Люба

3

Люба

Корецкий принес трехмесячную девочку в клинику. Позади была бессонная ночь. Даже когда ребенок не плакал, Александр Валерьевич боялся, что он уснет и не услышит дочь, или она перевернется и соскользнет с кровати, или уткнется в подушку и задохнется — да мало ли что могло случиться с грудничком! Он так и просидел рядом с ребенком не смыкая глаз. Несмотря на выпитый кофе, веки слипались, и о работе не могло быть и речи. Отдав девочку в детское отделение, попросил внимательно осмотреть, сделать все анализы и определить, насколько его дочь здорова. «Надо найти няню, сегодня, сейчас. Как это сделать?» Корецкий решил попросить помощи у секретарши и пригласил её в кабинет.

— Галя, мне срочно нужна няня и, желательно, круглосуточная. Где можно такую найти? Я никогда этим не занимался. Все так сложно. И как мне определить, порядочный ли человек и можно ли с ним оставить ребенка?

— Александр Валерьевич, попробуйте поговорить с Машей, медсестрой из терапии. Она вчера говорила, что не знает, как ей работать с сентября. Дочка у нее идет в школу, девочка непоседливая, такую одну дома не оставишь, а у Маши никого нет — сама её воспитывает. Остаться дома — жить не на что, работать — как ребенок будет?

— Подожди, Маша — высокая такая, русая?

— Ну да. А вы ее откуда знаете?

— Так она живёт в соседнем подъезде, дочка у нее Женя, оторва-девка. Спасибо, Галя, пригласи-ка ты ее ко мне и сделай кофе покрепче.

Маша вошла в кабинет директора.

— Маша, у меня к вам серьезное предложение. Я предлагаю работу. Зарплата будет гораздо выше, чем вы здесь получаете. Ваш ребенок будет при вас, я могу предоставить отдельную комнату со всеми удобствами, вашу квартиру можете сдавать. Тоже деньги. Работать будете няней и домработницей. Подумайте, только быстро.

— Александр Валерьевич, а что за ребенок?

— Девочка, три месяца, тощая какая-то. Сейчас ее наши педиатры обследуют. Что нужно ребенку, вы знаете лучше, чем я. На одежду, питание и все остальные расходы я буду давать денег столько, сколько потребуется, еще вам придётся готовить для меня.

— Так это ваш ребенок? — удивилась Маша. Немного подумав, ответила на предложение: — Я всё поняла и согласна. Когда надо приступать к работе?"

— Сейчас! Спасительница вы моя! Я сегодня всю ночь не спал. Нет, она не капризничала, просто я боялся… Ест она очень мало, не знаю почему. Обезьяны в этом возрасте едят втрое больше. Еще надо купить кроватку и все остальное. Тамара не успела, а я не знаю, что нужно. Короче, пишите заявление на увольнение и и мы с вами едем в магазин.

Маша с трепетом смотрела на Корецкого. «Значит, он нашел ребенка. Жалко девочку, без матери, и отец у нее никакой». Быстро уладив все формальности (по поводу увольнения), Корецкий с Машей поехали за покупками. В таком магазине женщине ещё бывать не приходилось. Какие тут красивые вещи, белье, обувь! Они купили манеж, постельное детское белье, одеяло, пеленки с кружевами, чепчики. Корецкий записал Машу в книге посетителей и уточнил, что она теперь постоянная клиентка и сама будет покупать всё, что нужно для ребёнка. Еще он выбрал платье и туфли для Женьки.

Все купленное они с Машей сгрузили в квартире Корецкого. Показав ей ее комнату рядом с детской, Александр отправился на работу.

Жизнь налаживалась.

Первым делом Корецкий пошел в педиатрию.

— Ну, что? Как она? — спросил у заведующего отделением.

— Хорошая здоровая девочка, только дефицит веса. Развивается нормально, уже улыбается, голову держит, рост согласно возрасту. Я написал рекомендации по питанию. Вы няню нашли?

— Бог меня спас, а может, ее. Няня уже комнату оформляет. Ладно, давайте я ее домой отвезу.

