Леди в красном

12

Апрель, 1943

Все считали, что Элеанор Стайлз держится на удивление хорошо. Однако кое-кто поговаривал, что причина, почему она и слезинки не пролила на людях, крылась не в глубоком потрясении, вызванном смертью мужа, а в ее манере держаться гордо, с достоинством. Поэтому, пополнив ряды вдов, мужья которых были убиты на войне, она держалась обособленно. Она редко показывалась в городе и на воскресных службах ни в одной из церквей замечена не была. Но если кому-то доводилось случайно столкнуться с ней в проходе между полками в бакалейной лавке Кинстона или в очереди в аптеке Колдуэлла, то это напоминало встречу с привидением — призрачная фигура, одетая во все черное, траурно величественная, за руку с грустной дочерью.

Было в облике Элеанор что-то такое, что не располагало к беседам. И хотя большинство обитателей острова знали ее с самого детства, практически все они водили с ней лишь шапочное знакомство. С раннего детства младшая дочь священника выделялась среди всех благодаря своей красоте и сплетням, которыми обросла чуть позже. Ходили слухи о ее легкомыслии, о том, что она водит дружбу с мужчинами старше ее, в частности с Лоуэллом Уайтом. И даже ее брак с Джо Стайлзом вызвал всеобщее недоумение. Почему именно он, а не любой из дюжины более подходящих претендентов ее возраста, которые готовы были пройти по раскаленным углям, лишь бы быть с ней? Многие отметили и скоропалительность их свадьбы, учитывая, что уже через семь с половиной месяцев на свет появилась Люси. Но девочка при рождении была очень маленькой и весила меньше двух килограммов, поэтому и в самом деле могла оказаться недоношенной. И уж точно никто не мог придраться к поведению новоиспеченной миссис Стайлз, которое было безупречным.

Даже боль ее утраты воспринималась острее, чем у остальных вдов. Скорбь была ей к лицу, придавая облику возвышенность и подчеркивая красоту исполненного достоинства побледневшего лица. Те жены, чьи мужья вернулись домой с войны или приехали в отпуск, втайне радовались, что Элеанор живет уединенно и не принимает участия в общественных мероприятиях, не представляя тем самым угрозы для их семейной жизни. Какими бы отважными ни были эти мужчины в боях, перед Элеанор Стайлз ни один из них не смог бы устоять. Сама того не желая, она могла сразить мужчину взглядом.

Один из таких мужчин как раз и подошел к ней, когда она пришла на почту забрать адресованные ей письма. Стояла удивительно теплая для апреля погода, цвела кровяно-красная смородина, а серые киты уплывали из прибрежных вод, чтобы в открытом море осуществить ежегодный ритуал спаривания.

— Миссис Стайлз, — шепнул ей на ухо до боли знакомый голос. Она резко обернулась и столкнулась лицом к лицу с бывшим возлюбленным. За все эти годы она несколько раз видела его издалека, но за последние десять лет они не обменялись и словом. Поэтому для нее стало настоящим потрясением увидеть его перед собой, все такого же холеного и лощеного, в фетровой шляпе и сером костюме в тонкую светлую полоску — слишком дорогом, чтобы быть купленным на острове. Он улыбнулся, отчего морщинки в уголках глаз и рта стали глубже.

— Ну разве не приятная неожиданность? Сколько воды утекло с тех пор…

Она застыла на миг, но быстро взяла себя в руки, понимая, что женщина-почтмейстер смотрит на них во все глаза. Эдна Полхаус обладала даром распространять новости быстрее любых других средств связи.

— Да, мистер Уайт, прошло много лет, — сказала Элеанор официальным тоном. — А вы здесь какими судьбами?

Вообще-то отсылать посылки и забирать почту входило в обязанности секретарши. Элеанор, работая под его началом, делала все это бессчетное количество раз.

— Срочная доставка, — сообщил он, доставая зажатый под мышкой сверток, обернутый в почтовую бумагу. — Вы не поверите, но у меня в офисе все вдруг заболели гриппом. И мне приходится самому о себе заботиться.

— Я уверена, что вы справитесь.

— А вы? Как вы справлялись все это время? — Его вежливая улыбка сменилась сочувствием. — То, что случилось с вашим мужем, ужасно. Я читал об этом в газете. Остров Гуадалканал, верно?

Она скупо кивнула.

— Мы не были достаточно хорошо знакомы, — продолжал Лоуэлл, — но в свое время он сослужил мне неплохую службу. Похоже, Джо был хорошим человеком.

— Да, это так.

