Ксавьер

Глава 7

Ксавьер

Я захожу в гостиную и распахиваю шторы, Элоди громко стонет с дивана.

— Чертов козел. Сколько времени? — ворчит она.

— Восемь. И разве я козел после того, как практически донес тебя сюда и разрешил остаться?

Она поднимает руку из кучи одеял и салютует или пытается это сделать, потому что получается что-то странное.

— Туше, Ксав, туше.

Я иду на кухню и делаю кофе, прежде чем вернуться обратно в гостиную. Элоди сидит на диване, ее волосы в полном беспорядке, макияж испорчен, из-за чего она похожа на енота. Я ставлю чашку с кофе на стол, и она сразу же поднимает ее, как будто в ней плещется святая вода.

— Спасибо, — благодарит она.

— Выглядишь дерьмово. — Она поднимает на меня взгляд, и я усмехаюсь. У нас с Элоди сложилась очень странная дружба, как мне кажется. Она здесь часто бывает, потому что Поппи почти живет в этом доме, а они, похоже, неразлучны. Эта девушка мне нравится, она… раскованная, хотя и является настоящим ночным кошмаром.

— Ну, что ж, не все мы хорошо выглядим по утрам, принцесса, — она делает глоток и стонет. — Черт, у тебя отлично получается варить кофе.

— Рад, что хоть на что-то годен.

— Ох, ты сгодишься для многих вещей, — усмехается она и встает, поправляя задранное на бедрах платье, которое все еще на ней с прошлой ночи. — Могу я… — начинает она, и я машу в сторону, указывая на лестницу, которая ведет на верхний этаж, где находятся спальни.

— Спасибо, дорогой, — она спешит туда и исчезает, направляясь в мою комнату.

Я убираю одеяла и подушки, разбросанные по всему дивану, потому что ненавижу беспорядок и не люблю его оставлять. Я беру чашку с кофе и открываю двери на маленький балкончик, который выходит на тихую улочку Лондона. Усаживаюсь на один из железных садовых стульев, которые расставлены вокруг такого же столика. Здесь не очень тепло, но мне нравится. Прохладный воздух приводит меня в чувство, заставляет освежиться. Я просматриваю письма на телефоне, когда слышу дверной звонок. Кто, черт возьми, приперся в такую рань? Агентство схоже с работой бара или ночного клуба… оживает с наступлением темноты, а по утрам тут шаром покати. Мы начинаем работать с клиентами не раньше шести вечера и до самой полуночи, в зависимости от заказов. По большей части парни совы.

Я встаю и покидаю балкон, спускаясь по лестнице на нижний этаж. Раздается еще один звонок, и я замираю, резко открыв дверь. Дерьмо.

— Я… эм… — Алекса стоит на пороге, не зная, что сказать, когда ее взгляд останавливается на моей голой груди, прежде чем она отводит его от меня.

— Как, черт возьми, ты узнала мой адрес? — рычу я сквозь сжатые зубы.

— Никак. Адрес был на веб-сайте… — она замолкает, и между нами повисает неловкая тишина. Я осматриваю ее пальто длиной до колен, стянутое на талии ремнем. Ее стройные ноги обуты в туфли на каблуке, и она нервно переминается, постукивая набойкой по каменной ступеньке. Наконец, она хмурится, а ее губы сжимаются в тонкую линию.

— Я пойду, — она отворачивается.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, вынудив ее остановиться и посмотреть на меня через плечо.

— На самом деле я тут, чтобы отдать тебе это, — она передает мне бумажный пакет, который держала все это время, и на нем можно увидеть имя портного. Я заглядываю внутрь и вижу белую идеально сложенную рубашку. Алекса спускается на одну ступеньку ниже.

— Почему?

Она вновь оборачивается, раздраженно фыркая.

— Я испортила твою, помнишь?

— Тебе не нужно было ее возмещать.

— Мне захотелось.

Я хмурюсь.

— Ну, тогда ты могла просто отправить ее мне. Черт, ты могла мне ее отдать, когда я в следующий раз загляну тебя трахнуть, — язвительно замечаю я.

Алекса дергается, как будто я ее ударил, прежде чем на ее лице появляется невозмутимая маска, она подходит ко мне.

— Меня это должно как-то задеть? — почти шипит она. — Мне нужны услуги жиголо, Ксавьер, а ты им как раз и являешься. — То, как она это произносит — у нее получилось сделать это так, чтобы звучало как худшее оскорбление.

— Да, так и есть, но разве твой муж в курсе, что однажды ты была обручена со своим мальчиком по вызову? — я выгибаю бровь, борясь со злостью, которая пытается поглотить меня.

— Иди к черту, Ксавьер, — выплевывает Алекса, подходя все ближе. Ее ноздри раздуваются, челюсть напрягается.

