Любимая

Глава 19

«Это видение или сон», – думала Джулиана. Она лежала в высокой траве рядом с Коулом и любовалась белым мустангом, который щипал траву вдоль берега речки и охранял своих кобыл.

– Он великолепен, – выдохнула она, не в силах отвести взгляд от белоснежного животного, казавшегося призраком в бледном утреннем свете.

Позади мустанга высилась Орлиная гора, а дальше, над порослью осины и кустарника, поднимались небольшие скальные выступы. Вдоль речки росли можжевельник и сосны.

Мустанги мирно паслись на открытой лужайке под опаловым небом. Ветер дул с севера, поэтому животные еще не учуяли человека. Джулиана и Коул не двигались, наблюдая за кобылами с косматыми гривами и жеребцом, зорко следившим за ними.

За завтраком между ними ощущалась некоторая неловкость, но потом Коул предложил Джулиане отправиться на прогулку верхом и показать ей другие достопримечательности и красоты этого укромного уголка под названием «Огненная гора». Дикая и величественная природа успокоила обоих и соединила их невидимой нитью благоговейного восторга. Джулиана не знала, куда направляется Коул и почему он выбирает то одну тропу, то другую, пока они не добрались до этого места. Им пришлось оставить лошадей в лощине и подниматься сюда пешком.

Они заговорили только тогда, когда появился табун, и искренне восхищались гордыми и непокорными животными, которые обитали в долинах, на крутых холмах и в глубоких каньонах «Огненной горы». При виде этих смелых и дерзких созданий в душе Джулианы что-то дрогнуло. Она не сомневалась, что Коул, при всей своей суровости, чувствует то же самое. Его глаза блестели, а лицо светилось радостью, когда он смотрел на табун. Увлеченность, с которой оба наблюдали за мустангами, избавила их от остатков неловкости. Джулиана согласилась бы лежать здесь, в этом сказочном уголке, целую вечность, бок о бок с Коулом, и любоваться дикими лошадьми.

Неожиданно ветер переменился, и жеребец учуял их запах. Он мгновенно вскинул голову и сердито фыркнул. Увидев людей на другой стороне речки, он поскакал вперед и остановился у кромки воды. Сначала он замотал головой, потом в ярости забил копытом, а затем встал на дыбы. Ветер трепал его серебристую гриву.

– Прощай, дружище, – еле слышно произнес Коул.

Будто услышав его слова, жеребец заржал, предупреждая кобыл об опасности. Те вскинули головы и почти одновременно сорвались с места. Табун поскакал в сторону Орлиной горы, к сулившим безопасность глубоким каньонам.

Жеребец все еще стоял на берегу. Он поднимался на дыбы, сердито ржал, угрожая противнику. И только убедившись, что табун ушел на безопасное расстояние, он развернулся и поскакал вслед. По дороге он поравнялся со старой серой кобылой, отставшей от табуна, и сердито ткнул ее в крестец. Кобыла перешла на галоп. Вскоре мустанги растворились среди скал и кустарника. А тем временем солнце медленно взбиралось на безоблачный бледно-голубой небосвод.

– Потрясающе! Спасибо, что привел меня сюда, – воскликнула Джулиана, поднимаясь с помощью Коула. – Этот жеребец великолепен. Ты когда-нибудь видел лошадь такого белого окраса?

– За долгие годы ни разу, – помолчав, ответил он.

Джулиану удивил тон, которым были сказаны эти слова, и она бросила на Коула вопросительный взгляд. Она не поняла, почему вдруг его губы сжались в тонкую полоску, и молча ждала.

– Когда-то я знал одного человека, у него была лошадь, очень похожая на эту. Белоснежная, без единого пятнышка. Мустанг, такой же отважный и дерзкий, хотя и кастрированный.

– Похоже, ты недолюбливал этого человека, – предположила Джулиана.

Коул взял ее под локоть и повел вниз, в лощину, где были привязаны лошади.

– О, он мне очень нравился до тех пор, пока он и его напарница, – в то время мне казалось, что я в нее влюблен, – не выстрелили мне в спину и не оставили умирать, – с деланным спокойствием ответил он.

Джулиана замерла и в ужасе уставилась на него.