Фальшь в его словах вызывала у Элеанор отвращение. Она почувствовала, как печаль сдавила ее сердце. Печаль, помноженная на чувство вины. И каким бы абсурдным это ни казалось, она никак не могла избавиться от ощущения, что ее любовь к Уильяму так или иначе способствовала смерти мужа.

— Если я могу вам чем-то помочь… Чем угодно… — В его взгляде таилось больше, нежели просто сочувствие.

«Ты уже и так достаточно помог». На ее лице застыла маска вежливости. Элеанор мечтала об одном: чтобы этот неприятный обмен любезностями поскорее закончился. А если бы рядом была Люси? Получилось бы крайне нелепо. Вдруг кто-то заметил бы явное сходство между отцом и дочерью? Окажись они рядом, это особенно бросалось бы в глаза. От одной только мысли об этом Элеанор стало не по себе.

— Спасибо, но я и так неплохо справляюсь, — сказала она.

Это была ложь, но откуда ему было об этом знать?

Она обошла его и опустила в щель почтового ящика кое-какие просроченные счета, которые, получив пособие по смерти Джо, наконец смогла оплатить, и письмо в Орегон к сестре Джо с извинениями, что не смогла приехать, и объяснениями, что ей нездоровится. С тех пор как пришла весть о смерти брата, Имоджин настаивала на ее приезде. Она, видимо, считала, что Элеанор нуждается в обществе кого-то, кто мог бы разделить с ней скорбь. Но Элеанор хотела лишь одного: чтобы ее оставили в покое.

Она шла через стоянку, направляясь к своей машине, как вдруг Лоуэлл окликнул:

— Элеанор!

Она остановилась как вкопанная. «Сейчас он скажет что-то насчет Люси», — подумала она с внезапным ужасом. Сердце учащенно забилось, и она почувствовала, как внутри нарастает паника. Было довольно трудно оставаться невозмутимой, но она как-то с этим справилась, сделав вид, что не заметила того, что в этот раз он оказался на ее пути нарочно. Она также притворилась, что не обращает внимания на то, как пристально он смотрит, буквально буравя ее взглядом.

— Да, что такое? — отозвалась она нетерпеливо.

— Я просто хотел сказать, что мне на самом деле жаль. Я имею в виду твоего мужа. И… девочку тоже.

В тот момент она почти поверила в его искренность.

Однако ее это не тронуло. Она лишь смерила его холодным взглядом.

— У девочки есть имя. Ее зовут Люси.

— Господи, ты думаешь, я не знаю? Она ведь моя дочь! — Лоуэлл казался крайне взволнованным. Он сорвал с головы шляпу и запустил руку в волосы. Ей лишь однажды приходилось видеть его таким — когда она сообщила, что ждет ребенка. — Ты даже не представляешь, каково мне было все это время. Сколько раз я хотел… вернуть тебя назад. Но у тебя был Джо. А если бы узнала Дороти… Нет, лучше уж ей не знать.

Дороти. Его жена. Подходящий выбор, который он сделал, когда «нагулялся». Об объявленной помолвке Элеанор узнала из газет. Дороти Джаспер, дочь техасского нефтяного магната Генри Джаспера и выпускница университета Вадербилта, где она принадлежала к обществу «Фи Дельта Каппа». Через несколько лет Генри умер, и все его богатство перешло к Дороти, его единственной наследнице, тем самым вдвое увеличив и без того немалое состояние Лоуэлла. Но Люси ему не заполучить! Только не это!

— Как твоя женя? — едко осведомилась Элеанор.

— У нее все хорошо, спасибо, — смешался он. — Но я не поэтому…

Она продолжала:

— А дети как?

Ей приходилось встречать их в городе — девочка унаследовала от отца его роковую привлекательность, а мальчик был точной копией анемичной, бледной матери.

— Только давай мою семью не будем в это впутывать.

С него тут же сползла маска теплого участия, и он начал украдкой оглядываться по сторонам, словно только сейчас понял, что здесь их могут легко увидеть. Но, к счастью, поблизости никого не оказалось. Единственными свидетелями их разговора были пчелы над оградой, увитой побегами жимолости, и воробьи, которые искали пропитание среди лепестков, упавших с цветущего клена и тонким золотым ковром устилавших асфальт.

— Элеанор, я понимаю, что ставлю тебя в неудобное положение. Поверь, мне тоже не совсем удобно, — сказал он уже более мирно. — Может, есть место, где мы можем спокойно поговорить?

— Нам не о чем разговаривать, — отрезала она.

— Послушай, я всего лишь пытаюсь помочь. Я знаю, что в последнее время тебе приходится несладко.

