Краденая невеста 2

Глава 7

Но трель телефонного звонка Давида опережает мой разговор с родителями.

Он уходит в другую комнату, тихо пробормотав ругательства.

– Прости, любимая.

Возвращается примерно через полчаса.

Хмурый. Сосредоточенный. Между бровей замечаю тяжелую складку.

– Проблемы. Мне нужно отъехать. Из дома решить не выйдет.

– Конечно, – киваю, уже чувствуя себя совсем одинокой в его огромном доме.

– Не грусти, – Давид подхватывает меня на руки.

Кружит, накрывая губы сладким, до сумасшествия горячим поцелуем.

– Я справлюсь быстро. Но мое присутствие там необходимо, к сожалению. Ничего. Мы все наверстаем. У нас будет самый сумасшедший медовый месяц! Я обещаю!

– Конечно, – снова повторяю, чувствуя, как задыхаюсь от его поцелуя.

От горячей кожи. Любимых глаз. Рук, что держат меня так крепко, и так нежно поглаживают, вызывая безумную россыпь мурашек по всему телу. Мышц, перекатывающихся под моей кожей прямо рядом с моим колотящимся сердцем.

– Не скучай. Выспись. Или погуляй по дому. Ты ведь теперь здесь хозяйка. Хотя… Я предпочел бы сам провести экскурсию. Лично.

Давид играет бровями, и я догадываюсь, что просто экскурсией бы не обошлось!

– Сделать каждую комнату здесь по-настоящему нашей!

Прикусывает кожу у самой кромки декольте. А после цепляет зубами тончайшую ткань. Тянет на себя с легким рычанием. Как будто собирается порвать. И правда разорвать зубами платье. Подтверждает мои догадки о том, что просто прогуляться у нас точно не получится…

– Давид!

Я вдруг захлебываюсь.

Будто снова лечу в самую глубокую пропасть. Обвиваю его шею руками. Прижимаюсь изо всех сил, жадно вдыхая его сумасшедший запах. Просто глотаю его, чувствуя, как он растекается на языке. Да даже после душа я вся пропитана им! Но мне… Мне вдруг становится мало. Отчаянно мало! Как будто мы вот так с ним вместе в последний раз!

– Люблю тебя.

Легко проводит губами по моим, высекая новые безумные искры. Заставляя рефлекторно потянуться к нему еще сильнее. Вжаться так, что даже ребрам становится больно.

– Люблю, малыш.

Выдыхает мне прямо в губы, проводя пальцами по разметавшимся локонам .

– Всегда об этом помни!

– И что? Не будет никаких запретных мест? Ну, что-то вроде запертой двери Синей бороды, – поясняю, усмехаясь, в ответ на его удивленный вид.

– Не будет, Саида.

Давид снова становится серьезным. Предельно серьезным.

– У меня нет от тебя никаких тайн и никаких секретов. А если что-то и закрыто для тебя, то лишь потому, что опасно.

– Хорошо, – выдыхаю, обмякая в его руках до предела. Даже ноги дрожат.

– Отдыхай. Или закажи себе что-нибудь. Я отпустил официантов. Прислуги в доме нет. Но если тебе нужно, я прикажу кому-нибудь остаться.

– Нет-нет, Давид. Все в порядке.

Мне и правда хотелось бы побыть одной. Осознать все, что произошло. Побыть в одиночестве, чтобы шквал моих чувств не затмевал сейчас мне разум. Не искажал восприятие реальности.

Я даже с удовольствием бы побродила в тишине этого огромного дома. Слыша лишь гулкое эхо собственных шагов и биения сердца.

Но… Увы. Я в этом доме не одна теперь. И не могу так вот спокойно расхаживать. Мать Давида явно не так настроена, как его братья! Которых я, чего скрывать, до сих пор все же опасаюсь, несмотря на все их слова.

– Не волнуйся, – Давид будто читает мои мысли.

Снова ведет по губам, вырывая из меня тихий стон.

– Дом огромный. Мать на женской половине. Здесь можно месяц ходить по дому и не встретится. Я хотел провести это время только с тобой, Саида. Но сама понимаешь. Я не могу отказать в крыше над головой собственной матери.