– Кто этот человек? – спросила она.

– Сейчас это не имеет значения. Он мертв. И Лайза мертва. Их убил не я, – поспешно добавил Коул. – Хотя, встреть я их, прикончил бы голыми руками. Они погибли в Сан-Франциско, их убили из-за золота, которое они украли у меня и у бедного старого золотоискателя.

В его глазах опять появилось затравленное выражение, и Джулиана догадалась, что к мучительным воспоминаниям примешивается давняя ненависть. Очевидно, эти чувства проросли в его душе так же глубоко, как скорбь по близким, жестоко убитым в «Огненной горе».

– Почему они пытались расправиться с тобой?

Коул поднял руку, будто хотел отмахнуться от вопроса, но, заглянув в глаза Джулианы, увидел в них столько нежности и сострадания, что решил не уходить от этой темы, как намеревался. Двенадцать лет он ни с кем не говорил об этом. Так почему же сейчас заговорил, Джулиана?

Возможно, потому, что последняя ночь была первой ночью покоя, самого настоящего покоя и умиротворения. А возможно, потому, что поцелуи Джулианы, ее голос, ласковые объятия заставили тени отступить, прогнали прочь холодное, как камень, одиночество, с которым он уже свыкся и которым изредка даже наслаждался. Пусть ненадолго. Никто, кроме Солнечного Орла – тот нашел его на пустынном перевале и позволил некоторое время пожить среди народа, стать братом среди братьев – не знал истории предательства Джесса Берроуза. И вот сейчас он расскажет ее Джулиане, здесь, в этой тихой лощине.

Они сели на красный обломок скалы, спрятавшийся среди юкки и агавы. Ярко светило солнце, крохотная дикая герань, примостившаяся между двумя небольшими валунами, качала алыми головками. Коул, помолчав немного, заговорил.

Он познакомился с Джессом Берроузом в Калифорнии через месяц после того, как разделался с Барнабасом Слокумом. Берроуз, рослый, привлекательный парень, отличавшийся общительностью и великодушием, был так же беден, как Коул. Именно он познакомил Коула с Лайзой, которая в то время работала платной партнершей по танцам в одном из сотен салунов, выросших в городе на заре эры «золотой лихорадки». Именно Берроуз свел его с Эйбом Хенли, старым золотоискателем с суровым взглядом. Предполагалось, что Берроуз будет охранять Хенли, но тот убил его и украл золото.

Хенли нанял обоих, и Берроуза, и Коула, для работы на его участке недалеко от Юмы, в Аризоне. Он пообещал долю в добыче, если им посчастливится напасть на богатую жилу. Они нашли золото, россыпи золота, но Берроуз обманул старика. Он убил его, пока Коул был в отъезде. А Лайза, бросившая работу в салуне и отправившаяся с ними в путешествие по диким просторам Аризоны, сочинила байку о разбойниках, которые якобы изнасиловали ее, прежде чем убить Хенли. Ей удалось убедить Коула в том, что Берроуза уже не было в лагере, когда напали разбойники.

Коул хотел немедленно броситься в погоню, однако Лайза не отпустила его одного, уверяя, что боится нового нападения. А затем она призналась юному Коулу, что всегда любила только его, а не Джесса Берроуза.

– Я был так молод и глуп, что поверил ей, – усмехнулся Коул. Над их головами кружил луговой тетерев. – Только любила-то она не меня, а мое золото. Лайза заманила меня в ловушку, в засаду, которую Берроуз устроил у Медвежьего перевала. Он выстрелил мне в спину, забрал мою лошадь и оставил умирать в этом пустынном месте, где не было никакого жилья на пятьдесят миль вокруг. Я бы погиб, если бы не Солнечный Орел. Но это уже другая история.

Джулиана подумала, что дядя Эдвард и тетя Катарина тоже предали ее, продав в жены человеку, которого она терпеть не могла. Она вспомнила, какие боль и разочарование охватили ее, когда она поняла, что их мало заботит ее счастье. Они готовы были отдать ее любому, кто предложит более высокую цену. Однако выпавшие на ее долю страдания не шли ни в какое сравнение с тем, что испытал Коул. Удивительно, что после предательства друга и возлюбленной, уготовивших ему ужасную смерть, он не озлобился на весь свет, и особенно на женщин. Какая она была, эта Лайза? И сильно ли он любил ее, спрашивала себя Джулиана, но не решалась задать эти вопросы Коулу.