— Мне не нужна твоя помощь.

Она попыталась было его обойти, но он схватил ее за руку. Она узнала этот отстраненный взгляд и ощутила признаки зарождающейся паники. Так он смотрел на нее перед тем, как впервые поцеловал.

Его лицо практически не изменилось, разве только морщин прибавилось, но для нее оно утратило былую притягательность. Теперь бриллиантиновая укладка его темных с проседью волос казалась ей какой-то женственной, а мешки под глазами, которые в пламени свечи придавали Лоуэллу некую вселенскую усталость, при ярком дневном свете делали его почти стариком.

— Не будь дурой, Элеанор. Ты без Джо не справишься. Я знаю. Я проверял твой банковский счет. — Она потрясенно приоткрыла рот, но он не собирался оправдываться. — И не надо на меня так смотреть. Это не значит, что я за тобой шпионил. Поверь, меня волнует только ваше с Люси благосостояние.

Ее начало трясти от негодования.

— Да как ты смеешь!

— Я думаю так… — сказал он, словно и не слышал ее возгласа. — Неважно, понравится тебе это или нет, но вам понадобятся деньги. А этого добра, моя дорогая, у меня предостаточно.

— Мне не нужны твои подачки! — прошипела она.

— Представь, что я возвращаю то, что задолжал тебе тогда.

— Зная тебя, не удивлюсь, если ты потребуешь что-то взамен.

Судя по тому, как он отстранился, его это задело.

— Я не такой подонок, каким ты меня воображаешь. Честно. А то, что произошло между нами… Я повел себя тогда не лучшим образом, признаю. Только не думай, что я ни капли об этом не жалел.

Жалеть? Да что он вообще знает о сожалении?

— Меня это уже давным-давно не волнует, — сообщила она холодно. — Так что можешь не беспокоиться.

От Лоуэлла Уайта ей не нужно было ровным счетом ничего — ни его денег, ни запоздалого раскаяния.

— У нас есть ребенок. Разве этого недостаточно?

Кровь ударила Элеанор в голову, застучала в висках, но ей все же удалось сохранить видимость спокойствия.

— Люси ничего о тебе не знает. И я хочу, чтобы так было и впредь.

Представив, как Лоуэлл подбирается к Люси, она неожиданно для себя почувствовала облегчение от того, что Джо больше нет, — это убило бы его так же верно, как пуля в висок.

— А ей совсем не обязательно знать, — сказал он с заговорщическим видом, отчего у нее по спине поползли мурашки.

«Достаточно!» — едва не закричала Элеанор. Ей уже осточертели все эти секреты. Сначала с Лоуэллом, теперь с Уильямом. Как поганки, предпочитающие расти в тени, они отравляли все, что было ей дорого. В случае с Уильямом МакГинти они допустили появление чувств там, где их не должно было быть, едва не заставив ее оступиться. Она вздрогнула при мысли о том, что могло произойти в то время, как тело Джо еще не остыло, если бы на пороге не появился капитан Льюис из отряда местной обороны.

Уильяма она после этого больше не видела, да и видеть особо не хотела. И тот факт, что находиться вдали от него было подобно пытке, только придавал ей решимости. Она велела ему не приходить больше, а когда он пошел против ее воли, то попросту его не пустила. Смирившись с этим, он стал оставлять коробки с продовольствием под дверью. Рано или поздно надо положить этому конец, но пока она была не в состоянии оборвать все нити сразу.

А теперь еще придется сопротивляться напору Лоуэлла.

— Не вижу смысла продолжать этот разговор, — сказала она. — Ты предложил свою помощь, я от нее отказалась. А теперь прости, но мне нужно еще забежать в кучу мест.

Она попыталась вырваться, но Лоуэлл только крепче сжал ее руку. Глядя на плотно сжатые губы и ледяной холод в его глазах, она поняла: этот мужчина не привык, чтобы его отвергали.

— Хорошо, пока отложим этот разговор. Но ты не можешь вечно держать меня в стороне, Элеанор. Не забывай, что она и моя дочь тоже.

Элеанор наградила его взглядом, исполненным лютой ненависти.

— Вряд ли ты захочешь, чтобы об этом узнала твоя жена, — тихо и угрожающе сказала она. — Не думаю, что она будет в восторге.

Он рассмеялся, как смеялся когда-то над ее провинциальными замашками, которые, по его словам, были так трогательны.

— Думаешь, я поверю, что ты расскажешь все моей жене? Дорогая, только подумай, как это отразится на твоей репутации. Да ты в тот же миг из праведной вдовы превратишься в падшего ангела.

