Ложь, которую ты плетешь

Глава 10 Летти

Когда начинаю приходить в себя, все мое тело болит, но не больше, чем голова.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки такие тяжелые, что, кажется, будто мои ресницы слиплись.

Я стону, пытаясь бороться с темнотой, которая снова хочет завладеть мной. Но рядом со мной кто-то заговаривает, и я тут же прихожу в себя.

— Папа? — зову я, заставляя себя открыть глаза и глядя направо. — О, боже, папа, — хнычу я, когда смотрю на него.

Оба его глаза потемнели и опухли, со лба стекает засохшая кровь, нос выглядит кривым, как будто он сломан, а губы разбиты.

— Что случилось? Где мы? Что происходит?

У меня кровь стынет в жилах, когда я вспоминаю последнее лицо, которое видела перед тем, как все потемнело.

Виктор Харрис.

Я вспоминаю его слова из машины две недели назад: «У меня есть легкий доступ к людям, которых ты любишь, Скарлетт. Ты никогда не должна забывать об этом».

— О, боже, — всхлипываю я.

Я облажалась, и теперь мой отец заплатит за это.

Я пытаюсь пошевелить руками и вскоре понимаю, что они связаны за спиной. Пальцы онемели, когда я пытаюсь пошевелить ими. Я переставляю одну ногу и обнаруживаю, что тоже не могу этого сделать.

Черт возьми.

Я на секунду опускаю голову, пытаясь заставить свой мозг проснуться, чтобы по-настоящему сосредоточиться на том, что здесь происходит.

Оглядываю комнату, но нет ничего, что могло бы дать мне хоть какой-то намек на то, где мы находимся. Комната пуста, стены серые и покрыты темными пятнами. Пятна, на которые я даже не хочу смотреть, не говоря уже о том, чтобы подумать, что это может быть.

Высоко на стене слева от меня есть одно окно, но оно заколочено досками и не пропускает никакого света. Понятия не имею, на улице все еще ночь, или я пробыла здесь достаточно долго, чтобы взошло солнце.

Воспоминания о том, как я оказалась здесь, заставляют меня посмотреть вниз. И обнаруживаю, что на мне не только купальник, а кто-то натянул на меня грязную рубашку, чтобы прикрыть меня. Хотя не уверена, должна ли быть благодарной или нет, потому что она пахнет так, будто последний человек, который мог ее носить, умер в ней.

Вздрагиваю, впервые осознав, насколько мне чертовски холодно. Яркий прожектор, который освещает нас обоих, излучает немного тепла, но этого недостаточно, и вскоре мои зубы начинают стучать.

— Г-где мы?

— Я не знаю. — Я борюсь со всхлипом, который хочет вырваться из моего горла от холодного тона моего отца.

Я смотрю на него, но он не двигается. Его глаза по-прежнему устремлены в одну точку перед ним, но, когда я смотрю, чтобы увидеть, что привлекает его внимание, я ничего не вижу. Тот конец комнаты погружен в темноту.

— Мне так жаль, — шепчу я, мой голос срывается от эмоций.

— З-за… что? — Он впервые поворачивается ко мне, давая мне первый полный обзор его лица, и я борюсь, чтобы не показать свою реакцию.

— Это все моя вина. — Я чуть не плачу.

— О, милая. Это не так, пожалуйста, не думай так.

— Он… он дал мне задание, а я облажалась.

— Он что? — ревет папа, его голос отражается от безмолвного пространства вокруг нас.

— Теперь это не имеет значения. Он сказал мне, что если я облажаюсь, то он пойдет за моей семьей, и вот мы здесь.

Папа борется в своих оковах.

— Где ты, чертов мудак, — кричит он, так сильно дергая за веревки на запястьях, что я боюсь, как бы он не оторвал себе руки.

Я понятия не имею, чем связаны мои, но папины крепко стянуты кабельными стяжками, которые врезаются в его кожу и увеличивают лужу крови на полу под ним.

— Успокойся, — прошу я.

— Успокоиться? Успокоиться, черт возьми? Этот мудак привязал мою девочку к гребаному стулу. — Он смотрит на меня, его глаза задерживаются на моей щеке. Видя боль в его глазах, я даже не хочу думать, как это выглядит. — И он, черт возьми, причинил тебе боль.

— Я…

Он пронзает меня взглядом, который тут же обрывает мои слова.

— Иди сюда и посмотри мне в лицо, ты, гребаный мудак.

Я смотрю на отца, опустив подбородок. Как будто он совершенно другой человек, чем тот, с которым я росла. Думаю, что могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз я слышала, как он ругался, но сейчас папа ведет себя, как одержимый.

