Королева его сердца

Глава 17

Данте почувствовал легкое движение воздуха, когда Глориана вошла в сарай. Он с трудом сохранил непринужденную позу, сидя на куче мешков с крупой.

– Миссис Кристель, – проговорил он, – прикосновение хозяйки облегчит ваши страдания. Кто-кто, а я-то уж знаю, насколько это помогает.

Он также знал и то, что прикосновение Глорианы могло вызвать безмерное наслаждение, но отогнал эту мысль, обратив все свое внимание на несчастное животное. Кристель стояла, широко расставив ноги, бока ее поднимались и опускались от тяжелого дыхания, а изящная шея повисла до самой земли. Обычно выразительные глаза ее были пустыми. Близзар фыркал, то и дело озабоченно, как-то свистяще постанывая, и непрерывно постукивал копытом по своей подстилке.

Данте чувствовал, что Глориана его рассматривает, сравнивая каждую мелочь с тем образом, который сложился в ее голове. Он не раз видел, как женщины, которые встречали своих мужей, возвращавшихся с поля битвы, так же пристально их рассматривали, а потом радостно бросались в их объятия. Не забывая о ее недавнем раздражении, он решил довольствоваться сознанием того, что ее привела сюда забота о больной кобыле, а вовсе не о нем. Однако это было для него плохим утешением: он жаждал почувствовать всем своим существом прижавшуюся к нему плоть Глорианы.

– Ты… ты не ранен?

Он покачал головой. Раны, от которых он страдал после схватки, не кровоточили – он давно научился скрывать их от тех, кто ценил его холодную голову и руку, твердо державшую меч.

Глориана тихо опустилась на охапку сена рядом с Данте. Она коснулась пальцами его предплечья. Он чувствовал, как они с легкостью пера скользили от его локтя к плечу, ощутил знакомое тепло, когда ее палец через дыру в рубахе коснулся его тела. Он вздрогнул и постарался не выдать отчаянного желания схватить ее в объятия и почувствовать своей грудью биение ее сердца.

– Прости, – извинилась она, уловив его движение, и сделала вид, что что-то смахивает с его руки. – Я просто… просто хотела сбросить соломинку, приставшую к рукаву… Как ты думаешь, Кристель сохранит жеребенка?

– Об этом судить пока рано.

– Я не знала, что она… ты понимаешь, что я хочу сказать. Я-то думала, что она ела слишком много кукурузы и потому располнела.

– Могу заверить, что Близзар оказался бы более внимательным к ней, не сделай он уже свою работу.

Глориана смотрела на свою кобылу:

– А что с Кристель? Что с нею произошло?

– Ты могла потерять и ее. Все в руках Божьих.

В глазах Глорианы заблестели слезы, и он не осудил бы ее, если бы она разразилась рыданиями, потому что сам чувствовал мучительное отчаяние, думая о том, как много потеряно из-за такой малости.

– Утром ты должна уехать, Глориана. Найди себе пристанище в Холбруке. Я останусь здесь, буду приглядывать за Кристелью, пока не прояснится положение.

– Я тоже, черт побери. Я не покину Кристель.

– Понимаю, сейчас страх притупил твои чувства, но если бы ты согласилась сделать выбор…

– Выбор? Какой тут может быть выбор – я убила бы всякого, по чьей вине это произошло.

– Я позаботился об этом ради тебя.

Некоторые мужчины получали удовольствие убивать. Другие упивались пересказами этого со всеми подробностями. И находились женщины, которые цеплялись за каждое слово, задыхаясь от алчного возбуждения, а были и такие, что затыкали себе уши, предпочитая ничего не слышать. Глориана глубоко вздохнула и трепещущими пальцами провела по его напрягшемуся кулаку. Ее целительное прикосновение размягчило его душу и немного растворило чувство горького раскаяния, всегда наполнявшего его, когда проходил боевой запал.

– Мне очень жаль, – прошептала она. В сердце Данте что-то дрогнуло и тут же рухнуло, как будто ее понимание пробило брешь в невидимой стене. – Я не хотела, чтобы ты так дорого платил даже за избавление от опасности. Данте, я могу оставаться здесь столько, сколько захочу.

Данте так резко и неожиданно повернулся к ней, что она непроизвольно откинулась на мешки с крупой. Он не дотронулся до нее, но тем не менее пригвоздил ее к месту, уперевшись обеими руками в мешки.

Его глаза, пылавшие мрачным огнем, выдавали страстное желание, а губы трепетали всего в нескольких дюймах от ее собственных. От него пахло порохом и потом от быстрой езды верхом, и к этим запахам добавлялся знакомый аромат его тела, которым она упивалась, ощущая его на своей коже после его объятий. Прядь его волос выскользнула из-под перехватывавшего их ремешка. Ей ужасно хотелось поправить ему волосы, но она боялась, что, не удовольствовавшись этим, обхватит его голову руками, после чего уже ничто не будет отделять их друг от друга, ощутит эти магические губы и щетку усов на своей коже.