— Уже, — говорю я с ухмылкой, и мой взгляд в очередной раз опускает на ее полные, идеальные губы.

— Я не хочу этого, — шепчет она, ее голос меняется, когда злость уступает место грусти.

— Не хочешь чего?

Она приподнимает подбородок.

— Не хочу, чтобы ты смотрел на меня так, будто презираешь.

Презираю ли я ее? Я уже даже не знаю. Открываю рот, чтобы что-то сказать, когда дверь позади меня открывается шире, и выходит Элоди, на ней джинсы — предполагаю, они принадлежат Поппи — и моя толстовка на молнии с накинутым на мокрые волосы капюшоном. Теперь на ее лице нет и капли макияжа, но она выглядит уставшей.

— Я пошла. Спасибо за толстовку, — она подмигивает, прежде чем встать на носочки и поцеловать в щеку. Я слегка провожу пальцами по ее талии, ясно осознавая, что Алекса стоит и наблюдает. Я прекрасно понимаю, на что это похоже, и мне плевать, поэтому я не спешу исправить ее предположения. Элоди отходит, а затем спускается по ступенькам. Мой взгляд не отрывается от нее, потому что я могу чувствовать, как Алекса прожигает глазами дырку в моем лице.

— Мне нужно на работу, — говорит она быстро.

Я усмехаюсь и складываю руки на груди, не упуская из внимания то, как она внимательно проследила за моим движением.

— Разве не для этого нужны папики? Чтобы тебе не нужно было работать?

Она смотрит на меня.

— Не притворяйся, что знаешь меня, Ксавьер, — грубо произносит она.

Меня это злит, и я не замечаю, как подхожу, возвышаясь над ней.

— Я знаю тебя лучше всех, Лекси. — С ее губ срывается тихий вздох, когда я случайно использую ее прозвище, что вызывает у нас обоих удивление.

— Нет, больше нет.

Я пожимаю плечами.

— Ты можешь сбежать. Выйти замуж за богатого мужика, — я прижимаюсь лишь ближе к ней, откидывая волосы с ее шеи и проводя пальцами по ее коже. Ее дыхание учащается, грудь высоко вздымается и опадает. — Но это не меняет того факта, что сперва ты была моей, что я наблюдал за тем, как ты становишься той, которой являешься сейчас, — мой голос едва различим. — Я знаю тебя так, как никто другой никогда не сможет узнать.

— Это неважно, — шепчет она.

— Нет, это неважно потому, что ты замужем, и я — парень, которому твой муж платит, чтобы разнообразить твою сексуальную жизнь, — я презрительно улыбаюсь. Вот она моя реальность, наша реальность. Однажды я был достоин Алексы, а сейчас я хуже, чем чертова прислуга. Впервые я чувствую не злость и ненависть, а стыд. Вот кем я стал без нее, и это меня бесило, потому что разве это не доказывает, что она поступила верно? — Мне нужно идти. Спасибо за рубашку, — я оборачиваюсь и буквально захлопываю дверь перед ее лицом, прислоняясь к той спиной, прежде чем Алекса успевает что-то сказать.

Я не хочу это слышать. Не хочу слышать, как она обвиняет меня в том, что я ее не знаю. Возможно, теперь так и есть. Но я не хочу придавать этому значение. Я хочу верить, что я знаю что-то о ней, чего он никогда не сможет узнать, что у меня есть частичка нее, которую никому больше нельзя отдать. Потому что у нее есть частичка меня. Она была моей первой и единственной любовью, и это оставляет на тебе след. Такие чувства меняют душу, пока она не превращается во что-то другое, пока ты не перестаешь узнавать человека, которым был до этой любви. Возможно, я был потерян с тех пор, как она ушла от меня. Именно так мне иногда и кажется.

Услышав шум наверху, поднимаю глаза и вижу Поппи, которая стоит за дверью, ведущей в их с Тором комнату. На Поппи футболка Тора и больше ничего. Она достигает середины бедра, и на ней красуется надпись: "Обмакни меня в шоколад и отдай на съедение лесбиянкам". Маленькая улыбка появляется на моих губах, когда я читаю это. Не удивительно, что Тор отдал ей эту футболку.

— Хочешь поговорить? — спрашивает она, проводя рукой по спутанным рыжим волосам, прежде чем сложить руки на груди.

Я качаю головой и делаю глубокий вдох, отталкиваюсь от двери и поднимаюсь по лестнице. Я улыбаюсь Поппи, проходя мимо, и отправляюсь в свою комнату, из которой не выхожу до тех пор, пока не нужно будет на работу. Моя жизнь всегда легче без Алексы, потому что она — моя слабость, болезнь, от которой я никогда не излечусь. У меня чертовски серьезные проблемы, когда дело касается ее.