Глава 2

Утром сначала Нина Тимофеевна опоздала почти на полчаса, потом долго не было автобуса. В итоге Андрей так и не попал на утреннюю планёрку. А это залёт, особенно учитывая, что вчера, оставшись дома с детьми, он пропустил и вечернюю.

Едва зашёл в отделение, как дежурный сообщил, что в кабинете его поджидает посетитель.

– Я говорил, что у вас неприёмный сегодня, товарищ майор, – вскочил он со стула у себя за зарешёченным стеклом дежурки, – и я бы и не пустил, но Харламов сказал…

– Ладно, Саш, расслабься. Разберёмся. Главный на месте?

– Какой-там! Сразу после планёрки рванул куда-то.

Едва Андрей открыл дверь кабинета, как сразу, одним взглядом, оценил обстановку: Генка с Мишкой, наперебой травящие бородатые байки, Харламов, вдохновенно колдующий над банкой с кипятильником… И гражданка Краснова, сидящая у его, Ивано́ва, стола. Перед ней – лист бумаги с наваленной на него горой галетного печенья и кускового сахара, и его же, Иванова, стакан в наградном юбилейном подстаканнике, парящий свежезаваренным чаем. Сама Краснова смеётся взахлёб над шуточками оперов, аж щёки порозовели.

Ещё бы не смеяться… над таким-то цирком!

И вот что интересно: всего час назад, злясь на опоздание Нины Тимофеевны, Андрей даже подумывал, а не плюнуть ли, не взять ли эту молодую? Понятно, что долго не протянет, хорошо, если хотя бы до конца месяца, но, может, за это время удастся подыскать ещё кого-то?

А теперь вдруг чётко понял, что нет. Не вариант. Вся эта свистоплясия – стрельба глазами, молодые гормоны и романтический флёр, который такие вот юные особы приписывают ментам – этого он уже нажрался в своей жизни, аж до сих пор тошнит.

Строго оправив китель и подтянув галстук, прошёл к своему столу. Не глядя по сторонам, выдернул из-под горы печенья лист, глянул на оборот: ну так и есть – его вчерашний, так и недописанный рапорт. Не выдержал, послал Харламову предельно понятный взгляд…

В кабинете теперь висела тишина. Но если опера́ просто затаились, с интересом наблюдая, что дальше, то Краснова, кажется, уже теряла сознание от страха. Вот и хорошо.

Снял и отложил на край стола фуражку. Нарочито медленно достал из ящика чистый лист, положил перед собой. Выровнял. Сложил руки на столе и наконец, поднял взгляд.

– Слушаю вас, гражданка Краснова.

Хмурился изо всех сил, напуская на себя того самого знаменитого «Ивано́вского строгача», который сломал сопротивуху такого количества подозреваемых, что, кроме своего портрета на доске почёта ещё и внеочередного майора* в своё время получил.

Но сейчас что-то явно шло не так. И хотя побледневшая Краснова, замерев, как кролик перед удавом, только и делала, что беспомощно хлопала ресницами – сам Андрей тоже чувствовал себя… странно.

Чертовски хотелось отвести взгляд, но было нельзя. Давить, так давить! Вот только и дальше смотреть становилось всё труднее – брови, будто в самоволку, неудержимо ползли из строгой кучи куда-то наверх, в умильный домик, а под ногами вместо твёрдой земли опять колыхалось чёртово облако. И ком в горле, который хочется сглотнуть, но тоже нельзя.

Положение спас помощник Петров. Ворвался в кабинет, потрясая кипой бумаг:

– Андрей Иванович, завал на сегодня! Два мордобоя, три жалобы, очередной УДОшник** и ориентировки на…

И замолчал, уловив, наконец, атмосферу. Но лёд тронулся. Андрей с облегчением протянул руку:

– Давай! – Забрал бумаги. – Далеко не убегай, сейчас рапорт подобью и на участок рванём. Оксана Васильевна, если у вас по существу ничего нет, то не смею задерживать. И обратите внимание, там, на двери снаружи, указаны мои приёмные дни и часы. – И, давая понять, что разговор окончен, демонстративно раскрыл папку с обращениями. – До свидания.

