— Нет, нам пожалуйста, два номера, — злюсь, потому что мне нужно побыть одной. — Мне любой, просто с удобной кроватью, а ему, — киваю на Лешку, — можете для новобрачных.
Девушка на ресепшене выглядит растерянной. Она по очереди смотрит то на меня, то на Лешку.
— Так, молодые люди, вы, пожалуйста, определяйтесь. Я не знаю, что вам еще предложить, — она даже сняла очки.
— Мне отдельный номер, — уже скриплю зубами.
— Черт с тобой. Два номера, пожалуйста. — Лешка закусил губу, на лице страх и разочарование.
На стойке сначала появляется одна ключ-карта, забираю и ухожу.
— Лиль, я чемодан сейчас принесу, — кричит вдогонку Лешка.
— Он нафиг не нужен. Можешь выбросить.
У меня третий этаж, бегу по ступенькам, не замечаю, как сбивается дыхание.
“Пик- пик”- мой номер открыт. Закрываю дверь, в полной темноте сажусь на корточки. Не могу отдышаться, слёзы начинают медленно стекать по щекам.
В груди жжение, ногти впиваются в плечи. Пусть боль только физическая будет, а душевная пройдет. Только не зареветь.
Да, даже с собой в комнате я не могу плакать спокойно. В голове голос мамы, про больше поплачешь и меньше сходишь в туалет. Или подпитый отец — рот закрой, дура.
Кусаю губы, солено во рту. А звука нет, думаю, что так плачут рыбки в аквариуме.
Тихий стук в дверь.
— Лиль, я чемодан привез. Тут его оставлю, я знаю, что ты слышишь.
У меня ощущение, что перестаю дышать, сердце останавливается. И мне совсем не жалко, что так происходит.
Меня никогда не любили, ну вот никогда. Мама меня родила, чтобы удержать отца. Ей едва исполнилось восемнадцать, а отцу двадцать. Я со своей задачей не справилась — отец гулял, выпивал, гонял мать. А потом ушел. И чтобы не мешать — мама отправила меня к своей свекрови, моей бабушке, жить. Бабушка прекрасный человек, кормила — одевала, а любить меня никто и не обещал. Отец приходил по выходным, приносил эклер, в моем детстве такие пирожные назывались “заварными”. А мне хотелось, чтобы он сидел со мной на лавке, рассказывал истории из детства. Потом катал на мотоцикле. Но времени на меня не было, только “Все хорошо, дочь? Если кто обидит, ты мне скажи,” и снова пропадал на неделю.
Выныриваю из воспоминаний, жарко, хочу пить. Я же одета. Снимаю этот дурацкий лыжный костюм. Бросаю его у входа. Бутылки с водой в номере нет. А я не барских кровей, иду в ванную и пью из ладоней из-под крана.
Смотрю на себя в зеркало. Раскрасневшееся от духоты лицо, мешки под глазами, волосы чуть торчат. В глазах боль, губы в мелких покусах. И не скажешь, что несколько часов назад из хорошего спа. Сажусь на унитаз, нет не по определенным делам, а потому что стула нет рядом.
Хех, люблю я туалетные истории. В школе я иногда себя чувствовала Плаксой Миртл, которая жила в кабинке. Меня, конечно, никто не убивал, но пряталась я в этом месте регулярно. Я была не то что не популярной, а той, которую чморили все школьную жизнь. Потому что бабушка приходила разбираться с учителями из-за четверок. Ходила я в чужой одежде — не голая и ладно. А учителя косились, что мать меня добровольно по сути чужой женщине отдала. Вот и выгребала я за это всю жизнь. Изгой, именно этим словом меня можно охарактеризовать, поэтому мне не привыкать, когда относятся, как хотят или умеют. Училась я хорошо, читала много, пропадала в библиотеке. Поэтому и на филфак пошла, с книгами мечтала работать.
Сижу я, качаюсь из стороны в сторону. Боль в груди расширяется, появляется большая черная дыра. Говорят, если поплакать, то станет легче. Но как плакать? Искать слезливые фильмы или историю про Бима? Или стукнуться головой о притолку, чтобы больно было.
Сидеть стало неудобно. Пора перебираться в кровать. И не надо мне пижаму, вот прям так в свитере и термо лосинах.
Когда Лешка появился в моей жизни, я думала, что вот сейчас я стану человеком. Меня начнут любить. Любить! Не начали, наверное. Хотя ему благодарна, он нас с моей мамой сблизил, настоял, чтобы она была на свадьбе. Мама, конечно, повела себя странно. Вместо “привет, доченька. Я так тебе рада”, я услышала “ Что в подоле принесла? Или лошка нашла, который содержать тебя будет?” Потом шаг за шагом мы начали знакомиться заново. Я очень рада, что она есть у меня, и пусть пока с таким, не очень материнским отношением.
А, может, меня и правда не за что любить? Может, я вот тот мерзкий человек, который придумал себе себя хорошую, а я на деле, все видят кто я? Ну не может же мир вокруг ошибаться?
Набираю в чайник воды из-под крана, хочу чай. И есть хочу. А еще быть любимой и счастливой. Спать не хочу, может, что-то слезливое посмотреть. Вспоминаю, что телефон в сумочке или чемодане. В куртке его нет. Значит, надо забрать чемодан.
Открываю дверь. Передо мной чемодан. Оперевшись на стену напротив — дремлет Лешка.
Снова внутри больно. Меня в очередной раз предали.
— Лиль, не уходи от меня, пожалуйста, — кажется, что говорит в полудреме.
— Леш, потом поговорим. Иди к себе в номер, не позорься. Или к Инге под крылышко, думаю, она тебя ждет.
— Не дождется, — Лешка встает, делает шаг ко мне.
— Стоп. Я сегодня ночью одна, — затаскиваю чемодан. Его колеса перекручиваются — не едет, нужно тянуть. И закрываю дверь перед Лешкиным лицом.
Вспоминаю про чай. Нашла две маленьких кофейных чашки, интересно, зачем в одноместном номере, две чашки?
Гуглю, как пережить измену. О, это, оказывается, такая популярная тема, и буквально каждая вторая женщина проходит через это. И дальше способы отомщения. Повыдирать волосы сопернице. Ой нет, я до такого не опущусь. Я и зла то ей не желаю, бабуля мне неоднократно говорила “собака женского пола не захочет, кобель не вскочит”. Она не жертва, конечно, но счастья это ей тоже не приносит.
Второй вариант — напиться с подругами, громко петь в караоке про шальную императрицу, а потом названивать бывшему и рассказывать, какой он козел. У меня и бывшего то нет, Лешка единственный мужчина в моей жизни. И спиртное я не пью.
Кто-то предлагает найти нового мужика и отомстить с ним мужу на первом свидании. Что? Неужели кто-то так поступает.
Все варианты не подходят. Нужно что-то придумать свое. Сейчас я допью дурацкий чай и лягу спать. А завтра будь, что будет.