ГЛАВА 2

«Видишь там маленькое облачко, напоминающее шарик мороженого?» — Дора указывала на небо рукой, сжав липкими пальцами леденец. Несмотря на то, что они лежали голова к голове, Лука никак не мог разглядеть этот облачный шарик.

Распластавшись на крыше каюты, они смотрели на облака, которые гнал по небу легкий летний бриз. Ранний послеобеденный час, в воздухе разлито спокойствие, только время от времени мимо проходят туристы. Местные жители попрятались от палящего солнца, большинство ставней прикрыты. В жару все старались найти тенек и поменьше двигаться. В такой зной было даже дышать тяжело.

Об этом знали все, за исключением туристов, которые целыми днями неутомимо разгуливали по городу без шляп. Обычно это заканчивалось экстренной госпитализацией. Лука наблюдал за ними каждое утро на пляже, где зарабатывал на карманные расходы, выдавая напрокат зонтики от солнца. Ему исполнилось девять лет. Лука сильно похорошел. Дора тоже так говорила. Он отпустил волосы, они сверкали на солнце, будто покрытые блестящей пылью. Его бледная кожа приобрела шоколадный оттенок. Дома Лука часто разглядывал свое тело в зеркале. Ему не нравилась собственная чрезмерная худоба. Но вскоре все изменится, так как в мае Лука начал заниматься водным поло. Каждый день он вставал в семь утра, быстро съедал ломоть хлеба и убегал на тренировку. Клуб назывался «Галеб». Еще его отец играл здесь. Конечно, много лет назад. Еще до рождения Луки. Тогда-то его родители и познакомились, мама влюбилась в него с первого взгляда. Девчонкам всегда нравились ватерполисты, и это понятно! Они большие и сильные. Даже лучше, чем футболисты. Луку радовали занятия: вода, веселье и мускулатура. Жаль, что в сентябре все закончится. Чертов сентябрь! И Дора. Он не должен одновременно думать о сентябре и Доре. Нельзя. Ни в коем случае.

Каждое утро в то же время, что и он, Дора приходила на пляж — возможно, она наблюдала за его тренировками, — расстилала свое полотенце рядом с его складным стулом, смотрела, как он рисует, ходила плавать, пока он отдыхал, и оставалась с ним до обеда. Затем они вместе шли домой, если у кого-то из них были деньги, покупали мороженое в молочном ресторане, единственном месте в Макарске, где оно продавалось. Туда вечно стояла очередь. Дора, естественно, выбирала шоколадное, для нее на свете не существовало большего лакомства, чем шоколад. Лука любил лимонное, ему нравился этот кисло- сладкий вкус, который освежал и долго держался на языке. Они расставались уже на последнем перекрестке, Дора поднималась на небольшой обрывистый холм, а Лука сворачивал сначала направо, а затем два раза налево. Они были голодны только вдвоем, дома же они ковырялись в тарелке, глотали, не жуя, целые куски. Их мамы сердились, удивлялись, кричали на них, грозились, прикладывали руки ко лбу, внимательно наблюдали за ними, старались готовить их любимые блюда, расспрашивали их и пожимали плечами. После того как со стола убирали, все поднимались наверх, чтобы переждать послеполуденный зной и немного отдохнуть. Детям тоже полагалось сидеть в своих комнатах.

Правда, все лето, пока их родители предавались сиесте, Дора и Лука каждый день выбирались на улицу. Для них было роскошью тратить на отдых бесценное время, которое можно провести вместе. Хватит и прочих часов, когда у них не получается побыть вдвоем.

— Так ты видишь облако или нет? — Голос Доры звучал слегка нетерпеливо.

— Нельзя сказать, что ты что-то видишь, если этого просто нет.

Она, как обычно, играла его волосами. Лука продолжал молчать. Чем думать о сентябре, лучше вообще ничего не говорить. Он повернулся и смотрел, как она сосредоточенно рассматривала облака. Месяцами. Годами. Если он вдруг ослепнет, ему будет все равно, так как он знает ее лицо наизусть.