В нем всегда будет нечто недоступное ее пониманию. Его прошлое слишком трагично, он слишком часто сталкивался с проявлениями жестокости и темной стороной человеческой натуры. Возможно, со временем она узнает больше, но даже спустя годы этот человек останется для нее загадкой. Но сейчас единственное, о чем она мечтает, – это быть рядом с ним и облегчить его боль. Настала пора, чтобы и к нему пришло счастье. Он заслужил это. Джулиана нежно взяла Коула за руку:

– Нет ничего плохого в том, что ты полюбил ту женщину. А вот то, что она сделала, ужасно. Ты не должен винить себя или… или бояться любви.

Коул накрыл ее руку своей. Его лицо осветилось улыбкой, и он стал похож на мальчишку.

– Откуда у тебя такие познания, ангел мой? Такое впечатление, будто ты влюблялась сотни раз.

– Нет. Никогда. Мужчины преследовали меня, ухаживали за мной, возили на пикники и приемы, флиртовали во время прогулок в парке, на чаепитиях и ужинах при свечах. Но все они были мне безразличны, – равнодушно сказала Джулиана и, робко коснувшись его щеки, совсем другим тоном добавила: – Раньше.

Коул повернулся к ней. От ее красоты у него захватило дух. Только озорная россыпь веснушек разрушала образ ледяного совершенства и придавала ей особое, чувственное очарование. Но Коула заворожила отнюдь не ее внешность. Что она подразумевала под словом «раньше»?

Джулиана сглотнула и, преодолевая столь свойственную ей робость, открыла Коулу, что было у нее на сердце.

– Я люблю тебя, Коул, – просто сказала Джулиана. – Клянусь всем, что мне дорого: я никогда не причиню тебе боли.

Коул отпустил ее руку и встал.

– Ты должна понять кое-что. Я не похож на тех мужчин, которые гонялись за тобой по бальным залам.

– Я знаю…

– Я скорее похож на того жеребца, которого мы видели у речки, дикого, Джулиана, помышляющего только о свободе. Я не умею говорить любезности при свечах, вальсировать по роскошным бальным залам. Я не могу давать обещания. Никакие. Ты понимаешь?

«Потому что тоже не хочу причинить тебе боль». Но об этом он решил умолчать.

– Понимаю, Коул, – ответила Джулиана, но в ее живых зеленых глазах невольно зажглась надежда. – Я не говорю об обещаниях. Я говорю о любви.

Любовь. Она принесла ему больший вред, чем апачи, степные пожары или загнанные в угол преступники. Он бы предпочел оказаться в эпицентре урагана в Техасе, чем видеть надежду в глазах Джулианы. Имеет ли он право любить эту красивую, мягкосердечную девушку?

– Сегодня мне нужно съездить к хозяину «Огненной горы», Джозефу Уэллсу, и поговорить с ним, – заявил Коул так, будто и не было признания Джулианы. – Пора возвращаться.

Опасаясь, что сейчас сожмет ее в объятиях, он поспешно двинулся вниз, даже не оглянувшись. Джулиана следовала за ним, молчаливая, обиженная. Но пусть лучше она будет мучиться душевной болью, чем закончит свой жизненный путь так, как все, кто был дорог ему.

Коул передал Джулиане повод и помог сесть в седло, а потом вскочил на Стрелу. Они поехали к хижине. Напряженное молчание между ними нарушалось лишь шелестом ветра и жужжанием насекомых.

– Я вернусь до заката. Не выходи из хижины.

Щурясь от проникавшего в окна яркого полуденного солнца, Джулиана обернулась к Коулу:

– Почему ты не сказал, что там, внизу, есть ручей? Дальше него я не пойду.

– Об этом не может быть и речи! Говорю тебе, оставайся в хижине!

– Ты больше здесь не командуешь, я свободная женщина и делаю то, что мне нравится.

