Вадим
Пока Яна роется на верхней полке в поисках нужной коробки, я придерживаю ее и периодически забираю из ее рук мешающие вещи. Казалось бы, всего одна полка шкафа, которую слишком долго никто не разбирал, а столько событий вокруг. И мы работаем, как настоящая команда — такого у нас не было слишком давно, и поэтому я больше не мог жить в браке без любви.
Яна дрожит от моих прикосновений, будто и вовсе не ожидает, что я окажусь так близко. Но не могу же я допустить, чтобы она свалилась на пол или уронила что-то? Не хочется, чтобы моя жена расстраивалась еще и из-за каких-то бытовых глупостей, у нее и так достаточно поводов для грусти. Как бы сильно ее условия не мешали моему счастью, Яне я желаю только добра, и в этом я абсолютно искренен. Тем не менее, она больше не может выносить даже мысли о моем присутствии, и я не могу винить ее в таком отношении. Но именно этот порочный круг и привел нас к такому состоянию.
Яна открывает еще одну коробку и застывает на месте. Она поджимает губы, и в глазах блестят слезы. У меня болезненно ноет сердце.
— Что там, Ян? — тихо спрашиваю я, глядя на нее снизу вверх.
Яна качает головой и едва ли не оступается с шаткой табуретки — я помогаю ей спуститься обратно на пол.
— Нашла? — уточняю я, пытаясь заглянуть в коробку.
Там лежат украшения, сделанные много лет назад. Тогда Костя увидел в магазине набор для создания елочных игрушек и вцепился в него мертвой хваткой, и мы с Яной не нашли причин ему отказать. Пока мы по очереди возились с творчеством сына, заливая гипс по формам и раскрашивая заготовки, вся квартира превратилась в настоящий хаос, потому что Костя еще не умел быть аккуратным, а мы с Яной не то что бы мастера на все руки в таких вопросах. Но игрушки вышли просто замечательные.
— Это был замечательный праздник, — улыбаюсь я, пытаясь добиться от Яны хоть какой-то реакции.
— В ту новогоднюю ночь ты сказал мне, что хочешь попробовать завести еще одного ребенка.
Я уже давно забыл об этом, но Яна, конечно, все помнит.
— Жаль, что ничего не вышло.
— Зачем жалеть, у вас с Таней все впереди, — Яна крепче сжимает пыльную коробку и поворачивается к двери. Я кладу руку ей на плечо, чтобы остановить.
— Зачем ты так?
Яна с отвращением фыркает, не торопясь поворачиваться ко мне.
— Вадим, ты сейчас серьезно? Она молодая — ей всего двадцать с небольшим. Однажды она захочет иметь детей. А помнишь, когда-то мы шутили, что Костя станет совсем взрослым и самостоятельным, а нам будет всего под сорок, и мы сможем, наконец, заняться собой, путешествовать, как следует оторваться? Но теперь ты потратишь эти годы на подгузники и бутылочки для новорожденного. Освободишься уже под шестьдесят… ну или раньше, если твоя любовь вдруг решит, что ей нужен кто-нибудь помоложе.
Яна сует мне в руки несчастную коробку и оставляет меня в спальне одного, потрясенного и потерянного. Мы с Таней не говорили о детях — мы едва ли думали о планах на неделю вперед, — но Яна права. Таня еще очень молода, и со временем она захочет ребенка. Если она решит дождаться тридцати, я выйду на пенсию, когда наш ребенок окончит школу.
Неужели я правда хочу такой жизни? К ней я стремился все эти годы?
— Папа! Ну где там игрушки? Неси их сюда! — Костя вырывает меня из моих невеселых размышлений. Я на автомате закрываю шкаф и выключаю свет в спальне, а потом послушно иду в гостиную, к сыну и нашей новогодней елке.
Стоит мне зайти в комнату, и Костя отбирает у меня коробку с украшениями, тут же принимаясь рыться в стареньких гипсовых фигурках. Он достает Деда Мороза и Снегурочку, внимательно разглядывает их, видимо, что-то вспоминая. Много лет назад, разрисовывая эти игрушки, Костя заявил, что собирается изобразить не просто сказочных героев, а маму и папу, чтобы они, красивые, праздничные, висели еще и на елке. Яна внимательно наблюдает за сыном, и в его взгляде отражаются разноцветные огоньки гирлянд — а еще в глазах будто бы стоят слезы.
— Мам, когда я уеду в универ, можно я возьму их с собой? — Костя смотрит на Яну с легкой, чуть грустной улыбкой. — Они всегда были моими любимыми.
— Конечно, малыш. Ты можешь их забрать, — только Яна может называть нашего сына «малышом».
В итоге я подаю украшения, а Костя с Яной вешают их на пушистые еловые ветки. Вскоре пустых мест в этой идеальной новогодней картинке больше не видно, и Яна наконец-то остается довольна идеальным балансом украшений. Она устраивается на диване, чтобы отдохнуть, а Костя растягивается в кресле. Я сажусь рядом с Яной, облокотившись о спинку дивана, и закидываю ее ноги себе на колени.
Она бросает на меня вопросительный взгляд, но я игнорирую его, не собираясь чувствовать вину за то, что я прикоснулся к ней без разрешения. Вместо этого я аккуратно снимаю с нее носки, чтобы начать массировать напряженные икры и ступни.
— У тебя был тяжелый день, а мы придумали тебе дополнительную работу. Не хочется, чтобы ты завтра мучилась из-за уставших ног. Сейчас посидим тут немного, а потом сходишь в душ, пока я соображу что-нибудь. Ты, наверное, проголодалась.
Выполнить свою часть сделки гораздо сложнее, чем я думал. И не потому, что мне приходится проявлять инициативу, и даже не потому, что забота о Яне — это тяжкий труд. Нет, больнее всего прикасаться к ней и понимать, что ей противна моя ласка. Тяжело вспоминать все те годы, когда я мечтал, чтобы Яна смотрела на меня так, как сейчас смотрит Таня. Как же больно разыгрывать этот спектакль, зная, что в финале нас ждет неизбежный разрыв.
Я не смогу ничего изменить, даже если захочу, сколько бы не пытался.
Даже если я отдам всего себя, Яна никогда не захочет меня снова.