Когда падают звезды.

Часть 2. Глава 22

Часть ІІ

Глава 22

Две девушки рука об руку прогуливались по саду. Их окружали ухоженные цветники и клумбы. Должно быть, садовник исполнял свои обязанности с особым рвением. Светило августовское, чуть ленивое жаркое солнце, ветерок теребил насыщено зеленого цвета листву, а птицы заливались трелями, готовясь улетать на зиму в теплые края. Одна из идущих опиралась об ажурный зонтик, как о трость, другая же с удовольствие подставляла свою и без того смуглую мордашку солнышку.

— Майя, как твоя лодыжка? Она ведь уже давно тебя не беспокоила, неужели опять болит? — девушка посмотрела на шагающую с ней в ногу сестру.

— Нет. Уже не болит, просто привычка, — Майя покрутила в руках зонтик, демонстрируя, что спокойно может обойтись и без него. — Скоро осень, — она проследила взглядом за тем, как желтый листочек оторвался из-за порыва ветра и полетел к земле.

— Да уж. — Соня тяжело вздохнула. — А значит, снова открытие сезона… — еще один вздох.

— Это ведь хорошо, чему грустить? Развеешься, а то что-то ты засиделась в четырех стенах… — совсем низко пролетела ласточка, наверное, будет дождь…

Соня только очень серьезно посмотрела на сестру. Да уж, развеется…

— Я подумала… Майя, я, наверное, не поеду в столицу этой осенью, — младшая Дивьер думала об этом долго, взвешивала все за и против, и единственным «за», которое находила — возможная встреча с человеком, который заставлял ее сердце биться чаще, зато «против» было такое количество, что страх перед ними застилал глаза.

— Почему? — глупый вопрос. Майя понимала, что спроси кто-то у нее самой, почему она не хотела бы оказаться осенью в столице, она нашла сотни объяснений, и каждое было бы достаточно уважительной причиной, у Сони таких причин было не меньше. Разве что меньше на одну.

— Не хочу видеть их всех… А ведь они там будут. Представь, Кэрри даже осмелилась мне написать, справиться о моем здоровье, передавала привет тебе, если я, конечно, найду силы тебе этот привет передать. О чем она говорила, я так и не поняла. Я не ответила. Терпеть не могу это лицемерие, — от нахлынувшего раздражения пострадал ни в чем неповинный цветок, сорванный, а потом разобранный на лепестки.

— Это твое решение, — Майя подставила лицо теплым солнечным лучам, с некоторых пор она перестала его бояться, ведь бояться нужно людей, а не природу, природа не может сделать так больно, как человек. — Только на открытии же будет Витор… — она пообещала другу, что любыми правдами и неправдами вытащит сестру в столицу, и собиралась свое обещание исполнить.

— Я знаю, — Соня опять вздохнула. — Потому и боюсь…

— Чего? — сестры остановились, Майя уже давно вела подобные беседы и еще ни разу не получила вразумительного ответа на вопрос, что же происходит между Соней и Витором.

— Не важно, — и сейчас отвечать младшая Дивьер тоже не спешила — расплывшись в улыбке, она попыталась отвлечь сестру, — не бери дурного в голову.

И еще до того, как Майя успела возразить, поцеловала в щеку, подхватила юбки и понеслась по тропинке в сторону беседки, оставляя по себе отголоски смеха и звук шелеста юбок.

Майя не погналась за Соней, но той этого и не хотелось. Она смотрела вслед удаляющейся фигуре и с сожалением думала, что слишком в их жизни много возникло дурного, которое лучше не брать в голову. Вот только не так-то это просто.

Со дня их возвращения прошел месяц, а все, что произошло с тех пор, Майя помнила так отчетливо…

Всю дорогу домой они занимались тем, что учились вести себя как обычно, вспоминали какими уехали из дому и пытались сделать вид, что такими же и вернулись.

«Как прошла поездка?»

«Отменно, так много новых знакомых, смешных историй, незабываемых впечатлений…»

«Каких?»

«Оооо, не хватит и трех вечеров, чтобы поведать их всех».

«Ну хоть одну историю…»

«Например однажды, два джентльмена побились об заклад, что в доме герцога хранится боевой револьвер… Хотя нет, это не та история. А вот другая…»

«И что ж? А были ли среди гостей молодые люди, достойные внимания?»

По сути, главный и единственный вопрос имеющий значение.

«Несомненно, все джентльмены на удивление умны, находчивы, галантны».

