Глава 4

Абсолон

— Мистер Ставиг, — окликает Ивонн, когда я иду по коридору. Останавливаюсь, и она догоняет меня. Один плетется за ней, как будто та его хозяйка. — Гость, которого вы приглашаете сегодня на ужин. Он человек или вампир?

— Вампир, — отвечаю я.

— Значит, не нужно, чтобы я готовила? — спрашивает она, и я улавливаю исходящее от нее разочарование. Видимо, ужасно скучно быть поваром для множества вампиров, ведь мы редко садимся за стол, чтобы поесть.

— Боюсь, что нет, — говорю я, надеясь успокоить ее улыбкой. — Но если мне что-нибудь понадобится, то я обязательно дам знать.

Кажется, это ее радует. Она кивает мне и убегает на кухню. Один следует за ней по пятам. Я не должен обижаться на то, что он предпочитает проводить все свое время с моей экономкой, потому что та кормит его объедками, хотя и говорит, что это не так. Она не знает, что я чувствую, когда люди врут.

И чувствую запах в дыхании Одина. Удержать его на сыроедении в этом доме оказывается практически невозможно.

Я игнорирую отсутствие лояльности у своей собаки и направляюсь вниз по лестнице в «Темные глаза», зная, что мой гость, Онни, может появиться в любую минуту. Пунктуальность не является сильной стороной вампиров, но смена часовых поясов может нарушить его расписание.

Я вхожу в двери, чувствуя, как сила защитных чар проходит сквозь меня, и замечаю, как Вульф закрывает дверь в «Темную комнату».

— Тебе удалось найти кого-то из списка? — спрашиваю я, кивая на дверь.

— Всегда кто-нибудь да соглашается, — говорит он.

Несмотря на то, что у нас назначены ночи для кормления, мы работаем со списком доверенных людей-добровольцев. Я никогда до конца не пойму, почему люди хотят, чтобы пили их кровь, ведь они ничего от этого не получают, но не осуждаю их фетиш. И если бы не они, вампиры не смогли бы жить в Сан-Франциско. Безопасное место для кормления означает, что вампиры могут сосуществовать с людьми, не вызывая подозрений. Если бы каждый вампир должен был выходить и убивать, чтобы остаться в живых, начало бы накапливаться много мертвых тел, и именно на вампиров стали бы указывать пальцами. Такое случалось в большинстве городов по всему миру, но не в этом, и все благодаря мне.

— Рад, что с его ужином разобрались. Где Эзра? — спрашиваю я, поправляя запонки. — Как мы будем развлекать гостей без бармена?

— Ему пришлось уйти, — говорит Вульф. — Попробуй сам как-нибудь. Мне трудно поверить, что ты не был барменом в какой-нибудь из своих жизней.

Он одаривает меня своей фирменной улыбкой, а затем направляется к бару, чтобы приготовить напиток.

— Ты прав, — делюсь я, следуя за ним. — Я недолго работал барменом в Копенгагене. Но только потому, что пытался сблизиться с ведьмой, которая часто посещала бар. Мои напитки были чертовски ужасными.

— В это мне тоже с трудом верится, — возражает Вульф, и по чертовой искорке в его глазах я понимаю, что тот еще не закончил издеваться надо мной. Он берет бутылку скотча «Lapraigh» за баром, а затем стакан. Откручивает пробку. — Видишь, это легко. Сначала снимаешь пробку, потом наливаешь себе в стакан.

Я смотрю на него, отказываясь смеяться.

— Очень забавно, — сухо произношу я.

Вульф морщится, наливая скотч и пододвигая стакан ко мне.

— Вау, ты такой сердитый, когда Ленор нет рядом, знаешь это? Я и забыл, каким ты был сотни лет назад.

— А ты ведешь себя как придурок, когда Аметист нет рядом, — огрызаюсь я в ответ, беря скотч. В эту игру могут играть двое. Ленор и Аметист обе сегодня вечером устраивают девичник в баре или что-то в этом роде. Не буду отрицать, что я не в лучшей форме, когда рядом нет Ленор, но Вульф будет отрицать, пока рак на горе не свиснет, будто Аметист тут вообще не причём.