И она вдруг очнулась:

– Нет, подождите! Я… – суетливо зарылась в лежащий на коленях пакет, – я принесла вам… – достала вчерашние рекомендации и ещё какие-то новые бумаги. – Вот, я принесла дополнительную характеристику из института и отзыв с прежнего места работы. Он, правда, в свободной форме, но это только потому, что времени было мало, и я…

Она ещё что-то лепетала, раскладывая на столе бумаги и неловко пытаясь отодвинуть лежащее перед ней печенье, а Андрей смотрел на неё… и уже почти ненавидел. За голос её мягкий, за вновь вспыхнувший взволнованный румянец и порхающую на скуле тень от длинных ресниц. За то, что ресницы эти сегодня были подкрашены ярче вчерашнего и вдобавок подведены стрелками. И помада на губах, которой вчера не было.

Машинально бросил взгляд на свой стакан – чистый. Не успела ещё.

А ещё, вчера не было духов. Ландыш, сирень? Да, что-то такое, весеннее. И лак на ногтях сегодня ярче. И бусики на шее появились…

Скользнул взглядом ниже, по фигуре. Спохватился, раздражённо прикрыл глаза.

Финтифлюшка бестолковая. Очередная.

– Что скажете? – наконец выдохнула она.

Андрей открыл глаза.

– Я вам ещё вчера всё сказал. Вы не подходите.

– Но…

– До свидания!

Прикрикнул так, что даже Генка Шевцов удивлённо поднял голову от изучения ориентировок. Краснова же обиженно поджала губы и сбежала, так и оставив все свои бумажки на столе.

– Лютуешь, товарищ участковый уполномоченный? – слегка осуждающе усмехнулся Харламов. – Думаешь, раз в галстуке, так всё можно?

Андрей не ответил. С трудом протиснулся между двумя заваленными бумагами столами к телефону, набрал внутренний.

– Вась, зайди!

Пока ждал, собрал бумаги Красновой, сунул их вошедшему Петрову:

– В дежурку отнеси, предупреди, что это Красновой. Пусть отдадут, если ещё придёт. Ко мне больше не пускать. И давай, через двадцать минут жди на улице.

Отпустив помощника, залпом выпил полстакана подстывшего уже чая и решительно принялся переписывать вчерашний рапорт.

Но то ли после нервотрёпки с этой Красновой, то ли ещё что, но сосредоточиться было трудно. К тому же, вокруг уже вторую неделю творилось чёрте что: из восьми кабинетов их Отделения три наконец-то попали под капитальный ремонт, и всех их обитателей временно расселили куда придётся.

Андрея, то ли по старой памяти, то ли из личной вредности Львовича, отправили к опера́м, чудом втиснув в их и без того тесную конуру дополнительный пятый стол. Пытались и помощника Петрова сюда впихнуть, но не поместился. Отселили по соседству, к другим участковым.

И вот теперь Андрей сидел здесь – свой среди чужих, чужой среди своих – и завидовал операм чёрной завистью, а они, гады, ласково подкалывали его, цепляясь то к хождению «по форме», то к его посетителям, процентов девяносто которых составляли бабки-кляузницы.

Андрей шуточки коллег пропускал мимо ушей – с этими парнями они в своё время не один пуд соли съели: и безнадёжных «глухарей» раскрывали, и в засадах сидели, и под пулями, бывало, бегали. Так что обижаться, он на них не обижался, но, наблюдая их урывистый, непредсказуемый распорядок, слушая обсуждения очередного дела и даже просто глядя на их неформальный видок «по гражданке»***, тосковал гораздо сильнее, чем раньше, сидя в своём облезлом кабинетике участкового.

Наконец закончил с рапортом, глянул на часы.

