Крик тишины

Глава 5 Джианна

Индиан-Хилл, Огайо

Два года спустя

Из всех возможных причин, по которым у женщины могут не наступить месячные, молюсь, чтобы эта оказалась не самой распространенной. Сижу на унитазе в ванной, держа в руках всё свое будущее — маленькую пластиковую палочку. Раздвигаю ноги, поднимаю окрашенную мочой полоску на уровень глаз. Серая влага ползет по маленькому окошку, пока не появляется первая розовая линия. Затаив дыхание, смотрю, как вслед за ней проявляется вторая.

Видимо, я стану матерью.

Машинально прикладываю ладонь к животу, моргаю, сдерживая слезы, подступающие к глазам. Не понимаю, радоваться мне или бояться. Живот сжимается — и не от беременности, а от неуверенности в том, что делать дальше.

За последние месяцы у нас с Итаном почти не было близости. На самом деле — всего два раза. По сути, мы всё еще считаемся молодоженами, но оба раза всё происходило по моей инициативе. Серьезных разговоров о детях у нас не было — только редкие фразы вроде «когда у нас появятся дети». Я не принимаю противозачаточные, но Итан почти всегда пользуется презервативами — ключевое слово «почти». Пытаюсь вспомнить последний раз и не могу с уверенностью сказать, использовал ли он защиту.

Беспокойство нарастает. Если я действительно беременна, это значит, снова буду зависимой от Итана и не смогу вернуться к учебе и мечтам о карьере. Но в глубине души понимаю: дело не только в колледже и работе. Сейчас это наименьшее из моих забот.

Год назад, возможно, я бы обрадовалась этой новости. Но всё изменилось. Итан изменился. Он стал другим — это случилось больше года назад, и я до сих пор не понимаю, что происходит. Я не раз спрашивала, не сделала ли что-то не так, но он каждый раз отвечал, что всё в порядке. Списывал на стресс на работе. Когда я пыталась добиться от него большего, он только говорил, что не в праве обсуждать дела департамента.

Я понимаю, что он не может делиться всеми деталями, но моя неуверенность разрастается, как сорняк.

Он всё чаще уходит по вечерам и возвращается поздно ночью или на следующий день. Ловлю себя на мысли, что, возможно, у него кто-то есть. Сердце отказывается в это верить, но подозрения захватывают меня всё сильнее. Возможно, это просто гормоны. Может, беременность делает меня параноидальной. Я знаю — он любит меня так же сильно, как и я его.

Так почему же я боюсь рассказать ему про ребенка?

Отгоняю тревожную мысль, встаю. Дрожащей рукой кладу тест на полку, открываю кран и плескаю холодной водой в лицо. Смотрю в зеркало и пытаюсь улыбнуться.

Радостно. Мне нужно выглядеть радостной, когда буду говорить ему об этом.

Во время ужина всего час назад Итан казался отстраненным. Я решила, что это снова из-за работы. Он часто приходит домой на взводе, и я привыкла к его нервозности. Надеюсь, что новость о ребенке хоть как-то поднимет ему настроение. А может, даже вернет то, что мы потеряли.

Выходя из ванной, вижу, как он сидит на диване, наклонившись, и завязывает шнурки. Хмурюсь. Итан только что отработал двенадцатичасовую смену — и двух часов не пробыл дома. Он снова куда-то уходит?

— Ты уходишь?

— Да, дорогая. Работа, — отвечает он пренебрежительно, тем самым тоном, каким говорит всегда, когда я спрашиваю куда он уходит.

— Жаль. Надеялась, что мы сможем поговорить, — тихо говорю я.

— Сейчас неподходящее время. И, кстати, говорю в последний раз: убирай за собой зубную пасту в ящик. Ты постоянно оставляешь ее возле раковины. Мне надоело прибирать за тобой.

Мои глаза расширяются от удивления. Очевидно, его настроение за ужином не улучшилось. И вот он снова уходит на работу. Или, по крайней мере, так он говорит. Но нам нужно поговорить. Мне нужно понять, действительно ли мои страхи по поводу его измены всего лишь беспочвенные подозрения.

Он поднимается и идет к двери. Я спешу за ним.

— Итан, — прошу, опуская руку на его плечо.

Он резко отшатывается, и я отступаю, ударяясь коленом о жесткий дубовый столик.

— Ой! — боль обжигает, но я ее игнорирую. — Итан, пожалуйста, остановись. Куда ты на самом деле идешь? Я хочу знать правду.

Он поворачивается ко мне, и в его взгляде читается раздражение. Ни капли сочувствия.

— Какую еще правду?

Глаза щиплет от слез, но я не позволяю им пролиться.

— Не думаю, что ты едешь на работу. Я весь вечер слушала твою рацию, всё было тихо.

Он бросает взгляд на маленькую черную коробочку на столике у дивана. Подходит, отключает слабую болтовню диспетчера с патрулем, а затем возвращается ко мне и мягко кладет ладонь мне на плечо.

— Джиа, не умничай. Тебе это не идет, — говорит он тоном взрослого, уговаривающего капризного ребенка.

Я вздрагиваю от оскорбления.

— Что это значит? — спрашиваю я. — Прослушать рацию и сложить два и два — это не ракетостроение.

Уголки его губ кривятся в усмешке — снисходительной, почти насмешливой. Мне хочется закричать. Вместо этого вырываюсь из его хватки и отворачиваюсь. Мужчина за моей спиной с каждым днем становится всё более чужим. Хочу, чтобы он снова был тем, за кого я вышла замуж. Тем, кто дарил мне маргаритки. Хочу снова чувствовать себя любимой. Мысль о том, что Итан дорожит чем-то или кем-то, кроме самого себя, заставляет задуматься о наших отношениях.

Чувствовала ли я когда-нибудь, что он действительно меня ценит?

Не совсем. Если быть честной — никогда. Скорее, он просто был увлечен мной. Как ребенок, которому подарили новую игрушку за хорошее поведение.

Чувствую, как его рука снова тянется к моему плечу. И это странно — часть меня жаждет его прикосновений, а другая хочет увернуться.

— Да ладно, Джиа. Не люблю, когда моя девочка переживает из-за ерунды. Ты ведь знаешь, кто здесь главный. Мы оба это знаем.

Мои глаза округляются, и я резко оборачиваюсь к нему.

— Ты — главный? Потому что у тебя есть диплом, а у меня нет? — бросаю в ответ. — Я хотела учиться! Но ты заставил меня отказаться от своей мечты и играть роль идеальной жены начальника полиции — улыбаться на фотосессиях и светских приемах. Ты убедил меня, что это важно. Что я должна сидеть дома и заниматься хозяйством. Так что не пытайся заставить меня чувствовать себя ничтожной. Не смей! Я сделала всё, как ты просил!

Отсутствие высшего образования всегда было моим больным местом. Я мечтала об этом — о том, что всегда казалось недосягаемым. Произнести эти слова вслух — словно сорвать пластырь. Я вижу, кем становлюсь. Содержанкой. Именно той женщиной, которой когда-то пообещала незнакомцу не стать. Прогоняю воспоминания и глубоко вздыхаю, не уверенная, не перегибаю ли палку.

— Дорогая, ты вовсе не ничтожна. Ты хорошо справляешься. Дом выглядит великолепно. Ну, большую часть времени.

Я смотрю на него, обдумывая язвительный комментарий. Двусмысленные комплименты, в его стиле. Слова, которые раз за разом сбивают меня с толку и заставляют сомневаться — хорошая ли я жена. Я устала от того, что со мной так разговаривают. Устала от того, что меня заставляют чувствовать себя ничтожной. Чувствую себя измотанной, в последнее время мы только и делаем, что ссоримся. Иногда проще просто отпустить его и пусть идет куда хочет.

Сегодняшний вечер — один из таких случаев. Я думаю о ребенке внутри меня. И понимаю: если он хочет уйти — пусть идет. Ссоры ни к чему не приводят. А я давно научилась выбирать свои битвы. В конце концов, если я чему-то и научилась за годы рядом с полицейским, так это тому, что жизнь коротка. Никогда не знаешь, что может произойти при исполнении служебных обязанностей. Если с ним что-то случится, пока мы в ссоре… я себе этого не прощу.

Беру в руки черную спортивную куртку, брошенную на подлокотник дивана, и протягиваю ему. Уже собираюсь извиниться за то, что сорвалась, но замираю, когда в нос ударяет сладковатый запах духов. Подношу куртку ближе и вдыхаю.

Розы.

Пахнет жасмином и розами.

Морщу нос, уверенная, что это точно не мой парфюм. Встречаюсь с ним взглядом — на лице любопытное выражение, будто он уже знает, о чем думаю, еще до того, как я это скажу.

— Даже не думай об этом. Оно того не стоит, — предупреждает он.

Все эмоции, что я сдерживала весь последний год, наваливаются на меня разом. Я всегда прекращала ссоры первой — мирилась, гасила конфликт. Ради чего? Разве я не заслуживаю большего?

Что-то внутри меня ломается. Мною больше не будут пренебрегать. Больше не позволю, чтобы ко мне относились, как к чему-то второстепенному. Я беременна, и мы должны принять это вместе — как муж и жена. Я имею право знать, почему он стал таким холодным. Почему его куртка пахнет другой женщиной.

Не в силах больше сдерживать боль, я взрываюсь — вопросы и обвинения срываются с губ прежде, чем успеваю остановить себя.

— Не думать об этом? А как же правда? Говори, черт возьми, кто она?

Он качает головой, будто уже всё решил. Когда поднимает на меня взгляд, выражение его лица жесткое, каменное, как гранит.

— Адвокат. Прокурор города Цинциннати. Синтия. Всё, теперь довольна?

Стою оцепеневшая. Не могу поверить в то, что слышу. Я хотела, чтобы он отрицал. Нет… Верила, что он будет всё отрицать. Никак не ожидала, что он признается сразу. Куртка выскальзывает из пальцев и падает на пол. Инстинктивно, опускаю руки по бокам, сжимая кулаки. Внутри пылает ярость.

— Нет, не довольна! — шиплю сквозь зубы.

— Ну, тогда я не знаю, что тебе сказать. Ты хотела правду — вот, получилa, — он пожимает плечами, будто речь о пустяке.

— Как ты мог? — мой голос срывается на высокий крик.

— У меня есть определенные потребности, — отвечает он хладнокровно. — Синтия их удовлетворяет.

Я прикрываю рот рукой и качаю головой. Слезы жгут глаза, но я не даю им пролиться.

— Ты ублюдок! Я люблю тебя! Я твоя жена, и заслуживаю лучшего!

С силой тычу пальцем ему в плечо. Он резко хватает меня за запястье, выкручивает руку, и я вскрикиваю от боли. Его карие глаза становятся почти черными.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь, Джиа. Я дал тебе всё. У тебя есть дом, который ты хотела, деньги на расходы, шкаф, полный новой одежды, которую ты даже не носишь. Большинство женщин мечтали бы оказаться на твоем месте.

Я не говорю ему, что мне не нужна вся эта одежда, которая даже не соответствует моему стилю. Он сам ее выбирал, словно для своей личной куклы Барби. Вырываю руку и отступаю назад.

— А знаешь, чего я хочу, Итан? Я хочу мужа. Настоящего мужа. Хочу быть равноправным партнером, а не игрушкой. Хочу, чтобы меня по-настоящему любили и берегли. А не терпеть рядом лживого ублюдка. Именно им ты и стал!

В глазах вспыхивает ярость, и прежде чем успеваю среагировать, он бьет меня тыльной стороной ладони. Голова резко откидывается вбок.

Я вскрикиваю — не столько от боли, сколько от неожиданности удара. Меня никогда раньше не били, даже в детстве, когда меня наказывала мать. Видела, как отец бил ее, когда я была маленькой, но это всё, что я знала о боли. Никогда бы не подумала, что она может быть такой — глубже, чем простая физиология. Чувствую эту боль где-то в глубине сердца — настолько шокирующе она сотрясает душу. Поднимаю руку и провожу пальцем по нижней губе. На коже — что-то липкое и теплое. Втягиваю губу, ощущая на языке металлический привкус крови.

Внутри меня закипает гнев, инстинктивное желание дать отпор. Но… я знаю, что не смогу. Итан намного сильнее. У меня нет ни единого шанса.

— Успокойся, Джианна! Ты ведешь себя как истеричка, — рявкает он, потом резко вдыхает и смягчает тон. — Мне жаль, что всё так вышло. Просто ты говоришь то, что не должна. Тебе нужно научиться держать язык за зубами. Веди себя как следует — и этого больше не повториться.

Говорит таким спокойным тоном, будто это не он только что влепил мне пощечину.