«А есть ли среди них тот, кого вы могли бы выделить?»

И вот тут нужно было задумчиво посмотреть куда-то вверх, как бы вспоминая, а потом загадочно улыбнуться, ну и еще можно покраснеть. И этого достаточно.

Когда карета покидала имение, Майя не осмелилась даже посмотреть на него напоследок. Слишком ей было гадко на душе. Когда дверь за герцогом затворилась, она разрыдалась. Удивительно, но за всю жизнь столько, как за эти месяцы в его компании, она еще не плакала. То, что еще недавно она считала любовью, вдруг превратилось в удушливую ненависть. Не может человек, которого любишь, вызывать желание сделать так же больно, как сделал он. Не может человек, которого любишь, сделать так больно. Боясь, что мучитель может вернуться, девушка подперла дверь креслом, отправилась в ванную. Хоть пока следов его «нежности» видно не было, кожа пылала так, что она не сомневалась — очень скоро они проступят. Пришлось лезть на самое дно сундука за теплым платьем, прикрывающим шею и руки. Всю оставшуюся ночь Майя просидела у окна, наблюдая за тем, как ночь понемногу вручает бразды правления дню. Невольно она прислушивалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты, пыталась услышать хоть что-то, но стояла кромешная тишина. Видимо, его светлость крепко спит, или, возможно, решил провести остаток ночи где-то в другом месте, боясь ее истерической мести. Если это так, он ошибся, мести не будет. Ни разу в жизни ни один обидчик не получал от нее в отместку, просто потому, что она на это не была способна, и он тоже не получит. Слишком слаба. Когда первые лучи коснулись земли, Майя взяла лежащий на столике ключ, открыла, отправилась будить Соню. Не хотела дожидаться официальных прощаний, лучше уехать чуть раньше. Сестра не противилась, не капризничала, уже через полчаса их сундуки были погружены, Дэн почтительно поклонился, вручив корзину. На вопрос, передать ли что-то хозяину, получил «благодарность за гостеприимство», и карета скрылась из виду.

Больше чем за себя, Майя волновалась за Соню, которая не могла сдержаться от слез дольше, чем на полчаса. Большую часть дороги они провели в рыданиях, успокаиваниях и попытках любым способом прекратить этот бесконечный круговорот. Что подействовало? Гипотетическая необходимость объяснять родителям, чем вызваны слезы. Именно этот страх пересилил боязнь перед самими воспоминаниями.

Лишь увидев издалека очертания родного дома, сестры поняли, как соскучились. Им показалось, что экипаж слишком медленный, что кучер специально тянет, не желая возвращаться в имение, а когда стали различимы фигуры, стоящие на террасе, терпения не осталось никакого. Лишь держащая рука Майи не дала Соне выпрыгнуть из кареты на ходу и помчаться на встречу к маме.

Ведь так ясно обе сестры вдруг поняли — их ждут единственные объятья в мире, к которым стремишься на протяжении всей жизни, которые заменяют любые слова — мамины.

— Девочки мои, — и пока Соня мчалась навстречу, Майя не могла надышаться воздухом, родным воздухом, который залечит все раны.

— Мама… — заботливые руки обхватили хрупкие плечи обеих девушек, и снова лились слезы, но только уже не отчаянья, а радости из-за такой долгожданной встречи. Только проверив собственными руками, что все пальчики на месте, кости целы, а лица почти не изменились, графиня отпустила их к отцу.

Тот тоже стоял с раскрытыми объятьями. Лишь после разлуки понимаешь, что еще вчера твои маленькие девочки сегодня уже взрослые женщины, но для тебя это не значит ровным счетом ничего, ведь они навеки останутся любимыми малышками.

— Дочка, неужели ты так соскучилась, что слезы будут заливать нас весь день напролет? — граф поднял Сонино личико, убеждаясь, что его рубашка уже успела промокнуть неспроста.

— Да, папочка. Я соскучилась… — ласково улыбнувшись, граф перевел удивленный взгляд на стоящую чуть в стороне Майю, которая спокойно ожидала своей очереди на приветствие.

— Солнышко, я тоже очень соскучился, — адресовал он эти слова обеим своим дочерям.

Их репетиции не прошли зря, из обеих получились бы неплохие актрисы, каждый раз, рассказывая о своей поездке, даже у них самих складывалось впечатление, что все было совсем не плохо, если не сказать замечательно. Лишь на замечание мамы, «возможно герцог решит приглашать молодежь к себе и в следующее лето?», девушки одноголосно ответили «нет». Хотя, даже окажись они неправы, их ноги уж точно не будет в этом доме следующим летом.