– Олег, вчера как, всё нормально?

Харламов, не поднимая головы, пожал плечами:

– Угу. Только перед самой планёркой Маруно́вский ваш заходил, тебя искал. Я сказал, что ты отлучился ненадолго. Ну, по личному.

– Твою мать, Олеж, ну нахрена по личному-то?

– А как ещё? Ты ж собирался вернуться вообще-то. Маруновский, кстати, стуканул на тебя Львовичу, имей в виду. Тот сегодня с утра интересовался почему тебя снова нет на планёрке, ну Маруновский задницу свою и прикрыл. Сказал, что ты с вечера как по личному свалил, так тебя и нет до сих пор.

– А Львович?

Харламов снова пожал плечами:

– Кряхтел.

Андрей досадливо дёрнул щекой.

Начальник их отделения полковник милиции Ра́зумов Борис Львович был в своё время знатным опером. Но те времена давно прошли, и теперь, благополучно осев на руководящую кабинетную должность, он давно уже просто ждал выхода на пенсию, попутно пытаясь воскресить в своём отделении доблестную «милицию семидесятых», если не пятидесятых вообще. Воскресить, конечно, не удавалось – времена не те, не те нравы… И всё, что ему оставалось, это ностальгировать, а в моменты наивысшего гнева хмурить лохматые брови и долго, сердито кряхтеть.

И то, что он кряхтел из-за его, Иванова, отсутствия на планёрках – это хреново. Очень.

А вот Маруновский, метящий на должность начальника по организации работы участковых, но, по сути, такой же старший участковый, как и сам Иванов – просто ганд… Ну то есть, нехороший человек. А проще говоря – жополиз.

Но передний зуб ему, получив дисциплинарное с занесением в Личное дело, Андрей в своё время даже не за это выбил. А так… по личному делу.


Выйдя на улицу, первым делом обратил внимание на клубящуюся вдали тучу. Видно, прогноз не соврал, и гроза всё-таки будет. Да и душно так, что хоть ложись и помирай. Одуряюще пахло цветущей над крыльцом Отделения акацией. В замершем воздухе лениво кружили первые хлопья тополиного пуха. Началось. Теперь чисть не чисть, а следующие минимум три недели китель с фуражкой будут словно вынутые из заснеженной задницы.

Машинально смахнул с погона невидимую соринку, глянул на часы. Итак, сначала на опорный пункт, брать объяснения с ночного дебошира, а потом…

– Андрей Иванович!

Андрей чуть не выругался – от скамейки к нему решительным шагом неслась Краснова. В глаза тут же бросился и словно магнит потянул на себя внимание струящийся подол её зелёного, игриво приоткрывающего колени платья.

– Вы извините, но я всё-таки не понимаю, причину отказа! – ещё издали начала она. – В диспансере мне сказали, что у вас острая необходимость как минимум в запасной няне! Нина Тимофеевна не справляется, она…

– Она прекрасно справляется – это раз, – очнувшись от плена точёных, перехваченных тонкими ремешками босоножек щиколоток, перебил её Андрей. – И вас это в любом случае не касается – это два. А в-третьих…

– А в-третьих, – вскинув подбородок, неожиданно дерзко прервала Краснова, – Нина Тимофеевна хотя и с большим опытом, но, по сути, обычная медсестра. Да, она профессионально ставит капельницы и меняет судна, вот только вам-то вовсе не сиделка нужна! А я, позвольте напомнить, квалифицированный педагог-дефектолог! И если вы хоть что-нибудь увидели в моих рекомендациях, то там сказано, что в институте я даже защитила программу по ранней адаптации…

– А в-третьих, – в свою очередь прервал её Андрей, – если бы мне пришлось давать вам характеристику, то первой строкой я записал бы неадекватную настойчивость. И именно это, помимо вашего возраста, меня и не устраивает. Потому что я знаю совершенно точно, что уже через неделю, максимум через две, вы начнёте устанавливать в моём доме свои правила, согласно вашей очень учёной степени, или что там у вас. Но это моя семья, Оксана Васильевна, и мои правила! А поэтому вы мне не подходите!