— Это не считается. Засчитываются только те облака, которые хорошо видно.

Она взволнованно дышала, ее веки слегка дрожали.

— Что дальше? Если ты его не видишь, я выиграла! Ты и предыдущее не заметил, хотя его было так хорошо видно. Разве это могло быть чем-то еще, кроме летающей кареты с голубем на крыше? Но ты ее не видел... — Дора жадно ловила ртом воздух. После небольшой паузы она тихо спросила: — Может, ты больше не хочешь играть со мной?

Лодка вышла из гавани. Мотор громко ревел. Лука и Дора плавно покачивались на едва заметных морских волнах. Их тела слегка соприкасались, затем отстранялись друг от друга, снова соприкасались и снова отстранялись...

— Я все вижу, и голубя я тоже заметил, просто хотел, чтобы ты выиграла. Иначе ты бы расстроилась, а я этого не люблю.

— И вовсе я не расстраиваюсь...

— Мне не нравится, когда ты грустишь, совсем не нравится.

Лука продолжал лежать на боку и смотреть Доре в лицо. «Только не думать о том, что вскоре все закончится», — пронеслось в его голове.

Некоторое время Дора молчала. Затем села и обхватила колени руками.

— Неправда, я не грущу. И совсем не расстраиваюсь, если проигрываю. Подло так говорить, особенно если это не так. Спроси, кого хочешь. Подло говорить неправду. Тебе все скажут, только спроси.

Она уткнулась лбом в колени.

Лука больше не мог смотреть на нее. Его сердце билось громко и неровно. В голове все перепуталось. Он сел прямо и затаил дыхание. Лука закрыл глаза и начал считать: раз, два, три, четыре...

— Прекрати немедленно! Дыши! Или ты снова хочешь потерять сознание?

Дора тряхнула его так сильно, что он потерял равновесие и едва не свалился в воду.


Лука открыл глаза. Лицо Доры было очень близко, ее глаза были огромные, как тарелки с пиццей, он на днях видел их в ресторане на центральной площади. Официант едва мог их удержать. Тарелки дрожали в его руках, и Луке казалось, что пицца того гляди упадет на пол. К сожалению, она уцелела.

— Пойдем купаться, — внезапно сказал он и встал на ноги.

Он спрыгнул с крыши кабины на деревянные мостки, а оттуда на землю. Не дожидаясь Доры, Лука шел большими шагами к мысу Святого Петра. Вскоре он услышал, что она идет позади него. Лука рассмеялся. Дора была легкая, словно облако. В его голове тут же возникла чудесная картина.

— То облако я тоже видел, но оно было совсем не похоже на шарик мороженого. Это был футбольный мяч, из которого выпустили воздух!


Четыре года назад Дора в первый раз пришла в детский садик, а Лука упал в обморок. Четыре года назад Дора и Лука стали неразлучны. Никто не удивился. Никто не задавал вопросов. На них смотрели с интересом, потому что ничего подобного в Макарске не происходило. Никто не смеялся. Даже другие дети. Они либо играли вместе с ними, либо оставляли их в покое. Воздух был наполнен чем- то особенным, когда Дора и Лука были вместе. Это нельзя было однозначно назвать ни миром, ни ураганом. Пахло мандаринами, жареным миндалем, морем, свежеиспеченными кексами и весной. Словно они были окутаны каким- то облаком. Некоторые утверждали, что оно бирюзовое, другие — оранжевое. Домика, пожилая дама, которая жила на опушке леса и часто сидела на пляже, говорила, что облако было светло-голубым, практически белым, и напоминало летнее небо. С тех пор как Домика шесть лет назад предсказала землетрясение, люди начали ее побаиваться, но по-прежнему обращались к ней за советом. Больше всего ей верили юные влюбленные девушки.