Маша привязалась к Любе, её дочка тоже полюбила девочку, она играла с ней, что-то все время рассказывала. Сама Женька стала немного спокойней, более ответственной, что ли. Вместо того чтобы бежать на улицу, играть в футбол (что она очень любила), Женя помогала матери по дому или присматривала за Любой. К девяти месяцам девочка показывала буквы, которые называла Женя. Женя радовалась, читала ей свой букварь, потом другие книжки. Иногда Люба начинала стучать ручками по книге, прося, чтобы ей читали. Когда домой приходил Корецкий, Маша выносила из комнаты девочку и обязательно говорила: «Смотри, Любонька, твой папа пришел». Александр Валерьевич был вынужден брать дочь на руки, целовать ее в щечку и что-то ей говорить. Сам он инициативу не проявлял. Весь его интерес ограничивался ежевечерними расспросами Маши о том как у Любы дела, как ела, как развивается; получив информацию, уходил в свой кабинет и там работал. Раз в месяц он привозил домой заведующего педиатрией, тот осматривал ребенка, делал необходимые замеры, вновь и вновь сообщал о дефиците веса и что все остальное в норме и уходил.

Как ни пытались откормить Любу, она все равно оставалась худышкой. Время летело незаметно, Люба росла.

Двадцать пятого декабря Корецкий приехал домой рано, около обеда. На работе он не был. С утра поехал на кладбище, положил две черные розы на могилу жены, просидел там около часа. Затем решил вернуться домой. Он вошел в холл своей квартиры, снял пальто, ботинки. Из комнаты на цыпочках выбежала Люба. Качаясь, подбежала к нему, протянула ручки и сказала:

— Папа, на Бубу.

Корецкий поднял на руки дочку и расплакался. Люба очень серьезно посмотрела ему в глаза и ладошками стала вытирать слезы.

— Какая ты у меня хорошая, — сказал Александр Валерьевич, прижимая к себе ребенка.

— Буба, — услышал он в ответ.

— Маша, вы слышали, она говорит!

Маша вышла из-за двери, платочком вытирая слёзы.

— Александр Валерьевич, сегодня Любе годик. Смотрите, какой она вам подарок сделала, говорить начала.

— Мы не будем праздновать ее день рождения, извините, Маша. Я знаю, что ей год, но радоваться не могу. Сегодня год со дня смерти моей жены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Корецкий отдал Любу няне и ушел к себе в комнату. Через час в дверь постучали.

— Кто? Маша, это вы?

— Нет, Александр Валерьевич, это Женя. Можно я с вами поговорю?

— Заходи. Что у тебя случилось?

— Случилось не у меня, а у вас. Вы не любите Любу. Почему? Она очень хорошая. Знаете, как с ней интересно играть! Она все буквы знает, а читать никак не может. Я ее прошу хотя бы слоги, а она ни в какую. Люба вам сегодня первые слова сказала. Она сейчас плачет, тихо плачет.

— Женя, ты не права, я люблю дочь, просто я не умею играть с детьми. Тебя мама послала?

— Нет, что вы, она меня к вам не пускает. Она говорит, что вы серьезный человек, и чтобы я со своими глупостями не лезла. Она меня заругает, когда узнает, что я к вам ходила. Но я думаю, что я должна была сказать про Любу. Извините.

Девочка выскочила в коридор, торопливо прикрыв за собой дверь.

Корецкий улыбался: «Смелая девочка, как она свою подружку защищает, добра ей хочет. Интересно, а правда ли Люба показывает буквы? Может, пойти посмотреть? Нет позже, а то еще Женька вообразит, что я ее послушал». Но любопытство взяло верх, и он пошел в детскую. На полу посередине ковра сидела Люба, а рядом с ней Женька читала сказку про колобка. Периодически Женя переставала читать и спрашивала: «Люба, где колобок? — малышка пальчиком тыкала в картинку. — Где Лиса?» — и Люба показывала лису. Корецкий тоже сел на ковер. «Люба, а где медведь?» Медведя на этой странице не было. Девочка повернула к себе книжку, перелистнула страницу и показала на медведя. Потом снова посмотрела в глаза отцу и сказала:

— Папа, на Бубу.

Она протянула к нему свои ручки. Корецкий поднял дочку и произнес:

— Пойдем в мою комнату, мы с тобой поиграем.

Он принес девочку в кабинет, показывал ей разные предметы и называл их несколько раз, пока Люба не начинала повторять слова и показывать пальцем.

— Дочка, так с тобой уже можно языки учить. Какая ты способная девочка получилась.

Он вышел на кухню с Любой на руках. Маша месила тесто.

— Боже мой, Александр Валерьевич, что случилось, неужели Женька ее обидела? Или она ушиблась?

— Да не причитайте вы, я сам взял дочь, мы с ней разные предметы учили. Я думаю, что с ней уже можно заниматься языками.

— А она не малая? — У Маши чуть глаза не выскочили от удивления.

— Она очень способная, — с гордостью произнёс Корецкий, — я сам буду с ней заниматься. В игровой форме можно. А она понимает, честное слово.