— Мне плевать на свою репутацию.

— А вот в это я готов поверить, — сказал он, задумчиво рассматривая ее. — В сущности, именно это мне всегда в тебе и нравилось. Ты же не такая, как все, верно? Не похожая на остальных. Ты только притворяешься такой же, чтобы не усложнять себе жизнь. Но я знаю, какая ты на самом деле. — Лоуэлл провел пальцем по ее щеке, отчего по ее телу пробежала сладкая, томительная дрожь. А он наслаждался ее смятением. — Но ты кое-что упустила из виду. Если все выплывет наружу, то Люси узнает об этом тоже. Ты все еще готова пойти на риск?

Элеанор почувствовала, что этот бой она проиграла. Он слишком хорошо ее знал. Он знал, что она пойдет на все, лишь бы скрыть от дочери правду. Люси и так пережила сильное потрясение, узнав, что Джо погиб. Эта новость сломает ее окончательно.

— Ну хорошо, — устало произнесла она, признавая свое поражение. — Подбери меня завтра возле своего офиса перед началом рабочего дня. Уедем куда-нибудь подальше, там и поговорим.

— Нет, там нас могут заметить. Я лучше заеду к тебе домой.

Она подобралась.

— Это лишнее.

— Что такое, Элли, ты мне не доверяешь? Боишься, что я попытаюсь тебя соблазнить? — Он улыбнулся, как будто умиленный ее наивностью. — Наверное, я должен быть польщен, что ты до сих пор думаешь обо мне в этом духе.

На самом деле ей это и в голову не пришло. Она думала об опасности, которой подвергается Йоши. Но разве у нее был выбор? Если она и дальше будет упираться, Лоуэлл может что-то заподозрить и примется повсюду рыскать. А в стенах родного дома, хранящих память о светлых моментах жизни с Джо, такой надежной и прочной, она, возможно, будет чувствовать себя не столь замаранной.

Йоши придется затаиться. У дороги, ведущей на Спринг-Хилл, стояла старая заброшенная хибара, где Элеанор иногда останавливалась передохнуть во время долгих утомительных прогулок. Там мальчик, надежно укрытый от посторонних глаз, будет в безопасности.

Тем не менее она испытывала чувство тревоги, объясняя Лоуэллу, как проехать к дому.

— Вудбэри-лэйн, крайний дома слева. Не заметить сложно.

Его улыбка превратилась в торжествующий оскал. Это заставило ее поежиться, хоть и светило теплое весеннее солнце и в воздухе витал аромат жимолости.

— Я знаю дорогу, — только и сказал он.

На следующее утро Элеанор места себе не находила, все валилось из рук. Ночью она не смогла уснуть — мысли о Лоуэлле не давали ей покоя, как мыши, скребущиеся в подполе. Так до самого утра и ворочалась в постели. Все же ей как-то удалось одеть Люси, накормить и проводить в школу. Она как раз собирала все, что могло понадобиться Йоши в убежище, когда мальчик, понурив голову, сказал на ломаном английском:

— Я уйти и не возвращаться. Так будет лучше для вас.

Со всей твердостью, на которую только была способна, Элеанор ответила:

— Нет, Йоши. Ты будешь жить с нами столько, сколько потребуется. Эта война не может длиться вечно. А когда она закончится, все вернется на круги своя.

— Как раньше уже не будет. Мистер Джо больше не вернется.

Йоши поднял голову и грустно посмотрел на нее. Она знала, что он любил Джо как отца и искренне горевал по нему.

— Да, мистер Джо не вернется, — повторила она печально. Ее взгляд скользнул мимо мальчика в сторону окна.

На миг погрузившись в свои мысли, она поразилась горькой иронии судьбы. Учитывая чувства, которые она испытывала к Уильяму, могло показаться, что смерть Джо должна была принести ей тайное облегчение. Однако она тосковала по Джо сильнее, чем могла себе представить. Ей не хватало его доброты и смеха, его неизменного внимания и предупредительности. Джо был не из тех, кто выставляет свои чувства напоказ, однако он всегда давал понять, что любит ее. Его любовь проявлялась в мелочах. Например, в зимнюю пору он поднимался ни свет ни заря, чтобы растопить камин и прогреть дом к тому времени, как им с Люси надо будет вставать. Или же отправлялся в город, чтобы заправить машину, если знал, что Элеанор нужно куда-то ехать. Но хуже всего было то, что его тело до сих пор не было найдено. По словам капитана Льюиса, он был на борту «Хорнета», когда тот пошел ко дну.