Оказавшись в своей комнате, Майя будто вернулась в свой мир, из которого ее когда-то выдернули. Все родное — родная мебель, родной ковер, родные стены, собственные картины, вышитые своими руками подушки. Это все теперь казалось оберегом, который не даст проникнуть внутрь злу. В этом доме не было места подлости, она знала точно.

Всю последующую неделю Майе пришлось проходить в теплых платьях, изнывая от жары — как назло, до их возвращения мягкое лето вдруг во всю силу показало, на что оно способно. Не раз Майя разглядывала оставленные на теле следы, желая запомнить их как можно лучше, ведь забыть, значило бы простить, а прощать она не собиралась. Правда потом она всей силой терла эти отметины мочалкой, мечтая отодрать его прикосновения. Ненавидела, она его ненавидела. Не только за то, что сделал, за все. За всю подлость с самого начала, за унижения, за то, что использовал Соню, за шантаж, за притворную нежность, за это его «верь мне». Больше всего за это чертово верь мне. Она не желала ему ни смерти, ни мести, просто хотела ненавидеть, ведь это казалось правильным. Нельзя любить человека, предавшего тебя. Легче называть любовь ненавистью.

С ушибленной лодыжкой Майя промучилась дольше, из-за образовавшейся гематомы не была видна косточка, а каждое движение отдавалось болью. Сославшись на вывих, когда боль становилась совсем невыносимой, Майя опиралась о зонтик, не желая ковылять, словно беспомощная.

Но в первый день собственная перина оказалась чудодейственным лекарством и тут, проспав несколько часов, Майя почувствовала, что вся усталость, накопившаяся за последние дни, ушла, как и боль. Такого притока силы она давно не чувствовала. А потому решила, что настало время повидаться с тем, о ком она вспоминала не реже, чем о любимых людях.

*****

— Как он вел себя? — Майя вошла в помещение вслед за конюхом, который, на всякий случай, хотел проследить за тем, как Тень отреагирует на возвращение хозяйки.

— Он сильно скучал, леди Майя. Один раз даже пытался сбежать, — мужчина отворил загон, взял коня под узды, попытался вывести навстречу девушке.

Каким красивым он показался на глаза хозяйки — блестящая щетина, будто смазана оливковым маслом, слегка гофрированная грива спадает на лоснящуюся мускулистую шею.

— Тень! — Майя воскликнула, привлекая его внимание.

Вот только конь, вместо того, чтобы подойти, уткнуться мордой в протянутую ладонь, уперся копытами, не давая конюху ни одного шанса вывести себя из загона.

Он обиделся. На нее, за то, что бросила. Обещала, что вернется, а так долго не возвращалась, сама предала того, кто в ней нуждался.

— Не хочет, леди Майя, — мужчина отпустил поводья, бессильно разводя руками. — Может вам другую лошадь запрячь? Прокатитесь с ветерком? — он видел, как на девичьем лице отражается грусть, но больше ничего предложить не мог.

— Нет, Мэт, спасибо, — она не предательница, она не променяет его ни на кого другого, друзей не предают. Несмотря на предупреждения конюха, Майя подошла ближе. Когда попыталась взять сбрую в руки, Тень мотнул головой, выбивая ремни из ее рук.

Он не собирался так просто прощать, а может не собирался прощать вообще.

— Тень, — она окликнула его, поднося руку с лошадиной морде. Конь только предупредительно фыркнул, раздув ноздри.

— Леди Майя, может не нужно? — Мэт видел, что конь сильно нервничает, переминается с ноги на ногу, не ровен час взбрыкнет, встанет на дыбы, или того хуже, ударит, а отвечать-то потом ему.

— Все хорошо. Мэт, оставьте меня одну, пожалуйста, — она была уверена, что Тень не сделает ей ничего плохого, а трясущийся над ней конюх только мешал.

— Леди Майя, оно того не стоит. Обиделся, посердится, вы к нему с яблочком заходите периодически, он и забудет, а сейчас давайте я вам правда другого оседлаю, — он сделал последнюю попытку ее переубедить, в конце концов, она хозяйка, ей и решать, своей же головой рисковать.

— Не нужно. Все хорошо, идите, — она же ответила, даже не глянув на человека. Девушка продолжала гипнотизировать взглядом норовистого жеребца, то и дело пытаясь поднести ладошку к его морде и чувствуя, как он отклоняется.