– Понимаю, – шепчу на одном дыхании.

Но стоит Давиду уйти, как тут же становится холодно.

Как будто ледяной ветер вмиг сорвал с меня все то, что так рвалось из груди навстречу… Его ласкам… Его губам… Его глазам. И отчаянной вере в то, что все сложится!

Заставляю себя не думать об этом. Хоть по коже теперь проносятся ледяные мурашки.

– Здравствуй, отец.

Сдавленно выдыхаю, набирая его номер в ответ на его резкое «да!».

– Саида! Что он с тобой сделал? Этот зверь, он…

Отец осекается. Слышу, как сильно волнуется. Сердце пропускает очередной удар.

– Как мама?

– С Джаной все в порядке. Я даже удивлен. Но она держится. На всякий случай я оставил ее под присмотром того самого доктора, что ее лечил. Но он говорит, что у нее крепкое сердце. Тогда просто срыв произошел. Но ее очень вовремя успели подлатать. С матерью все в порядке, Саида. Я от нее не отхожу. В любой момент ей окажут всю необходимую помощь. Саида! За нас не тревожься! Ты главное как?

В его голосе так много беспокойства. Тревоги. И ярости!

– Ты продержись, детка. Багиров тот еще урод, конечно. Привык брать все, чего ему захотелось. Но он не насильник. Я так думаю. Все же, я слишком много лет работал с ним . Были годы даже когда бок о бок. Ты только держись. У твоего старика есть еще козыри в рукаве и порох в пороховницах! Я слишком много знаю. У меня есть коды к его счетам. К тайной информации! Пусть Багиров не думает, что его закон силы во всем побеждает! Нет! Мне только нужно собрать все данные. Еще совсем немного времени. Если он откажется тебя вернуть, я ударю по нему так, что у сопляка искры из глаз повалят! Багировы теперь не так уже сильны, как прежде. Мало кто знает, но их власть и сила очень серьезно пошатнулись. Один удар может смести их с лица земли! Уничтожить!

– Отец…

Прикрываю глаза.

Теперь мои горящие от поцелуев губы болят совсем иначе. Как и душа.

– Держись, Саида! Я верю, ты сможешь. Я…

– Я стала его женой, папа. По-настоящему.

– Нет! Только не говори мне, что этот негодяй применил силу!

Отец ревет, как раненый зверь.

– Нет. Он не применил. Я… Сама… Сама согласилась. Отец…

Всхлипываю.

Между нами повисает молчание.

Тяжелое. Гнетущее. Слышно лишь рваное хриплое дыхание отца.

– Повтори. Саида.

Его голос становится ледяным.

– Я сама согласилась, отец. Правда. Давид никогда бы не применил ко мне силу. Он… Он совсем не такой!

– Понятно. Не такой, значит. Обесчестил и вторую дочь честно и благородно. По взаимному согласию под дулом пистолета!

– Он не принуждал. Он…

Черт! Как же это все тяжело!

– Значит, я был прав, – ревет отец.

Так и вижу, как его лицо наливается багровой краской.

– У вас что-то было раньше, да, дочь? Одновременно с тобой и с Тамилой! И это после всего, что он сделал с твоей семьей и сестрой! Ты…

– Отец!

Умоляюще выдыхаю. Сжимаю кулаки так, что ногти прорезают кожу на ладонях.

– Ты мне больше не дочь, Саида, – в его голосе не лед. Боль. Такая, что мне становится плохо. Просто плохо.

Меньше всего хочется причинять боль родным людям. Их боль сильнее своей собственной! Всегда!

– Не дочь. Ты еще сильнее меня разочаровала, чем Тамила. От тебя я не ожидал! Как же я мог, старый дурак, рискнуть чужими деньгами и думать, что не прогорю? Да я даже не видел, кого вырастил! И что творилось у меня под носом!

– Послушай. Я…

– Не стоит, Саида. Мать не тревожь. Я сам ей все передам. И… Не звони мне больше!

Он отключается.

А я все так и остаюсь сидеть.

Не мигая, смотрю перед собой и слушаю гудки в телефоне. Каждый из них будто удар в самое сердце.

– Это так трудно. Терять родных, правда?