В памяти всплывает образ мамы. Ее грустные, полные слез глаза, когда она извинялась после того, как мой отец ударил ее.

— Мне так жаль, моя милая. Ты не должна была это видеть. Я не позволю ему сделать это снова. Обещаю…

Но он бил ее. Снова и снова.

Я до сих пор не знаю, почему он в итоге ушел. Мама его выгнала? Выдвинула против него обвинения и заставила уйти? Мы никогда не обсуждали это. И я не хотела спрашивать. Все, что я знала: мне больше никогда не придется видеть это печальное выражение на ее лице. Много раз задавалась вопросом, почему она не ушла после первого удара, но всегда отмахивалась от этой мысли, как от чего-то слишком сложного, как от обрывка детского воспоминания, которое уже невозможно сложить воедино. Я очень любила ее. Но не хотела стать той женщиной с глазами, полными боли.

Я хочу быть сильнее.

Смотрю на Итана, прожигая его взглядом, впитывая каждое его слово. Секунды, минуты, часы — время перестает существовать. Просто смотрю. Трещина между нами появилась давно, но только сейчас понимаю, насколько глубоко всё прогнило внутри. Он ударил меня — по-настоящему ударил — и при этом считает, что виновата я. Леденящий холод растекается по венам, превращая сердце в замерзшую глыбу.

— Никогда больше так не делай, — говорю я. Мой голос звучит спокойно, как у него, хотя всё внутри трясется от ужаса.

— Не делай? Ты хочешь сказать, что я не могу тебя ударить?

— Нет. Ты. Не можешь.

Я должна была это предвидеть. Но не предвидела — и теперь слишком поздно. Его кулак врезается мне в лицо, и я вижу звезды. Падаю назад, ударяюсь о деревянный пол с хрустом. Оцепенев, лежу, не в силах поверить, что это происходит. Медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Он смотрит на меня с отвращением. Как на капризного ребенка, с которым не хочет иметь дела.

— Я плачу за этот дом, следовательно, он мой. Мой дом — мои правила. И если я захочу тебя ударить, я это сделаю.

Нет. Нет. Нет. Это происходит не со мной. Этого не может быть.

Никогда не позволю себе стать чьей-то боксерской грушей. Перекатываюсь в сторону и медленно поднимаюсь на ноги. Он делает угрожающий шаг в мою сторону. Я собираюсь с духом и поднимаю руки в боевой стойке. Итан смеется.

— О, моя девочка. Моя глупая, глупая девочка. Не тупи. Ты правда думаешь, что сможешь бороться со мной? Давай же. Я мужчина. Это элементарная физика. Ты не сможешь меня одолеть.

— Тебе нельзя меня бить, — повторяю, собирая остатки мужества в этой невыносимой ситуации.

Он делает еще один шаг. Я отступаю назад. Это продолжается до тех пор, пока моя спина не упирается в дверной проем, ведущий в подвал. Всё тело начинает дрожать от ужаса.

Как я могу так бояться человека, которого должна любить?

Будто всё это происходит во сне. Всё кажется нереальным. В животе все переворачивается, тошнота подступает к горлу. Я глубоко вдыхаю, сосредотачиваясь на ритме дыхания. Один. Два. Три.

— Вот так, моя девочка. Глубокий вдох. Разве ты не видишь? Хорошо, что ты всё узнала. Я уже устал скрываться. Теперь, вместо того чтобы врать, что иду на работу, я просто скажу тебе, что встречаюсь с Синтией. Мне больше не нужно прятаться, — говорит он спокойным голосом.

Его рука тянется к моей щеке — и я вздрагиваю. Инстинктивно отталкиваю его ладонь, больше не в силах терпеть прикосновения этого человека. Глупый поступок, учитывая мое положение. Это только злит его сильнее. Он сжимает мои запястья так, что я боюсь — он может сломать мне руки.

— Отпусти меня! — кричу я. — С меня хватит, Итан! Я ухожу!

Его безумный, демонический смех наполняет комнату. Затем взгляд становится ледяным, глаза темнеют до цвета ночи.

— Ты правда думаешь, что я позволю тебе уйти?

— Я сказала, отпусти меня, ублюдок! — яростно повторяю, пытаясь вырваться из его крепкой хватки. Передо мной стоит незнакомец — волк в овечьей шкуре. Как я могла быть так слепа? Почему не видела, что он способен на такую жестокость?

Отступаю, напрочь забыв, что позади лестница в подвал. Оступаюсь. Падаю. Спина с грохотом ударяется о ступени, и воздух вылетает из легких. Лежу на полу, распростертая, не в силах сделать вдох.

И боль.

Она пронзает каждую клетку, каждую мышцу. Ощущение, будто внутренние органы пылают.

— Итан, я… — шепчу. Но голос замирает.

Я хватаюсь за живот — боль здесь сильнее всего. Постепенно до меня доходит.

Ребенок.

Медленно поднимаю глаза. Итан стоит на вершине лестницы, качая головой с отвращением.

— Я иду к Синтии. Не вздумай делать глупостей, пока меня не будет. Я всё узнаю. Помни, я — начальник полиции. Все копы работают на меня. Они не помогут тебе, Джианна. Мы оба это знаем. Всё, чего ты добьешься — только выставишь себя еще большей дурой.

Он исчезает из поля зрения, и через пару секунд я слышу, как хлопает входная дверь. Обхватываю себя руками, свернувшись в позе эмбриона, и наконец даю волю слезам.

Не знаю, как долго лежу на полу подвала. Время перестает существовать. Теплая кровь стекает между ног. И как бы ужасно это ни звучало, часть меня испытывает облегчение при мысли, что эта кровь может означать выкидыш. Как я могу чувствовать подобное, когда в мире так много женщин, мечтающих о ребенке? Но я знаю: нашему малышу нет места в этом мире — по крайней мере, не сейчас.

Тревога, надежда, страх, смятение и ярость кружатся вихрем. Цепляюсь за боль, как за спасение, не в силах даже пошевелиться.

Наконец начинаю ползти вверх по лестнице. Всё расплывается перед глазами — скорее всего, я ударилась головой, когда падала. Скользя изломанным телом по полу кухни, тянусь к телефону, который оставила на островке. Как только нащупываю его пальцами, принимаю в сидячее положение, прислоняюсь к шкафчику и прижимаю трубку к уху.

Я звоню единственному человеку, которому могу доверять.

— Нат… мне нужна твоя помощь…

Глава 6 Итан

Лунная ночь неумолима заявляет права, пока я сижу в своем BMW, припаркованном через дорогу от дома, и наблюдаю за окнами, выжидая хоть какое-то движение внутри. Примерно через сорок минут машина Наталии въезжает на подъездную дорожку.

Так предсказуемо.

Я знал, что Джианна ей позвонит, но не могу с уверенностью сказать, что она сделает дальше. Хотя почти уверен, что в полицию она не обратится. Ей бы не поверили, даже если бы она попыталась. Убедить ребят в участке в том, что у Джианны проблемы с психикой — проще простого. В своей работе они повидали немало сумасшедших баб. Мне просто не хочется позора и бессмысленных объяснений. После сегодняшнего вечера придется приглядывать за ней куда внимательнее. Мысленно делаю пометку поставить ее телефон на прослушку, чтобы в будущем меня не беспокоили подобные ситуации. Честно говоря, не понимаю, почему не додумался до этого раньше.

Наталия наверняка скажет ей, что я грубый мудак. Это тоже предсказуемо. Большинство людей конченные идиоты.

Они ни черта не знают ни обо мне, ни о моих отношениях с женой. Слишком многие слепо поверили в эту модную чушь о равенстве между мужчинами и женщинами, будто забыв, что именно Ева была той, кто «склонила Адама ко греху»[17].

Адам был невиновен. Для него зло явилось только тогда, когда путь к добру был настолько сокрыт, что иного выбора просто не оставалось.

Тем не менее я решаю сделать несколько звонков, чтобы аннулировать кредитные карты Джианны — на случай, если ей взбредет в голову какая-нибудь безумная идея. Достаю кошелек и телефон, набираю номер первой кредитной компании.

— Спасибо за звонок в Capital City Visa. Это Донна. Чем могу вам помочь?

— Привет, Донна. Меня зовут Итан Уокер. Моя жена — дополнительный держатель по моему счету, и, похоже, она проявила неосторожность и потеряла сумочку, когда ходила по магазинам сегодня днем. Мне нужно аннулировать ее карту, просто на всякий случай. Никогда не знаешь, кто может ее подобрать.

— Я вас прекрасно понимаю, мистер Уокер. Дайте мне минутку — я всё улажу.

Закончив разговор с Visa, я повторяю ту же историю для American Express и Master Card. После последнего звонка снова смотрю на дом. Внутри всё тихо. Представляю, как Джианна сидит за кухонным столом и жалуется Наталии на меня. Одна лишь мысль о том, что она скажет обо мне что-то плохое, заставляет мышцы напрячься. Швыряю кошелек и телефон на пассажирское сиденье, стискиваю руль так, что костяшки пальцев белеют.

— Ебаная сука, — шиплю и завожу двигатель. Отъезжаю от обочины и мчусь по темным улицам Индиан-Хилла в сторону Эйвондейла.

После долгого дня всё, чего мне хочется, — это вернуться домой, быстро перекусить, а потом отправиться на встречу с Синтией в том самом кондоминиуме, который я до сих пор держу на 4-й Западной улице. Я рад, что сохранил это место после смерти матери. Оно идеально подходит для определенных целей. Прошло уже несколько недель с тех пор, как я в последний раз ощущал мучительные удары экстаза Синтии в Белой комнате, и сейчас я уже опаздываю. Просто я не планировал, что дерзкий язык Джианны всё испортит. Из-за нее пришлось отменить встречу с Синтией и присматривать за своей глупой женой.

Спустя двадцать минут я подъезжаю к крошечной квартире в Эйвондейле. На ступеньках перед зданием валяется бомж. Его присутствие раздражает до предела. Именно из-за таких, как он, Эйвондейл заслуженно считается дерьмовой дырой в глазах большинства жителей Цинциннати — и, конечно, из-за уровня преступности, который стабильно выше среднего.

— Свали отсюда на хрен! — рычу на грязного ублюдка.

На нем рваная армейская форма, но это не означает, что он военнослужащий. О, нет. Я знаю таких. Вечно клянчат, играя на жалости. Наверняка купил эту форму в AMVETS[18], думая, что в ней вызовет сочувствие у прохожих.

Скорее всего, он даже богаче меня.

Он рычит, когда я резко пинаю его. Бью во второй раз — уже сильнее. Медленно он собирает свой мешок с бог знает чем и поднимается на ноги. Меня чуть не выворачивает от вони. Достаю кошелек, открываю его и демонстрирую значок. Вид удостоверения заставляет его шевелиться быстрее.

— Ухожу, мужик, — бормочет он, добавляя что-то вроде извинения и, пошатываясь, делает несколько шагов. Если бы он не вонял так ужасно, я бы, наверное, врезал ему в третий раз.

— Иди и найди себе работу, никчемный кусок дерьма! Лучше тебе больше здесь не появляться!

Не в силах терпеть гнилостный запах, спешу внутрь, поднимаюсь по лестнице в свою квартиру на четвертом этаже. Захлопываю за собой дверь, и от удара с потолка на грязный пол сыплются пыльные хлопья гипсокартона. Поднимаю глаза и вижу трещину в потолке, вызванную протечкой воды.

— Отлично. Этого мне еще не хватало, блядь!

Жалкому арендодателю этого убогого жилья лучше бы поскорее починить крышу. День и без того выдался дерьмовым. Содержать три квартиры — дорогое удовольствие, а в этом месяце я на мели. Планировал прихватить немного налички с сегодняшнего рейда на наркопритон, но, как назло, объявился комиссар Грейсон. Сказал, что хочет лично проследить, как мы упаковываем улики, и я сразу почуял, к чему он клонит. Грейсон что-то заподозрил, и я скорее сдохну, чем позволю ему нарыть на меня хоть что-то — даже сейчас, когда с финансами туго.

Вместо этого подложил несколько пачек стодолларовых купюр под переднее сиденье машины новичка. Когда их найдут по «анонимной» наводке, этого хватит, чтобы на время отвлечь внимание от меня. К тому же новичок — слабак. Может, духом и крепкий, но «плоть слаба». В нашем деле такие не выживают.

Смотрю на фотографию матери, стоящую у входа на столике, в обрамлении свечей. Не обращая внимания на ее лицо, зажигаю семь фитилей, готовясь к тому, что должно произойти. И всё же чувствую ее взгляд, будто он прожигает кожу, обвиняя меня.

— Не смотри на меня так, мама. Это была ее вина. Ей нужно было преподать урок.