Она снова перевела взгляд на Йоши.

— Вот, я собрала тебе поесть. — Она протянула ему корзину для пикника, еды в которой должно было хватить на пару дней. Элеанор приготовила даже маленькие японские рисовые шарики с начинкой из кусочков рыбы и овощей, которые он сам научил ее делать. — Тебе может быть скучно, но, по крайней мере, голодным ты не останешься.

— Я читать книгу. — Он с гордостью взял старый учебник по чтению для начинающих, по которому занималась еще Люси и с помощью которого Элеанор теперь учила его грамоте.

Она улыбнулась.

— Думаю, ты уже готов к чему-то более захватывающему, чем «Дик и Джейн».

Может, Йоши и не мог блеснуть отменным воспитанием, зато он был смекалистым и любознательным. Он моментально выучил алфавит и освоил учебники по чтению за первый и второй класс. Элеанор достала с полки потрепанную книгу «Мальчишки Харди», которую читал еще Джо, и сунула ее в корзинку со словами:

— Это должно тебя немного отвлечь. А теперь беги.

Она проводила его за порог и некоторое время смотрела, как Йоши бредет по цветущему двору. Она дала ему брезентовую куртку Джо, которая болталась на мальчике, как приспущенный парус. Он шел ссутулившись, волосы упали ему на лицо. Она знала, что, когда война закончится, ей будет сильно его не хватать.

Подойдя к воротам, за которыми начиналось поле, он обернулся и бросил на нее встревоженный взгляд. Он знал, что она ждет гостей. А по тому, какой взвинченной Элеанор была все утро, догадался, что это не обычный визит вежливости. Возможно, он даже предположил, что этот приход таит в себе некую угрозу, и был совершенно прав.

Пока что Лоуэлл заинтересован в том, чтобы не вытаскивать скелеты из шкафа. Но кто его знает, как он поведет себя потом. Все-таки Люси была его ребенком, а когда дело касалось кровных связей, люди зачастую поступали вопреки здравому смыслу. Прошлой ночью, ворочаясь в постели, Элеанор приняла для себя решение: если Лоуэлл это делает только ради успокоения совести, то она возьмет у него деньги в надежде, что на этом вопрос будет исчерпан. Все деньги, до последнего цента, она положит на банковский счет Люси.

А вот проблему с Уильямом решить было сложнее. Вернувшись в кухню и домывая посуду после завтрака, она думала о том, что скорее всего реальная угроза исходит не от бывшего любовника, а от ее собственного изменчивого сердца. Следовало быть начеку и не позволять себе увлечься Уильямом. И даже то, что они ни разу не поцеловались, ничего не меняло и не избавляло ее от чувства вины. Сердцем она уже изменила мужу много раз, к тому же еще и с женатым мужчиной. А теперь, когда Джо не стало, у нее не было возможности загладить свою вину. Все, что она могла сделать, — это вычеркнуть Уильяма из своей жизни, чтобы в какой-то момент не дать слабину.

Чудо, что она еще вообще как-то существовала. Она тосковала не только по мужу, но и по Уильяму, причем его ей не хватало отчаянно, остро. Словно он был жизненно важным элементом, который помогал жить и без которого она постепенно угасла бы. Единственным, что помогало ей держаться на плаву, была Люси.

Через час Элеанор покончила с уборкой и взялась за глажку. И тут услышала звук подъезжающей к дому машины. Она выключила утюг и выглянула в окно. По дорожке, ведущей к дому, шел Лоуэлл с огромным букетом цветов. Зрелище было до того нелепым, что выбило ее из колеи, и она тихонько застонала, зажав рот рукой. Какого черта?.. Теперь все решат, что они любовники.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она, принимая цветы. Она оставила гостя стоять на пороге, а сама побежала в кухню в поисках вазы, пользуясь этой минутной передышкой, чтобы прийти в себя.

Когда она вернулась, то обнаружила его сидящим в кресле у камина. Это было кресло Джо. Она пришла в бешенство при виде набриллиантининной головы Лоуэлла, покоящейся на спинке кресла, обивка которого потемнела от пота Джо, зарабатывавшего деньги честным трудом, своими руками, а не изворотливостью. В тот момент ей ужасно захотелось выставить его вон. Но она сумела побороть этот порыв. Чем скорее они с этим покончат, тем лучше.

Она достала из кармана блузки снимок и протянула ему:

— Вот, возьми. Я подумала, что ты хотел бы иметь это.