Я прищуриваюсь, глядя на него, изучая, как слюна вылетает у него изо рта, а его тело дрожит от едва сдерживаемой ярости.

Я вообще знаю своего отца?

Тяжелые шаги, доносящиеся из темноты, останавливают его крики, и через тридцать нервных секунд появляется он.

Страх пробегает по моей спине, и взгляд Виктора останавливаются на мне, прежде чем опускается по моему телу.

— Это позор. Мне очень понравилось то немногое, что на тебе было надето.

Папин стул дребезжит, когда он снова пытается вырваться.

— Успокойся, Уильям. Ты должен гордиться своей девочкой. Похоже, она вся в отца.

Папин взгляд прожигает меня, но я отказываюсь отводить взгляд от монстра, уставившегося на меня.

— Отпусти его, — требую я.

Виктор задерживает мой взгляд на мгновение, прежде чем кожа вокруг его глаз сморщивается, и он откидывает голову назад, смеясь.

— Ух ты, Скарлетт. У тебя яйца больше, чем я когда-либо думал. Как жаль, что мать когда-то сбежала с тобой. Ты могла бы стать для меня настоящей ценностью. — Его взгляд снова задерживается на моем теле, и мой желудок сжимается от отвращения.

— Оставь ее в покое. Это не имеет к ней никакого отношения, — ревет папа.

— О, но, Уильям. Это имеет к ней самое непосредственное отношение. Видишь ли, не только ты меня обманываешь, а вы оба. И можете поспорить на свои гребаные задницы, что я собираюсь докопаться до сути.

— Я не имею к этому никакого отношения. Я сделала то, что ты хотел, и установила твои камеры, — выплевываю я. — Не моя вина, что ты не получил информацию, которую хотел.

— Нет, но это привело к тому, что один из моих лучших людей оказался в больнице, не так ли, Скарлетт.

— О чем он говорит? — требует ответ папа, но я снова отказываюсь смотреть на него.

— Несчастный случай с Кейном не имеет к этому никакого отношения.

— О, еще как имеет. Он был зол, и ты толкнула его через край.

— Его действия за гранью моего контроля.

Он вздыхает и качает головой.

— Кажется, это у тебя обычное дело, да? Сначала Райли, а теперь Кейн. Ты проклятие, Скарлетт Хантер.

Папа ахает, но мы оба не обращаем на него внимания.

— Так почему же ты пошел ко мне? У тебя тоже есть гребаное желание умереть? — Я ухмыляюсь.

Он хихикает, холодно и зло, и я чувствую это до кончиков пальцев ног.

— Итак… — говорит он, наконец, переводя взгляд от меня к моему отцу. — Папочка, ты хотел сказать своей дочери, почему вы оба здесь, или мне оказать тебе честь?

— Пошел ты. — Папа плюет Виктору в лицо.

Он достает из кармана носовой платок и вытирает слюну, прежде чем поднять руку и ударить папу прямо в лицо. Его нос снова разбит, и с подбородка льется поток крови.

— Прекрати, пожалуйста, — кричу я. — Прекрати. Это не его вина.

— Ох, Скарлетт, видишь ли, это как раз его вина, — возражает он, отступая на шаг от моего отца и снова вытаскивая носовой платок, чтобы вытереть костяшки пальцев. — Твой папочка не просто тупой механик, во что он заставил тебя поверить. Он управляет большей частью моей цепочки поставок.

— Что? — спрашиваю я, отшатываясь в шоке. — Нет, ты лжешь. Не может быть. Нет…

— Прости, милая. — Голос отца прорывается сквозь мой шок, и я сижу, уставившись на него с широко открытым ртом.

— Что?

— Это правда. Я работаю на этого мудака.

От слов отца из горла Виктора вырывается рычание.

— Это никогда не входило в мои намерения, но кое-что случилось, и у меня не было другого выбора.

— Но кто-то выкупил гараж, они заплатили долги, они… — Приходит осознание. — Это был Виктор.

На лице Виктора появляется самодовольная ухмылка.

— Папа, как ты мог? — плачу я.

Он продал свою гребаную душу дьяволу.

— У меня не было выбора, или вы бы остались на улице, но я бы никогда не сделал этого со своей семьей.

— Но ты все же отпустил нас. Когда мама решила, что с нее хватит, ты просто стоял там и позволил нам уйти.

— Ладно, как бы весело это ни было, — говорит Виктор, останавливая все, что я собиралась сказать. — Вам обоим предстоит усвоить очень важный урок.

Мое тело дрожит от безмолвной угрозы в его голосе.