Я не могу иначе. Джианна не имеет права бросать мне вызов. Нет. Она должна быть смиренной. Моя девочка послушная. Сегодняшний вечер выдался просто охрененно неудачным. Возможно, я зашел слишком далеко, но всё это ее вина. Не то чтобы я хотел ее ударить.

Подхожу к пробковой доске, усеянной фотографиями Джианны, и провожу пальцем по ее нетронутому лицу. Такая красивая. Но разум не может стереть из памяти образ избитого лица: глаз распух сильнее, чем я ожидал, полная нижняя губа треснула, покрылась кровью. А потом она еще и упала спиной вниз по лестнице. Это была только ее вина. Однако, я всё же чувствую укол вины из-за того, что бросил ее там. Нужно было проверить, как она… Вместо этого я просто оставил ее и ушел.

Теперь я должен понести наказание.

Взгляд скользит к соседней пробковой доске, где развешаны снимки Синтии. В ней есть жесткость — резкий контраст с мягкостью моей жены. Причем эта жесткость не поверхностная. Синтия понимает меня так, как Джианна никогда не сможет. Она знает, когда мне нужно наказание, и не стесняется его применять. В спальне она беспощаднее, чем в зале суда. В следующий раз, когда мы встретимся, она точно будет знать, что нужно сделать. А до тех пор мне придется справляться самому.

Я отворачиваюсь от стены с фотографиями и возвращаюсь к столу со статуей Девы Марии. Переворачиваю ее лицом к стене, то же самое делаю с фотографией матери — кладу рамку лицом вниз. Они знают, что я заслуживаю наказания, но им не обязательно быть этому свидетелями.

Снимаю одежду, аккуратно складываю штаны и рубашку на пол. Мой взгляд падает на флакончик с духами «Chantilly», который храню со всеми вещами матери. Она обожала эти духи. Считала, что несмотря на невысокую цену, они пахнут лучше любого дорогого парфюма. Я был счастлив, когда Синтия согласилась душиться ими ради меня.

Но сегодня я не могу быть с Синтией.

Хмурюсь, стараясь не зацикливаться на этом. Беру крошечный флакон, снимаю золотой колпачок и трижды распыляю «Rose Damask and Jasmine» на голую кожу. Мой член твердеет от одного лишь запаха. Ожидание того, что будет дальше, почти невыносимо. Ставлю флакон обратно — точно в то место, где он стоял. Скольжу взглядом по семи горящим свечам в красных стеклянных подставках. Каждая символизирует один из семи смертных грехов.

Двигаюсь медленно, стараясь не задеть пламя, и беру свечу, что олицетворяет гордость. Кремовый, горячий воск скопился у основания фитиля. Откинувшись назад, я выливаю горячую жидкость себе на грудь, очищая себя от всех гордых желаний и побуждений.

— Бог гордым противится, а смиренным дарует благодать[19].

Шиплю от короткого укола боли, когда воск капает вниз, застывая, прежде чем достичь моего пупка. Член стоит по стойке смирно, словно искушая воск коснуться своей цели. Затем беру свечу, символизирующую жадность, и повторяю процесс — чтобы искоренить в себе всякую потребность в материальном богатстве.

— Ни серебро их, ни золото не спасут их в день гнева Господня[20].

Наслаждаюсь контрастом боли и удовольствия, демонстрируя, как семь смертных грехов способны принести и то, и другое.

Когда грудь уже полностью покрыта воском от всех семи свечей, подхожу к телевизору и включаю его. Беру пульт, направляю на DVD-плеер — на экране появляется чрезмерно накрашенная брюнетка в черном кожаном плаще. Я уже видел этот фильм категории X, и знаю, что надето на ней под ним. Один только образ — кожаные брюки с вырезами и бюстье с прорезями для проколотых сосков — заставляет член напрячься до предела.

— Ты был непослушным клиентом. Тебя нужно наказать, — цокает она.

Она играет роль адвоката — адвоката-доминатрикс, готовой проучить своего непокорного клиента — мужчину, обнаженного и стоящего на коленях перед ее столом. Сходство этой женщины с Синтией поразительно. Наверное, поэтому я неравнодушен к этой сцене. Синтия обладает тем же очарованием, что и женщина на экране. Она — моя зависимость. Моя личная Мария Магдалина.

— Подними плеть и передай ее мне! — приказывает доминатрикс своему подчиненному.

Когда он наклоняется, чтобы выполнить приказ, я повторяю его действия — тянусь за плетью из рогоза, лежащей на полу перед телевизором. Пришло время моему наказанию начаться. Чтобы снова изгнать грех из своей души, я должен покаяться. Умерщвление плоти — единственный верный путь к очищению.

Каждый раз, когда она наносит удар по своему рабу, я перебрасываю завязанные узлы через плечо, повторяя ее движения, произнося слова покаяния, как учил отец Питер Дэмиен. Так, как наставляла меня мать.

— Мое наказание обернулось мне во благо, ибо через него я познал Твои заповеди[21]…

Отец Дэмиен всегда говорил, что самобичевание должно сопровождаться чтением псалмов. Мама утверждала, что многие не понимали отца Дэмиена — так же, как никогда не поймут и меня. Именно поэтому меня с детства учили не оставлять постоянных следов во время ритуалов.

— Будь непоколебим, сын мой, но не оставляй ран, которые не исцелит время.

Вспоминая ее слова, начинаю медленно, с легких ударов по спине, постепенно увеличивая интенсивность. Вскоре я теряю связь со временем и пространством. Этот момент в моем сознании тянется бесконечно — словно растягивается на дни, месяцы, годы. Всё это не похоже на наказание от Синтии. Когда она берется за дело, мое восприятие реальности рассыпается в прах, и только тело удерживает меня в физическом мире — именно там, где я должен быть, чтобы яснее услышать Его глас. Только так я могу искренне покаяться в грехах.

Образ Джианны, лежащей на полу подвала, заполняет разум.

Моя девочка.

Это я сделал с ней.

Теперь я должен молить Его о прощении — иначе стану нераскаявшимся грешником и разделю судьбу тех, кто отвернулся от закона Божьего.

— Знаю, Господи, что суды Твои праведны, и что Ты наказываешь меня по верности Твоей… Помилуй меня, и буду жить, ибо в законе Твоем нахожу отраду[22].

Я продолжаю читать псалмы — по одному на каждый удар, прося Его простить меня за то, что я сделал с Джианной. Я не должен был оставлять ее лежать на холодном полу, совсем одну.

Боль.

Страдание.

Всё это — моих рук дело.

Я — грешник, поддавшийся искушению гнева.

Собрав остатки сил, сжимаю член, наношу себе финальный обжигающий удар. Затем кричу, смиренно каясь, прося у Него прощения за свои грехи.

— Благослови меня, Отче, ибо я согрешил!

Опускаясь на руки и колени, чувствую, как одна слеза скатывается с щеки и падает на пол. Мое покаяние завершено.

Глава 7 Джианна

На шатких ногах вхожу в отделение неотложной помощи. Наталия поддерживает, почти полностью принимая мой вес на себя. Пульсация в голове и спазмы в животе становятся почти невыносимыми, пока я пытаюсь удержаться в вертикальном положении. Медсестра, проходящая мимо, замечает нас и ахает. Едва сдерживаю облегчение, когда она бросается к нам, подставляя инвалидное кресло. Опускаясь в него, слабо улыбаюсь ей.

— Спасибо.

— Конечно.

Она останавливается, внимательно смотрит на меня и сочувственно улыбается. Не знаю, как выгляжу, но ее добрый взгляд смущает. Щеки вспыхивают от стыда, хотя я понимаю, что не должна испытывать подобных чувств.

— Давайте отвезем Вас к стойке регистрации, чтобы Вас мог осмотреть врач.

— Она беременна, и у нее сильное кровотечение, — говорит Наталия.

Медсестра опускает взгляд на мои колени и ее глаза округляются, когда она впервые замечает кровавое пятно на джинсах между бедер.

— По шкале от одного до десяти, насколько сильна боль? — спрашивает она, в голосе появляется срочность, которой раньше не было.

— Эм… Наверное, около семи. Просто очень сильные спазмы.

Говорить трудно. Пульсация в голове такая сильная, что, возможно, заглушает боль в животе.

— Ладно… Я вызову гинеколога, пока вы регистрируетесь. Как вас зовут?

— Джианна. Джианна Уокер.

— Ну что ж, мисс Уокер, не волнуйтесь. Мы о вас позаботимся.

Как только она отходит, Наталия подвозит меня к стойке регистрации. Администратор за стойкой быстро и четко вносит мои данные. Мне нужно оплатить прием в отделении неотложной помощи, мои руки дрожат, когда я пытаюсь достать кошелек из сумочки.

— Давай, я помогу, — предлагает Наталия. Она достает кошелек, расстегивает его и открывает. — Какая карта?

— Visa.

Наталия проводит карту через терминал, и мы ждем, пока платеж обработается.

— Мне жаль, мисс Уокер. Платеж отклонен, — неловко говорит администратор.

— Странно. На этом счете всегда есть деньги, — качаю головой в замешательстве. — Нат, можешь достать American Express? Не понимаю, почему Visa не работает.

Наталия пробует другую карту — и снова отказ.

— Вот сукин сын, — выругивается Наталия себе под нос. Затем лезет в сумочку, поспешно вытаскивает свою кредитную карту и проводит ей. Платеж с карты проходит без проблем. Смотрю на подругу в недоумении.

— Ты же не думаешь… — начинаю я и замолкаю.

— Что он аннулировал кредитные карты? Да, думаю, именно это он и сделал.

Прежде чем успеваю осмыслить ее слова или понять, что они значат, из-за угла появляется медсестра, та самая, что встретила нас у двери.

— Доктор может вас принять, мисс Уокер. Если вы закончили, следуйте за мной.

Час спустя, мы с Наталией сидим в тишине, пока мимо моей огороженной зоны в отделении неотложной помощи проносятся врачи и медсестры. Меня уже осмотрели, сделали УЗИ органов малого таза, и теперь я просто жду, когда вернется врач. Оказалось, я была на восьмой неделе беременности.

Но теперь — уже нет.

Чувствую себя опустошенной, выжатой и истощенной, но больше всего — сбитой с толку. У меня разбито сердце из-за ребенка, которого я едва успела полюбить, и в то же время испытываю облегчение оттого, что больше не беременна. Нужно разобраться в своих чувствах. Мой брак в руинах. Даже не знаю, с чего начать, чтобы осмыслить всё, что произошло. Стоит ли нам с Итаном обратиться за консультацией, чтобы попытаться восстановить разрушенный брак, или мне следует уйти?

Я вступала в этот союз с верой, что мы будем вместе и в радости, и в горе. После сегодняшнего вечера всё определенно точно можно отнести к «горю». Одна только мысль об этом вызывает новую волну слез.

— Тсс… Всё будет хорошо, — шепчет Наталия, гладя меня по спине.

— Думаешь? — всхлипываю в ответ. Глядя на нее сквозь слезы, замечаю тревожные морщины, исказившие ее красивое лицо.

— Джиа, расскажи мне всё. Что случилось? Я знаю, что этот синяк — не от падения с лестницы.

Инстинктивно тянусь к чувствительному месту под глазом. Стыд вспыхивает на щеках, и я отворачиваюсь, не в силах смотреть ей в глаза. Когда я позвонила Наталии, собиралась рассказать ей всё, но слова Итана о том, что не стоит делать ничего опрометчивого, всё еще звучат у меня в голове. Вместо того, чтобы сказать правду, я сказала, что только что узнала о беременности, была взволнована и поэтому не заметила, как оступилась на лестнице. Когда пробормотала что-то о возможном выкидыше, Нат приехала ко мне меньше чем через десять минут и сразу повезла в больницу.

Но когда она появилась на пороге, я сразу поняла — она не поверила мне. Наталия не из наивных. Рассеченная губа, синяки, начинающие расползаться по лицу, следы от грубой хватки на запястьях — всё это никак не походило на последствия нелепого падения. Тем не менее, она временно позволила мне сохранить эту ложь, не задавала лишних вопросов, даже когда я отказалась звонить Итану.

Но когда ее карты сработали, а мои — нет, не составило труда связать все точки воедино, чтобы сформировать картину моей ебанутой ситуации. Знаю, обязана всё ей объяснить. И вот я сижу здесь, смотрю на единственного человека, на которого всегда могу положиться, и не нахожу слов.

— Я не знаю, что случилось, Нат. Не могу это объяснить. Он просто…

Он просто что? Вышел из себя. Унизил меня. Избил. Изменил. Стал чужим. Не могу заставить себя произнести хоть что-то из этого вслух. Молчу, надеясь, что Наталия сама заполнит пробелы. Но я знаю — для нее этого недостаточно. Чувствую ее испытующий взгляд, и не удивляюсь, когда она прямо спрашивает:

— Итан сделал это с тобой, да? — тихо спрашивает она, но я слышу ярость в ее голосе. Молча киваю в подтверждение. — Он когда-нибудь бил тебя раньше?

