Измена. Вычеркнуть любовь (СИ)

Глава 11

Утреннее солнце пробивается через занавески, и я щурюсь, переворачиваясь набок. Спина ноет. Каждое движение дается с трудом. Живот уже такой большой, что найти удобную позу для сна становится настоящим квестом. Малышка ворочается, упирается то коленкой, то локтем мне под ребра.

За окном слышится знакомый стук молотка. Виктор опять взялся за детскую. Упрямый, как осел.

Уже третья неделя, как он появляется здесь каждое утро. Сначала это были робкие попытки. Принесет продукты, оставит у порога и уйдет, не поднимая глаз. Потом начал задерживаться, предлагать помощь.

Недавно молча пришел, оставил на столе пакет с деньгами и так же молча удалился. Там были все деньги за дом! Я долго смотрела на эту сумму, не в силах поверить. Я, наконец, смогу расплатиться с Луизой!

А теперь вот это. Полноценный ремонт детской для малышки. Виктор словно пытается купить прощение килограммами плюшевых мишек и метрами бельгийского кружева. Вчера притащил комод. Итальянский, ручной работы. Я чуть не заплакала от злости. Зачем? Зачем сейчас всё это?

Накидываю халат и иду на кухню, придерживаясь за стены. По пути заглядываю в детскую. Замираю в дверях.

Кроватка стоит точно посередине комнаты. Белая, с резными звёздочками на спинке. Такая дорогая, что я боюсь к ней прикасаться. Виктор собирал её вчера три часа, ругаясь вполголоса на инструкцию. Я наблюдала из дверного проема, не в силах ни помочь, ни прогнать его. Стояла как дура и смотрела, как он старательно вкручивает каждый винтик, проверяет каждое крепление.

Заботливый папаша, блин.

Пока в моем организме не прибавится углеводов, я отказываюсь жить эту жизнь и думать об этом мужчине.

На кухонном столе — свежие пышки, пекарни в центре. Те самые, за которыми нужно только в Петербург. Их научились делать и в Москве, но только в одном месте. Рядом с коробкой записка: "Твои любимые. С брусничным соусом. В."

Сердце предательски сжимается. Помнит. После стольких лет помнит такие мелочи. Помнит, что я люблю именно с брусникой, а не с сахарной пудрой. Что кофе пью только с одной ложкой сахара. Что не выношу запах лилий…

Беру пышку, откусываю. Вкус детства, счастья, того времени, когда мы были молоды и наивны, когда казалось, что любовь победит все. Когда я верила его клятвам. Когда думала, что мы будем вместе навсегда.

— Доброе утро, — его голос заставляет вздрогнуть.

Поворачиваюсь слишком резко, хватаюсь за стол. Он стоит в дверях кухни, в руках ящик с инструментами. На щеке полоса белой краски, волосы взъерошены. Джинсы и футболка заляпаны краской. Выглядит уставшим, но в глазах та самая мягкость, которую я помню с юности. Та самая, от которой когда-то теряла голову.

— Я приехал рано. Стучал, но ты не слышала. Дверь была открыта, я… — Все в порядке, — перебиваю. Не хочу слышать оправдания. Не хочу слышать его голос. Не хочу, чтобы он стоял так близко. — Как продвигается работа? — Хорошо. Сегодня закончу с покраской. А еще привезут матрас, — ортопедический, гипоаллергенный, — говорит с гордостью, будто подвиг совершил, ей-богу. — В магазине сказали, это лучшее, что есть. С кокосовой койрой, представляешь? — Не нужно было, Виктор. Я бы справилась сама. — Знаю, — он выпрямляется, вытирает пот со лба. — Ты всегда справлялась сама. Даже когда не должна была. Даже когда я должен был быть рядом.

Комок подступает к горлу. Нет, не буду плакать. Не при нем.

Киваю, обнимая себя за плечи. Халат кажется слишком тонким, я словно голая под его взглядом.

— Виктор, я же говорила… — Ты сказала, что не примешь дорогие подарки. Это не подарок. Это необходимость для нашей малышки.

Наша малышка. Он так легко это говорит теперь, словно не было этих месяцев молчания, побега, боли. Словно не я плакала ночами, не зная, как жить дальше.

Я отворачиваюсь, делаю вид, что разглядываю что-то за окном. На глаза наворачиваются слезы.

— Тань, поговори со мной. Пожалуйста. — О чем говорить? — голос дрожит. — Ты сделал свой выбор тогда. Почему сейчас все должно быть иначе? — Потому что я ошибся. Потому что эти месяцы без тебя были адом. Потому что я не могу спать, не могу есть, не могу дышать, думая о том, что натворил. Потому что… — Нет, Виктор. Просто нет, — поворачиваюсь к нему, и слезы уже не сдержать. — Ты приходишь, приносишь подарки, красишь стены. Но завтра позвонит твоя мама, или партнеры по бизнесу, или… — я запинаюсь, не хочу произносить её имя. — Алина больше не проблема. — Да? А почему же она звонила мне и обещала уничтожить мою жизнь?

Он бледнеет. Челюсти сжимаются так, что проступают желваки.

— Она звонила тебе? Когда? Что сказала? — он делает шаг ко мне, но я отступаю. — Вчера. И позавчера. Сказала достаточно. Что я шлюха. Что ребенок — ублюдок. Что она знает про твои махинации и посадит тебя, если не вернешься. — Сука, — он выдыхает сквозь зубы. — Я же предупреждал её… — О чем ты её предупреждал? — злость придает сил. — Важно, что она знает, где я живу. Знает про ребенка. И очень, очень зла. — Я разберусь с ней. — Как? Как ты с ней разберешься? — мой голос срывается. — Она же сказала, что знает про твои… Дела. Финансовые. Про офшоры, про выведенные деньги…

Виктор замирает. В комнате повисает тишина, нарушаемая только гулом газонокосилки за окном и моим тяжелым дыханием.