— Вот и хорошо, вот и славно. Люба будет с папой играть, наконец-то. Александр Валерьевич, я уж совсем отчаялась, думала, вы никогда дочку не полюбите. Вы посмотрите, какая красавица черноглазая, а как любит, чтоб ей читали. Мы ей все Женины книжки перечитали.

— А в библиотеке? — Корецкий удивился: при такой-то библиотеке ребёнку почитать нечего?!

— Я же не могу без спроса.

— Маша, единственная комната, которую я закрываю на ключ, это мой кабинет. Там документы, а библиотека нужна, чтобы ей пользовались. Маша, я прошу не выносить книги из квартиры, но читать вы можете все, что вам захочется. А завтра давайте съездим в книжный и купим детские книжки. Пусть Женя Любе читает — обеим польза.

Прошел еще один год. Корецкий каждый день занимался с Любой, она уже свободно говорила на русском и английском языках, знала ноты и пробовала играть на рояле, пусть совсем простые вещи, но ей это нравилось. Со следующего месяца Корецкий собирался добавить изучение французского. Маша была рада тому, что отец два-три часа каждый день проводит с дочерью.

Девочка же развивалась не по годам. Она на лету схватывала информацию и тут же училась ей пользоваться.

Как-то раз Маша возилась на кухне, к ней подошла Люба.

— Маша, я болею. Пожалей меня.

Маша взяла на руки ребёнка, Люба просто горела. Померила температуру — тридцать девять и три. Уложив девочку в постель, она позвонила Корецкому на работу. Секретарь ответила, что он очень занят и она ему передаст все, что просила Маша.

Девочке становилось совсем плохо, а Корецкий все не шел домой.

Маша растирала крохотное тельце ребёнка водкой, влажным полотенцем, уксусом. Снова звонила в клинику, но там уже никого не было. Отчаявшаяся женщина решила вызвать скорую, когда услышала поворот ключа в замке. Корецкий вошел в холл в сопровождении дамы лет тридцати.

Маша растерялась.

— Маша, я буду занят, прошу меня не беспокоить, погуляйте с детьми.

Она не знала, что сказать. Мысли вперемешку с возмущением летели в голове, только слов не было. Тут из детской вышла совершенно голая Люба, подошла к отцу, протянула ручки и сквозь слезы сказала:

— Пожалей Любу. Любе плохо.

Отец поднял ее на руки, поцеловал лоб.

— Маша, у ребёнка температура! Она просто горит! Почему вы мне не позвонили?! Несите мокрые махровые полотенца, лучше мы будем лечить пневмонию, чем сейчас ее потеряем. Маша, как же вы не сообщили, чего ждали-то?!

Маша сбегала за мокрым банным полотенцем. Корецкий завернул девочку.

— Маша, снимите с меня, пожалуйста, пиджак и галстук. Вот так, спасибо. Давно у нее температура? — У Александра Валерьевича даже руки дрожали. Таким испуганным его Маша никогда не видела.

— Часа четыре. Я звонила, Галя обещала передать. Я ее водкой растирала, хотела анальгин с димедролом сделать, но я не знаю, сколько, уже хотела скорую вызывать. Вас все не было.

— Папа, мне больно. — Люба плакала, растирая кулачками глаза.

— Что у тебя болит, золотко ты мое.

— Шейка и ротик.

— Маша, звоните Сергею Михайловичу. Пусть берет такси и едет. Скорее, Маша, скорее!

Корецкий прощупал шею и затылок, все лимфоузлы были увеличены. Он занёс девочку в детскую, положил на кровать. Сделал ей укол, поменял полотенце. Совершенно забыв о своей спутнице, думал о Гале, которая не сказала, что Маша звонила, о педиатре, который никак не ехал.

— Папа, мне холодно. Убери мокрое полотенце. — Личико ребёнка побледнело.

— Конечно, у тебя температура падает, давай наденем халатик. Девочки не должны ходить голенькие.

Он одел дочку и так и держал ее на руках. Женщина, которая пришла с ним и всё время находилась рядом совершенно безучастная, вдруг спросила:

— Может, я пойду?

— Да, Маша, проводите ее, пожалуйста, и отправьте, куда она скажет, на такси.

Маша выпроводила даму. Тут подоспел Сергей Михайлович. Осмотрел, послушал девочку и вынес свой вердикт:

— Гнойная лакунарная ангина. Сейчас я промою ей горло и будем колоть антибиотик. Не беспокойтесь, все пройдет. Маша ответственная. Все назначения выполнит. Всё с вашей дочкой хорошо будет.