— Нет, — качаю головой. — Ну, то есть… Он срывался. Мог толкнуть меня. Но это не задевало меня так. Он почти всегда извинялся. Говорил, что это больше не повторится.

Я звучу жалко — даже для себя самой.

— Но ведь повторялось, да?

— Знаю, о чем ты думаешь. Но всё не так плохо, как кажется. Если он толкал меня или что-то в этом роде, всегда была причина — стресс на работе, усталость от долгого дня, — оправдываюсь я, уходя от ее вопроса. И сама не понимаю, кого пытаюсь защитить — Итана или себя. — Он никогда раньше не бил меня вот так, Нат.

— Ну, в этот раз этот ублюдок определенно перешел все границы. Что ты собираешься делать? Или мне стоит спросить — чего ты хочешь?

Невидящим взглядом смотрю на голубой узор в горошек на больничном халате.

Что я хочу сделать?

— Я не такая женщина, Нат. Не из тех, кто позволяет мужу себя бить.

— Ты его любишь?

Я резко поднимаю голову и смотрю на нее.

— Что за вопрос? Он мой муж.

— Это не ответ, Джиа.

— Да, я его люблю. И он любит меня. Знаю, что любит.

— То, что он делает, — это не любовь, — печальным голосом говорит она и качает головой. — Есть и другие мужчины — добрые и хорошие, — которые не стали бы так обращаться со своей женой.

В памяти сразу всплывает тот незнакомец во дворе, в день моей свадьбы. Странно, что я думаю о нем уже второй раз за день, когда мой мир буквально рушится. Эта встреча не должна была ничего значить. Короткий миг, давно ушедший, — но воспоминания собираются в моей голове, словно выныривая из глубины.

Мне так хочется рассказать Наталии, как спокойно и легко я чувствовала себя под его взглядом. Это не было похоже ни на что, что я когда-либо чувствовала с Итаном. Редко что-то скрываю от своей лучшей подруги, но это слишком личное. Не знаю, почему. В ту ночь ничего не произошло — всего лишь короткий, непринужденный разговор. Но он кажется мне значительным, существенным, даже сейчас. Мне следовало бы забыть об этом, но не могу перестать вспоминать. И всё думаю — нашел ли он ту самую женщину, о которой мечтал заботиться.

— Я не знаю, что ты хочешь услышать, — тихо говорю я.

— Тебе нужно обратиться в полицию.

— Итан и есть полиция, — усмехаюсь с грустью.

— И что? Есть законы, Джиа! Ему не сойдет это с рук.

В голове всплывают слова Итана, от которых становится не по себе.

— Нат, ты не понимаешь. Моя реальность отличается от твоей. Итан — начальник полиции. Но даже у обычной женщины шансы невелики. Каждый день об этом говорят в новостях. Женщина может прийти в полицейский участок, подать жалобу, добиться его ареста. После этого он выйдет под залог и снова придет за ней.

— Вот зачем нужны запретительные судебные приказы, — пытается пошутить Наталия.

— Этот жалкий клочок бумаги? У женщины может быть сто таких приказов — и что? Это не остановит мужчину, если он решит добраться до нее. А если он вернется, единственное, что она может сделать в ответ, — снова позвонить в полицию. Но в моем случае всё гораздо хуже. Потому что я замужем за полицейским. Если я позвоню в надежде получить помощь, — никто даже протокол не составит. Ни один коп в здравом уме не захочет пойти против шефа.

— Тогда забудь о заявлении. Просто брось его. Можешь приехать и остаться у меня.

Я смотрю на подругу, не находя слов. Мне слишком стыдно признаться, что не знаю, смогу ли его бросить. Я всё еще люблю его, несмотря на всё, что произошло этим вечером. От чувств так просто не избавишься. Я даже не осмеливаюсь рассказать Наталии о Синтии. Достаточно того, что она знает, что он меня бьет. Признаться в его неверности — значит ущемить собственное самолюбие и гордость. И это больнее любого удара, который он мог бы нанести. Моя лучшая подруга никогда не примет ни единого оправдания, если узнает, что муж мне изменяет.

Помимо всей этой эмоциональной неразберихи, есть и финансовая сторона. У меня нет ни гроша за душой — что стало очевидно час назад, когда отклонили мою карту. Итан ясно дал понять, что не позволит мне уйти. Я не уверена, но каждая клеточка тела подсказывает, что он заблокировал карты, чтобы напомнить мне — финансово я полностью в его власти. Более того, он контролирует всё. Все козыри у него, а колоду он умело собрал так, чтобы у меня не было шанса на победу.

— Я должна была это предвидеть, — шепчу еле слышно. — Знаки были с самого начала, но я их либо не замечала, либо не хотела замечать.

Наталия садится ближе, на больничную койку рядом со мной.

— Какие знаки?

— Насколько сильно он хотел всё контролировать. Это началось почти сразу после первого свидания за чашкой кофе. А потом мы начали переписываться — и сначала я подумала, что он потрясающий, идеальный парень. Но сообщения сами по себе уже были огромным красным флагом. Иногда я получала более пятидесяти сообщений — и все длинные. Когда-то он пожаловался: «Я пишу тебе длинные сообщения, а ты отвечаешь одним предложением». Его это очень задевало, и я старалась прилагать больше усилий. После нашего третьего свидания, он сказал, что любит меня.

— Я помню, как ты рассказывала мне это. Сказала, что тоже его любишь. Я тогда волновалась, как сильно и быстро ты влюбляешься в него. Буквально за пару недель вся твоя жизнь стала крутиться вокруг него. Мы виделись только на сменах в «Teddy's».

— Точно. И Итан знал об этом, — усмехаюсь. — Помнишь мой день рождения в тот год? У нас был девичник. Он поощрял это, говорил, что мне полезно проводить время с подругами. Думаю, это была просто еще одна попытка — ход, чтобы показать мне, какой он идеальный, прежде чем перейти к следующему шагу. Несколько дней спустя, когда моя смена в «Teddy's» заканчивалась, он пришел и сказал, что хочет, чтобы я возвращалась к нему домой после работы. Я сказала, что чувствую то же самое, и он предложил переехать к нему. Прошло всего шесть недель с начала нашего знакомства.

— И ты тогда ответила, что только после свадьбы, — вспоминает Наталия, хмуря лоб. — Той ночью он принес тебе подарок… шарф, кажется?

— Может быть. Я уже не помню. Он постоянно что-то мне дарил. Если не маргаритки, то какую-то безделушку. Подарки всегда были важны для него, хотя это редко было тем, что мне действительно хотелось или было нужно, — скорее, дорогая вещь, которую, по его мнению, я должна была носить. Казалось, он пытался слепить из меня тот образ идеальной девушки, который придумал у себя в голове. Это раздражало. Но я убеждала себя, что, наверное, мне стоит больше ценить такие милые знаки внимания.

— Если ты видела все эти тревожные сигналы, почему согласились, когда он сделал предложение?

— Не знаю. Наверное, была влюблена в саму фантазию идеального будущего. Или просто устала быть одна. Сейчас я уже ни в чем не уверена… — замолкаю, погрузившись в воспоминания, которые казались теперь далеким прошлым. После свадьбы, когда мы переехали в наш дом, я еще больше растворилась в жизни Итана. Он взвалил на себя все заботы — и я позволила ему это.

Наталия даже не подозревала, насколько всё было сложно. Оглядываясь назад, понимаю: каждый шаг в наших отношениях был продуман таким образом, чтобы втянуть меня, создать мир, из которого я бы никогда не захотела уйти.

— Но теперь ты хочешь уйти?

Качаю головой.

— Все не так просто, Нат. Итану явно нужна помощь — нашему браку нужна помощь. Мне нужно все обдумать. Уход от него не входил в мои планы еще несколько часов назад. Нужно быть реалисткой. У меня нет денег, работы и образования. На данный момент у меня даже нет доступа к деньгам. Моего имени нет ни на одном банковском счете. Он просто выдает мне ежемесячное пособие — на продукты и прочие домашние расходы.

Глаза Наталии расширяются от удивления. Понимаю, почему она потрясена. Я всегда была финансово ответственной, даже когда была по уши в кредитах. Никогда не была легкомысленной, всегда держала заначку на «черный день». Тот факт, что у меня не было ни цента за душой, шокировал даже меня.

— Господи, Джиа. Он что, выдает тебе карманные деньги?

Доктор Мюррей возвращается в палату, прерывая мои попытки оправдаться.

— Хорошо, Джианна. Ты можешь идти. Я выписала тебе рецепт на легкое обезболивающее. Препарат должен помочь тебе пережить спазмы, пока твое тело проходит через это, — говорит она, и протягивает мне стопку выписных документов и рецепт.

Смотрю на них и замечаю несколько красочных брошюр, торчащих между страницами. Из любопытства тянусь и вытаскиваю их. Первая — о группе поддержки для женщин, переживших выкидыш. Другая — о новой форме контроля рождаемости. Увидев третью брошюру, я едва не теряю равновесие под тяжестью всего, что обрушилось на меня за последние часы.

На обложке написано: «Приют для женщин, пострадавших от насилия», и указан городской адрес.

Поднимаю глаза на доктора. Она смотрит на меня с мягкой улыбкой, ее взгляд добрый и полон сочувствия. Я понимаю: она считает меня одной из таких женщин.

Неужели я и есть одна из таких женщин?

Если я останусь с Итаном, то стану одной из них. Правильным выбором будет уйти. Чувствую это каждой клеткой своего тела. Даже то, что я наконец проговорила вслух все тревожные сигналы, которые Итан демонстрировал годами, должно было бы стать достаточным аргументом… Но я всё ещё не готова уйти. И дело вовсе не в деньгах.

Меня удерживает мечта о сказочной жизни. Несмотря на душевную и физическую боль, верю, что смогу обрести ее с Итаном. Ведь он же обещал! И я не считаю, что наши отношения безнадежны. Сегодня я пыталась возненавидеть его за измену и жестокость, разбившие мое сердце… Но по какой-то извращенной причине не смогла. Как бы безумно это ни звучало — я всё еще хочу его любить.

Однако сегодняшний день отрезвил меня. По крайней мере, пока не решу, как жить дальше, мне нужно принимать контрацептивы — ребенок может усугубить мое положение. Сглатывая подступившие слезы, поспешно прячу брошюры между бумагами. Прежде чем доктор уходит, я окликаю ее:

— Доктор Мюррей? Возможно ли получить еще один рецепт?

— Какой?

— Мне нужны противозачаточные таблетки.

Глава 8 Джианна

Год спустя

Мужчины и женщины абсолютно разные. Старая поговорка о том, что мужчины с Марса, а женщины с Венеры, — чистая правда. Мужчины — сильные, выносливые, рациональные. Они добытчики, те, кто оплачивает счета и чинит сантехнику. А женщины, напротив, — мягкие и нежные. Им отведена роль хранительниц домашнего очага, матерей и хозяек. Готовка, уборка, воспитание детей — всё это их забота. Но главное, по мнению Итана, женщина должна уметь угождать мужу. Он искренне верит в это. И сумел заставить поверить в это меня — по крайней мере, на какое-то время. Я потеряла себя. Но теперь стала умнее и больше не ведусь на эту чушь. Когда пелена, которую Итан набросил мне на глаза, наконец спала, я поняла: нужно выживать. Этим я и занимаюсь уже целый год.

Я не живу — выживаю. Изо дня в день.

Со стороны казалось, что я живу идеальной жизнью: жена начальника полиции. И я прекрасно играла свою роль. Посещала с Итаном бесчисленные рауты и торжественные приемы, возглавила организацию последнего Полицейского бала. Вместе с женами политиков и инфлюенсеров координировала сбор средств для благотворительных фондов — тех, что помогают раненым офицерам и семьям погибших при исполнении.

Женщины, с которыми я работала, восхищались моей организованностью почти так же, как и моим мужем. Для них Итан был безупречен во всем: от безукоризненного костюма до бархатистого голоса. Но они не догадывались о чудовище, скрывающемся за идеальным фасадом.

Смотрю на цифровые часы на плите. Итан должен вернуться с работы через час. Последняя песня Джона Ледженда[23] тихо играет из стереосистемы, встроенной под кухонным шкафом. Музыка и глухой стук ножа мясника о деревянную разделочную доску — единственные звуки в просторном доме. Бросая кусочки моркови и сельдерея в кастрюлю с супом, наслаждаюсь последними минутами тишины и уединения, оставшимися в этом дне.