Это была фотография Люси, сделанная в пять лет, летним солнечным днем, когда они втроем поехали кататься на лодке Джо. Элеанор выбрала именно эту фотографию, потому что на ней у Люси были выгоревшие на солнце волосы, а лицо от постоянного пребывания на солнце покрылось веснушками. Здесь она меньше всего походила на Лоуэлла. Однако Лоуэлл глянул на снимок лишь мельком и тут же сунул его в карман. Элеанор не удержалась и презрительно заметила:

— Тебе даже не интересно, как она выглядит?

— Я знаю, как она выглядит.

Элеанор была ошарашена не только его ответом, но и легкостью, с которой он это сказал. Так, словно и без того знал о Люси все. Она почувствовала себя еще более неловко и поняла, что начинает впадать в настоящую панику.

Она опустилась на диван напротив него, поправляя на коленях юбку. Будь он желанным гостем, она предложила бы ему чашку кофе и что-нибудь перекусить. Но Лоуэлл явился незвано, поэтому ему нечего было рассчитывать на гостеприимность.

— Что ж, думаю, нам надо поскорее с этим всем разобраться, — сказала она, видя, что он не торопится уходить. — Я хорошенько все обдумала, и если ты все еще настаиваешь, то я готова принять то, что ты хочешь дать в качестве… компенсации. При одном условии: это не дает тебе права претендовать на что-либо, имеющее отношение к Люси. Ты должен держаться от нее подальше. — Она уставилась на него твердым взглядом, ясно давая понять, что решение обжалованию не подлежит. — Я ясно выражаюсь?

— Вполне. — Его лицо расплылось в улыбке. Он казался таким расслабленным, словно заранее все предвидел и был готов к ее ответу.

— Ты должен понять, что не сможешь ее навещать… или предпринимать еще какие-то действия подобного рода, — подчеркнула она.

Он кивнул и мягко произнес:

— Не думаю, что ты или я в этом заинтересованы.

— Хорошо, если так. Я рада, что мы пришли к взаимопониманию хотя бы в этом вопросе.

Казалось, на этом ее страхи должны были улетучиться, но отчего-то она по-прежнему оставалась настороже. И поняла почему, когда Лоуэлл заговорил снова.

— Ты ставишь довольно жесткие условия. — Улыбка все еще не сходила с его губ. — Но это вовсе не значит, что мы не можем видеться.

Элеанор на какой-то миг лишилась дара речи. И только когда Лоуэлл поднялся с кресла и сел рядом с ней на диван, она вновь обрела голос. Она вскочила с дивана и встала у камина со словами:

— Думаю, тебе лучше уйти.

Лоуэлл поднялся, словно действительно собрался уходить, но вместо того чтобы взять шляпу и пальто, подошел к ней.

— В чем дело, Элеанор? Мы взрослые люди, к тому же об измене мужу речь уже не идет. — Он взглянул на свадебное фото в рамке на каминной полке. На снимке Джо обнимал ее за талию, при этом вид у него был слегка потрясенный, словно он до сих пор не мог поверить в свое счастье. Сама же Элеанор, одетая в бледно-розовое подвенечное платье, была воплощением мрачной решимости держаться до конца. — К тому же оба мы прекрасно знаем, что ты бы никогда не вышла за него, если бы не ждала ребенка. Моего ребенка, — заметил он, глядя на нее с сальной улыбкой.

В этот миг он вызвал у нее такую лютую ненависть, которую она еще в жизни ни к кому не испытывала.

— Мой муж был прекрасным человеком. И замечательным отцом, — сказала она голосом холодным, как зола в камине. — Поэтому я буду крайне признательна, если ты не станешь впутывать его в грязные замыслы, рождающиеся в твоей голове.

— Дорогая, твоя преданность выше всяческих похвал, — произнес Лоуэлл, одной рукой облокачиваясь на каминную полку и чувствуя себя в доме абсолютно раскованно, будто являлся его владельцем. — Думаю, твой муж возражать не станет.

Его бессердечные слова подействовали на Элеанор как удар хлыста, и она взорвалась:

— Он умер за свою страну! Чего не скажешь о тебе.

По тому, как он прекратил ухмыляться, она поняла, что задела его за живое: Лоуэллу было уже под пятьдесят и в призывной возраст он не попадал. Но он очень быстро справился с собой и грубо расхохотался:

— Зачем идти на войну, когда в тылу остается столько прелестных вдовушек, нуждающихся в утешении?

Он взял ее за талию и притянул к себе. От неожиданности она настолько растерялась, что не могла даже сопротивляться, но быстро пришла в себя и попыталась его оттолкнуть. Тщетно. Он только крепче прижал ее к себе. Все, что она смогла, — это отстраниться на достаточное расстояние, чтобы с размаху залепить ему пощечину. Он поморщился от боли, однако это только еще больше его распалило. Он впился в ее губы, но не с былой нежностью, а грубо, причиняя боль.