Установившаяся было между ними близость исчезла, а с ней и все нежные чувства. В глазах Джулианы полыхал гнев. Будь она проклята, если после того, что произошло сегодня утром, позволит ему командовать собой. Он не единственный, кто стремится к свободе. Пусть он провел с ней прошлую ночь, это еще не дает ему права запирать ее в хижине, причем на весь день. Она не служанка, не салунная шлюха, не пленница. Она отдалась ему по собственной воле, движимая любовью, но он оттолкнул ее, чтобы она не путалась у него под ногами. Если Коул Роудон считает, будто он имеет право прогонять ее, когда ему заблагорассудится, и одновременно управлять ее жизнью, когда ему это удобно, то он скоро убедится в своей ошибке.

– Возможно, ты забыла, что Нож и его подонки прочесывают горы, разыскивая тебя. – Коул так сильно сжал ее предплечье, что Джулиана вскрикнула. – Лайн Маккрей прикажет обшарить каждый дюйм до самого Нью-Мексико. Не говоря уже о том, что всюду шныряют апачи. А ты не сможешь выстрелить.

Джулиана гордо вскинула подбородок.

– Если понадобится, я выстрелю.

– Да ты промахнешься даже на расстоянии двух шагов!

– Тогда возьми меня с собой.

Коул со стоном отпустил ее. Он понимал, что если немедленно не отойдет от Джулианы, то последствия будут весьма предсказуемы: эта женщина притягивала к себе как магнитом.

– Я уже сказал тебе: ты не должна вмешиваться в мои дела. Не выходи из хижины. Дай мне слово, и, возможно, я привезу тебе подарок за это.

– Сегодня я тоже не могу давать каких-либо обещаний! – отрезала Джулиана и поздравила себя, увидев, как Коул прищурился.

– Ты дашь мне обещание, иначе я свяжу тебе руки и ноги!

«Ведь он так и сделает», – подумала Джулиана. От ярости ее пальцы сжались в кулаки. Он разговаривает с ней, как с ребенком! Склонив голову набок, она устремила на него холодный взгляд.

– Какой подарок? – со всем достоинством, на которое была способна, поинтересовалась она.

Но Коул не попался на удочку:

– Дай мне слово, ангел мой.

– Хорошо. – Джулиана спрятала руки за спину и скрестила пальцы. – Поцелуешь меня на прощание? – ласково спросила она.

Она увидела, как он встревожен, и ее злость на него тут же развеялась. Его глаза потемнели, под ними залегли тени, ставшие заметными в ярком солнечном свете. Его беспокойство за нее тронуло Джулиану до глубины души, и она устыдилась собственной бесчестности.

Реакция Коула удивила ее. Неужели она ему небезразлична? Может ли такое быть? Или он просто хочет защитить ее, как стремился бы защитить любую женщину, с которой переспал, возможно, не в последний раз? Или это нечто большее, нечто сродни тому, что чувствует она, когда он рядом?

По его виду не скажешь, будто он поражен безумием, тем самым безумием, которое, как была убеждена Джулиана, уготовано ей. Сегодня утром он само хладнокровие и рассудительность, не так ли?

Но вот прошлой ночью…

Коул взял ее за руку, на этот раз нежно, и так же нежно поцеловал.

– Веди себя хорошо, если сможешь, – попросил он. – Не забывай, что ты не в Сент-Луисе.

Мудрые слова, но Джулиана пропустила их мимо ушей. Она находилась под впечатлением поцелуя, она была опьянена сладким вкусом его губ и нежностью рук, которые скользили по ее спине. Холодный и равнодушный человек не может так обнимать.

Не подозревая о том, как на него подействовал ее затуманенный взгляд, она счастливо улыбнулась. Возможно, Коул Роудон не такой уж свободный, как ему хочется считать. Возможно, ей следует более тщательно проанализировать его реакцию на ее слова.

– Возвращайся скорее, – попросила Джулиана.

– Я постараюсь.

Коул торопливо вскочил на Стрелу и поскакал прочь. Когда он исчез из виду, Джулиана закрыла за собой дверь хижины и отправилась на поиски прохладного ручья. Ей хотелось искупаться и разобраться в собственных чувствах.

«Любит. Не любит. Любит. Не…»

Джулиана сосредоточенно обрывала лепестки маргаритки, и они, как жемчужины, падали на ее колени.