Не знаю, в каком он будет настроении, когда вернется. Угадать почти невозможно. Если Итан возвращается раздраженным, он, скорее всего, уходит снова — трахнуть Синтию. Я давно перестала переживать из-за его визитов к ней, потому что это значит, что мне удастся немного передохнуть от его мерзкого присутствия. Если он приходит домой в хорошем настроении — это даже хуже. Тогда велика вероятность, что вместо Синтии он захочет трахнуть меня. Одна только мысль об этом вызывает тошноту.

Итан всегда был человеком, который добивается своего. Неважно, чего именно. Он хочет меня — я отдаюсь добровольно. Он хочет стать начальником полиции — и становится им, с помощью манипуляций. Он хочет дом — находит способ купить его, хоть для меня и остается загадкой, как он умудряется выплачивать астрономическую ипотеку. Он хочет любовницу — я перестаю спорить с ним о ней.

А теперь… теперь он хочет ребенка. Этот ублюдок следит за моим циклом, чтобы точно знать, когда присунуть. Он зациклился на ребенке с тех пор, как узнал о выкидыше.

Но его тотальный контроль на этом не заканчивается. У Итана стоит прослушка — настоящая, как в кино. Уже год, как он записывает каждый мой телефонный разговор. Я узнала об этом случайно, когда он проговорился в приступе ярости: это случилось после того, как я согласилась на предложение Наталии переехать к ней. Наверное, я должна была возмутиться вторжением в частную жизнь, но у меня не было возможности почувствовать ничего, кроме страха.

После этого потребовались месяцы, чтобы зажило сломанное запястье.

С тех пор я осторожна и никогда не говорю по телефону слишком много. Я больше не пытаюсь съехать, зная, что он всё равно меня выследит. Если мне хочется поболтать по-девичьи, мы с Натальей встречаемся за обедом в ресторане, который одобряет Итан. Мы используем кодовые слова, чтобы скрыть истинный смысл разговора на случай, если кто-то подслушивает. Я понимаю, что подобное не должно происходить в реальной жизни, но моя реальность такова. У меня нет ни уединения, ни времени, которое можно было бы назвать по-настоящему личным. Его шпионаж оскорбляет такими способами, которые я даже не в состоянии описать. Порой мне кажется, что даже мои собственные мысли больше не принадлежат мне.

Каким-то чудом удается скрывать, что я принимаю противозачаточные. Я так и не рассказала ему о таблетках, которые мне выписал врач год назад — тех, что я надежно спрятала под половицей, которую вырвала с моей стороны кровати. Я не собираюсь рожать ему ребенка. Какие бы заблуждения у меня ни были насчет того, что наш разрушенный брак можно спасти — они давно умерли. Я ненавижу Итана всеми фибрами своей души.

Мои истинные чувства — еще одна вещь, которую удается скрывать. Может, мне стоит выдать «Оскар» за лучшую женскую роль. С рассвета до заката я играю роль идеальной жены. Благодаря этой игре мне удается реже ощущать на себе удары его ремня или подошвы ботинка — а ещё это значит, что Итан не заподозрит, когда я начну действовать. Мне просто нужно еще немного времени, чтобы накопить достаточно денег для побега.

Медленно откладываю часть так называемых карманных расходов, оправдываясь перед Итаном ростом цен на продукты. Это единственный способ накопить деньги. Покупки свежих продуктов с местных лотков и небольших семейных пекарнях часто не сопровождаются чеками — и Итан не задает вопросов.

Услышав щелчок замка на входной двери, выключаю радио и бросаю взгляд на часы.

Дерьмо!

Он вернулся домой раньше, и это плохой знак. Обычно это означает, что у него был удачный день на работе. А для меня это может означать только одно. Бедра сжимаются сами по себе, словно тело старается защитить ту часть тела, которую я совсем не хочу ему отдавать.

Отгоняя тревожные мысли, оглядываю кухню в поисках чего-нибудь лежащего не на своем месте. На столешнице скомканное полотенце для посуды — быстро прячу его в ящик, чтобы Итан не разозлился из-за того, что я не повесила его на место. Смотрю на розовые маргаритки — цветы, которые я ненавижу, — в вазе на кухонном острове. Завтра им понадобится свежая вода, но пока всё в порядке. Итан всегда расстраивается, если вода в вазе мутная: это, по его мнению, значит, что я не ценю подарок. С другой стороны кухни замечаю открытую хлебницу. Проклинаю себя за то, что не закрыла ее после обеда. Пересекаю кухню в три шага и успеваю захлопнуть дверцу в тот самый момент, когда он заходит.

— Ты рано, — говорю как можно небрежнее, хотя сердце бешено колотится. — Поймал всех плохих парней?

— Да, вообще-то. Сегодня у нас был налет на наркопритон. Теперь на улице на восемь подонков меньше, — Итан обходит меня и направляется к сейфу, спрятанному за большой картиной в гостиной. Повернув ручку, убирает туда выданный департаментом пистолет и большую дорожную сумку, потом снова запирает сейф. Я хмурюсь: интересно, что в этой сумке? Уже не раз видела, как он приносит ее домой. Что бы там ни было, он всегда запирает ее в сейф, код от которого я не знаю. Позже он снова открывает сейф, достает ту же сумку, уходит с ней и возвращается через несколько часов с пустыми руками. Подозреваю, что внутри — что-то незаконное. Итан может считать меня глупой, но я всегда была хороша в математике. Прекрасно понимаю, что одной его зарплаты недостаточно, чтобы покрывать ипотеку.

— Меньше наркоторговцев — отличные новости, — говорю беспечно, всё еще пытаясь определить его настроение.

— Так и есть, — он подходит и легко целует меня в лоб. Словно актриса, которой бы позавидовала сама Мерил Стрип[24], я принимаю его объятия. — Ужин вкусно пахнет, Джиа. Я только приму душ. Вернусь через пару минут.

Он отстраняется, слегка шлепает меня по заднице и уходит в спальню. Слышу, как включается душ в главной ванной, и внутренне стону от горя. Наверняка сегодня вечером будет секс. Я для него — не больше чем объект. Он берет всё, а я не получаю ничего. За последний год я симулировала больше оргазмов, чем могу сосчитать, — не то чтобы это имело значение. Намного проще «вести себя хорошо», чем отказывать ему в его потребностях. Сегодняшний вечер не будет исключением.

Пятнадцать минут спустя он возвращается в джинсах, но без рубашки. Капли воды с его волос стекают по широким мускулистым плечам. Когда-то давно его обнаженное тело после душа могло бы возбудить меня, но теперь я не чувствую ни волнения, ни восторга. И так уже давно. Теперь он вызывает отвращение. И всё же я умудряюсь натянуть фальшивую улыбку, когда он приближается. Улыбка тут же гаснет, как только я замечаю выражение его лица. Я знаю этот взгляд.

Он зол. Очень зол.

— Что это за хрень, Джиа?

От его тона по моей спине до самых пальцев на ногах пробегает холодок.

Он поднимает руку и раскрывает ладонь — в ней розовый пластиковый футляр. Круглая крышка откинута, открывая круговое расположение противозачаточных таблеток под фольгой. Чувствую, как кровь отливает от лица. Я лихорадочно перебираю в памяти утренние действия. Понятия не имею, как он мог их найти. Я всегда была осторожна, следила, чтобы половица лежала на месте. Он не мог наткнуться на них случайно.

Незаметно оглядываю кухню, на мгновение задаваясь вопросом — установил ли он где-то скрытые камеры? Это бы меня не удивило. Не вижу ни одной из них, но это уже не имеет значения. Он нашел таблетки и теперь ждет ответа.

Каким-то образом мне удается сохранить ровный голос. Я поднимаю одну бровь в притворном недоумении.

— Понятия не имею, — говорю, пожимая плечами. Единственное, что первым пришло в голову — отрицать, будто они мои.

— Не лги мне.

— Нет, правда, Итан. Я не знаю, что это.

Он делает шаг ко мне. Я отступаю. Расправляю плечи — включается инстинкт выживания. Всё повторяется, как и раньше.

Пытаясь незаметно, скользя рукой по столешнице, убрать с глаз долой мясницкий нож, которым недавно резала овощи.

Ножа нет.

Если он возьмет в руки что-то, чем может причинить мне боль — он это сделает. Я, возможно, оправилась после побоев металлическим шпателем, но не хотела рисковать, если на этот раз в его руках окажется нож.

Но я опоздала.

Бросив упаковку с таблетками на стойку, он хватает меня за руку и тянется к ножу. Всё происходит так быстро, что я не успеваю среагировать. Замираю, окаменев от ужаса, не в силах пошевелиться. Его рука скользит вверх по моей руке, обхватывает шею, притягивает меня к себе, сжимает так сильно, что я едва могу дышать. Поднеся губы к моему уху, он прижимает плоскую сторону лезвия к моей щеке.

— Я же говорил, что хочу ребенка, Джиа, — шепчет он. — Псалмы учат нас: «Вот наследие от Господа — дети; награда от Него — плод чрева. Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые. Блажен человек, который наполнил ими колчан свой»[25].

— Псалмы? — спрашиваю я. Его цитата сбивает с толку. Я никогда не видела, чтобы Итан ходил на мессу, не говоря уже о том, чтобы цитировать Священное Писание. Нас обоих крестили в католической церкви, но ни один из нас, насколько я знала, не соблюдал обрядов. Религия почти не обсуждалась. Видимо, мой муж был куда более набожным, чем казался. Ошеломленная, я не двигаюсь — замерла под холодным лезвием ножа.

— Да. В Псалме 127:3 сказано: «Жена твоя — как плодовитая лоза в доме твоем; сыновья твои — как масличные ветви вокруг трапезы твоей». Ты всё это время обманывала меня, Джиа. Я должен был понять, что ты откажешься выполнять свой долг передо мной, — его голос звучит зловеще спокойно. По коже бегут мурашки. Сердце стучит так громко, что заглушает всё вокруг. Я знаю, что означает это ложное спокойствие. Когда он говорит таким тоном — ничего хорошего меня не ждет.

Он хватает меня за волосы и резко дергает голову назад. Судорожно вдыхаю, не зная, сколько у меня осталось времени, прежде чем его рука снова сомкнется на моем горле. Это его излюбленное наказание — перекрыть воздух, пока я не начну умолять.

— Итан, пожалуйста. Давай поговорим, — выдыхаю я.

Его следующие слова заставляют мое сердце остановиться, а кровь застыть.

— Ты бросила мне вызов в последний раз, Джиа. Теперь будет гораздо хуже. Ты забеременеешь. Если для этого мне придется привязать тебя к кровати и трахать до чертиков несколько дней — я сделаю это. Получу то, что мне причитается. Так или иначе, я это получу.

Я видела много сторон Итана, но этот маниакальный взгляд на его лице — нечто совершенно новое. Никогда прежде не видела его таким злым, обезумевшим от ярости. Впервые я действительно боюсь за свою жизнь. Страх ползет по коже, пока всепоглощающее ощущение ужаса не начинает стучать у меня в голове.

— Итан, — снова пытаюсь взмолиться, голос едва слышен.

— Раздевайся.

— Так не должно быть.

— Ребенок должен был стать началом нашего будущего. А ты всё испортила. Разве ты не любишь меня, Джиа?

— Конечно, люблю, — лгу я.

— Тогда докажи! Раздевайся. Больше не буду повторять.

Дрожащими пальцами начинаю расстегивать пуговицы шелковой блузки. Как только ткань распахивается, он поддевает ножом край у моего плеча. Лезвие оттесняет материал от тела, и блузка падает на пол. Не дожидаясь, пока я сниму джинсы, он сам срывает их с меня, грубо стягивая вниз. Молча выхожу из них, слишком напуганая, чтобы сопротивляться.

Слезы текут по щекам, но ему все равно. Затем он стягивает с меня трусики, расстегивает застежку бюстгальтера. Он не останавливается, даже когда я тихо всхлипываю — от боли и стыда, от того, насколько уязвимой и беззащитной чувствую себя. Вижу, как на его шее пульсирует вена, когда он рассматривает мое тело. Он видел меня голой бесчисленное количество раз, но сейчас его взгляд — голодный, дикий — пугает меня до глубины души.

— Повернись и наклонись над стойкой, — хрипло приказывает он.

Я колеблюсь, не желая поворачиваться к нему спиной ни на секунду. Лучше бы он сказал встать на колени и отсосать, чем подставить спину.

— Итан, пожалуйста. Не делай этого.

Он улыбается. Его губы изгибаются в ликующей усмешке, когда он медленно проводит лезвием по моей ключице. Я ахаю, когда холодный металл скользит вниз, к правой груди. Мой сосок напрягается от прикосновения. Его улыбка становится шире, он, кажется, принимает мою реакцию за возбуждение, хотя это лишь естественная реакция тела на холод. Мой желудок скручивает от отвращения, я сдерживаю подступившую тошноту.