Даже родители не считали странной дружбу между двухлетней девочкой и пятилетним мальчиком. Да еще какую дружбу! Порой, когда они были вместе, они выглядели такими задумчивыми, будто вспоминали о чем-то, что было бы лучше забыть. А еще можно было увидеть, как они мечтательно и рассеяно улыбаются. Вот и все. Родители никогда ничего не говорили и делали все, чтобы дети могли видеться друг с другом каждый день, даже вне детского сада. Когда в один прекрасный день Лука появился в садике с сумкой Доры, а она — с его поврежденным рюкзаком, никто этого не заметил. Никому и в голову не пришло спросить о местонахождении пластикового пакета.

Четырехлетняя сестра Луки, Ана, хотела играть и гулять вместе с ними, хотя им это не нравилось. Иногда летом, на каникулах, Луке все-таки не удавалось отвертеться, и ему приходилось брать Ану с собой. Втроем они усаживались вокруг зонтика от солнца и кидали камешки в море, но в такие дни Дора и Лука не ходили к их утесу. Скала на полуострове Святого Петра принадлежала только им двоим, там нечего было делать ни назойливой младшей сестре, ни другим детям. Это было ясно. Доре и Луке не нужно было говорить об этом, достаточно было просто обменяться взглядом. Они ходили с Аной есть мороженое. Это нормально. В мороженом нет ничего особенного. Ребята играли с ней на мелководье в мяч, искали самое толстое дерево, делились газировкой, когда кто-то из них хотел пить. Запросто. Но только не их утес! Ни за что! Было и еще кое-что, что принадлежало только им: облака. Те самые, что плыли по небу и были общими.

Ане нравилась Дора. Ей хотелось с ней подружиться. Она даже в детском саду рассказывала, что Дора на самом деле ее лучшая подруга. Ане все завидовали. Ведь каждый знал Дору. Даже те, кто лично не был с ней знаком, знали о ней. Дора была веселой, рассказывала много забавного, с ней никогда не было скучно, и она знала ответы буквально на все вопросы. У нее был красный блестящий велосипед, который полыхал на солнце, словно костер. Ане хотелось походить на Дору. Лука только смеялся, а потом уходил, будто желая сказать, что никто не может быть такой, как Дора. Или кататься так же на велосипеде. Ана думала, что Дора на самом деле сказочная принцесса, которая здесь только в гостях. Ана любила сказки. Дора читала их ей время от времени. Или рассказывала. Или выдумывала. Разыгрывала для нее целые спектакли. Это особенно нравилось Ане. Дора превращалась то в принцессу, попавшую в беду, то в королеву, то в огнедышащего дракона, прикидывалась то храбрым принцем, то доброй феей, то злой волшебницей. По очереди. Или одновременно. Ее рассказы были увлекательнее, чем кино. Да, Ане нравилась Дора. Прежде всего, потому, что та открыла ей один секрет. Дора показала ей, как можно смотреться в зеркало и, не изменяя лица, становиться кем угодно. Не для того, чтобы рассказывать истории, а просто потому, что хочется. Дора называла это важнейшим упражнением. Она собирала журналы о кино и знала буквально все об актерах. Однажды она даже разрешила Ане дотронуться до фотографии одной знаменитой актрисы, правда наспех и мельком, пока Дора считала до пяти. Ана была очень благодарна Доре, но в то же время считала, что та слишком строга. Что с ней могло случиться? Это ведь всего лишь картинка! «Однажды я стану такой же, как она», — шепотом говорила Дора. Она никак не могла понять, что та имеет в виду: станет ли Дора такой же красивой или такой же неприкосновенной, такой же таинственной или такой же черно-белой?