Он собирался положить спящего ребёнка в кроватку, но Корецкий не дал, предпочёл держать её на руках.

— Я завтра останусь дома, послежу за ней. Если бы ты знал, как я испугался. Я никогда так не боялся. Она такая маленькая, беззащитная. Сергей, ты не понимаешь, как страшно, когда болеет твой ребенок! Я никогда никого так не любил, как ее.

Люба спала на руках отца, а он просто боялся шевельнутся.

— Вы кушать пойдете? — раздался рядом голос Маши.

— Маша, а можно здесь, я не хочу ее оставлять.

Бунт Любы

Корецкий вернулся с работы. Люба услышала, что он не один, и осталась в своей комнате. Очень скоро женщина, пришедшая с отцом, ушла.

Люба взяла свою куклу и направилась в кабинет отца.

У Корецкого сегодня все не клеилось. Вышел конфликт с министром из-за превышения бюджета. Статья никак не вырисовывалась, данные не стыковались, а отрицательный результат он себе позволить не мог. В конце концов, у него ничего не получилось с женщиной. Александр Валерьевич сидел над статьей в своем кабинете, когда туда вбежала радостная Люба с куклой в руках.

— Папочка, давай играть с Лизой.

— Уйди, тебя мне только не доставало. — Раздражение взяло вверх. — Тебе четыре года, иди лучше книжку возьми, а то все в куклы играешь, глупость какая! Ты уже большая девочка, должна понимать, что работа важнее всяких дурацких игр. Иди и не мешай.

Люба с опущенной головой вышла из кабинета отца. Она тихо села на свою кровать, спела кукле колыбельную песню и открутила ей голову.

— Теперь я тебя закопаю на кладбище. Я уже взрослая, а дарить тебя никому не хочу.

Люба взяла коробку из-под обуви, положила туда куклу и подожгла. На запах гари прибежал Корецкий. Он затушил горящую коробку и спросил:

— Что ты делаешь? Зачем ты сожгла куклу? Спички — не игрушка, ты могла весь дом сжечь. Люба, в чем дело? Пожара нам только не хватало.

— Лизу кремировали. Она умерла, потому что я выросла. Мне больше не нужны куклы. Мне не нужны игры и не нужны друзья.

— Люба, я не понимаю, почему ты разозлилась?

— Я не разозлилась. Я выросла. Понимаешь? Мне не нужна больше няня. Я не буду с тобой играть. Ты хочешь, чтобы я занималась? Так занимайся со мной каждый день после работы. Ты хочешь, чтобы я учила языки? Так учи их вместе со мной. Только найди на это время, а если у тебя нет для меня времени, отдай меня в детский дом или похорони с мамой.

Корецкий обнял дочь. Она сопротивлялась.

— Прости, просто сегодня не мой день.

— У меня каждый день не мой. Я никому не нужна. Меня нет. Я сегодня вышла с Женей во двор. Соседка спрашивала, к кому в гости я приехала. Меня нет, вообще нет. Зачем ты меня у себя держишь?

— Люба, ты моя дочь, я люблю тебя.

— Ты не умеешь меня любить, отдай меня.

Люба легла в кровать. Девочка не спала, она лежала лицом к стене и тихо плакала, ей было жалко Лизу. Корецкий сидел рядом с ней на кровати и думал, что он не прав, что он не умеет найти подход к ребенку, что надо все менять, что самое главное в его жизни, наверно, Люба. Но он еще не осознал этого. Как воспитывать дочь? Нельзя допускать в ней такую агрессию. Или это протест? Или эгоизм? Какие по характеру ее сверстники? Она такая же или другая? Он первый раз задумался о том, что Люба — не послушный механизм, а личность. Что она — человек, со своими желаниями и потребностями. Маленький человек, которому всего четыре года, но совершенно взрослая какая-то.

Прошло два дня. Люба не заходила в кабинет отца, а у того было слишком много работы, он не заметил отсутствия дочери.

На следующий вечер его встречала няня.

— Александр Валерьевич, мне пришлось сегодня уволить учительницу музыки.

— Почему, она вроде хороший специалист?

— Она избила Любу. Нет, девочка, конечно, ее довела, но бить ребенка линейкой по пальцам! У Любы все руки черные. Она их гримом замазала, чтобы вы не заметили.

— Маша, что с ней происходит? Пару дней назад она сожгла куклу, кричала на меня. Сегодня довела учительницу музыки. Я не знаю, как с ней быть.