— Аметист? — говорит он небрежно. Слишком небрежно. — Я даже не заметил, что она ушла. У них девичник, да?

Я просто моргаю, глядя на него. Он знает, что да. И я не собираюсь упрекать его. Что бы Вульф ни чувствовал к Аметист, это не мое дело. Небеса знают, сколько раз Ленор упоминала о них в моем присутствии, как будто они не просто живут в этом доме, а являются героями какого-то реалити-шоу о знакомствах. Она убеждена, что они родственные души, и всякий раз, когда я твержу, что отношения людей и вампиров никогда хорошо не заканчиваются, та игнорирует это. Оказывается, моя полуведьма — неисправимый романтик.

— Да, девичник, — подтверждаю я через мгновение. — Ленор полезно выбраться из дома.

Вульф кивает, наливая себе выпить.

— Ты беспокоишься о ней.

Я медленно кручу стакан со скотчем в руке, рассматривая логотип «Темных глаз».

— Ей сложно адаптироваться.

— Ты забываешь, что она всего лишь наполовину вампир и всю свою жизнь воспитывалась как человек.

— Я этого не забываю, — огрызаюсь на него. — Я был рядом. Видел, как ее воспитывали.

Он приподнимает бровь.

— Тогда, возможно, ты забываешь, что это трудное время для любого вампира, который находится в процессе Перерождения. — Мой взгляд становится жестче, но Вульф продолжает. — И да, я знаю, что ты не такой, как большинство из нас. Серьезно. Но ты сказал, что не помнишь, каково было, когда Скарде обратил тебя. Ты забыл.

— Я заблокировал воспоминания, — говорю я тихим голосом.

— В любом случае, ты не помнишь. А я помню, что со мной было. Это чертовски тяжело, хотя я всю свою жизнь знал, что произойдет, когда мне исполнится тридцать пять. И видел, как то же самое случилось с моей сестрой, когда той исполнился двадцать один год, затем с братом. И к подобному никак не подготовишься. А Ленор прошла через это без всякого предупреждения, и никто из нас точно не знает, каково это для нее, потому что в нас нет ведьминой крови. Я считаю, она приспосабливается так хорошо, как только может, старина.

Я вздыхаю.

— Да. Это верно. Но я все равно беспокоюсь. Ее тело приспосабливается, но разум… и сердце. Не уверен, что она создана для такого образа жизни. Ленор слишком… мягкая.

— Она очень мягкая, — соглашается он, выпив. — Но именно поэтому ты в нее влюблен. Потому что столетия твоей жизни были тяжелые.

И неумолимыми. Годы были неумолимы.

— Я так сильно люблю ее, что даже не понимаю, как это возможно, — тихо признаюсь я, глядя в никуда.

Чувствую на себе удивленный взгляд Вульфа. Между нами воцаряется тишина. Хотя вампиры по натуре довольно эмоциональны и экспрессивны, я никогда не разглагольствовал о чем-то столь личном. Возможно, мягкость Ленор действует и на меня.

Не уверен, что мне это нравится. Нужно оставаться жестким во многих отношениях.

— Что ж, — говорит Вульф через мгновение, прочищая горло, — если тебе от этого станет легче, любовь не понимают даже люди, не говоря уже о нас. Возможно будет лучше, если это и останется тайной. — Я допиваю свой напиток, и он наклоняется через стойку, наливая мне еще. — И не беспокойся о Ленор. В конце концов, она придет в себя. Просто на это может потребоваться время.

— Знаю. Но тогда почему мне кажется, что время на исходе? — спрашиваю я, не в силах игнорировать мрачное предчувствие, которое не дает мне покоя с тех пор, как произошел инцидент с Яником. — Рядом с ней я болезненно ощущаю эти секунды, минуты, часы, дни, как будто время теперь ограничено, а не бесконечно.