Когда вздохнув, Мэт покачал головой и вышел, Майя заговорила.

— Неужели я так виновата, что ты даже не разрешишь тебя коснуться? — она еще раз попыталась приблизиться к лошадиной морде, но Тень отвернулся. — Тень! Ну, посмотри на меня, ведь это я, я вернулась… — он не двинулся. — Ну пожалуйста, — в голосе звучала мольба. Не это. Только не это, он не может от нее отвернуться.

— Неужели не только люди меняются всего-то за неделю, тебе тоже хватило месяца, чтобы меня забыть? — на глаза навернулись непрошенные слезы. Смахнув их ладонью, Майя отвернулась.

Как любой мужчина, Тень не смог вынесли женских слез. Сначала повернул черную голову, заслышав тихие всхлипы, а потом ткнулся носом в плечо. Почувствовав прикосновение, Майя лишь дернулась, не желая жалости ни от кого, будь то человек или животное, но потом, когда он положил морду на плечо, не выдержала. Развернувшись, обхватила жеребца за склоненную к ней шею, уткнулась в щетинистый бок и расплакалась, мешая слезы счастья от того, что он ее простил и отчаянья от того, что животные обладают большим милосердием, чем люди.

— Только ты мне нужен, нужен как никогда…

И он оправдал надежды. Уже через пять минут, оседлав его самостоятельно, Майя мчалась навстречу ветру, обгоняя мысли и время, чувствуя, что вокруг нет ни одной живой души, кроме них двоих, что мир принадлежит ей и никому больше.

*****

Шли дни, жизнь возвращалась на круги своя. Вернулись обычные конные прогулки, перечитанные сотни раз книги, запоздало отмеченный день рожденья. Чего ей желали родители? Чтобы все мечты сбылись. Какие мечты — это уж ее забота. Свечи на праздничном торте Майя задула, загадывая, чтобы все обошлось…

Как-то утром мама позвала их с сестрой к себе, чтобы сообщить радостную новость. Замечали ли они, что в последнее время она все чаще отлучается отдохнуть? Вместо обычного вина за ужином предпочитает сок? Еще ни разу не составила им компанию в дальних прогулках? Все очень просто, у них скоро родится брат или сестра. Скоро — это в следующем году, еще в начале весны. Счастливая Соня повисла на шее матери, и лишь вспомнив, что теперь ее нужно беречь, чуть отстранилась. Майя была счастлива не меньше, вот только мысленно просила об одном, чтобы ребенок был похож на Соню, а не на нее, а еще лучше, чтоб это был мальчик, который снял бы с нее все бремя наследования титула.

— Майя, меня можно обнять, я не растаю, — мама раскрыла объятья, приглашая дочку.

— Я очень рада, мамочка. Лучше новости придумать нельзя, — девушка искренне улыбнулась.

Вот только тот же вечер принес ей неожиданные волнения. Еще с тех времен, когда она подошла к маме с деликатным вопросом, та вручила ей маленький клочок бумаги для расчета дней, наставляя, что в него следует вносить пометки напротив дней, в которые ее посещают женские неприятности. От года в год клочки бумаги менялись, а привычка отмечать оставалась несменной. Все они лежали в одном из ящиков письменного стола девушки, и почему-то именно в этот день ей в голову пришла мысль кое-что проверить. Сердце юркнуло в пятки, когда Майя поняла, что вот уже несколько недель, как отметки не делала. Что это может означать, она понимала. Подскочив, Майя побежала к зеркалу, корсет стягивал плотно, ни намека на выпуклость живота, но ведь и по маме еще не видно, что она в ожидании.

Ях, только не это! Не нужно так жестоко. Тогда, на озере, она уже думала о подобном, но он заверил, что это невозможно. Ни почему, ни откуда он знает, просто сказал, что ребенка не будет. А вдруг он соврал? А вдруг просто не знал? Или успокоил, чтобы игрушка не сопротивлялась, а уж потом как-то сама разберется?

Нет, это невозможно. Это настолько ужасно, что просто невозможно.

*****

— Мама, а как женщина понимает, что она беременна? — Майя осмелилась спросить у графини только через два дня. Откладывала, надеясь, что все окажется напрасными переживаниями.

Женщина удивилась такому вопросу, но посчитав, что в двадцать лет такое любопытство нормально, попыталась ответить.