Доре нравилась Ана, ведь она сестра Луки, а Доре нравилось всё, что она могла разделить с ним. Кроме того, было ясно, кто здесь главный. Лука только для нее — для Доры и больше ни для кого! — сделал ожерелье из ракушек. Только Лука держал ее за руку так, что ее сердце начинало биться быстрее, и комок подступал к горлу. Только с Лукой она делилась своими любимыми леденцами: белыми, круглыми, с разноцветными краями и картинкой посередине. Ей не казалось противным сосать леденец после того, как Лука его облизал. Так же как ее мама спокойно ела Дориной ложкой и пила из ее стакана. «Таковы все матери», — говорила она и смеялась. Дора часто думала, почему же она сама чувствует то же самое к Луке, ведь она не его мама. На сто процентов нет! Было бы смешно, если бы мать была младше собственного ребенка! Дора даже однажды чистила зубы его щеткой. Кроме того, Доре хотелось бы иметь младшую сестру или брата. Ей хотелось кого-то нежного, пухлого и ласкового, с кем она могла бы играть. Правда, Дорина мама сказала, что тогда лучше завести кошку или собаку. Но Дора не хотела животных. К тому же кошки ее немного пугали. Совсем чуть-чуть, ведь на самом деле Дора ничего не боялась. Как та иностранная девочка, которая не чувствовала боли, а затем врачи выяснили, что она тяжело больна и, сама того не замечая, истекает кровью. Разница была только в том, что Дора не была больна. Она вообще ни разу в жизни не болела. Дора ничего не боялась. Только и всего, как сказала бы ее мама. Она часто так говорила. Это был своего рода пароль или опознавательный знак. Как для семерых козлят белая нога их мамы. Доре это казалось забавным, иногда она даже подсчитывала, сколько раз за день мама произнесет эти слова. Дора любила маму. И Луку. Но совсем по-разному. Дора рано поняла, что этому можно найти множество различных объяснений, только и всего.

И Лука любил Дору. Ему всё в ней нравилось. Ему хотелось, чтобы она была его сестрой, тогда бы они могли все время быть вместе, каждый день и каждую ночь. Было бы здорово иметь такую сестру. А может, и нет. Порой Лука был неуверен, его охватывало незнакомое чувство, которое даже пугало, и, когда это случалось, он был рад, что может убежать домой, где нет никакой Доры, где всё просто и ясно. Он ложился на кровать и пытался подумать о чем-то другом, кроме Доры, но тщетно. Она всегда была в его голове, он видел ее маленькое личико, ее большие глаза, слышал, как она смеется и что-то рассказывает, — болтать Дора могла бесконечно, — ему начинало ее недоставать, он вставал и шел ее искать. И всегда находил. Затем они пробирались в больницу, которая находилась в монастыре. Дора любила запах лекарств и высокие своды приемного отделения. Они сидели и делали вид, что ждут врача или своих родителей, но все их уже знали, поэтому большинство сотрудников, улыбнувшись, оставляли в покое. Дети всегда вежливо здоровались. Однажды Дора показала ему палату, где родилась. Здорово. Она поделилась с ним всем. Как настоящая подружка.

— Подожди меня!

Она не могла идти с ним в ногу, но он постоянно слышал ее шаги позади себя. Как маленькая собачка. Бегать Дора по-прежнему отказывалась. Лука никак не мог ее заставить. Для него это было загадкой. Дора вообще была для него загадкой, несмотря на то, что он никого не знал лучше, чем ее. Он знал про нее всё. Всё. Чему он не был свидетелем сам, Дора ему рассказала. Она была его частью, как нога или волосы. Его легкое. Поэтому-то он и не мог думать о сентябре. Жизнь закончится. Он просто перестанет дышать.

— Подожди меня!

Дора спешила. Но у нее не было никаких шансов догнать Луку. Камушки под ее ногами похрустывали. Глаза начало щипать. Она запрещала себе плакать. Дора грозила себе страшным наказанием, но не смогла сдержать предательской слезинки. Она больше не сможет есть с ним мороженое. Или шоколад. Или ходить с ним в летнее кино. Жаль, ведь там будут показывать хорошие фильмы, которые она непременно должна посмотреть. С ее любимой актрисой Элизабет Тэйлор. Самой красивой женщиной на свете! И не сможет прочесть хорошую книгу. Или...