Вздрагиваю, услышав совсем рядом певучий грудной голос.

Теперь понятно, откуда в голосе Давида этот сводящий с ума бархат. От матери. Его отец говорит жестко. Как будто расстреливает. Уверена, он такой всегда. Наверняка и с сыновьями, даже маленькими, только и делал, что отдавал команды.

– Особенно, когда они живы.

Аиша вздыхает. Усаживается за стол напротив. Улыбается и как ни в чем ни бывало, накладывает себе на тарелку еду.

Странно. Она не выглядит забитой своим мужем. Наоборот. Рядом со мной уверенная в себе ухоженная и цветущая женщина. Хотя после первого, пусть и такого мимолетного, знакомства, я ожидала совсем другого.

– Нет ничего крепче и важнее семьи. Родственных связей. Это наши корни. Те, которые навечно прорастают в самом сердце. Их не вырвать. Разве что только вместе с ним самим. С мясом. Истекая кровью. Но даже тогда. Эти раны не затянутся. Они будут мучить и болеть всегда. Не бойся меня, Саида. Я тебе не враг. Поешь. Ты не притронулась к еде. А силы нужны всем нам. Особенно теперь.

Киваю.

В любом случае, просто так встать и уйти, была бы крайне невежливо.

Наливаю себе чаю. Кладу в тарелку первое, что попадается под руку. Не разбирая.

– Ты не одна страдаешь. В нашей семье тоже все может рухнуть. Карим жесток. И строг. Он не простит Давиду. Это ведь больно. Больно и для родителя и для детей. Только вот ты еще не знаешь, девочка. Не понимаешь. Больнее станет потом. Намного. Стократно больнее. Все мы не вечны. И когда родители уйдут, эта боль станет невыносимой. Простишь ли себя ты сама? Простит ли себя Давид?

– Вы пытаетесь сейчас навязать мне чувство вины?

Вскидываюсь. С меня на сегодня хватит!

Понятно же было сразу. Не просто так отец Давида оставил здесь свою жену! То, что не удалось сделать силой, она постарается сделать иначе! Чисто по-женски!

– Я?

Аиша остается совершенно спокойна.

Даже в удивлении приподнимает бровь.

Качает головой, отпивая из своей чашки.

– Нет, Саида. Ничего я не пытаюсь тебе навязать, – в ее лице одна только грусть.

– Просто… Это тяжело. Есть раны, которые не заживают. И рубцы, которые не рассасываются. Остаются навечно. Я мать. И жена. И я больше жизни люблю своих сыновей. За каждого из них сама себе сердце готова вырвать. Выстелить им дорогу собственной кровью, лишь бы были счастливы. Когда-нибудь ты поймешь. Ведь ты женщина. И однажды станешь матерью.

Повисает долгое молчание.

Странно, но я не вижу никакой враждебности в этой женщине. Мне кажется, она говорит совершенно искренне.

– А мужа? Мужа своего вы любите?

Задаю, пусть и нескромный, но самый важный вопрос.

Самой интересно. Отец Давида, который так давит на сыновей. Он сам женился по любви, или…

– Да, – отвечает совершенно открыто.

Кажется, ее не смутил и не возмутил мой вопрос.

– Люблю , Саида. Но… Не так, как ты сейчас думаешь. Страсть…

Она медленно перебирает пальцами столовые приборы. Выводит незримые узоры на скатерти.

Явно углубившись в себя. А я почему-то жду продолжения, затаив дыхание.

– У Карима, как и у наших сыновей горячая кровь, девочка. Мой муж всегда. Всю жизнь был влюбчив. Да. Да, детка, – печально удивляется, видя мое недоумение.

– В нем кипели сумасшедшие. Просто безумные страсти. У него были женщины… Много женщин. Те, которые значили для него многое. И те, которые не значили ровным счетом ничего. И до нашей с ним свадьбы. И после. Несколько его романов длились годами. Он содержал этих женщин. Осыпал их золотом и подарками. Покупал им дома. Даже выводил в свет. Ты знаешь наш мир. И наши законы. Мужчина может взять вторую, третью жену. Привести ее в свой дом. Поселить на одной половине всех своих женщин. Любовницей, официальной фавориткой быть не зазорно А иногда даже и почетно. Это.... Это определенный статус. Который таким женщинам позволяет оставаться с высоко поднятой головой.