Элеанор, собрав все силы, вырвалась из его объятий.

— Если ты сейчас же не уберешься, я вызову полицию, — заявила она с напускной храбростью. Возможно, угроза прозвучала бы убедительнее, если бы ее голос не дрожал.

Лоуэлл только расхохотался в ответ. Она бросила на него испепеляющий взгляд:

— Не веришь? Только попробуй!

— Зачем? Уж если ты что-то задумала, то сделаешь это. В этом я никогда не сомневался, — ответил он насмешливым тоном, который показался еще неприятнее, стоило ей вспомнить, что когда-то она воображала, будто любит этого человека. — Но ведь ты не хочешь, чтобы в это дело вмешалась полиция? Только представь, как это будет выглядеть со стороны. Вдова Стайлз развлекает бывшего любовника, когда никого нет дома. Люди могут неправильно нас понять.

— Ах ты, мерзавец! — прошипела она, снова замахиваясь.

Он увернулся, и она только рассекла рукой воздух. Он выпрямился, поправляя упавшие на лоб волосы. Они так живописно легли, что сделали его похожим на киношного злодея — бессердечного, но неотразимого негодяя, с которым он, без сомнения, себя отождествлял. Он улыбнулся еще шире.

— Допустим, я мерзавец, но были времена, когда тебя это вполне устраивало. Припоминаешь, дорогуша, как тебя это привлекало, прежде чем ты стала прилежной женой?

— Пожалуйста… Просто уйди.

Это было скорее предупреждение, чем просьба. Элеанор была уверена, что если он не уйдет, произойдет что-то ужасное. Что-то, чему не будет возврата.

— С удовольствием, — ответил он. — Но только после того, как получу то, зачем пришел.

И он повалил ее на пол.

Элеанор пыталась освободиться, но все было бесполезно — Лоуэлл оказался гораздо сильнее. Падая, она зацепилась за угол стола и столкнула стоящую на нем лампу. Лампа упала, и ее керамический остов разлетелся на множество мелких осколков. И когда Лоуэлл швырнул ее на пол, было такое чувство, что в нее вонзились крошечные острые кинжалы. Но она тут же забыла о боли, охваченная ужасом. Лоуэлл раздвинул ее ноги, задрал платье и принялся стягивать с нее белье. Она чувствовала его горячее, прерывистое дыхание, и это было еще противнее, чем то, что он делал руками. Она откинула* голову назад и закричала, но никто ее не услышал. Рядом не было никого, кто мог бы помешать ему сделать то, что не позволила бы ни одна уважающая себя женщина, — независимо от того, что было у нее в прошлом.

Она не слышала, как к дому подъехала машина.

Для Уильяма эти месяцы стали настоящим адом. Элеанор отказывалась с ним встречаться, и он не мог дозвониться к ней. Он готов был сунуть ей под дверь записку, но что, если Люси ее обнаружит? В итоге он так ничего ей и не сказал. Чувства разъедали его изнутри, как раковая опухоль, пока он не понял, что на самом деле означают слова «сердечная болезнь». Это был не просто оборот речи, а настоящая болезнь, которая вызывает слабость и жар. Она лишает аппетита, а тем временем сама с аппетитом грызет человека, пока он уже не может думать ни о чем другом. Эта болезнь ночь за ночью лишала его сна, заставляла ненавидеть мирно спящую под боком жену, которая была виновата лишь в том, что была не той, кого он любил. Что бы он ни испытывал к Элеанор раньше, это вынужденное изгнание стократно усилило прежние чувства.

У него оставался только портрет.

В последнее время он только им и занимался. Уильям посвящал ему все свое время в ущерб другой работе, которая приносила деньги. Старательными мазками он прошелся по каждой складке ее платья, по лицу, постарался передать дюжину оттенков ее волос и удостоверился, что мельчайшая деталь передана абсолютно точно. Она преследовала его даже за пределами мастерской. Ночью она оставалась под его опущенными веками — галерея одной картины, одержимость художника, выставленная напоказ.

Если он не уединялся в студии, то гулял по пустынному берегу. В сопровождении собаки он бесцельно бродил часами, покрывая километры пути. Случись кому-то встретиться на его пути, и Уильям поразил бы его: высокий крепкий мужчина с развевающимися на ветру непослушными темными волосами нетвердым шагом бредет, опираясь на палку, а рядом семенит колли. Насупленный, со сдвинутыми бровями, полностью погруженный в свои мысли, он походил на сумасшедшего.