— Почему ты плачешь?

Лука ужасно пугался, когда Дора плакала. Он вспотел. Вытер рукой лоб. Всё липкое. Он окинул ее взглядом с головы до ног. Несколько шагов отделяли их от утеса. Маяк уже остался позади. Поблизости не было ни одного человека. Только море могло их слышать.

— И вовсе я не плачу.

Но Лука мог отчетливо видеть ее слезы.

— Нет, плачешь!

— А вот и нет!

Они ругались, словно две воюющие пташки. Дора скрестила руки на груди и гневно посмотрела на Луку. Его руки висели вдоль тела, и единственной его целью было ни о чем не думать.

— Тогда почему у тебя глаза мокрые?

— Ничего они не мокрые!

— Мокрые, просто ужасно мокрые, мокрее даже, чем после тренировки.

— Ты врешь, ты врешь! Это всего лишь пот!

Дора начала тереть лицо обеими руками и никак не могла остановиться, ее руки двигались все быстрее, сильно сжимая щеки.

— Прекрати, тебе будет больно!

Лука пытался сдержать ее, но она не позволяла ему, борясь, словно речь шла об ее жизни. Внезапно Дора словно окаменела. У Луки было чувство, что он может перестать дышать. Он начал медленно считать про себя. Он точно знал, что никто не может его слышать. Его губы были так сильно сжаты, что ни один звук не мог вырваться наружу. Он решил не закрывать глаза, чтобы ничто его не выдавало.

— А ты снова упадешь в обморок!

Дора пихнула его в живот и быстро пошла в сторону утеса.

Лука открыл глаза, которые он все же закрыл! «Как же глупо!» — подумал он и пошел за ней. Незадолго до того, как они достигли утеса, Лука взял ее горячую потную ладошку и сжал ее. Хотя тренировки еще не сильно сказывались, хватка у него была железной. Дора остановилась. Сама по себе. И вот они здесь. На их утесе. Стояли, запыхавшись, под палящим послеобеденным солнцем.

— Может, лучше прокатимся на лодке?

Его голос звучал слабо. Он держал Дору за руку. Он стоял на большом остром камне, но видел себя в лодке, рядим с ним Дора, крепко держится за край каюты, будто боится свалиться в море. Он ухмыльнулся. Естественно, Дора никогда бы не призналась, что ей страшно, — только не она! Но он-то знал лучше. Она не боялась воды, но не хотела бы упасть в море.

Они часто катались на лодке его отца, только должны пыли держаться ближе к берегу и отсутствовать не дольше часа. Могли доплыть до Братуся и вернуться обратно. Или до Тучепи и назад. Лука знал папину лодку, как Дора — свой велосипед. Он был превосходный капитан.

— Я не хочу.

На самом деле она не имела ничего против. Лука знал это. Она любила бывать на лодке, вдвоем с Лукой отправляясь в настоящее приключение. Внизу было море, рыбы и неизведанные глубины. А над головой — небо и облака, каждое из которых могло рассказать захватывающую историю, нужно было только верно ее услышать. Надо прищурить глаза, чтобы они стали узкими, как у китайцев. Так можно все гораздо лучше разглядеть.

— Как так не хочешь? — Лука ее не понимал. Обычно она с радостью каталась на лодке.

Он до сих пор помнил их первую поездку. Тогда им разрешили доплыть только до Осеявы, пока папа Луки и Дорина мама ждали их в гавани, не спуская глаз с моря. Им же было весело, они хихикали. Дора чуть не свалилась за борт, когда пыталась изобразить, как дельфин извивается и прыгает. Они их ни разу не видели, только на картинках. Лука любил дельфинов и не отказался бы повстречать одного из них.

— Ты умрешь от страха, решишь, что это акула, — смеясь, сказала Дора, снова чуть было не угодив в воду.