Только киваю.

Да. Я много об этом слышала. Но никогда не сталкивалась вживую.

Как же она могла так жить?

– У моего мужа тоже были такие женщины. Порой он месяцами не входил в нашу спальню. А виделись мы только за завтраком. Да и то не всегда. Одна из таких женщин чуть не погубила совсем недавно нашего старшего сына, Бадрида. Мечтала о том, что Карим бросит меня и женится на ней. Но не сложилось. И она вернулась, чтобы отомстить. Отыграться. Думала, разрушит то, что принадлежит нашему роду. Нашей семье. У некоторых из этих женщин даже родились сыновья. Откровенно, я даже не знаю толком, сколько их, братьев моих сыновей по крови. Обо всех даже мне не известно.

– И… Как вы жили? Что вы чувствовали? Если вы и правда любили и любите его?

Это шок. Как эта женщина могла терпеть такое? Особенно, если она любила?!

– Любовь имеет мало общего со страстью, девочка. Да. Я не скрою. Это был укол. Болезненный укол прямо в сердце. Когда была молодой и горячей, много слез пролила в подушку. Но у меня была мать. Мудрая женщина. Именно она научила меня тому, что такое на самом деле любовь. Это тепло, которое останется между двумя до самой старости. До смерти. Это партнерство, когда мы оба знаем, что всегда поддержим друг друга. Это равенство. Когда у нас общие цели и интересы. Когда мы оба, каждый своим вкладом, укрепляем семейное дело. Растим своих детей. Это любовь, Саида. А вовсе не постель, какой бы жаркой она ни была. Не романтика и не поцелуи под звездами. Не безумие, которое накатывает на двоих. Где все те женщины сейчас? Карим, прежде терявший от них голову, сейчас даже имен ни одной из них не вспомнит. А мы остались вместе. Мы вырастили достойных сыновей, которых оба любим безмерно. И мы до сих пор идем по жизни вместе. Взявшись за руки. Пусть без сумасшедшей страсти. Только она и не нужна. Она мимолетна. Как спичка, которая вспыхивает и сгорает. Она проходит, Саида. Проходит. Поверь.

– Зачем вы мне все это говорите?

Мне хочется подняться и уйти. Закрыть уши. Но что-то не дает мне двинуться с места. Заставляет слушать эту странную женщину. Женщину, которая, вопреки всему, что говорит, совсем не выглядит несчастной.

– Страсть….

Задумчиво произносит она, будто и не слыша моего вопроса. Смотрит куда-то перед собой.

И у меня чувство, что она так глубоко ушла в себя, что и правда меня не расслышала.

– Страсть губит. Каждого, кто ей поддается. Сводит с ума. Заставляет творить безумные вещи. Разрушительные. Приводит в конце концов к полному краху. Я знаю многих. Кто утратил все. Остался выброшенным из жизни. Или давно уже под землей. А все из-за страсти, которая, в конечно счете испаряется. Но только потом, уже на самом дне, в конце пути становится ясно, что эта страсть ничего не стоила. Карим мудрый и сильный мужчина. Он всегда умел сохранить в себе здравый смысл. Всегда помнил о том, что для него важно. Именно это и делает его достойным. Именно в этом вся сила. Благодаря этому он поднял все то, что ему досталось от предков, на уровень, почти недостижимый для врагов. Почти. И сыновей мы старались растить так же. Страсть будет всегда. Подчас ей невозможно противится. Но и у нее должно быть свое место. Она не должна разрушить главное. То, что действительно ценно. То, что жизненно важно в конечном счете.

– Наш путь с моим супругом не был простым, Саида. Это никогда не бывает просто. Но рядом были близкие. Родные люди. Отцы давали советы. Помогали избежать роковых ошибок в делах. А мать… Мать была рядом со мной в самые нелегкие моменты. Помогала не упасть духом. Собирать силы и снова поднимать голову. Как бы трудно ни было.

Она снова опускает взгляд. Следит за собственными пальцами и за теми странными узорами, которые они выписывают. Явно погрузилась в прошлое.