Проведя кончиком ножа по моему соску, он опускается ниже. К моему ужасу, он скользит лезвием по самой интимной части моего тела. Хотя я не религиозна, ловлю себя на том, что молюсь кому-то или чему-то, кто может меня слышать.

Пожалуйста… Спаси меня от этого монстра.

— Я не буду повторять, — говорит он.

Захлебываясь рыданиями, я подчиняюсь. Боясь, что любое резкое движение непреднамеренно изуродует меня, медленно поворачиваюсь и сгибаюсь в талии, прижимаясь грудью к холодной мраморной столешнице.

Слышу лязг пряжки ремня, затем шорох падающих брюк. Итан снова хватает меня за волосы, поворачивает мою голову вбок. Его другая рука опускает нож на стойку, но не отпускает рукоять — он кладет оружие на виду, чтобы я не забыла, что оно всё еще рядом.

— У меня все козыри на руках, Джиа. Пора тебе это понять. Я слишком много раз предупреждал тебя вести себя хорошо. Мне не нравится причинять тебе боль, но ты не умеешь, блядь, слушать. Или, может, ты именно потому и не слушаешь. Моей девочке нравится, когда я причиняю ей боль?

— Нет, — шепчу, не в силах оторвать взгляд от острого, как бритва, края лезвия всего в нескольких дюймах от моего лица.

— Нет, что? — Итан резко дергает меня за волосы, откидывая голову назад, а потом швыряет меня на стойку. Рыдание разрывает грудь, я изо всех сил пытаюсь сдержать слезы.

— Н-нет! Мне не нравится, когда ты причиняешь мне боль!

— Хммм… Трудно в это поверить. Думаю, тебе нравится боль. Тебя когда-нибудь трахали в задницу, Джиа? — Итан толкается вперед, и я чувствую, как его эрекция упирается в то место, где еще не бывал ни один мужчина. Неважно, что невозможно забеременеть таким образом — ему наплевать. Все дело в контроле. Это его игра власти.

Я чувствую, как страх поднимается в горле, распирая изнутри. Хочется закричать, но я не смею. Вместо этого начинаю умолять:

— Итан, пожалуйста. Нет. Не делай этого. Ты не можешь. Я сделаю всё, что ты хочешь.

— Я тебе не верю. Знаешь, почему? Ты обманула мое доверие, Джиа. Думала, что сможешь перехитрить меня с этими таблетками. Насколько я знаю, у тебя есть план уйти от меня. Но я этого не допущу. Как я уже сказал — ты забеременеешь, так или иначе. Тогда ты не сможешь уйти от меня. А если попытаешься, ну… Думаю, мне придется тебя убить.

Он толкается вперед, одержимый желанием удовлетворить свою похоть. Его возбуждение достигает предела, когда он находит нужное место. Боль от того, как он пытается войти в меня, вызывает инстинкт «бей и беги».

Нет. Нет, нет, нет!

Я не могу думать ни о чем, кроме этого ужаса. Все причины, по которым я откладывала уход от него, отходят на второй план. Всё, что сейчас важно — остановить его. Я не могу позволить ему надругаться надо мной самым жестоким, самым унизительным способом. Мой разум лихорадочно ищет способ сбежать.

Собрав всю волю, что у меня осталась, я резко откидываю локоть назад, целясь ему в лицо. Слышу глухой хруст, но не думаю, что это нанесло серьезный урон. И цель была не в том, чтобы вырубить его. Мне нужно было лишь несколько драгоценных секунд, чтобы сбежать.

Я не сопротивлялась с того самого дня, как он впервые меня ударил, — поэтому, когда его хватка ослабевает, и нож со звоном падает на пол, я понимаю, что застала его врасплох.

Это то, что мне было нужно.

Я вырываюсь из его рук и с силой пинаю нож на другую сторону кухни. Однако мои действия недостаточно быстрые.

— Ты ебаная сука! — ревет Итан, и его ярость, кажется, заставляет стены дрожать. Монстр из моего личного ада теряет остатки сдержанности. Схватив меня за волосы — еще один его излюбленный метод подчинения, — он тянет назад с такой силой, что мое голое тело растягивается на полу. В следующее мгновение он оказывается на моей спине.

Я кричу так громко, как только могу. Дом уединен, его со всех сторон окружают высокие сосны, а ближайший сосед живет в двухстах метрах от дороги. Никто меня не услышит, но какая-то часть меня отчаянно цепляется за надежду: может, проезжающая машина или случайный прохожий с собакой услышит мои крики. Я продолжаю кричать, пытаясь сбросить его со спины, и замираю, когда его руки сжимают мне горло.

— Стой! — пищу, борясь за воздух, пока он сжимает всё сильнее. — И… Ит… Итан, я не могу…

Вот он — тот момент. На этот раз он точно собирается меня убить.

Он начинает смеяться — так, будто мои мольбы и попытки вырваться лишь подогревают его безумие. Отчаянно царапаю его руки, но безуспешно. Он слишком силен. Я беспомощна, когда он пытается проникнуть сквозь мои сжатые мышцы.

— Блядь, Джиа! Не двигайся! — рычит он, сжимая мою шею так сильно, что в глазах мерцают звезды. Я боюсь потерять сознание, но Итану на это наплевать. Прижавшись губами к моему уху, он шепчет:

— Ибо он — слуга Божий, для твоего блага. Но если ты делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч. Ибо он — слуга Божий, мститель, который навлекает гнев Божий на грешника[26].

У меня нет времени задаваться вопросом, почему он снова цитирует библейское писание. Одним безжалостным толчком Итан вторгается в самое уязвимое, девственное место моего тела.

Острая боль выбивает из меня дух, заглушая слабые крики, срывающиеся с губ. Он грубо толкается снова и снова, в сухое, неподготовленное место, утоляя свои демонические желания. Время перестает существовать. Я жду, когда боль прекратится, но она не проходит. Единственное, что мне остается, — лежать неподвижно и ждать, пока он не кончит.

Секунды тянутся, мой разум берет верх и каким-то образом отвлекает меня от боли, разрывающей надвое. Когда боль становится невыносимой, я ухожу в безопасное убежище в своем сознании. Воспоминания о матери до болезни всплывают перед глазами — такие ясные, будто всё было вчера. Что бы она сказала, если бы увидела меня сейчас?

Затем я вспоминаю взгляд того незнакомца — теплый, карий, пронзительный. Его добрые глаза, которые заставили меня почувствовать себя в легко и комфортно. Вспоминаю, как он сказал, что хочет найти женщину, которую будет лелеять. Мое сердце сжимается: я едва знала этого человека, но до сих пор вспоминаю о нем. Мечтаю, чтобы меня кто-то любил и лелеял. Неужели я упустила свой шанс? Неужели теперь я — испорченный товар? Не хочу в это верить.

Когда Итан наконец скатывается с меня, тяжело дыша, с довольной ухмылкой на лице, словно только что пережил лучший секс в жизни, я уже знаю, что должна делать. Моя единственная надежда в том, что еще не слишком поздно… что мне хватит времени избежать ужасного конца.

Глава 9 Джианна

Как обычно, после того, как Итан нападает на меня, он начинает извиняться. Подняв мое безвольное тело с пола, он относит меня на кровать. Лежа под одеялом рядом с человеком, которого ненавижу до глубины души, я ощущаю боль в местах, о существовании которых даже не подозревала. Я в оцепенении. Притворяюсь спящей, боюсь пошевелиться — вдруг сделаю что-то еще, что снова его разозлит. Он говорит тихо, спокойно, будто уверен, что я не слышу:

— Я люблю тебя, Джиа. Хотелось бы, чтобы ты это поняла. Хотелось бы, чтобы ты не говорила и не делала вещей, которые расстраивают меня. Ты знала, как важно для меня создать семью. Зачем ты заставила меня причинить тебе боль?

Это невероятно странно. Если бы я не слышала всего этого раньше, то, возможно, поверила бы в его замешательство и искреннее раскаяние. Может, даже тихо заплакала бы в подушку. Но я уже слышала всё это раньше. И знаю: мой нарциссичный муж — сертифицированный безумец.

Мысленно отключаюсь от него, полностью выпадаю из реальности. Пока он продолжает говорить без умолку, размышляю о жизни, о том, как так вообще сложилось. Даже начинаю сомневаться в собственном существовании.

Неужели я действительно была рождена, чтобы так страдать?

Думаю о том, что знала о сексе — от наивных подростковых представлений до понимания, пришедшего во взрослом возрасте. Я любила свою маму, упокой Господь ее душу, но она была из другого поколения, где о сексе не говорили. Это была почти запретная тема. Всё сексуальное или личное по своей природе вызывало у нее мгновенное смущение. MTV и VH1[27] были под строжайшим запретом в нашем доме — не дай Бог Мадонна со своей Like a Virgin[28] развратит мою невинность. Кое-как я разобралась в «пестиках и тычинках», тайком смотря повторы «Беверли-Хиллз, 90210»[29], пока мама была на работе.

Будучи единственным ребенком, у меня не было старших братьев или сестер, у которых можно было бы чему-то научиться. Мама работала на трех работах, чтобы я могла учиться в маленькой частной начальной школе. Дети там точно не говорили о сексе, что только усугубляло мою полную неосведомленность по мере взросления. Даже разговоров о месячных не было.

В школе на одном из уроков к нам вошла пожилая медсестра и сказала, что тампоны опасны. Она утверждала, что веревочка может порваться и тампон потеряется «там». И если этого было недостаточно, ее рассказы о синдроме токсического шока окончательно убедили каждую девочку в классе, что пользоваться тампонами — страшно и опасно.

Неловкое умалчивание подобных тем означало, что я по-настоящему не понимала, что такое секс, вплоть до того момента, как сама была готова заняться им в первый раз. Я не имела ни малейшего представления, что такое проникновение — да, в семнадцать лет я действительно была настолько наивной.

Неудивительно, что сегодня, в свои двадцать восемь, никогда по-настоящему не задумывалась о том, что значит быть изнасилованной.

Когда Итан взял меня сегодня вечером, он вырвал часть моей души — ту, которую я боялась больше никогда не вернуть. Мне следовало сообщить о нем в полицию еще год назад. Вместо этого я поверила всему, что он говорил — что полиция мне не поможет, — и решила промолчать. Крик этой тишины стал оглушительным. Человек, которому я когда-то доверяла, — к добру это или к худу — пытается сломить меня.

Но у него ничего не выйдет.

Время, проведенное с Итаном, сделало меня стойкой и выносливой. Я больше не наивный подросток, ничего не знающий о сексе. Я больше не женщина, слепо доверяющая мужчине, который хочет контролировать меня во всем. Я не хочу оказаться в печальной статистике. Хочу стать одной из тех, кто выжил. Я ждала подходящего момента, когда у меня будет достаточно денег, чтобы начать всё с чистого листа. Потратила месяцы на планирование, но теперь всё это не имеет значения. Мой выбор сделан. Иллюзии, которые были относительно уровня своей готовности, рассеялись — я не могу оставаться здесь ни минуты дольше.

Пришло время вернуть себе прежнюю жизнь.

Бред Итана о любви ко мне стих какое-то время назад. Рискую взглянуть в его сторону. Он крепко спит. Как можно тише, осторожно выскальзываю из постели — обнаженная, израненная, изнасилованная — крадусь на цыпочках к его стороне кровати. Аккуратно выдвигаю ящик его тумбочки и достаю COP.357[30], который он всегда там держит. Зная, что его служебное оружие уже надежно заперто в сейфе, прячу пистолет в старом ботинке и задвигаю его в самый дальний угол шкафа, чтобы он был вне поля зрения.

Когда потенциально смертоносное оружие надежно спрятано, достаю большой мешок для одежды, висящий в шкафу. Когда-то в нем хранилось мое свадебное платье. Несколько месяцев назад я вынула его и сожгла. В буквальном смысле. Уголки губ дрожат от воспоминаний.

Я выбрала день, когда знала, что Итан задержится на работе, и пригласила Наталию. Мы вдвоем развели костер на заднем дворе и наблюдали, как платье вспыхивает, пока распивали бутылку совиньон блан. Мы смеялись над нашим постоянно растущим списком желаний. И хотя уход от Итана не был поводом для шуток, именно он стоял на первом месте в моем списке.

Я сожгла платье не назло. Сделала это потому, что мне нужен был мешок для одежды. Это был шаг, который нужно было сделать, чтобы выполнить первый пункт из списка желаний — уйти от мужа навсегда.