Она умела хорошо плавать. Оба они были отличными пловцами. «Словно рыбы», — часто повторяла его мама, которая сама не очень любила море. Полжизни она провела «в горах», боялась воды и никогда толком не училась плавать. Она входила в воду только там, где было мелко. «Осторожность — прежде всего», — говорила она, недоверчиво глядя на мужа. Отец Луки смеялся и целовал ее, или, по крайней мере, он делал так раньше: теперь он почти не смеялся и все реже целовал жену. Но Лука больше не хотел думать о них, это слишком, сентябрь на пороге, а теперь еще Дора не хочет кататься с ним на лодке. Это чересчур. И Лука не знал, что он должен делать. Ему было только девять лет, и он даже еще не закончил первый тренировочный сезон!

— Я хочу вниз, к утесу, — сказала она упрямо, но ее лицо было таким мечтательным, словно он только что ее разбудил.

— Как хочешь.

«Но у тебя не так много времени, — пронеслось у него в голове. — Скоро все кончится, и мы больше не сможем вместе путешествовать по волнам на моей лодке». Он представил дичайшую картину, опасные и совершенно невозможные события, что никогда не происходили и не произойдут.

Утес был высоким, крутым и голым. Там, где он уходил в море, тянулась узкая коса, образовывавшая небольшое омытое волнами плато, на котором можно было растянуться, при условии, что удастся найти дорогу. Крутой утес резко обрывался внутрь, поэтому сверху плато не было видно. Это была тайна. Секрет Доры и Луки. Год назад на соседнем рифе они нашли заросшую тропу, ведущую к морю. Оттуда узкий, темный туннель тянулся к этому самому плато. Собственно говоря, и тропу, и туннель обнаружила Дора.

Гладкая, нежная поверхность островка позволяла лежать на ней даже без полотенца. Посередине росла небольшая круглая пиния. Просто так. Из камня. Как будто на пустом месте. Там, где склон утеса переходил в плато, образовался небольшой грот. Прекрасное убежище, чтобы переждать дождь или спрятаться от солнца, когда оно стоит высоко в небе. Кроме того, пещера находилась достаточно высоко, и волны не могли до нее добраться. Когда там не было Доры и Луки, ее населяли крабы, муравьи н моллюски. Их останки ребята затем бросали в море. Этой весной в кроне пинии свила гнездо ласточка. Лука нарисовал новоиспеченное семейство, а картину, естественно, подарил Доре. Хотя она его и не просила. Правда, она бы сделала это, если бы он не опередил ее желание. Утес был для них обоих родным домом. Здесь не было ни двери, ни таблички, ни звонка. Но это был их дом.

— Я не плакала.

— Пойдем купаться.

Маленькие волны образовывали на поверхности блестящие нити жемчуга.

— Смотри, у меня есть кое-что для тебя. — Дора протянула испачканную шоколадом ладошку.

— Что это?

— Шоколадка. «Моцартовский» шарик. Меня угостила женщина в гостинице за то, что я принесла ей газету.

— Откуда ты знаешь, вдруг она отравлена!

— С чего бы ей быть отравленной? Ты просто ревнуешь, — сказала Дора грустно и посмотрела на шарик в руке. — Ты никогда не пробовал ничего слаще.

— Не хочу. Нельзя есть все, что дают незнакомые люди.

— Знаю. Но я с ней знакома. Она приезжала в прошлом году. Мы с ней подружки.

Лука снова слышал слезы в ее голосе. Он повернулся и поспешил к утесу:

— Мне все равно. Тогда я пойду плавать один, а ты можешь есть свои «моцартовские» шарики с твоей лучшей подругой! Дурацкое название!

— Так я и сделаю! А затем пойду с ней нырять, раз ты такой противный!

Она поспешила за ним следом. Около утеса Дора уселась посреди пыльной дороги и начала разворачивать красивую обертку. На жаре шарик потерял форму, но Доре было все равно. Она запихнула конфету в рот и облизала руку.

