

— Ошибаетесь, я самая обычная и даже зануда во многих вопросах. Особенно когда речь заходит о моей чести.

— Вы не знаете, как это необычно для меня, герцога, говорить с прекрасной юной леди, которая так холодна и рассудительна.

— Прошу извинить меня, если я снова чем-то задела вас, — ответила Элинор. — С самого начала я употребила недостойное сравнение с комнатной собачкой, а теперь не проявляю должного энтузиазма в отношении вашей персоны.

В его глазах играла улыбка, хотя губы были плотно сжаты.

— Значит ли это извинение, что вы намерены исправиться и дать мне какой-то стимул для ухаживания?

— Думаю, наши с вами чувства примерно одинаковы, — ответила Элинор. — Мы оба чувствуем интерес друг к другу, но понимаем, что осторожность не помешает.

— Я вижу, к нам приближается целая компания, — заметил Вильерс, отходя в тень. — Если вы не желаете быть замеченной наедине со мной, то вам лучше удалиться.

Отвернувшись, она продолжила свой подъем.

— Я появлюсь в Севеноуксе через пару дней, леди Элинор, — сказал он ей вслед. — И буду весьма огорчен, если не найду вас там, — добавил он.

— Доброго вечера, ваша светлость, — произнесла Элинор, присев в прощальном реверансе.

— Леопольд, — сказал Вильерс.

— Что вы сказали?

— Мое имя Леопольд, — повторил Вильерс и исчез среди разбитых мраморных колонн.