На следующий день после того, как платье сгорело, я собрала большую сумку для одежды — полную вещей, которые понадобятся мне, когда я наконец сбегу. Тщательно проследила за тем, чтобы объем сумки выглядел так же, как и раньше, когда в ней лежало свадебное платье. Использовать обычную дорожную сумку было невозможно — если бы он ее нашел, это сразу бы его насторожило. Поэтому я спрятала белую сумку на виду — там, в шкафу, где она висела со дня нашей свадьбы. Казалось, я собрала ее целую жизнь назад, но в то же время — будто это было вчера.

Засунув сумку под мышку, ощущаю, как по коже пробегает нервная дрожь. Отбросив волнение, тихо, на цыпочках, иду в главную ванную, чтобы одеться. Как только дверь мягко закрывается за мной, включаю свет. Глазам нужно мгновение, чтобы привыкнуть — и когда зрение проясняется, рука взлетает ко рту. Я едва сдерживаю крик.

Темно-фиолетовые полосы обвивают шею. На лбу — шишка, а руки покрыты синяками. Мой взгляд скользит ниже — туда, где остались доказательства садизма Итана. Засохшая сперма, смешанная с кровью, запеклась на внутренней стороне бедер. Злые слезы катятся по щекам, пока я смачиваю мочалку и начинаю оттирать с себя следы. Когда заканчиваю, пытаюсь собрать светлые волосы в хвост, но это невозможно — вся кожа головы в ссадинах. Итан выдрал целые пряди. Оставляю всё, как есть, умываю заплаканное лицо и быстро натягиваю джинсы и свободную бирюзовую футболку.

Одевшись, хватаю несколько базовых туалетных принадлежностей и бросаю их в сумку вместе с вещами. На стойке лежит тюбик зубной пасты. Инстинктивно кладу его в ящик — чтобы Итан не разозлился, если заметит, что он остался у раковины. Но потом передумываю. Вытаскиваю пасту обратно, кладу ее на место. Тюбик свернут снизу — как всегда делает Итан. Именно поэтому разворачиваю его с тихим, но глубоким чувством удовлетворения.

Пошел ты на хрен со своей зубной пастой.

Выхожу из ванной и, стараясь не шуметь, крадусь через весь дом к гостиной. Присев, залезаю под пуфик и отклеиваю липкую ленту, которой был закреплен неприметный Tracfone[31] под основанием. Наталия купила его для меня несколько месяцев назад — часть плана, который мы с ней продумали.

Включив телефон, набираю одно сообщение:

СПИСОК ЖЕЛАНИЙ № 1.

Некоторые могут подумать, что я принимаю нелепые меры только ради того, чтобы уйти от мужа. Но они не знают Итана так, как знаю его я. Он всегда на шаг впереди. И я уже не раз жестоко за это расплачивалась. Я знала: когда настанет этот день, побег должен быть тщательно спланирован. Мне придётся бежать и не оглядываться.

После всего, что произошло сегодня вечером, я благодарна, что приняла меры заранее. Если бы он поймал меня сейчас — прямо в момент побега — у меня нет ни капли сомнений: Итан бы меня убил.

Слышу тихий стон, потом — движение. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Подняв глаза, смотрю в сторону главной спальни — в длинный темный коридор. Сквозь полумрак всё еще различаю очертания тела Итана на кровати. Он перевернулся… но, кажется, всё еще спит. Я закрываю глаза и с облегчением выдыхаю. Мне нужно спешить.

Сунув телефон в карман, направляюсь на кухню и открываю дверцу морозильника. Клейкой лентой, которую только что сняла с телефона, быстро заклеиваю кнопку, включающую внутренний свет. В полной темноте нащупываю пустую коробку Lean Cuisine[32] у задней стенки. Как только пальцы касаются предмета, я тут же вытаскиваю коробку. Внутри — заначка. Пачка денег, которые я тайком откладывала. Сумма небольшая. С тысячей долларов далеко не уедешь. Но хоть что-то.

Собрав всё необходимое, сажусь у окна, так, чтобы видеть дверь спальни. Бросаю последний взгляд на стены, которые определяли мое существование все эти годы. Сожаление и самоупрек разрывают изнутри. Я осталась, хотя должна была уйти давно. Но, несмотря на всё, горько улыбаюсь — счастлива, что, наконец, прощаюсь со своей тюрьмой. Даже если слишком поздно спасать свою гордость.

Через пятнадцать минут к дому медленно подъезжает черный «Бьюик» последней модели, с выключенными фарами.

Машина Тедди.

Наталия передала ему сообщение.

Я медленно подхожу к входной двери, стараясь не наступать на скрипучие половицы. Кладу руку на дверную ручку — и замираю. За моей спиной зажигается свет.

— Джиа, ты куда? — слышу голос Итана позади. Я едва не выпрыгиваю из кожи от испуга — сердце бешено колотится, дыхание сбивается.

— Черт, нет! — шепчу в панике, возясь с дверным замком.

— Джианна! — в его голосе уже ярость. — Ты хочешь умереть? Я же говорил, что случится, если ты попытаешься уйти!

Звук его шагов становится всё ближе. Щелчок замка — я почти открываю дверь, но прежде чем успеваю, он срывает меня с места и швыряет на пол.

— Нет! Ты, гребаный ублюдок! Тедди! Нат! — кричу изо всех сил, надеясь и молясь, чтобы они услышали меня сквозь стены.

Пытаюсь пошевелиться и встать. Если останусь на полу, он будет пинать меня. Поднимаюсь на колени, но мое изможденное, избитое тело слишком медленно реагирует. Кулак врезается в щеку — я отлетаю назад. Затем следует пинок.

Судорожно стону от боли. Удар ногой в спину выбивает из легких весь воздух. Пытаюсь снова позвать Наталью и Тедди, но вместо слов — только хрип и вдохи. Еще один удар по почкам и всё будет кончено.

Вставай. Вставай. Не дай ему победить.

Молча повторяю это как заклинание, задыхаясь, сражаясь за воздух. Он снова заносит ногу, чтобы пнуть меня, но я перекатываюсь, и он промахивается.

Его взгляд, пылающий, как ураган пятой категории, впивается в меня — и тут же замирает, когда входная дверь с грохотом распахивается.

Наталья, Тедди и Бен врываются в дом. Я никогда в жизни не была так счастлива видеть кого-либо, чем сейчас.

Итан оборачивается ровно в тот момент, когда Наталья бросается ко мне.

— О Боже! Джиа, ты в порядке?

Слабо киваю и отворачиваюсь — уверена, что она рассматривает мое опухшее лицо. Я понимаю, что это не моя вина, но стыд всё равно сжимает горло, перекрывая любые рациональные доводы. Сажусь, морщась — уже чувствую, как синяки начинают расползаться по ребрам.

— Убирайтесь из моего дома! — орет Итан.

Поднимаю глаза и вижу, как он лезет в подушки дивана… и вытаскивает пистолет. Тот, о котором я даже не подозревала. В голове проносится проклятие — как я могла не знать, что в доме есть еще одно оружие? Это уже третий пистолет. Сколько их вообще?

Итан поднимает черный ствол и направляет его на Тедди, когда тот делает шаг вперед. Он водит оружием туда-сюда, прицеливаясь то в Тедди, то в Бена, показывая, что сейчас преимущество на его стороне.

— Что ты собираешься делать? Расстрелять нас? — спрашивает Тедди. — Не глупи, Итан. Не думаю, что ты хочешь сесть в тюрьму за убийство.

— Это не убийство. Вы ворвались в мой дом. Это самооборона, — бросает Итан, голос полный ярости.

— Джиа, пошли. Мне нужно вытащить тебя отсюда, малышка, — шепчет Наталья.

— Нет, подожди, — говорю я, осторожно поднимаясь. Боюсь, что Тедди недооценивает, насколько жесток Итан, и не хочу, чтобы он пострадал. — Итан, всё кончено. Я ухожу. Опусти пистолет.

— Заткнись, Джианна! Мне нужно разобраться с этими незваными гостями! — орет Итан, не сводя безумного взгляда с Тедди и Бена. — Всё верно, парни. Вы меня слышали? Вы — незваные гости в моем доме. Я имею право защищаться. И никто не станет это оспаривать.

— Ты правда готов проверить эту теорию, Итан? — Тедди делает шаг. Потом поворачивается ко мне: — Джиа, пора уходить.

Безумная ухмылка, расползающаяся по лицу Итана, пробирает до костей. Он знает влиятельных людей. Риск, на который идет Тедди, может обернуться катастрофой.

Нам нужно действовать быстро. Тедди и Бен встают передо мной, заслоняя собой меня и Наталию. Вместе, мы начинаем двигаться к двери.

— Не делай этого, Джиа, — предупреждает Итан.

В его голосе звучит отчаяние. Я осмеливаюсь взглянуть на его лицо. На миг в его глазах мелькают грусть и что-то похожее на сожаление, но это мгновение тут же исчезает, прежде чем выражение лица снова становится жестким и холодным. Когда он говорит вновь, голос звучит как рычание:

— Ты пожалеешь об этом.

Молю Бога, чтобы этого не произошло.

Мы игнорируем его браваду и продолжаем медленно двигаться к входной двери — она кажется пугающе далекой, будто на расстоянии десятков метров. Поясница горит от боли, но я знаю: нельзя останавливаться. Нужно идти.

Наталья чувствует, как мне тяжело, и обхватывает меня за талию, поддерживая. Я вздрагиваю от ее прикосновения, не понимая — легче ли мне от этого или только больнее.

Слышу, как тяжелые шаги Итана пересекают комнату. Всё тело напрягается. Я готовлюсь к тому, что вот-вот должно произойти.

Мир вокруг будто застывает, вытягиваясь в бесконечный момент. Но уже через одно биение сердца всё обрушивается обратно — время срывается с цепи.

Раздается выстрел. За ним — грохот. Мы с Наталией вскрикиваем. В одно мгновение наша защита рушится. Я в ужасе зажмуриваюсь, не в силах смотреть на происходящее.

— Джиа, всё в порядке, — говорит Тедди.

Медленно открываю глаза и встречаюсь взглядом с бывшим боссом. Осмелившись перевести взгляд на Бена, вижу: он стоит над Итаном с настольной лампой в руке. Итан лежит без сознания.

— Пошли. Нам нужно отвезти тебя в больницу.

Качаю головой. Я не могу доверить свою жизнь системе, которая всегда на стороне мужчин. Коррупция в полицейском управлении только сильнее склонит чашу весов в его пользу. Я не могу рисковать, даже если это означает делать всё «правильно» — включая поход в больницу.

— Нет. Никаких больниц. Он узнает, что я там. Просто увезите меня как можно дальше отсюда.

— Джиа, ты уверена? — спрашивает Наталья.

— Уверена. Подожди… Мне нужно сделать еще одну вещь.

Отхожу в сторону и протягиваю левую руку, глядя на обручальное кольцо. Рядом с ним — помолвочное, то самое, которое я по глупости приняла целую жизнь назад. Вместе они должны были символизировать вечную любовь и бесконечную преданность. Когда Итан выбрал этот дизайн, он мне не особо понравился. А теперь я ненавижу эти кольца всем сердцем. Это больше не символы любви — кольца стали кандалами, державшими меня слишком долго.

Слезы застилают глаза, когда я срываю кольца с пальцев. Делаю несколько шагов к месту, где на полу лежит Итан. Не знаю, почему плачу. Это не грусть. И уж точно не вина за то, что он лежит неподвижно. Я даже не оцепенела — хотя, может быть, так было бы легче. Оцепенение — это пустота. А внутри меня сейчас кипит неподдельная, самая настоящая ненависть, пока я смотрю на своего мужа — Хайда, замаскированного под Джекила[33], нанесшего мне непоправимый вред.

Эта ненависть окружает меня тенями — черными, как ночь, затягивающими вниз, пока весь мир перед глазами не окрашивается в алое.

Мне не нравится чувствовать это. Но в каком-то извращенном смысле это чувство приносит утешение. Я знаю: именно ненависть станет моим топливом. Она будет движущей силой моего выживания. И я буду держаться за нее до тех пор, пока жива.

Я подбрасываю кольца. Они ударяются о пол, отскакивают и катятся, пока не замирают у головы Итана.

Поворачиваюсь к друзьям. Передо мной — три пары глаз: грустных, встревоженных. Расправив плечи, подхожу к ним, заглядывая в самую глубь своей души — в поисках той силы, которая понадобится, чтобы пройти всё, что ждет меня впереди.