– Ты хочешь остаться здесь? – хрипло выдохнул он с таким недоверием, как будто услышал, что она собирается уйти в монастырь.

Глори пожалела о том, что не могла взять назад свои слова. Как всегда, она произнесла их, не подумав о последствиях. Ни одна женщина в здравом уме не призналась бы в том, что, несмотря на всю опасность, она не испытывает отвращения и страха. От того, что Данте истребил бандитов, сердце ее наполнилось непередаваемой радостью, и она выболтала правду, забыв обо всем на свете.

Но она это сказала. Она хотела остаться. Она хотела спасти Кристель и ее нерожденного жеребенка, перевернуть все вверх дном на этой земле, чтобы выращивать здесь красивых, умных лошадей – и черт с ними, со всеми этими овцами и коровами.

Вопреки всему с момента встречи с Данте она непрерывно убеждала его, что любит цирковую жизнь. К тому же она доказала свою полную неприспособленность к работе с лошадьми и даже не смогла понять, что ее кобыла была на сносях. Если она откроет ему свое сердце и расскажет, что все ее мечты, стремления и желания превратятся в ничто, когда его не будет рядом, то в его глазах она окажется легкомысленной, ветреной, как ей казалось, особой. Этого никак нельзя допустить.

Данте нависал над нею, как тигр, ожидающий момента, когда его жертва шевельнется и выдаст свою уязвимость, чтобы наброситься на нее.

Что произойдет, если она все ему скажет? Он, вероятно, не поверит ей. Или же, возможно, поверит, что еще хуже, потому что тогда его сильно преувеличенное чувство долга вынудит его остаться, пока он не убедится в ее полной безопасности. Ей удастся удержать его так по крайней мере на какое-то время.

Она могла бы удерживать его и дольше, если бы умело пользовалась кипевшей между ними страстью. Бороться с желанием прикасаться к нему, поминутно убеждаясь в том, что он живет и дышит, было выше ее сил. Прислушиваясь к его прерывистому дыханию, глядя в его лихорадочно блестящие глаза, она знала, что он прилагал огромные усилия, чтобы совладать с огнем страсти. Она могла скользнуть рукой за ворот его рубашки, обхватить ладонями его горячий, мускулистый торс и притянуть на себя всю тяжесть его тела. Один поцелуй, еще одно прикосновение, подтверждающее ее ответное желание, и между ними вспыхнуло бы пламя такой страсти, что они, вероятно, привели бы в исполнение замысел парней Ножа Мясника, дотла спалив сарай.

Да, она могла целовать его, прикасаться к нему и этим удерживать Данте рядом с собой, пока он не забыл бы все, связанное с Елизаветой, короной и королевством. Но может быть, он этого не забыл бы никогда. Может быть, он зачах бы и умер, как ее мать, может быть, жил бы в мрачной нищете, как отец, тоскуя по несбыточной мечте. А она провела бы всю жизнь в мучительном сознании того, что украла его мечты. На таких условиях она не хотела строить свое счастье.

– Почему ты думаешь, что я когда-нибудь смогу оставить цирк? – Ее смех, с которым она произнесла эти слова, прозвучал невесело.

Если бы он поцеловал ее, если бы прошептал «Потому что, Глориана» и преодолел разделявшее их тела крошечное расстояние, она отважилась бы сказать ему все.

– Цирк у тебя в крови, – прошептал он словно самому себе. Разочарование обрушилось на нее с такой силой, что она закрыла глаза от боли. – Ты женщина Карлайлов, рожденная быть звездой. В тако»тлуши тебе нечего делать.

Данте с такой легкостью отпрянул от нее и поднялся, что она едва успела осознать его бегство. Разделявшие их несколько дюймов оказались такими же непреодолимыми, как расщелина, расколовшая надвое сплошное кольцо гор. Дрожа от волнения и разочарования, отряхивая рукава, чтобы скрыть страстное желание снова прижаться к нему, она с трудом вернулась в прежнее положение.

– Я сейчас подумала, как было бы хорошо, если бы я смогла приезжать сюда, вместо того чтобы в конце каждого сезона тащиться во Флориду.

– Ты говорила мне, что Флорида тебе нравится. Тебя ведь никто не принуждал проводить там зиму.

– Нет. Это просто вошло в привычку, потому что моя мать любила солнце и прогулки по пляжу. Но после ее смерти мне больше никогда не хотелось туда ехать.

Забил копытом Близзар и, внезапно прыгнув вперед, ударился об ограду стойла. Кристель тревожно заворчала.

– Ее беспокоит присутствие жеребца.