— Может быть, это потому, что мы не знаем, насколько она бессмертна, — указывает он. — Мы знаем, что можем жить вечно, если захотим и только если будем осторожны. А как это работает с наполовину ведьмой, наполовину вампиром? Сколько сможет выдержать ее организм? Есть три способа убить нас, а сколько ее? И даже без этого, как долго она проживет естественным путем? Сто лет? Пару сотен?

Ленор сама задавалась этими вопросами, на которые ни у кого из нас не было ответов. Гибриды человека и вампира могут жить долго, как, например, мой брат Калейд, первый обращенный вампир от отца. Со временем его человеческая сторона исчезла. Но он тоже исключение. Большинство прямых гибридов не живут вечно, и их легче убить. Мой брат выделяется благодаря отцовской крови. Крови, созданной самим дьяволом, той же крови, что течет во мне.

— Может, в этом все и дело, — размышляю я. — Или просто придется ждать, когда упадет вторая туфля. Ты же знаешь, что мой отец не закроет глаза на то, что она сделала.

Вульф расплывается в улыбке.

— О, хотел бы я видеть его лицо, когда он узнал, что маленькая Ленор превзошла его Темный орден. Испепелила. — Затем Вульф хмурит брови. — Но ты же знаешь, что он не может покинуть свою родину.

— Не может? Или не станет? Две разные вещи, Вульф. И независимо от этого, кого — или что — бы он ни послал сюда, это будет намного, намного хуже, чем Яник.

Он пожимает плечами.

— Я буду готов к ним. Ты тоже.

— Но будет ли Ленор?

— Я бы не стал недооценивать ее, Солон. Это и была ошибка твоего отца.

Возможно, он прав, но это не успокаивает. Черт возьми, я не создан для этого сентиментального дерьма.

Внезапно мой нос наполняется запахом аниса, и Вульф быстро кивает мне. Онни здесь.

Он шагает через клуб к задней двери и стучит. После первого визита вампиры получают ключ-карту, которая дает им доступ через парковку с задней стороны дома, но им все равно приходится стучать, чтобы войти внутрь. Их должны пригласить.

— Онни, — говорит Вульф, открывая дверь для нашего гостя. — Заходи.

Онни заходит внутрь, одетый в темно-розовый костюм. С его темным оттенком кожи, светлыми глазами и длинными черными волосами, жилистым и изящным телом, Онни пытается казаться другим, этаким эксцентричным чудиком, а не вампиром. У него это получается, но из-за того, что он такой запоминающийся, ему приходится менять свой внешний вид каждые тридцать лет или около того. В последней версии, когда он жил в Хельсинки в 1960-х годах, у него было фиолетовое афро, которое ему очень нравилось, но думаю, что он больше обожал свой напудренный парик, который тот носил во Франции в конце 1700-х годов, по образцу и подобию его дорогой подруги Марии-Антуанетты.

— Отличная вечеринка была прошлой ночью, — говорит Онни, занимая место рядом со мной в баре. — Я был так очарован этим вампиром с Аляски, что забыл пожелать спокойной ночи.

Вульф протягивает скотч.

— Пойдет?

— Я бы выпил хорошего красного, прости за мои придирки. Что-нибудь из Бордо? Старое?

— Какого года? — спрашиваю я. В подвале есть винный погреб, но мне не очень хочется отправляться на поиски редких сортов вин.

— Любого, старше того, что можно купить в винном магазине, — говорит он.

— У меня есть каберне Совиньон 90-х годов, Напа, — говорю ему, когда Вульф наклоняется и достает его. — Ты в Калифорнии, Онни. Можешь заказать свое бордо в Европе.

Вульф наливает нам всем по бокалу, поскольку открывать бутылку только для одного человека — такая себе трата.

— Итак, — говорю я, смакуя вино. И практически ощущаю погоду в день сбора винограда. Солнечный свет после утреннего тумана. Густого и холодного. — Что привело тебя сюда, Онни? Обычно ты не приезжаешь без каких-либо новостей с родины.

Он улыбается мне, обнажая ослепительно белые зубы.