— Что именно она сказала? — голос глухой, чужой. — Достаточно, чтобы я поняла — ты по уши в дерьме, Виктор. И она готова утопить тебя в нем, если ты не вернешься.

Он медленно оседает на стул, обхватывает голову руками. В эту минуту он не похож на успешного бизнесмена, владельца строительной компании. Просто уставший мужчина, загнанный в угол. Мальчишка, который наделал глупостей и не знает, как выпутаться.

— Всё не так, как она говорит. Да, были… нарушения. Но я пытаюсь всё исправить. Вернуть деньги. — Ради неё пытался? — Ради тебя, — он поднимает голову, смотрит мне в глаза. Взгляд отчаянный, почти безумный. — Ради нашего ребенка. Я хочу начать с чистого листа, Таня. Хочу быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь. Которым должен был стать давно. — Слишком поздно, Виктор. — Нет! — он вскакивает, опрокидывая стул. — Не говори так. Пожалуйста. Я всё исправлю. Продам бизнес, квартиру, машину. Верну все до копейки. Начну сначала. Только дай мне шанс… — Мне нужно подумать, — выдавливаю из себя. Голова кружится. Малышка беспокойно ворочается. — Иди домой, Виктор.

Он кивает, тяжело поднимается. Поднимает ящик с инструментами, направляется к двери. У порога оборачивается.

— Кстати, я кое-что оставил в гостиной. Нашел тут недавно… Подумал, тебе будет интересно.

Дверь закрывается. Я стою посреди кухни, обнимая живот. Малышка толкается, словно чувствует моё волнение.

Как любопытная мышка бреду в гостиную. На журнальном столике обычная обувная коробка. Старая, потертая по краям.

Руки дрожат, когда снимаю крышку.

Господи.

Сверху наше свадебное фото. Мы такие молодые, такие счастливые. Я в простом белом платье, купленном на последние деньги. Он в единственном костюме.

Смеемся, глядя друг на друга. Помню этот момент. Фотограф сказал какую-то глупость, и мы не смогли сдержаться.

Под фото стопка конвертов. Узнаю свой почерк, голубую бумагу. Это же… Это же вся наша переписка за те два года, пока Виктор был в армии.

Мои руки дрожат сильнее, когда я достаю первое письмо. Разворачиваю пожелтевший листок.

"Витя, любимый, прошла всего неделя, а я схожу с ума. Дом пустой без тебя. Глупая сентиментальная женщина, да?"

Слезы капают на выцветшие чернила. Беру следующее письмо.

"Милый, сегодня ровно месяц, как ты уехал. Я повесила календарь на холодильник и вычеркиваю каждый день. Выглядит как вечность, но я справлюсь. Ради нас справлюсь."

Господи, какой же я была наивной. Верила в приметы. Верила в вечную любовь. Верила ему.

Под письмами фотографии. Новый год, обнимаемся под елкой в общежитии, вокруг гирлянды и мандарины. Мы на выпускном, я в ужасном платье с рюшами, но такая счастливая. Он смотрит на меня так, словно я восьмое чудо света.

Он хранил всё это. Хранил нашу любовь, наше прошлое, наши мечты. Зачем? Зачем, если я была ошибкой?

Зачем, если Алина — его выбор?

Закрываю глаза и пытаюсь представить будущее. Но вижу только туман.

Смогу ли я простить? Нужно ли? Малышка толкается особенно сильно, словно пытается достучаться до моего сердца.

Что, если он снова предаст? Что, если Алина исполнит угрозы?

Но что, если нет? Что, если он действительно изменился? Что, если эти письма, фотографии — доказательство того, что он всегда любил меня? Что, если мы упускаем шанс стать семьей?

Господи, я не знаю, что делать. Сердце кричит: прости, дай шанс, вы же любили друг друга! А разум холодно напоминает: он уже предавал, он бросил тебя, он трус и лжец.

Острая боль пронзает низ живота, заставляя согнуться пополам. Коробка падает, фотографии разлетаются по полу веером — наше прошлое, разбросанное, как и наша любовь.

— Ай! — хватаюсь за подлокотник дивана.

Еще одна волна боли, сильнее. Между ног становится мокро и тепло. Смотрю вниз — по ногам течет прозрачная жидкость.

Воды. Это отошли воды.

— Нет, нет, нет… — паника накрывает с головой. — Еще рано. Еще целый месяц! Малышка, потерпи!

Но новая схватка скручивает меня пополам.

Телефон. Где телефон?

Ползу к сумке, роюсь трясущимися руками. Пальцы сами набирают номер. Его номер.

— Таня? — он отвечает сразу, словно ждал. — Ты плачешь? Что случилось? — Роды… — всхлипываю. — Кажется, начинается… — Что?! Черт, но ведь рано! — Я знаю! Я боюсь, Виктор! Вдруг с малышкой что-то не так? Вдруг я… — Тихо, тихо. Я сейчас буду. Слышишь? Пять минут, и я буду рядом. Держись, любимая. Держись за меня.

Любимая. Он назвал меня любимая. Как раньше. Любимая.

Сползаю по стене на пол, прижимая ладони к животу.

Малышка, потерпи. Еще немного. Папа едет. Твой папа едет к нам.