Лука наблюдал за ней. Посмотрел на темно-коричневый след у нее на руке. Затем быстро отвернулся и поспешил дальше. Лука практически бежал, он легко мог поскользнуться, но ему было плевать, он должен был уйти как можно дальше от этого шоколадного пятна на ее руке.

— Что ты делаешь? Ты же упадешь! — Дора вскочила и поспешила за ним. Она продолжала говорить: — Ты хочешь свернуть шею и свалиться в воду? Мне придется тебя вылавливать, а если ты погибнешь, то завтра я пойду в музей ракушек одна. Кому я тогда буду все рассказывать и показывать, если ты умрешь, а я вытащу из воды только твое тело? И что я скажу твоим папе и маме, которые будут винить во всем меня, потому что я должна была лучше присматривать за тобой...

А затем это случилось на самом деле. Лука закричал, и почти тут же закричала Дора, так как его больше не было видно. Она так торопилась, что чуть не свернула себе шею, а затем увидела, что он стоит на плато и считает. Дора точно это знала, хотя он стоял, повернувшись к ней спиной. Она была в такой ярости, ей так надоело постоянно за ним приглядывать, что она набросилась на него с кулаками:

— Ты должен прекратить, сейчас же перестань, я...

Затем Дора увидела то же, что и он. И закричала. Она отвернулась и уткнулась Луке в костлявое плечо. Ей было больно, но Дора обрадовалась возможности отвлечься, все лучше, чем думать о том, что они только что увидели. Ее сейчас вырвет. Она почувствовала, как тошнота подступила к горлу.

— Что будем делать?

Дора старалась сдержать колбаски, картошку, свеклу, помидоры, огурцы, листья салата, шоколадное мороженое и конфетку, которые просились наружу из желудка. Она никак не решалась открыть рот.

— Дора, что будем делать?

Лука удивленно смотрел на нее, его глаза расширились от ужаса. Но он все же дышал. Теперь Дора могла отвести от него взгляд. Она заставила себя посмотреть на мертвых чаек. Сначала одним глазом. Ее план был таков. Если один глаз привыкнет, можно попробовать взглянуть обоими. Решение было нелегким! Дора моргнула левым, а затем правым глазом. Она столько раз репетировала. Хорошая актриса должна так уметь.

— Что ты там делаешь?

— Думаю, — лишь слегка соврала Дора. Она же правда пыталась думать, просто у нее не получалось.

— Их пристрелили? Это же запрещено! И почему как раз на нашем утесе? Они не должны были так поступать, не имели права...

— Закрой рот! Я не могу сосредоточиться!

Дора яростно посмотрела на него.

— Что бы с ними ни произошло, и кто бы это ни сделал, мы должны о них позаботиться, теперь они наши, ведь они оказались около нашей двери.

Лука задумался.

— Ты думаешь, что они, как те дети, которых оставляют на пороге церкви, чтобы другие их опекали?

— Именно так я и думаю.

Дора гордилась Лукой.

— И что мы будем с ними делать?

— Мы похороним их, это ясно. Наверху, в лесу.

— Думаешь, их кто-то пристрелил?

— Нет, мне кажется, они дрались.

— Дрались? Из-за чего?

— Из-за самки, из-за чего же еще! И оба погибли.

— Глупо, по-моему.

Лука так не считал.

— Романтично, — сказала Дора, ее голос звучал мечтательно. — Кто-то так сильно любит, что готов для другого на все...

Она рассмеялась, как будто была где-то в другом месте. Казалось, Дора знает какую-ту тайну и Лука должен приложить усилия, чтобы узнать ее. Лука этого не любил.

— Чушь, — сказал он и подошел к мертвым чайкам.

Он снял футболку и завернул в нее птиц. Его руки дрожали. Он хотел показать, что не боится.

— Итак, идем.

Последний августовский день 1968 года.

Загрузка...