– Ну да! И вы ставите свои правила выше интересов ваших детей!

С трудом сдержался, чтобы не рявкнуть. Это же надо! Какая-то пигалица… Перехватил удобнее папку подмышкой и шагнул с крыльца.

– Мои дети – мои проблемы. Вас это не касается!

Проходя мимо, бросил контрольный строгий взгляд, но тут же отвёл: Краснова стояла в контражуре солнечных бликов, похожая на сказочную деву-Весну, окутанную дымкой молодой нежной зелени. Подбородок всё ещё упрямо вздёрнут, вокруг головы, словно нимб, плавают сияющие тополиные пушинки… А в глазах слёзы.

Раздражённо нахмурился. Как предсказуемо! К назойливости добавляется истерия. Прям шаблон.

Краем глаза заметил свернувшую в проезд служебную «Волгу» Львовича. Не желая сталкиваться ещё и с начальством, ускорил шаг.

– Нет, это вы проблема ваших детей, а не наоборот! – вонзилось вдруг в спину, и Андрей оглушённо замер. – Как можно быть таким эгоистом? Мне раньше казалось, вы другой, а вы, оказывается, просто диктатор и деспот!

– А, Иванов! – заметил его вылезший из машины Львович. – Сюда иди!

Не удостоив Краснову взглядом, Андрей вернулся к крыльцу, и с непонятным облегчением услышал, как зацокали, убегая прочь, каблучки за спиной.

– Это что ещё за недовольная общественность? – кивнул ей вслед Львович. – Позоришь органы, майор?

Андрей вздохнул.

– Никак нет, товарищ полковник. Это… Это по личному делу.

И Львович закряхтел.

– Ты, Иванов, у меня вот уже где со своими личными делами! – резанул ладонью по горлу. – Ты дождёшься, что каждое такое личное дело я буду вносить дисциплинарным в другое Личное дело, сам знаешь, какое! Ты у меня раньше срока с понижением в отставку пойдёшь! Устроил тут! – гневно потряс кулаком. – Устав не для тебя писан? Планёрки не для тебя? Отчётность не для тебя? А что тогда для тебя, Иванов? Деви́цы вот эти нарядные в рабочее время – это для тебя?! – Одёрнул китель. – Ус-с-строили тут балаган! Объяснительную по поводу отсутствия на планёрках мне на стол! И не дай бог там не будет уважительной причины…

– Тёмка захворал, Борис Львович, – по-простому виновато опустив голову, соврал Андрей.

И Львович вдруг тоже перешёл на простой человеческий:

– Ну вот тебе ещё… Что случилось-то?

– Думали отравился, но оказалось, просто живот прихватило. Да ничего серьёзного, обошлось уже. Я в объяснительной, тогда, подробнее…

– Да ладно, – похлопал его по плечу Львович. – Давай, считай, устное тебе вынес и хватит. Но имей в виду, Андрей, так не может продолжаться до бесконечности! Ты же всё-таки милиционер, а не торгаш какой-то с рынка – захотел, пришёл, захотел, ушёл. А ещё обратно в оперативку клянчишь! А какая тебе, к чёрту, оперативка-то, с твоими вечными личными делами? – Глянул на стоящего чуть поодаль Петрова. – На участок собрались?

– Так точно.

– Вот. – Назидательно выставил палец начальник. – Вот это дело! Давай, Иванов, не подведи честь мундира! Я тебя, может, на очень ответственное задание скоро пошлю, как лучшего участкового нашего отделения. Так что давай, не это мне! Понял?

*** *** ***

– Сказал, что Нина Тимофеевна его полностью устраивает, и необходимости в новой или в дополнительной няне нет, – опустив голову, вздохнула Оксана.