Глава 10 Джианна

Я не могу пойти к Наталии или к Тедди домой. Итан знает, где они живут, и именно этого он и ждет. Тедди отвозит меня вглубь сельской местности, пока мы не находим дешевый отель, где можно снять комнату на ночь. Я примерно в восьмидесяти километрах от Индиан-Хилла — недостаточно далеко от Итана, но на сегодня этого должно быть достаточно. Мне ненавистно втягивать друзей во всё это, но у меня нет другого выбора. О том, чтобы скрыться на собственной машине, не может быть и речи, ведь она зарегистрирована на имя шефа полиции. Итану достаточно просто заявить об угоне автомобиля — и все правоохранительные органы начнут меня искать.

После долгих уговоров мне удалось убедить Тедди, Бена и Наталию, что со мной всё будет в порядке, если я останусь в отеле одна. А им пора домой. Тедди пообещал вернуться завтра, чтобы отвезти меня, куда потребуется. Единственная причина, по которой Наталия уступила, — это то, что Тедди разрешил ей поехать с ним. План такой: я остаюсь здесь на ночь и обдумываю дальнейшие шаги. Возможно, глупо с моей стороны не продумать всё заранее, но я ни о чем другом и не думала — только бы выбраться. Я предполагала, у меня будет больше времени, чтобы разобраться со всем остальным.

Включаю телевизор, и тишину заполняет реклама пылесоса. Листаю каналы и останавливаюсь на живом концерте с участием Холзи[34] и какой-то группы, которую не узнаю. Смотреть особо ничего не хочется, просто мне необходимо хоть какой-то фоновый звук.

Осторожно вытянувшись на кровати, морщусь от боли, пронзившей ребра. Всё тело ноет до самых костей, покрытое лоскутным одеялом синяков, напоминающим картину Пикассо. Как только мне удается устроиться хоть немного удобнее, насколько это возможно в моем нынешнем состоянии, пялюсь в желтеющий потолок и размышляю, куда поехать утром. Мне всегда нравилась набережная в Кливленде, а жилье там вполне доступное. Возможно, стоит посмотреть, не удастся ли сесть на автобус Greyhound[35] и уехать туда.

Из раздумий меня возвращает звонок временного мобильного — на экране высвечивается номер Наталии.

— Привет, подруга, — говорю я.

— Эй. Я снова в Чинчи. Тедди только что высадил меня. У тебя всё в порядке?

— Не знаю. Наверное. Держусь. Трудно описать словами, что я чувствую. Оцепенение? Потерянность? Думаю, мне просто нужно время, чтобы прийти в себя, понимаешь?

— Ты справишься, Джиа. Ты преодолеешь это и станешь сильнее, чем когда-либо. Помяни мое слово!

Слабо улыбаюсь, пытаясь впитать уверенность в ее голосе — как же хочется, чтобы хотя бы часть ее силы передалась мне.

— Спасибо вам еще раз за то, что оплатили мою комнату. Вам было не обязательно это делать.

— Не переживай. Я уже говорила, когда мы регистрировали тебя в отеле — нужно копить деньги, чтобы встать на ноги. Помочь тебе сейчас — самое меньшее что мы можем сделать. Ты уже решила, куда поедешь дальше?

— Вот как раз думала об этом. Возможно, Кливленд. Там недорого и всего пару часов езды.

— Удивлена, что ты не сказала: «куда угодно, лишь бы подальше отсюда», — замечает она.

— О, я определенно думала об этом. Мне бы очень хотелось жить рядом с океаном, но это обычно дорого. Вот и думаю о Кливленде. Озеро Эри может стать моим океаном, — шучу, хотя в этом нет ничего смешного.

— Собираешься устроить себе собственный пляж, да? — подхватывает шутку Наталия.

Мы с Наталией еще немного болтаем о Кливленде, прежде чем возвращаемся к моему физическому состоянию. Ее настойчивые уговоры пройти обследование в больнице — из лучших побуждений, но она просто не понимает. Я не раз лечила себя сама и прекрасно знаю, что делать. Главное — я наконец-то вырвалась из лап Итана, и это всё, что сейчас имеет значение. Не собираюсь рисковать этим ни при каких обстоятельствах.

После тридцати минут уверений, что со мной всё в порядке, слышу, как Наталия зевает. Взглянув на часы на тумбочке, вижу красные цифры — почти три часа ночи.

— Иди спать. Уже поздно.

— Хорошо. Увидимся утром, когда мы с Тедди приедем за тобой. Он сказал, мы будем около десяти.

— Спасибо за всё. Спокойной ночи, Нат. Я люблю тебя, подруга.

— И я тебя люблю.

Кладу телефон на тумбочку и встаю, чтобы переодеться в пижаму. Я только расстегиваю джинсы, когда в номере звонит телефон. Замираю. Наталья, Тедди и Бен — единственные, кто знает, где я, и все трое в курсе, что нужно звонить на Tracfone. Звонок продолжается — громкий, резкий, навязчивый. Мое сердце начинает колотиться еще быстрее.

Расслабься. Наверняка это просто звонят с ресепшена.

Я нерешительно подхожу к телефону и снимаю трубку.

— Алло? — осторожно спрашиваю.

— Джианна, — раздается знакомый голос моего мужа. У меня сводит живот.

Нет. Это невозможно… невозможно.

Не раздумывая, бросаю трубку. Телефон снова начинает звонить. Снова и снова. С каждым гудком сердце грохочет всё громче. Я хватаю трубку — без всяких любезностей:

— Как ты меня нашел?

— О, дорогая, разве я не говорил тебе раньше, что тебе не стоит пытаться умничать? Найти тебя оказалось слишком просто. Наталия расплатилась за номер своей кредиткой. Я ведь полицейский, помнишь? Узнать такие вещи — проще простого. Ты не спрячешься от меня.

Беззвучно выругавшись, щипаю себя за переносицу. Даже в голову не пришло, что он может отследить транзакции Наталии. Теперь понимаю: больше я не совершу такой ошибки.

— Оставь меня в покое, Итан. Не усложняй ситуацию больше, чем уже есть.

— Оставить тебя одну? О, нет. Не могу этого допустить. Я слишком волнуюсь за свою девочку, — говорит он приторно-сладким голосом. — Особенно после того, как ты решила поехать в Кливленд. Слышал, на набережной там небезопасно.

Замираю на мгновение, глаза расширяются, затем швыряю телефон в стену, словно обжегшись. Кровь пульсирует в висках, я покрываюсь холодным потом. Единственный способ, как он мог узнать о Кливленде, — это если он услышал мой разговор с Наталией по телефону. До этого переезд никогда не обсуждался.

Нервно оглядываю комнату, затем подбегаю к окну. Отдернув шторы, выглядываю наружу. Глядя мимо пожарной лестницы, всматриваюсь в парковку. Со второго этажа видно всего несколько машин — больше ничего. Никого.

Громкий стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть на месте.

— Джиа! Открывай! — слышу голос Итана. Следом раздается еще один удар — потом глухой стук тела или, может быть, ноги о дверь. Он пытается ворваться. Дешевая рама на двери старого гостиничного номера раскалывается.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Не раздумывая, бегу к окну и распахиваю его, затем оглядываюсь. Сумка с моей одеждой всё еще в комнате. Как и сумочка — с деньгами, телефоном и обувью. Перевожу взгляд на дверь: она вот-вот слетит с петель, пока Итан продолжает колотить. Он войдет с секунды на секунду. Одежда — лишний груз, но мне нужны сумочка и обувь.

— Моя девочка! Ты, ублюдок, трахаешься с моей девочкой! — орет он. Раздается оглушительный треск — и я вижу, как Итан вжимается в пролом, где еще недавно была дверная рама. Его взгляд безумный, на голове запекшаяся кровь — след от удара лампой, когда Бен пытался его остановить.

Двигаюсь быстро, как могу, хватаю с пола сумочку. К моему ужасу, телефон и пачка денег высыпаются на пол. Двадцатидолларовые купюры, кажется, летят в воздухе в замедленной съемке — как раз в тот момент, когда Итан врывается в комнату. Он выглядит как убийца. И если у меня были хоть какие-то сомнения насчет того, на что он способен, — теперь их нет. На этот раз он точно меня убьет.

Бросив наличные и телефон, я разворачиваюсь и несусь к окну. Тяну защелку, освобождая пожарную лестницу, затем спускаюсь по ржавым прутьям, пока босые ноги не касаются потрескавшегося асфальта подъездной дорожки.

А потом бегу.

И бегу.

Не обращая внимания на боль в ребрах, бегу до тех пор, пока ступни не становятся ободранными и кровоточащими, пока не могу больше сделать ни шага.

Едва почувствовав прохладу раннего осеннего воздуха, шатаясь добираюсь до заправки, затерянной в глуши. Ноги изранены до крови, тело кричит от боли, я не могу перестать дрожать. Мне нужна помощь. У меня нет ни телефона, ни денег. Единственное, что у меня есть — одежда, которая сейчас на мне и кошелек, пустой, без всех тех денег, которые я копила последние шесть месяцев. У меня даже нет обуви. Моим единственным спасением становится таксофон у заправки. Я не верю своей удаче. Не видела таксофонов уже много лет и молюсь, чтобы он всё еще работал.

Набираю номер оператора и прошу соединить за счет вызываемого абонента, тревожась, не было ли это еще одной глупой ошибкой. Звонить кому-то — это риск. Теперь любое действие будет рискованным. Но у меня нет выбора. Когда голос Тедди, наконец, звучит в трубке, я не могу скрыть облегчения. Я в отчаянии, и с тех пор как узнала, что Итан каким-то образом следит за Наталией, Тедди нужен мне, как никогда раньше.

— Тедди!

— Джиа! Что случилось?

— Итан нашел меня, — выдавливаю я. Одно только его имя вызывает в теле дрожь. — Я боялась звонить Нат, мне кажется, он следит за ней.

— Что ты имеешь в виду? Как, черт возьми, он тебя нашел?

— Слушай, я не могу сейчас объяснить как и почему, но мне пришлось срочно бежать. Все мои вещи остались в отеле. Одежда, телефон, деньги…

Не могу продолжать. Рыдания, которые я сдерживала до звонка, вырываются наружу.

— Этот гребаный ублюдок — сумасшедший. Где ты? Я еду за тобой. Знал же, что не стоило оставлять тебя в этом чертовом отеле. Ты можешь вернуться ко мне, и…

— Нет. Только не к тебе. Он будет знать, что нужно искать именно там.

— Джиа, что ты хочешь, чтобы я сделал? — он звучит измученно. А как иначе, после такой ночи по моей вине.

— Мне жаль, что я втягиваю вас в это еще больше…

— Нет, нет, не говори так. Этот сукин сын больше никогда тебя не тронет. Где ты? Я не смогу тебе помочь, если не буду знать, где ты.

Несмотря на усталость в его голосе, в нем звучит срочность — она дает мне силы продолжать. Я глубоко вздыхаю.

— Рядом с каким-то шоссе, — говорю, внезапно испугавшись, потому что на самом деле не имею понятия, где нахожусь. Темно, и я не уверена, побежала ли на север, юг, восток или запад. Просто бежала зигзагами — на случай, если Итан преследует. Быстро оглядываюсь в поисках каких-нибудь ориентиров.

— Какое шоссе, Джиа?

— Трасса 71, думаю. Да, вижу дорожный знак. Я на заправке с магазинчиком. На вывеске просто написано «Мини-маркет», и на ней изображена огромная курица. Это единственное, что я вижу вокруг. Думаю, я не дальше четырех или пяти миль от отеля, где вы меня высадили.

Он молчит мгновение, словно пытается представить, что я описываю.

— Ладно, я найду. У моей бывшей жены еще осталась одежда, а ты примерно ее размера. Принесу всё, что смогу, и немного наличных.

— Не нужно…

Я чуть было не сказала, что деньги не нужны, но вовремя остановилась. У меня буквально ничего нет. У меня нет другого выхода, кроме как согласиться.

— Я верну тебе деньги.

— Не беспокойся. Это всего лишь деньги. Просто затаись. Я быстро. Мы найдем тебе безопасное место. Но, Джиа… Нат начнет волноваться, когда не сможет дозвониться тебе на Tracfone. Что мне ей сказать?

— Скажи, что телефона больше нет, и пусть не пытается со мной связаться, — замолкаю, глубоко вздыхая, думая о том, как легко Итан отследил мое местоположение сегодня. — И ты тоже, Тедди. Это слишком рискованно. Как только пойму, куда уехать — больше никаких контактов. Мне нужно исчезнуть. Позвоню вам обоим, когда будет безопасно.

Он вздыхает. Несколько секунд молчит.

— Хорошо, — наконец отвечает он.

Глаза наполняются слезами. Мысль о том, что придется отказаться от единственной семьи, которая у меня была, душераздирающая.

— Спасибо, Тедди. За всё.

— Скоро увидимся. И, Джиа?

— Да?

— С тобой всё будет хорошо. Обещаю.