Капитан "Ориона"

Часть 2.1, Элиза. 18 августа 5391 года

Часть вторая, слабости сильных

Планета Солнечной системы Земля

Императорский дворец в Париже

18 августа 5391 года от Восшествия Императора

19:43 (время по Гринвичу)

На парк летней резиденции медленно опускался вечер. Шелестел в ветвях почти всех земных деревьев, тщательно взращиваемых в одной климатической зоне целой армией садовников, подпевал соловью, самому обыкновенному, случайно залетевшему на охраняемую территорию, перешёптывался со стайками молоденьких подружек, выбравшихся на вечернюю прогулку по огромному саду. Вечер. Время, когда пора заканчивать работать и начинать отдыхать.

— Ваше величество? — глубокий, густой мужской тенор, такой обманчиво-соблазнительный в этой вечерней тишине. И такой отвратительно-официальный.

Императрица Элиза расслабила лицо, дабы придать ему аристократическую невозмутимость, подняла подбородок повыше и обернулась:

— Добрый вечер, Верховный.

— Отличный вечер, — мужчина подошёл и опёрся о бортик террасы в метре от неё, чуть улыбнулся: — Не ожидал увидеть Вас здесь.

Ну как же, как же… не ожидал он. Да, обычно в это время она гуляет в парке с одной из компаньонок, но сегодня её драгоценной Лиллет нездоровится, а никого другого её величество видеть не пожелала. И Верховный, естественно, в курсе всего, включая не только точное название загадочной хвори Лиллет, но и её причину. Эта его вечная манера прикидываться неосведомлённым…

Она сложила ладони на перилах, борясь с желанием начать поправлять воротничок и одёргивать рукава. Рядом с Верховным императрица всегда чувствовала себя неуютно, постоянно боясь уронить достоинство в глазах подданного. Он сам, казалось, о таких проблемах и не подозревал, расслабленно обозревая сад с высоты второго этажа резиденции. Спокойное лицо, чуть прикрытые глаза, свободная поза — образ человека, на сегодня отработавшего своё и отдыхающего с чистой совестью… А ведь в его руках сосредоточена власть практически абсолютная, а на территории дворца и без «практически». Он держит миллионы ниточек, способных в считанные секунды изменить политическую ситуацию на планете и во всей Империи. И он всегда на работе. Даже когда спит, когда моется в душе, когда встречается с любовницами — он служит Империи каждую секунду.

Императрица немного сменила позу, чтобы боковым зрением видеть его — тёмную угловатую фигуру на фоне красного неба. Верховный. Первый и лучший воин Империи.

Велеслав. Славный повелениями, знаменитый приказами… Элиза любила старинные имена, они звучали гордо и со смыслом, но она никогда не произносила это имя вслух.

Никто уже давно не помнит, как полностью звучит его титул и должность, все знают его как Верховного, и никому не нужно объяснять, кто он такой. Она попыталась припомнить, что говорил церемониймейстер в последний раз, когда Велеславу вручали очередную награду… Дословно вспомнить не выходило, какие-то обрывки — верховный советник, министр по делам охраны их величеств, разведки и контрразведки, внутренних дел, внешней военной политики и чёрт знает скольких ещё департаментов. Периодически Император отдавал в его ведение очередную шестерёнку могучего военного механизма, сначала на время, для контроля и проверок, потом как-то само собой получалось, что Верховный прибирал новый отдел к рукам насовсем.

У него был уникальный мундир — единственный в своём роде, без указания рода войск. И без знаков различия. Совсем. Кому надо, знали его в лицо, а кому не надо — тем он не спешил пускать пыль в глаза количеством звёзд и нашивок. Потрясающая скромность для такого могущественного человека.

Солнце опустилось за деревья, вдоль террасы вспыхнули тусклые фонари, заиграв бликами на окантовке её рукавов и даже не коснувшись Верховного. Его матово-чёрный мундир был украшен только блестящим чёрным шнуром вдоль рукавов, штанин и линии застёжки. Элиза прикрыла глаза и перевела взгляд на красный заокеанский клён, но фигура в чёрном продолжала притягивать взгляд.

Сказать, что мундир ему шёл — это ничего не сказать. Любой мундир был бы горд украсить этого человека, военного до мозга костей, с осанкой потомственного офицера. Он был на службе круглосуточно, поэтому мундиры представлялись всем его второй кожей. Когда она увидела его в первый раз, он уже был в мундире, тогда ещё только лейтенанта гвардии, потом мелькал на парадах и совещаниях в форме то одного департамента, то другого, пока не примерил глухой чёрно-серый китель тайной стражи, жёсткий, как доспех, и такой же тяжёлый. Его личная форма была почти полностью скопирована с этого мундира, портной убрал только вставки из более светлой ткани и упростил покрой, да добавил те самые шнуры, мгновенно ставшие писком моды на десятке ближайших планет. Спустя несколько лет мода прошла, но Верховный своему мундиру не изменил и спустя тридцать пять.

Ему скоро шестьдесят лет, а великолепная фигура ничуть не изменилась с тех пор, как он в первый раз надел форму без знаков различия… Элиза поймала себя на том, что несмотря на все усилия, вот уже несколько минут прямо смотрит в его глаза, зелёно-карие, такие тёмные по сравнению со светлой кожей, такие яркие рядом с тёмными бровями и чёрными с проседью волосами. Он ещё совсем молодой, просто не хочет закрашивать следы нервной работы. На его лице много следов — в уголках глаз, между бровей, на таком упрямом подбородке… Он улыбнулся. Она отвела глаза.

Она была уже достаточно взрослой, чтобы признаться себе в этой недостойной императрицы, такой неподходящей любви. И достаточно мудрой, чтобы себя за неё простить. И не подать вида, что видит в зелёно-карих глазах отражение своих чувств.

На его виске мигнул мини-ком, Верховный коротко кивнул невидимому собеседнику:

— Иду, — обернулся к ней, медленно склонил голову: — Приятного вечера, ваше величество.

— Продуктивной ночи, Верховный, — одними глазами улыбнулась она, возвращаясь к созерцанию сада.

«И храни тебя бог, милый. С твоей работой больше не у кого просить защиты».

…На императорский сад уверенно опустилась ночь.