— Никто не проявляет ко мне неуважения, не действует за моей спиной, не пытается украсть. — Он смотрит прямо на моего отца. — Не делает больно моим мальчикам. — Он поворачивается ко мне. — Без последствий.

— Я не украл у тебя ни единого гребаного пенни, Виктор, — умоляет папа.

Он делает шаг ко мне, вытаскивая плоскогубцы из заднего кармана, обходя мой стул.

— Нет, — рявкает папа, явно понимая, к чему все идет. — Не прикасайся к ней, пожалуйста. Вымести это на мне.

— Папа, нет. Ты только что сказал, что ничего не сделал.

Виктор колеблется позади нас, хотя я уверена, что это не потому, что он не может решить, кому из нас навредить. Он извращенный ублюдок, и более чем счастлив помучить нас обоих, не задумываясь.

Знаю, что многие слухи, которые ходят вокруг Харроу-Крик о его поведении, преувеличены, но они исходят из доли правды, я точно это знаю.

Слезы катятся по моим щекам при мысли о том, что он обрушит свой гнев на моего отца, когда тот невиновен. Виктор может ему и не верить, но я верю.

Мой отец никогда бы не сделал ничего из этого добровольно. Я считаю, что у него не было выбора, и он сделал это ради своей семьи. Это тот человек, которого я знаю. Мой отец.

Виктор двигается, и я наблюдаю за каждым его шагом через плечо, когда он подходит к моему отцу.

— Нет, пожалуйста. Я сделаю все, что угодно, пожалуйста. Не причиняй ему вреда. — Теперь это привлекает внимание больного ублюдка.

— Что угодно? — рычит он.

— Да, что угодно.

Его взгляд скользит по моему телу, как будто никакого стула, закрывающего от него обзор, вообще нет.

— Знаешь, как бы это ни было заманчиво, я могу найти шлюх получше тебя одним щелчком пальцев.

— Не смей разговаривать с… — Отец кричит, когда Виктор наклоняется, зажимая плоскогубцы на одном из его пальцев.

— Нет, пожалуйста! НЕТ, — молю я, когда тело отца сотрясается от боли.

Я не слышу приближающихся шагов, когда стоны агонии отца наполняют мои уши, пока он не встает передо мной.

У меня перехватывает дыхание, когда мой взгляд останавливается на Риде.

Я не видела его много лет, но эти годы были добры к нему, если не обращать внимания на то, что парень выглядит как более молодая и горячая версия своего злобного отца.

— Хватит, Виктор, — рявкает он, и Виктор замирает.

— Что мы можем для тебя сделать, сынок?

— Уильям не тот, кто тебе нужен. Я нашел крота.

Мои легкие сдуваются быстрее, чем я когда-либо знала, когда огромный поток воздуха проходит через мои губы.

— О, боже, — выдыхаю я, моя голова кружится.

— И?

— Об этом уже позаботились. — Рид кивает в сторону отца, и Виктор встает рядом с сыном и его заместителем.

— Хорошо. Отлично. Итак, Уильям свободен?

— Да. Меня заверили, что он не знал о сложившейся ситуации. Но мы будем следить за тобой, — предупреждает Рид моего отца. — Еще одна лажа, и ты так легко отсюда не выйдешь.

— А Скарлетт?

— Я с ней разберусь. — Его глаза впились в мои, и тот же уровень страха сотрясает мои кости, как это было, когда его отец смотрел на меня.

Было бы глупо полагать, что только потому, что Рид моложе, его будет легче убедить, чтобы он позволил мне выбраться из этой передряги.

Мы могли вместе ходить в школу. Он может быть другом Кейна. Но у него нет привязанности ко мне, и все в Харроу-Крик точно знают, что Рид Харрис делает со своими врагами.

Парень вытаскивает клинок из-за пояса и делает шаг ко мне.

— Пожалуйста, нет, — умоляю я, когда он подходит ближе.

Что-то похожее на веселье светится в его глазах, прежде чем его губы на мгновение приоткрываются, перед тем как коснуться моего уха.

— Будь чертовски напугана, Скарлетт, — предупреждает он, его глубокий голос посылает мурашки по моей коже.

Я задерживаю дыхание, когда он исчезает позади меня, и секунду спустя я вздыхаю с облегчением, обхватив себя руками и осматривая повреждения на запястьях. К счастью, они в лучшей форме, чем у папы, но это не заставляет меня чувствовать себя лучше в этой ситуации.

Затем Рид разрезает путы на моих лодыжках и поднимает меня на ноги.

Мои колени едва держат меня, и если бы не его рука, обнимающая меня за талию, то я бы сейчас валялась кучей дерьма на земле.