Он понимал, что нужно взять себя в руки, — Марта уже стала замечать его странное поведение и частое отсутствие. Она начала интересоваться, над чем он работает, просиживая часами в студии, а ему нечего было ей показать. Но как у человека в бреду нет другого выхода, кроме как ждать, пока лихорадка спадет, ему оставалось только безропотно терпеть и надеяться, что это безумие пройдет, не успев причинить серьезного вреда.

В то утро, когда Лоуэлл нанес Элеанор визит, Уильям отправился в город, чтобы забрать из скобяной лавки заказанную накануне канистру со скипидаром. Кроме того Марта составила список того, что еще нужно было купить, поэтому, забрав скипидар, он поехал в магазин. Голова как обычно была забита мыслями об Элеанор. Он не был у нее уже несколько недель, поэтому докупил кое-какие вещи, которые могли ей понадобиться. Если он не может с ней видеться, то будет хотя бы обеспечивать. Он понимал, что впал в немилость из-за того, что Элеанор вбила себе в голову, будто его присутствие каким-то образом способствовало смерти ее мужа. Но от этого ему легче не становилось. Пробираясь на своем «паккарде» по извилистым дорогам к ее дому, он думал, что если бы имел право добиваться Элеанор, то стучал бы в дверь ее дома до тех пор, пока ей не осталось бы ничего другого, кроме как открыть, или вообще снес бы дверь с петель. Он бы не позволил ей прятаться, как улитке в раковину, терзая себя ложным чувством вины. Но он был несвободен. У него были жена и сын. И какое он имел право вторгаться в жизнь Элеанор, если кроме своей любви ему нечего было ей предложить?

Подъезжая к дому, он заметил, что у ворот уже стоит какая-то машина — открытый «кадиллак» темно-синего цвета с белыми боковинами шин на колесах. Кто из знакомых Элеанор мог ездить на такой машине? Наверняка кто-то заехал по делу.

Сначала он подумал, что это как-то связано с банковским займом, о котором она однажды упомянула. Даже с воинскими выплатами за Джо ей не удавалось осуществлять все обязательные платежи. Неужели банковский служащий принес дурную весть о том, что банк лишает ее права собственности на объект залога? Уильяму была невыносима сама мысль о том, что Элеанор с дочерью могут оказаться на улице. Чтобы этого не случилось, он готов был пойти на что угодно, вплоть до того что заставить ее спрятать подальше гордость и принять от него деньги.

Он выбрался из машины и зашагал по дорожке к дому, чувствуя, как с каждым шагом ноги наливаются силой. К тому времени как Уильям подошел к дому, он почти перестал хромать. Он постучал в дверь, но ответа не было. Секунду помедлив, он нажал на ручку, и дверь отворилась. Он вошел и только собрался позвать Элеанор, как услышал какой-то шум в комнате — звук падения и сдавленный крик отчаяния.

Уильям, не раздумывая ни секунды, схватил лежащий на дубовой вешалке дробовик. Когда он однажды спросил о нем, Элеанор совершенно справедливо заметила, что женщину, живущую одну, нельзя упрекать в излишней осторожности. Он тогда еще улыбнулся, подумав о диком животном или незваном госте.

Сейчас ему было не до смеха. Когда Уильям, вооруженный дробовиком, вбежал в гостиную, кровь закипела у него в жилах и ярость помутила рассудок при виде того, что там происходило. Его глазам предстала лежащая на полу Элеанор. Одежда с нее была сорвана, волосы растрепаны, а сверху на нее навалился какой-то темноволосый здоровяк. Элеанор пыталась вырваться, но нападающий значительно превосходил ее по силе и весил на все тридцать килограммов больше. Коленом он прижимал ее к полу, а свободной рукой шарил под юбкой. Он был ослеплен похотью.

Уильям на секунду замер. В мозгу кружились обрывки мыслей, воспоминания о том, что произошло, когда он в последний раз держал в руках оружие. Это было так давно, что, казалось, ощущение гладкой рукояти в ладони и тяжести ствола на предплечье давно должны были стереться из памяти, но он помнил их с пугающей отчетливостью. Как кадры кинофильма, перед его глазами одна за другой сменялись картины: он видел кровь, которая хлынула из простреленной руки брата, превращаясь на рукаве рубашки в кошмарный алый цветок; бледного как мел Стю и склонившегося над ним врача; взгляд, каким посмотрел на него отец, когда Стю лежал мертвым…

Уильям поднял дробовик и выстрелил.