– Так а кто про няню-то говорит? – всплеснула руками заведующая диспансером. – Про няню ещё вчера, когда он твои рекомендации отшил, всё понятно стало. Не разбирается он в этом, вот и всё. А вот сегодня… – Чуть привстала, через стол разглядывая Оксанин наряд: изумрудное шифоновое платье в мелкий цветочек и босоножки на практически плоском ходу. – Ну поня-я-ятно! Я тебе что сказала? Юбку покороче, каблуки повыше! Макияж поярче! А это что? – повела рукой. – Спортсменка-комсомолка, выпускница десятого класса. Ему почти сорок, и он прожжённый мент, Оксан! А ты как будто на школьный утренник его пригласить собралась.

– У меня нет такой одежды, как вы говорите, а макияж… Я, вроде, и так ярко?

– Да где ярко-то?! Как моль после зимовки! – И перешла вдруг на вкрадчивый шёпот: – Он ведь одинокий мужик, Оксан! Он при виде тебя должен был либо сразу рухнуть, либо начать поить чаем с печеньками и нести всякую кобелиную чушь, лишь бы ты смеялась как дурочка и давала повод думать, что между вами всё возможно, понимаешь? И тогда, вот помяни моё слово, ты уже сидела бы у него дома! А то и лежала, – подмигнула.

– Я не собираюсь с ним спать! – возмутилась Оксана.

– Ну, – пожала плечами заведующая, – это вообще твоё дело! Хочешь спи, не хочешь – не спи, мне-то без разницы. Мне главное, чтобы через две недели всё было готово. И мне казалось, что и тебе надо то же самое? – Помолчала, сверля её взглядом. – Не была бы Нинка такой тупой, так и вообще проблем бы не было. А так… Мне, честно сказать, и в голову не могло прийти, что он, в его-то положении, может отказаться от специалиста с такими рекомендациями, как у тебя. Я-то на них ставку делала! – Задумчиво покачала головой. – И чего надо мужику? Короче, ты, Краснова, если передумала или чуешь, что не потянешь, то так и скажи, буду дальше кумекать, как быть.

– Я не передумала, просто не знаю, что теперь делать. Я ведь… – Оксана вздохнула, – я ему там наговорила сегодня… Лишнего.

– О боже, Краснова, ну что ещё?

– Ну знаете, – рьяно возмутилась Оксана, – он ведь и в самом деле ведёт себя ненормально! Такое впечатление, что он о детях действительно и не думает! Только о себе и своих этих… правилах!

– Ну конечно не думает! – всплеснула руками заведующая. – Боже, Оксан, ну ты с луны что ли свалилась? Ну я же тебе всё уже объясняла! Ситуация критическая!

– Да, я помню. Просто… Просто не думала, что он действительно такой. Мне казалось он… – недоговорив, вздохнула.

– Короче, я так понимаю, вот это всё ты ему и высказала, так?

– Нет, всё не успела, нас прервали. Но и того, что успела… – Оксана виновато прикусила губу.

– Ну вот и отлично! А теперь сходишь и извинишься. Скажешь, бес попутал, похвалишь его методы воспитания, расскажешь, как восхищаешься нашей доблестной милицией в его лице. Ну и всякое такое. Самовлюблённые царьки вроде него всю дорогу на лесть падкие, точно тебе говорю! Только умоляю, на этот раз уж точно юбку короче, а каблуки выше, ладно? И макияж ярче!

_________________________________________

* «Внеочередной майор» (жарг.) – присвоение внеочередного звания майора.

** «УДОшник» (жарг.) – лицо, условно-досрочно освободившееся из мест лишения свободы и подлежащее постановке на учёт по месту проживания участковым уполномоченным милиции.

*** «По гражданке» – то есть, в неформальной, штатской одежде. О́перу (жарг.) – (оперуполномоченному сотруднику МВД), в отличие от Участкового уполномоченного не обязательно ношение уставной формы одежды на службу.

Загрузка...