— Абсолон, серьезно. Друг не может приехать, чтобы поздороваться?

— Ты не любишь хандрить из-за смены часовых поясов для того, чтобы просто поздороваться. Достаточно было бы электронного письма.

Его улыбка поникла. Он делает долгий, осторожный глоток вина, а затем проводит языком по зубам.

— Довольно вкусно. Я и забыл, как сильно люблю калифорнийское красное, — замечает он. Затем пристально смотрит на меня. — Были некоторые, э-э, неприятности. Скарде продолжает создавать свою армию. Темный орден или что-то еще, не знаю. И Калейд тоже не знает.

Я выпрямляюсь, чуть не клацая зубами при упоминании имени моего брата.

— Калейд? Ты с ним общался?

Онни кивает.

— Он вернулся в Хельсинки, навсегда. Правит своим собственным насестом. Кажется, теперь у него та же цель, что и у тебя, как и у всех нас.

Я хмурюсь.

— И какая?

— Убить твоего отца.

Я чуть не смеюсь.

— И ради этого ты проделал весь путь? Несешь полную чушь.

Онни вздрагивает от выражения моего лица, которое, видимо, убийственное. Именно так я себя и чувствую сейчас.

— Это не чушь. Он отделился.

— Когда это случилось? — спрашивает Вульф, тоже не веря своим ушам. Калейд, золотое дитя моего отца, был рядом со Скарде с самого начала. Эти двое не разлей вода.

— Пару лет назад, — говорит Онни.

Я качаю головой, горький привкус во рту перекрывает вкус вина.

— Невозможно. Я бы уже знал.

— А я убедился, — возражает Онни. — Я был в Хельсинки, жил с ним в Красном мире. У него есть свои планы. Клянусь тебе.

— Я думал, ты в Таллине, — ворчу я.

Он качает головой.

— Калейд пожелал моего возвращения.

Финляндия долгое время была родиной моего брата. Отец живет дальше на севере, там, где финская и норвежская границы пересекаются за полярным кругом. Калейд веками метался между этими двумя местами.

— И твой отец переехал, — продолжает Онни, возможно, улавливая мои мысли, как делают некоторые вампиры. — Его больше нет в деревне, он уехал на север. Отступил еще дальше в Красный Мир, так далеко, что даже Калейд не может его найти. Тот догадывается. Скарде догадывается, что хочет Калейд, поэтому делает все возможное, чтобы предотвратить это. Там он сможет создавать свои армии без чьего-либо вмешательства, но… — Онни замолкает.

Никто из нас не знает наверняка, с кем именно Скарде заключил сделку о вечной жизни, когда стал первым вампиром. Я предполагаю, что с дьяволом или какой-то темной, всезнающей злобной силой. Ходили слухи, что эта темная сила помогала Скарде все время, или что он был не более чем марионеткой на протяжении веков. Поскольку мои воспоминания об отце окрашены безумием и ненавистью, я не знаю, имел ли тот полную свободу действий или нет. Полагаю, это никогда не имело особого значения. Мой отец — фактический король, которому подчиняются почти все вампиры, независимо от того, кто на самом деле стоит за ним.

— Мой отец не отступил бы, — медленно произношу я. — Он всегда желал сохранить контроль, быть в пределах досягаемости своих подданных. Проникнуть так глубоко в другие миры, где даже Калейд не сможет добраться до него… Скарде рискует потерять власть. Откуда он знает, что вампиры вместо этого не начнут подчиняться Калейду?

Онни пожимает плечами.

— Калейд задавался тем же вопросом. Значит, на это должна быть причина. Серьезная причина. Вот почему я здесь. Убедить тебя приехать в Хельсинки, чтобы ты мог объединиться со своим братом и положить этому конец.

Я смотрю на Онни так, словно он, черт возьми, выжил из ума, потому что он не может всерьез говорить эти слова.

— Ты же шутишь. Объединиться? Ты понимаешь, как нелепо это звучит?

— Понимаю, но я серьезно. Посмотри на меня, Абсолон, увидишь, что это так.