– Пойду прогуляю его. – Она почувствовала необходимость выйти из этого сарая, где неминуемо погибали одна за другой все ее мечты.

– Нет. Я сделаю это во время дозорного объезда. Погоняю Близзара, чтобы утомить его, и Кристель будет спокойнее.

Данте отошел от Глорианы и занялся уздечкой Близзара. Он опять становился недосягаем, и она почувствовала, как по ней прокатилась волна стыда, когда поняла, что не в силах удержать Данте около себя.

– Для чего нужен этот объезд? Я думала, что вы обезвредили бандитов.

Данте положил руки на гладкую спину Близзара и легко взлетел на нее. Одной рукой он взял повод и по-хозяйски плотно обхватил бока Близзара своими длинными ногами.

– Мы рассеяли только одну шайку, Глориана. Могут объявиться другие.

«Нет, это не бегство от страсти, – решила Глори; – просто он, как настоящий воин, должен охранять эти места и делать свое дело». Она внезапно страшно обрадовалась тому, что не выдала ему свои тайны.

– О них позаботится Питер.

—Я…

– Я понимаю, что сегодня дело до фокуса с зеркалом у нас не дойдет, но завтра это будет первое, чем мы займемся.

Данте кивнул, ногами пришпорил своего жеребца и помчался на Близзаре вперед через распахнутую дверь сарая.

Она бросилась к двери и посмотрела ему вслед. Он ездил верхом с исключительным искусством, не хуже профессиональных цирковых наездников, но в его стиле не было и намека ни на желание покрасоваться, ни на ожидание бурного одобрения зрителей, просто человек с величайшей добросовестностью делал свое дело.

Застоявшийся Близзар рвался перейти в галоп, но Данте сдерживал его, не желая рисковать ногами жеребца. Солнце садилось, приближаясь к кромке горной гряды, отчетливо видимой на фоне заката, и в долину уже начинали вползать сумерки. Стараясь держаться в самой густой тени, Данте вглядывался в сумеречную даль, чтобы не упустить признаков появления незваных гостей.

И он обнаружил их в глубоком укрытии, недалеко от входа в ущелье. Данте видел огни костров, и ветер доносил до него запах бобов и бекона, которые они готовили на ужин. Было непохоже, чтобы они оплакивали погибших несколько часов назад товарищей. То и дело раздавались взрывы их скабрезного смеха, и бесцельно тренькала гитара. Слишком уж наглы эти люди Ножа Мясника и бесцеремонны в своей самонадеянности. Да и неудивительно, потому что ни один человек не мог бы приблизиться к их лагерю, оставаясь незамеченным. Разве что сверху на них могли напасть орлы да горные козлы.

За спиной Данте послышался мягкий топот копыт. Обернувшись, он увидел Питера Хенли, последовавшего его примеру. В руках у него была какая-то двойная зрительная труба – он называл ее биноклем, глядя в который он так изощренно ругался, что Данте не мог не восхититься.

– Как видно, мы не произвели на них никакого впечатления. Вот, возьмите, убедитесь сами.

Данте взял бинокль. Несколько мгновений ушло на то, чтобы его глаза приспособились к стеклам, а потом его охватил гнев собственника, когда он увидел, как бандит, прислонившись к большому валуну, стоял с таким видом, как будто он был хозяином на земле Глорианы. И не существовало такой силы, которая могла бы согнать его с этого места. Данте выругался, призывая на голову бандита все муки ада, и снова разразился руганью, когда увидел, что из рук этого типа стали вырываться яркие вспышки света, едва не ослепившие Данте.

– Интересно, кому он сигналит, – пробормотал Питер.

Вспышки подчинялись строгому ритму. Вспышка. Вспышка. Вспышка. Вспышка, пауза, вспышка, вспышка. Данте вспомнил, как Глориана, указывая пальцами вверх, говорила ему о том, что люди научились передавать сообщения, не прибегая к письменному слову.

– Ага, передача телеграмм по проводам, – сообразил Данте.

– Нет. Никаких проводов здесь нет, – коротко возразил Питер.

Мысль о проводах вызвала у Данте раздражение. Он не хотел признаваться Питеру Хенли в том, что не понимал, о чем идет речь.

Питер коротко, но язвительно усмехнулся:

– Эти сукины дети пользуются гелиографической системой армии США. Подумать только, они уносят с собой эти проклятые зеркала, когда снимаются с места.

– Зеркала?

– Ну да, зеркала со шторками для передачи посредством световых сигналов сообщений, зашифрованных азбукой Морзе. Когда-то армия покрыла всю территорию Аризоны сетью зеркал, а потом, года три назад, отказалась от использования большинства этих постов, когда сдался Джеронимо. Солдаты оставались здесь до тех пор, пока проблема сопротивления в Плезент-Вэлли не была снята.