— Женщина это чувствует, — увидев в дочкиных глазах, что такого объяснения ей недостаточно, добавила. — Еще, на время прекращаются красные дни календаря, клонит в сон. Иногда кружится голова, от резких запахов может становиться плохо. А зачем тебе это знать?

— Просто, — Майя улыбнулась. — Мы поспорили с Соней, откуда ты узнала.

— Вообще-то, я узнала от врача, ведь самый верный способ — обратиться к врачу, но все, о чем я говорила, это тоже точные свидетели скорого рождения ребенка, — она заботливо накрыла еле видный живот ладонью.

Легче от слов мамы Майе не стало. К врачу бы она не обратилась, даже если бы ей предстояло рожать завтра, а клонит в сон, кружится голова, плохо от запахов… Если этого и не было раньше, то после того, как она поинтересовалась, ей стало казаться, что все симптомы на лицо.

Каждое утро девушка просыпалась лишь моля о том, чтобы это оказалось ложной тревогой, а ложилась спать, жалея, что очередной день не облегчил ее участь. Свернувшись ночью под одеялом, она думала, что же делать. Достаточно суровая кара за то, до чего она опустилась, за легкомыслие? Определенно — да.

Когда-то она читала, что существуют настойки, способные избавить от нежеланных детей. Если это все-таки ребенок, то как же его можно еще назвать, кроме как нежеланным? Даже представить сложно, что было бы, узнай о такой возможности его светлость. Но в одном она была уверена — есть ребенок или нет, будет он рожден или нет, он об этом никогда не узнает. А для нее… Она мечтала стать матерью, вот только материнство предполагает замужество…

Задув свечи на торте, Майя загадала, чтобы все обошлось, чтобы тревога оказалась ложной. Той же ночью она проснулась от ноющей боли в животе. Ее мольбы были услышаны. Причиной задержки стал перенесенный стресс, а не желанный или нежеланный ребенок, хоть этой угрозы удалось избежать. Как бы это ни было грешно, она вздохнула с облегчением. Так будет лучше.

*****

Говорить, что поездка не дала ей ничего — было бы лукавством. Благодаря всему что произошло, благодаря, возможно, неосознанной, но помощи герцога Мэйденстера, Майя приняла решения, за которое, наверное, могла бы его благодарить.

После обеда граф Дивьер обычно погружался в чтение свежей прессы у себя в кабинете. Несменная на протяжении вот уже двадцати лет привычка. Когда Майя была помладше, залазила к нему на руки и делала вид, что читает с отцом. А когда стала постарше, уже читала по-настоящему, но сама. Эти часы были лучшим временем, если ты хочешь задать вопрос, что-то попросить или в чем-то покаяться. В общем-то, сегодня Майя хотела сделать все три вещи.

— Папа, — она заглянула в кабинет, оставляя за ним право отправить ее восвояси. — Я не помешаю?

— Нет, конечно, нет, — он свернул газету, бросил ее на стол. — Заходи.

Майя же улыбнулась — полдела сделано. Только это была самая легкая его часть.

— Что ты хотела?

— Я хотела поговорить, — девушка села на стул, сложила руки на коленях, устремляя решительный взгляд на отца. Она собиралась говорить серьезные вещи и правильно отвечать на вопросы, которые непременно возникнут. И выглядеть для этого нужно было не легкомысленно, перебирая ленточку на платье, крутя носком туфельки пол, а как любой мужчина, пришедший решать свои дела, не оставляя сомнений в том, что все сказанное ею будет не шуткой.

— Я тебя слушаю, — граф знал спокойный и рассудительный нрав своей дочери, прекрасно понимал, что по пустяку она его не беспокоила бы, а значит, готов был внимательно выслушать и помочь, если в этом будет потребность.

— Я приняла одно решение и хотела посоветоваться, — подождав, пока мужчина кивнет, Майя продолжила. — Я хочу учиться.

Сказать, что граф удивился, не сказать ничего. Неужели ее рассудительность достигла таких величин, что ему она становится непонятной, или сказанное ею действительно напоминает глупость?

Не имея привычки принимать решения, не выслушав и не взвесив все за и против, он не стал рубить на корню, задав вопрос:

— Почему ты решила это так вдруг?

— Не вдруг. Я думала об этом достаточно долго… — по правде говоря, практически сразу после возвращения, она схватилась за эту возможность как за спасательный круг. За все дни, которые она посвятила размышлениям, Майя не нашла ни одного изъяна своего плана, зато такое количество плюсов, что это даже казалось нереальным.