Вампирам трудно лгать друг другу. Трудно, но не невозможно.

— Ты хороший человек, Онни, но ты тупой, как чертов столб. Ты действительно думаешь, что я поеду в Финляндию, поверив твоим словам, будто Калейд хочет работать со мной?

Онни выглядит обиженным.

— Ты мне не доверяешь?

— Нет, — резко говорю ему. — Я никому не доверяю. Именно поэтому я все еще жив, — делаю паузу, изучая его мгновение. Онни говорит правду, и это странно, но он может убеждать сам себя. — Ты ведь понимаешь, что это похоже на ловушку, верно? Калейд спрашивал обо мне, или это твоя идея?

Онни смотрит мне прямо в глаза.

— Он спрашивал о тебе. Сказал привезти тебя в Хельсинки, если смогу.

Я прищуриваю глаза, волосы встают дыбом.

— Привезти меня? — холодно повторяю я. — Любыми средствами?

Он криво улыбается мне.

— Ты же знаешь, что это было бы невозможно. Я лишь могу отстаивать его правоту и вежливо упрашивать.

Я колеблюсь.

— Он упоминал Ленор? — спрашиваю я.

— Твоя малышка-ведьма? — спрашивает Онни. Если бы я не уловил нежность в его голосе, то, вероятно, разорвал бы его надвое за использование такой снисходительной фразы. — Нет.

Хм-м-м. Калейд должен знать, что Ленор уничтожила Яника, но если он не спрашивает о ней, то, по крайней мере, она не является мишенью. Если бы это была ловушка. А я уверен, что это она и есть.

— Что ж, ты знаешь мое мнение, — говорю Онни, прежде чем допить вино и подняться на ноги. — Не думаю, что ты лжешь, но вряд ли можешь винить меня за то, что я не доверяю своему брату. Если бы он правда хотел — нуждался — в моей помощи, он доказал бы это, приехав сюда, в мои владения. Для меня поехать в Хельсинки — равносильно тому, чтобы лезть в петлю. И, прости, но моя жизнь только что вновь приобрела краски. Не хотелось бы так скоро помирать.

Я смотрю на Вульфа, не забывая быть хорошим хозяином.

— Как думаешь, ужин для Онни уже готов?

Онни выпрямляется, глаза широко раскрыты от возбуждения, зрачки краснеют от голода.

— О, я и забыл. Не помню, когда в последний раз пил американскую кровь. Пожалуйста, скажите мне, что это мужчина. Молодой.

— Так быстро нельзя выбрать, кого хочешь, — осаждает его Вульф. — У нас есть женщина, которой чуть за тридцать. Жаль тебя разочаровывать.

Онни отмахивается от него и встает со своего места.

— Никакого разочарования. Я уверен, она будет великолепна на вкус. Кроме того, — он обводит жестом комнату, — все это так… аккуратно и удобно, когда нет тел, от которых нужно избавляться. Конечно, теряются острые ощущения от убийства, но видимо, согласие в наши дни популярно. Кстати, Абсолон, Калейд начал копировать тебя.

Я приподнимаю бровь.

— Копировать меня?

— Чуть-чуть. — Он сжимает большой и указательный пальцы вместе. — Теперь у него есть логово за пределами Красного мира. Несколько людей, которых он любит держать рядом. Они живут с ним. Калейд питается от них. Да еще и по их собственной воле. Ничем не отличаются от твоих маленьких волонтеров. Раньше он был ненасытен, возможно, набирался сил для борьбы с вашим отцом, настолько, что полиция Хельсинки начала поднимать тревогу из-за серийного убийцы в городе. На какое-то время тот начал ввозить русских из Санкт-Петербурга, но это стало немного рискованно. Полагаю, твой, э-э, респектабельный подход к кормлению сказывается на нем.

— Поверю в это, когда сам увижу, — говорю я, кладу руку ему на плечо и веду его к донору в «Темную комнату».

И даже не видя, я начинаю догадываться, что это правда.

Загрузка...