На северной части гряды промелькнула ответная серия вспышек, а затем и третья, на этот раз так далеко, что вспышки были ненамного ярче мерцания какой-нибудь звезды.

– По-видимому, у них не было трудностей с установлением постов вдоль северной части горного кольца.

– За это тоже следует поблагодарить армию. Она построила дорогу вдоль подножия, что сократило время переезда между Форт-Апачи и Форт-Верде. Проклятая тропа идет по верху кольца, отходит назад на несколько миль, огибая верхний конец ущелья, и возвращается обратно с другой стороны, образуя линию, подобную перевернутой букве U. Люди Ножа Мясника северную часть дороги даже не охраняют в расчете на то, что пройти верхний конец ущелья, не оказавшись у них в засаде, невозможно.

Питер вглядывался в световые вспышки, не переставая ругаться.

– Вы умеете читать эти сигналы? – Питер кивнул, и Данте поспешил с вопросом: – О чем они говорят?

Губы Питера зашевелились, словно он повторял про себя передававшееся зеркалами послание.

– Хвастаются. Говорят, что налет прошел как надо. Они намерены отсидеться пару дней, а потом снести с лица земли ранчо Кэньон-Рок.

– Мы должны им помешать. – Кровь закипела в жилах Данте.

Питер фыркнул:

– Отец Глори был последним, кто попытался выбить их из этого лагеря. Они поставили своих людей у обоих выходов из ущелья. Всякий, кто пойдет через долину, станет легкой добычей для стрелков, укрывшихся внизу. Если вы попытаетесь подобраться к ним поверху, они тут же пристрелят вас как чужака. Пока проход находится в их ведении, никто не сможет помешать им с приходом зимы прогнать через него своих овец.

– Если бы мы перекрыли нижнюю часть прохода, им пришлось бы искать другую дорогу, – не отступал Данте.

– Перекрыть ее невозможно. Они не стали бы, сидя у костров, дожидаться, пока мы построим заграждение. Можно устроить взрыв, и он обрушит достаточно породы, которая завалит проход, – раздумывал Питер.

– Да. Это можно было бы сделать с помощью того динамита, который хранится в сарае у Глори.

Питер потер подбородок – ему пришла в голову мысль, заставившая его изменить свое мнение:

– Нет. Вам пришлось бы подорвать стены прохода с обеих сторон, чтобы отколоть достаточное количество породы.

– Разве, имея динамит, нельзя сделать двойной взрыв?

– Черт побери, да им можно взорвать хоть целую гору, если правильно заложить заряды. В этом-то вся соль. Чтобы взорвать южную сторону, вы можете воспользоваться армейской тропой. Но к северной стороне ущелья не подобраться иначе как по дороге, огибающей верхний конец. Однако там не миновать засады Ножа Мясника. Да и забраться по склону наверх тоже невозможно, это отвесная каменная стена.

Данте снова взял у Питера бинокль, чтобы проверить его доводы.

– Я мог бы встать на доступной стороне и перебросить динамит через ущелье.

Питер недоверчиво фыркнул:

– Расстояние там побольше, чем кажется отсюда.

– У меня сильная рука.

– Так-то оно так, но как вам удастся попасть точно в нужное место? Если вы не сможете бросить заряд с абсолютной точностью, взрыв не достигнет цели. Кроме того, еще вопрос, как вы это сделаете. Он может взорваться у вас в руках или же на лету в воздухе. В обоих случаях вы погибнете. И даже если вас не убьет при взрыве, этим головорезам станет ясно, в чем дело. Не думаю, что они оставят это без последствий.

– Тогда должен быть другой выход, до которого я пока не додумался.

– Не понимаю, вам-то что до всего этого? Вы же уезжаете. А я намерен завтра же увезти мисс Глориану отсюда, хочет она того или нет.

– У нее могут быть другие желания.

– Она может желать все что угодно. Впрочем, у нее будет небольшой выбор, если эти парни Ножа Мясника устроят засады еще в нескольких местах.

Глориана твердила, что не собиралась долго быть на ранчо, и поэтому, узнай Данте о том, что она еще скорее уедет отсюда, ему не на что было бы сердиться.

Не на что, кроме того, что решение поскорее убраться было бы принято не ею. Глориана давно привыкла смирять свои желания, если этого требовали обстоятельства: жила в цирке ради осуществления материнской мечты; проводила зиму во Флориде, потому что ехать ей было больше некуда. И возможно, теперь она выйдет замуж за Питера, потому что без его поддержки не сможет удержать за собой это ранчо.

И тогда Данте осенило, что у него был для нее подарок, нечто такое, чего ей никогда не подарили бы за всю жизнь. И чтобы преподнести его, не требовалось ни богатства, ни могущества, а одна лишь решимость мужчины, любившего женщину.

Он мог предоставить Глориане выбор.