– С такими мужчинами нелегко. У тех, кто несет на себе большой груз, должна быть надежная опора. Но и нам. Женщинам. Эта опора необходима. Возможно, еще сильнее, чем нашим мужчинам. У меня были близкие рядом. А у тебя, Саида? Будут ли они? Поддержат, когда начнет казаться, что весь мир рушится? Не думаю, что мои сыновья будут хранить верность. Страсть Бадрида чуть не уничтожила его самого. Почти разрушила дело всей жизни моего мужа. А Давид… Давид ведь младший. Самый необузданный. Самый несдержанный. Знаешь… Он всегда боролся за то, что ему не доставалось. Или что у него пытались отобрать. Помню, когда-то ему подарили скакуна. Его первого. Мальчик был еще слишком юн. Не проявил к подарку никакого интереса. Познакомился, погладил, пару дней был увлечен, а после позабыл. Но стоило Арману проехаться на его скакуне и заявить, что он его забирает, раз уж Давиду тот не нужен, как он пришел в ярость. Они так дрались, что даже охрана не решалась разнимать. Катались по земле. Давиду это обошлось в несколько выбитых зубов. Арману в сломанный нос. Давид отбил у брата скакуна. Был счастлив. Но пару дней покатался и снова позабыл о своем сокровище. Ради которого был готов драться насмерть. И знаешь, почему?

– Почему?

Повторяю почти беззвучно.

– Потому что такова природа мужчин. И в моем младшем сыне она выражена сильнее, чем у остальных. Арман знал его нрав и специально взялся подразнить. Они часто готовы крушить весь мир ради того, что не могут получить. Но пьянит не обладание, Саида. Их пьянит победа.

Сама не замечаю, как начинаю повторять движения Аиши. Тоже черчу на скатерти узоры.

Только не пальцами. Ногтями.

Слишком похожа эта история на нашу!

Уж слишком!

И где гарантия того, что я для Давида не такой же скакун?

Он ворвался ровно тогда, когда я чуть было не начала принадлежать другому!

– Подумай, девочка. На одной чаше весов страсть. Та, что сжигает. Может сжечь тебя дотла. Готова ли ты пожертвовать ради этого всем? Своей жизнью? Своими близкими? Стоит ли их терять? Ради того, что так мимолетно? А разве у тебя есть гарантии? Что Давид не протрезвеет, насытившись? Быть может, он забудет тебя так же, как свой детский подарок? Его жизнь не изменится. Он всегда может вернуть свою невесту. Если, конечно, не будет слишком поздно. И наша семья к тому времени не потеряет все, что создавалось многими поколениями. Но тогда… Тогда для тебя может стать только хуже. Давид, очнувшись, может просто тебя возненавидеть! А ты? Мы, женщины, устроены иначе. Если впускаем в свое сердце, то слишком глубоко. Ты сможешь? Выдержать? Подняться после такой раны? Оставшись ни с чем. И совершенно одна? Давид может потерять империю. И отца. А ты свое будущее и своих близких. Подумай. Хорошо подумай, девочка. Судьба не строится сама собой. Ее выстраиваем мы сами.

– Вы…

– Я ни к чему тебя не склоняю, – машет рукой.

А глаза остаются печальными.

– Я не провидица. И не знаю, как будет. Но я прожила жизнь. И у меня есть опыт. Который позволяет мне смотреть намного дальше, чем способна ты теперь. Видеть истинное.

– Но…

Мне хочется отмотать время назад. Сбежать в комнату, как только она здесь появилась. Закрыться в ней и не слышать всего этого!

Но…

В чем-то она права.

– Ни к чему не склоняю, Саида. Каждый имеет право набить свои шишки. Совершить собственные ошибки. Только как бы после не оказалось, что они разрушили всю жизнь! Увы. Бывает так, что не все можно исправить. Решение принимать тебе. Но завтра Давида не будет с самого утра. У него пресс-конференция и открытие больницы. Я могу помочь тебе уехать. Снабдить деньгами. Достаточными на первое время. Решай. Другой возможности может и не быть. Решай, Саида. И знай. Я не враг тебе. Не враг. И лично против тебя ничего не имею.