Это заставляет меня задуматься, как долго я была привязана там и не осознавала этого.

— Пошли, — рявкает Рид, его жесткая хватка впивается в мою талию.

— Но мой папа, — хнычу я.

— Нам с твоим отцом нужно кое-что обсудить, Принцесса, — рычит Виктор, когда Рид оттаскивает меня.

— П-пожалуйста, не причиняйте ему вреда, — умоляю я.

— Как насчет того, чтобы беспокоиться о себе? Мой сын точно знает, как наказать женщину, не так ли, мальчик?

— Нет, — кричит папа, стул так сильно качается от его попытки сбежать, что опрокидывается. Папа падает головой о холодный бетонный пол.

— Нет, — кричу я, пытаясь вырваться из хватки Рида, чтобы добраться до него.

— Пойдем, — требует он, поднимая меня на руки, как будто я маленький ребенок.

Я борюсь, чтобы вырваться, но его хватка слишком крепка, и, в конце концов, мои мышцы слабеют, когда он уносит меня от той судьбы, которую должен встретить мой отец.

Рид молчит, пока мы не выходим за пределы того, что, как я теперь понимаю, является зданием клуба «Ястребов».

Почти каждая пара глаз поворачивается в нашу сторону, когда он проходит через общественные зоны, где болтаются все члены клуба. Тот факт, что так много людей все еще бодрствуют, дает мне первый намек на то, что, возможно, я не так уж долго была в отключке.

Эта мысль подтверждается, когда Рид пинком распахивает дверь, и мы выходим на солнце, только начинающее появляться над горизонтом.

Парень останавливается возле своего грузовика и ставит меня на ноги.

Распахнув дверь, достает изнутри черную толстовку с капюшоном и протягивает ее мне.

— Вот, надень это. Ты воняешь.

— О… эм…

— Все в порядке, я не собираюсь причинять тебе вред.

— Но он сказал…

— Я знаю, что он сказал. Так ты хочешь переодеться или нет?

— Д-да. — Не раздумывая, я быстро стягиваю отвратительную рубашку через голову и бросаю ее на землю.

— Везучий ублюдок, — бормочет Рид, когда я забираю у него толстовку.

— Что?

— Черт. Ничего.

Схватив с земли рубашку, которую я сбросила, он открывает заднюю дверь и бросает ее внутрь.

— Залезай, — говорит он, кивая на заднее сиденье грузовика.

— О… конечно.

Влезаю внутрь, раздумывая, действительно ли я хочу, чтобы он забрал меня. С одной стороны, мне хочется оказаться как можно дальше от этого места, но, с другой стороны, мой отец внутри, и я понятия не имею, сможет ли он уйти так же легко, как я.

Как только оказываюсь внутри, Рид захлопывает за мной дверь и забирается на водительское сиденье.

— А как насчет моего отца? — спрашиваю я, просовывая голову между сиденьями.

Мое тело кричит от моего внезапного движения, но я отталкиваю боль, моя потребность знать, будет ли мой отец в безопасности или нет, важнее.

— Твой отец может позаботиться о себе, Летти. Он был частью этой жизни в течение многих лет и знает правила.

— Кстати, об этом.

— Летти, — выдыхает он, выезжая со стоянки и поворачивая к шоссе, ведущему в округ Мэддисон. — Не мое дело рассказывать тебе о жизни твоего отца.

— Ну, ты мне очень помог, — фыркаю я, откидываясь назад и прислоняясь головой к окну. — Который час?

— Шесть утра.

Мои веки тяжелеют, когда я смотрю на проезжающий транспорт. Последствия алкоголя, который я выпила до того, как моя ночь превратилась в сущий ад, давно прошли. Голова пульсирует, но думаю, что это больше связано с тем фактом, что Виктор вырубил меня.

Чем дольше Рид едет, тем больше я чувствую, как начинаю отключаться. Моя потребность бороться вместе с адреналином покидает мое тело и оставляет меня измученной и сломленной. Это то чувство, с которым я знакома, но которое с радостью бы никогда больше не испытала.

— Вот, — говорит Рид, и когда я оглядываюсь, то вижу, что он протягивает мне сумочку, туфли и платье, которые я оставила на вечеринке.

— Как ты?..

— Как насчет того, чтобы просто поблагодарить?

— Спасибо, — шепчу я, забирая их у него и кладя на колени, слишком измученная, чтобы делать с ними что-то еще.

Я не знаю, сколько еще продержусь, но, в конце концов, мои тяжелые веки закрываются, и вибрация автомобиля погружает меня в столь необходимый сон.