— Ребёнку нужны ласка и внимание. Раньше она любила сидеть у меня на коленях, любила слушать сказки, играть с Женькой. Но сегодня Люба заявила, что ей просто необходимо учиться готовить, что она выросла. Она сидела весь день в библиотеке, смотрела учебник по анатомии, потом о чем-то говорила с Женей. Затем попросила Женю больше не приходить к вам. После этого поссорилась с учительницей по музыке. Я думаю, вам самому нужно поговорить с ней.

Корецкий вошел в Любину комнату. Она сидела на подоконнике и смотрела в окно.

— Люба, что сегодня произошло?

Она даже не повернулась в его сторону. Корецкий подошел, снял ее с подоконника, посадил на кровать и сел рядом.

— Дочка, что с тобой происходит? Давай поговорим.

— Зачем? Тебя никто не ждет? Ты сегодня пришел один?

— Люба, я пришел один. Я хочу понять, что с тобой случилось.

— Ничего. Маша уволила училку по музыке. Я сама виновата. Я не могла взять октаву. Она стала тянуть мне пальцы, мне было больно, я ее укусила. Она рассердилась. Кричала, что я маленькая дрянь, что я бездарь, что я уродина, что я горе на твою голову, что лучше бы я подохла при рождении. Потом она велела положить руки на рояль и била по ним линейкой. Она очень хотела, чтобы я заплакала, но я не заплакала. Плачут, когда хотят, чтобы их жалели, а меня жалеть некому. Я смотрела твой учебник по анатомии. Папа, я — такая же женщина, как те, которых ты приводишь. Может, ты будешь брать меня к себе в спальню?

— Люба, не говори глупостей. Да, ты будешь женщиной, но не сейчас. Я твой отец и люблю тебя как отец. А училку по музыке выгнали правильно. Давай договоримся. Я сам буду заниматься с тобой музыкой и языками тоже. Понедельник и вторник мы с тобой говорим только на английском, среду и четверг — на немецком, а в пятницу и субботу — на французском. Договорились? Каждое воскресенье я буду с тобой гулять, покажу тебе Москву. Кстати, Люба, ты умеешь читать?

— Да, еще с прошлого года, Женя меня учила. Я запомнила. Я уже хорошо читаю. Можно я буду брать книги в твоей библиотеке?

— Это твоя библиотека, она наша, и все в этом доме принадлежит тебе так же, как и мне. Ты — мой родной человечек, моя любимая дочка, понимаешь?

— А ты не стесняешься, что я уродина?

— Кто тебе сказал такую глупость? Ты — не красавица, но очень милая девочка. — Он обнял ее, она обвила его шею руками и спросила:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Папа, а ты не отправишь меня в детский дом?

— Никогда. Ты знаешь, ты — хозяйка в этом доме, такая же, как и я. Люба, я люблю тебя, крепко люблю. У меня бывает очень много работы, иногда я не могу уделить тебе столько внимания, сколько ты заслуживаешь, но я очень буду стараться проводить с тобой больше времени. А женщин я буду приводить только два раза в неделю. Договорились?

— Да, папочка. — Люба стала целовать его лицо.

C тех пор все изменилось в Любиной жизни. Отец каждый день был с ней, она очень старалась ему угодить. Прилежно занималась музыкой, старательно учила языки и через пару месяцев уже говорила и писала, очень много читала. Девочка нашла маленький диванчик в библиотеке и сделала его своим любимым местом. Она проводила там с книжками все время до прихода отца.

Корецкий постепенно стал получать удовольствие от общения с дочерью. Сначала он искал в ней черты характера Тамары, но все больше и больше видел в девочке себя. И еще она была необыкновенно талантлива…

Постепенно она заняла все его жизненное пространство, все его мысли сводились к дочери, он бежал домой, чтобы увидеть ее, пообщаться с ней. Поговорить о прочитанных книгах, позаниматься музыкой. Каждое воскресенье водил ее в театр или музей и понимал, что ему самому это очень нравится. Корецкий осознал, что есть любовь к ребенку.

В пять лет Корецкий повел Любу в школу. Она уже хорошо читала на четырех языках и умела писать. Завуч младших классов проверила Любины знания и сказала, что в первом классе ей делать нечего, да и во втором тоже. «Давайте запишем ее в третий класс. Да, дети там намного старше и более развиты физически, но зато ей будет интересно учиться». Корецкий согласился. В школу он отводил ее сам, а забирала после уроков няня Маша. Маша всё так же, как и раньше, готовила и убирала у Корецких. Уроки Люба делала сама, после уроков читала.