«Не любит».

Она нахмурилась, сжав в пальцах голый стебелек. Лепестков больше нет. Ей дан ответ. Не любит.

Джулиана смахнула оборванные лепестки с колен и встала. Солнце уже давно начало клониться к западу. Напоенный ароматом сосны воздух стал прохладным. Неужели день прошел так быстро?

Здесь, возле стремительного ручья с прозрачной голубой водой, на зеленой лужайке, отгороженной высокими зарослями можжевельника, она вымылась и в полной мере насладилась уединением и свободой. Растянувшись на шелковистой траве, Джулиана предалась грезам о Коуле и о том, что произошло между ними прошлой ночью. Она ощущала себя безмерно счастливой, вспоминая, как он целовал и ласкал ее, как сплетались их тела, как он разжигал в ней горячий огонь, который не может сравниться даже с жаром солнца. Она была убеждена, что под внешней суровостью Коула скрывается удивительно добрая душа. Несмотря на жестокое прошлое, он все еще способен на нежность.

Но Джулиану мучил один вопрос: испытывает ли он любовь к ней? Все случилось очень быстро, они не успели узнать друг друга, к тому же вначале они были врагами и пытались обвести друг друга вокруг пальца. Однако ее чувства успели окрепнуть, поэтому она не могла не задумываться над тем, что ощущает он. Неужели стремительный поток его чувств течет только в одном направлении? Судя по тому, как он ласкал и обнимал ее прошлой ночью, это не так, с надеждой заключила Джулиана. Он отвечал на ее чувство не менее сильным чувством, его страсть была так же безрассудна, искренна и всесокрушающа, как и ее. Это проявлялось каждый раз, когда он прикасался к ней, улыбался или поднимал на нее свои необыкновенные голубые глаза.

Не… Не любит.

Какая глупость! Это всего лишь цветок. Глупая игра. Это ничего не значит. И все же Джулиана расстроилась. Сладостная умиротворенность и красота дня были разрушены.

Застегнув рубашку и подвязав веревкой брюки, Джулиана заспешила назад, в хижину. Коул сказал, что вернется к закату. Он придет в ярость, если обнаружит, что она ослушалась его. Но она так нуждалась в отдыхе и надеялась, что красота «Огненной горы» благотворно скажется на ее душевном состоянии и поможет разобраться в событиях минувшего дня. Так и получилось.

Собрав волосы в пучок, Джулиана заколола их гребнем, который достала из заветного кошелька, где хранились деньги и кое-какие драгоценности. Коул вернул его ей сегодня утром, сказав, что отстегнул его, когда привез девушку в хижину и стал снимать с нее окровавленную одежду. При этом его глаза как-то странно блеснули, и она зарделась: значит, прошлой ночью, когда они ласкали друг друга, он видел ее обнаженной не в первый раз.

Что заставило его заняться с ней любовью? Желание, которое вспыхнуло в нем, когда он раздевал ее? Или простое любопытство? Ну что ж, если это и так, то теперь он удовлетворил его и ничего подобного больше никогда не повторится.

Но здесь Джулиане удалось остановить поток своих мрачных мыслей.

Нет, Коул не оставит ее одну, когда ей грозит опасность. Он человек чести. А что касается причин, побудивших его переспать с ней, рано или поздно она выяснит и это.

Время. Оно течет неумолимо. Джулиана остановилась собрать букетик маргариток, чтобы украсить стол в хижине, и сообразила, что уже поздно, пора торопиться домой.

Девушка направилась к лесистой лощине, отделявшей хижину от лужайки. Неожиданно она услышала какой-то звук за кустом можжевельника и застыла как вкопанная.

Может, это животное, олень, к примеру? Или что-то еще?

Джулиана с опаской огляделась по сторонам, но не увидела ничего особенного. Предгорья все так же были покрыты лилово-серым ковром полыни, красные скалы устремлялись ввысь, шустрый ручеек нес свои воды, в которых отражалось солнце.

Вокруг было тихо. Подозрительно тихо. У Джулианы возникло неприятное ощущение, что она не одна. Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди, по спине пробежали мурашки. Однако она заставила себя сделать несколько шагов.