— Но в чем главная причина твоего решения?

— Я не хочу прожить пустую жизнь старой девы, — это правда, врать она не собиралась, а под «жизнью старой девы» подразумевала прозябание в этом доме с редкими выездами погостить к сестре. Светская жизнь ее не прельщала, реализоваться в семьей ей было не суждено, а умереть, оставив на памятнике лишь пустое место для слов, которые никто не сможет подобрать, не хотелось. Каждый человек должен сделать в своей жизни что-то, чем смог бы гордиться. Кто-то рожает детей, кто-то — пишет книги, строит дома, выигрывает войны. Она хотела помочь кому-то своим знанием, и в первую очередь, помочь себе, доказать, что она не безнадежно потеряна для мира лишь потому, что когда-то ей не повезло родиться уродом.

Папа улыбнулся.

— Обычно, когда девушки решают, что не хотят прожить пустую жизнь старой девы, они выходят замуж, а не собираются в университеты. Что ты думаешь об этом?

— Папа, ведь ты сам говорил, что считаешь меня умной.

— Говорил, — считал и считает.

— Тогда позволь мне смотреть на мир трезво, а не через призму призрачных желаний. Мне двадцать, за то время, когда я была в «списке невест», к тебе не обращался ни один джентльмен с предложением взять меня в жены, несмотря на возможность унаследовать титул и неплохое состояние. Неужели ты думаешь, что что-то изменится теперь, когда засватать можно не менее титулованных, но более молодых барышень? А тем более, если мама родит сына, и на титул жениху претендовать уже не придется…

— То, что ты говоришь, это не слова двадцатилетней девочки.

— Поверь, папа, я прошу об этом не из-за собственной прихоти, которая пройдет через неделю, и не потому, что феминистические движение набирают оборотов, нет. Просто двадцать лет тому вам с мамой очень не повезло, у нас родился первенец-анибальт, и я безмерно благодарна вам за то, что росла, не подозревая, какое горе принесла в ваш дом. Но сейчас я это понимаю, и кроме того, что не прощу себе, если потрачу дарованную жизнь, и без того не самую удачную, впустую, не хочу обременять вечной обузой еще и вас.

— Не говори такого, — граф встал из-за стола, обошел его, сел на кресло возле дочери. — Ты и Соня — самое большое счастье в моей жизни и самая большая гордость, — он взял ее руку в свою. — Никогда, слышишь, никогда мы с мамой ни минуты не жалели о том, родилась ты или Соня, никогда мы не думали, что было бы, если вы были бы другими. Мы вас любим именно потому, что вы такие. И ты не можешь быть обузой, а твоя судьба — только в твоих руках и какое бы решение ты не приняла, она будет счастливой, а выбор правильным.

— Я сделала свой выбор, я хочу учиться.

Граф кивнул, даже не пытаясь спорить. Ему пришла в голову одна мысль — зная дочку, он сомневался, что именно такой ее выбор принесет девочке счастье, она была создана для семьи, любого рода публичность требовала бы от нее вечного преодоления себя, но доказать это можно было не словами, а только действиями.

— Хорошо, — сердце Майи, до этого бившееся быстро, сейчас, казалось, сделало победный кульбит. — Наборы на специальности проходят в ноябре, до конца октября у тебя есть время передумать, — про себя он подумал, что до ноября у него есть время что-то решить. — Если ничего не изменится, ты будешь учиться. Ты уже думала о специальности?

— Да, — и тут она тоже должна была благодарить его светлость, в политику она бы не рискнул «засунуть свой очаровательный носик», а вот прочитанные в его библиотеке труды, касающиеся истории, произвели на нее сильное впечатление. — История.

Отец одобрительно покачал головой. Не самое дурное решение. Выбирай он сам специальность для дочки, тоже бы склонился к Истории.

— Ну что ж, договорились, в октябре ты принимаешь окончательное решение, и если ничего не изменится, ты приступаешь к обучению.

Радости Майи не было предела, она поцеловала чуть рассеянного отца и помчалась делиться новостью с Соней. Она и предположить не могла, что ей удастся его уговорить так просто, как бы там ни было, женщины в университетах — большая редкость, а значит, и дикость. Но ей не привыкать казаться людям дикостью.

Правда совсем скоро Майя убедилась в том, что отец согласился так просто лишь в надежде на то, что все сложится немного не так, как она себе это представляла.