Внезапно с выступа скалы спрыгнул индеец из племени апачей. Он двигался с кошачьей грацией и бесшумно благодаря мягким мокасинам.

Испуганный крик Джулианы эхом прокатился среди высоких гор. Она бросилась было бежать, но индеец настиг ее и с невероятной ловкостью подхватил на руки. Джулиана царапалась, вырывалась, но апачи нырнул с ней в густой кустарник, где его поджидала пегая лошадь. Перекинув девушку через седло, индеец вскочил на лошадь позади нее, и в следующее мгновение они понеслись быстрее ветра.

Из горла Джулианы вырвалось рыдание. Ею овладел ужас. В памяти мгновенно всплыли рассказы о зверствах индейцев. Куда он ее везет, спрашивала она себя, в стойбище? Он убьет ее сразу, на глазах у всего племени, или… или апачи по очереди будут пытать ее? Сердце Джулианы сжималось от страха.

Солнце уже превратилось в бронзовый пылающий диск на границе небосвода, а они все скакали и скакали. За всю дорогу индеец не издал ни звука, не произнес ни слова. Джулиана не могла определить, сколько времени прошло и в каком направлении они едут. Она подумала, что, возможно, больше никогда не увидит Коула, а если он и разыщет ее, то найдет лишь то, что останется от нее после расправы индейцев – мешок с костями.

Будет ли он оплакивать ее или просто вернется к своим делам, не испытывая ни капли сожаления?

Хижина – бревенчатая, большая по размеру, чем хижина Коула, но явно нуждающаяся в ремонте, – вынырнула будто из ниоткуда. Она прилепилась к одинокой остроконечной скале. Вокруг нее лес был вырублен футов на пятьдесят. Позади хижины тек ручей, вдоль которого росли сосны.

Джулиана посмотрела по сторонам. Вокруг на многие мили были только скалы, кусты да кактусы. Дикое, прекрасное, уединенное место.

Когда индеец снял ее с лошади, она попыталась бежать, но он крепко обхватил ее за талию. Страх, еще более сильный, чем прежде, обуял ее. Джулиана вновь закричала. Ее душераздирающий вопль прокатился между скал, ударился о склоны гор и затих в расщелинах, сквозь которые виднелись яркие головки полевых цветов.

Дверь хижины со стуком открылась, и на крыльцо высыпали мужчины.

– Серое Перо, какого черта…

– Господи, Уэйд, это она…

Усмехнувшись, индеец отпустил Джулиану. Она даже не оглянулась на него – ее взгляд был устремлен на двух мужчин, сбежавших с крыльца и остановившихся в десяти футах от нее, в то время как остальные ждали на крыльце. Они смотрели на нее широко открытыми глазами.

Уэйд. Томми. Возможно ли?

Джулиана с волнением переводила взгляд с одного на другого. У того, который повыше, были широкие плечи, каштановые волосы, зеленоватые глаза. На вид ему было лет двадцать пять. На его красивом лице с волевым подбородком застыло изумленное выражение. У второго были золотистые прямые волосы, падавшие на плечи. Длинноногий и мускулистый, он обладал великолепной фигурой. Ему очень шли тонкая синяя льняная рубашка, темные брюки и шелковый шейный платок. Но внимание Джулианы привлекли его глаза – ярко-голубые, лукавые. В них отражалась неподдельная радость, казалось, они излучают свет.

– Эй, Джулиана, проснись, это мы! Уэйд и Томми! Ты не узнала нас, малышка?

– Подожди, Томми. – Уэйд удержал брата, рванувшегося было к Джулиане.

Он что-то сказал одному из мужчин, стоявших на крыльце, и сделал шаг вперед. Было заметно, что он хромает.

– Джулиана. Уверен, ты потрясена. Наверное, Серое Перо до смерти напугал тебя. Мы искали тебя везде, и я могу сказать только одно: слава Богу, мы нашли тебя. – Поколебавшись, Уэйд продолжил; в мертвой тишине его голос звучал как раскаты грома: – Мы были… мы хотели… проклятие, так о многом надо сказать, но это потом. Главное, что ты цела и невредима. Невредима, понимаешь ли. Мы о тебе позаботимся. Мы твои братья, дорогая, и что бы ты ни слышала о нас, знай: не все из этого правда. Мы проехали всю Аризону, чтобы найти тебя. Ты… возможно, ты не захочешь иметь с нами ничего общего после всех этих историй, возможно, не простишь нас за то, что мы так долго не писали тебе, но… Мы не будем спешить, дадим тебе время снова привыкнуть к нам, попытаемся объяснить…

Джулиану переполняло безграничное ликование. Всхлипнув, она бросилась Уэйду на шею. Ошеломленный тем, что она безоговорочно и радостно приняла их такими, какие они есть, он крепко обнял ее.

– Йо-хо-хо! – Томми налетел на сестру, как молодой дикий кугуар. Он подхватил и закружил ее, изо всех сил прижав к груди. – Я же говорил Уэйду, что ты не ханжа, не изнеженная, высокомерная вертихвостка. Разве не так, Уэйд? Эх, малышка, а ты стала потрясающей красавицей! А где Киди? Неудивительно, что все это время он сох от любви!

Из хижины вышел высокий рыжеволосый мужчина, и Джулиана узнала в нем ковбоя, с которым познакомилась в «Двух дубах».

– Здравствуйте, мисс Джулиана. Рад снова видеть вас! – сказал он, сорвав с головы шляпу и улыбнувшись во весь рот.

– Джил! – Джулиана не сразу поверила своим глазам. – О Джил… – Она восторженно обняла его. – Не понимаю. Как вы оказались вместе с Уэйдом и Томми? Как… Ладно, это не важно! Главное, что мы наконец встретились. Просто не верится!

– Пойдем в дом, Джулиана. – Лицо Уэйда все еще сохраняло торжественное выражение, но его взгляд потеплел. – Скунс уже заканчивает готовить ужин, и мы все объясним тебе за столом. – Он взял ее за руку. – Уверен, у тебя прорва вопросов. Да и у нас тоже. К примеру, где тебя нашел Серое Перо, откуда у тебя эти синяки. – Он с нежностью прикоснулся к темным пятнам на ее лице. – Похоже, тебе пришлось несладко. Сначала ты отдохнешь, а потом мы поговорим. Самое главное, Джулиана, что отныне больше никто не причинит тебе вреда. Пока мы с Томми живы.

– О, Уэйд, – прошептала Джулиана, все еще не веря в то, что этот высокий, привлекательный мужчина с красивыми глазами – ее старший брат. Его ласкового прикосновения было достаточно, чтобы она разрыдалась. – Это действительно ты. – Она вытерла слезы и улыбнулась. Счастье переполняло ее. – И Томми. – Джулиана с жадностью вглядывалась в лица братьев. – Я боялась, что больше никогда не увижу вас!

Уэйд снова прижал ее к себе. От него приятно пахло кожей и пряностями. Он был таким надежным, таким реальным, и Джулиана вдруг почувствовала, что все ее тревоги растаяли. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, наслаждаясь ощущением полной безопасности.

– Скунс! – внезапно закричал Томми. Джулиана открыла глаза и не смогла удержаться от смеха, когда Томми схватил за грудки маленького жилистого человечка, стоявшего ближе всех к двери, и затряс его, приподняв над полом. – Ты заснул?! А ну живо неси на стол самбуковое вино! У нас сегодня праздник. Приехала моя маленькая сестренка. Будь я проклят, если она не самая красивая девчушка на свете! Танцы! Вот что мы устроим! Джулиана, ты потанцуешь со мной? У Скунса есть скрипка, а Киди будет объявлять фигуры. Мы по бревнышкам разнесем эту старую лачугу!

Вбежав в хижину, он подхватил Джулиану на руки и кружился с ней до тех пор, пока она, плача и смеясь одновременно, не взмолилась о пощаде, а Уэйд не приказал ему остановиться. Он поставил Джулиану на пол, но она продолжала прижиматься к нему, с любовью глядя в его озорные глаза.

– Томми, – с нежностью проговорила она, запуская пальцы в его золотистые волосы, такие же мягкие и шелковистые, как ее, и такого же оттенка, – ты не изменился. – Ее голос дрогнул. – Хвала Господу, ты не изменился!